Фианит в оправе диадемы

– Богиня! Милостивая Дева, опусти очи свои на землю грешную, – Жюль со всей силы зажмурился надеясь, что это всего лишь сон, и принялся повторять заученную молитву. Его дыхание сбилось, он путался и заикался.

Псы охраняли свою добычу, второй зверь обходил её, клацал зубами и смотрел по сторонам, ожидая охотника. Круг света выхватывал чётко верхнюю часть добычи, туго закутанную в плащ, нижняя же оставалась в полутьме. Руки его туго были прижаты тканью к груди, выхватить оружие было делом затруднительным. Охотник перешёл на шаг, увидев расстановку сил. Ещё рано было праздновать победу, пока шкура добычи не была у него в руках.

Тяжёлые шаги послышались раньше, чем показался силуэт. О, Жюль бы всё отдал, чтобы это был отряд патрульных! Но нет, ни фонаря, ни форменной накидки. Чёрное облачение простого кроя, тёмная шляпа с пером. И лицо закрыто карнавальной маской грустного шута! Д’Гравел забился в ужасе, хозяин своры собственной персоной явился, чтобы утащить его тело, когда псы будут по кусочкам отрывать кожу. Но плащ сыграл с мужчиной злую шутку, нелегко выбраться из кокона, когда не можешь двинуться.

Длинный простой тонкий кинжал без рисунков и украшений выскользнул из ножен и оказался в чёрной руке Неспокойного. Хиршфангер. От лезвия словно исходил потусторонний холод.

– Пощади! – взмолился Жюль, хватаясь за то, что этот прямоходящий, вероятно, понимает человеческую речь! Ведь не могут же мифические существа говорить на ином языке. – Что хочешь дам! Я богат и…

Охотник остановился, но псы продолжали рычать. Д’Гравел, решив, что нащупал нужную карту в рукаве, поспешно продолжил.

– Деньги? – Неспокойный продолжил идти вперёд. – Нет-нет, не деньги! Люди? Сколько душ тебе нужно? Три? Семь?

– Одна, – в голосе Жерара сквозило неприкрытое отвращение.

– Не надо! Я… Я! —он всхлипнул. А может это выпитый алкоголь после тряски во время погони просился наружу?

Из кармана маркиз де ла Круа достал рубиновую подвеску. Собакам на неё, как оказалось, было всё равно, а Аргуса мужчина брать не желал, пока тот не восстановится. Драгоценный камень отражал свет фонаря, словно внутри рубина разгоралась сотня пожаров. Амулет Разрушения! И Жюль в ужасе подумал, что точно такое же украшение подарил мадемуазель Эстель в знак вечной любви! И если ночные гончие не могли пробраться за стены дворца, то Неспокойные будут тянуть свои тонкие сучковатые пальцы в её сны, раздирать её сознание острыми ногтями, путать мысли и шаг за шагом сводить с ума. Конечно, если Амулет Разрушения сам не сделает своё гнусное дело.

Пьяница взвыл громко и протяжно. Так просто умирать не хотелось, но выбраться из кокона не удавалось. Даже если бы и получилось, острая пасть одной собаки, рядом вторая. А сколько ещё во тьме? Они только и ждали команды своего хозяина.

– Или ты можешь откупиться, – мужчина в маске шута горой возвышался, принижая д’Гравела до ничтожного муравья. – Тебе всего лишь нужно поведать мне. Шепни на ухо имя того, кто передал тебе этот чудесный подарок.

– Я его выиграл!

– Ты? – явное удивление. Жюля выдавали голые ноги, торчащие их туфель. – Назови имя человека, поставившего на кон то, что не принадлежало ему по праву!

Сердце Жюля пропустило удар, он уже не мог бояться сильнее. И если сейчас можно было умереть от страха, он бы посчитал это милосердием!

– Украденное? – шёпотом, полным ужаса осознания, проговорил он. Вот, на что можно выменять свою жизнь! – Я скажу всё-всё скажу! Я…

Пока Жюль вспоминал, мышцы маркиза де ла Круа оставались напряжены. Он правой рукой сжимал хиршфангер, старательно вслушиваясь в тишину спящей улицы. «Буйный вепрь» располагался довольно далеко на западе, ближе к той части города, где приличным людям делать нечего, а гончие не позволили Жюлю выйти на основную улицу, где изредка ходят патрули. Так и остался пьяный лежать в узком проулке между домами. Если патрули будут проходить мимо, если заметит неладное, стенания Жюля, маркиз де ла Круа с собаками собирался просто сбежать и дождаться более подходящего случая для небольшого маскарада.

– Это были кости. Я выиграл у… Нет-нет, не выиграл. Проиграл? Да, точно! – обрывки воспоминаний появлялись у д’Гравела, он старательно их перебирал, сравнивая, когда и что он успел отдать. И ведь Неспокойного обмануть нельзя, узнает. А как быть, если память подводит? – Да, верно, в тот день я был на мели, вернулся домой. Уснул в прихожей, а в кармане…

– Сами собой возникли? – его гнев был громок, но голос оставался тихим. Не стоило привлекать лишнее внимание.

– Да! Нет! Нет-нет! Я помню… Кто-то мне говорил!

– Кто? – Жерар прикусил язык.

Такое любопытство и выдавало его интересы перед Даниэле, теперь следовало контролировать свои слова, чтобы поддерживать образ отродья Богини, отрёкшегося от её Света и Слова.

– Не помню! Я его лица не видел. Он… Говорил со мной, когда я проиграл. Брал вино ещё и ещё, всё больше, не позволяя мне осушить мой кубок наверняка. Речи говорил про семьи, дом, игры… Да, спросил, когда я в последний раз дарил возлюбленной подарки. Утром, когда я нашёл подвес, воскликнул – провидение!

– Кто это был?

– Не знаю… Мужчина! Не молодой. В том кабаке много пришлых бывают, западные ворота близко. Этих лиц там мелькает…

– Это всё?

– Провалиться мне на этом месте, если я хоть словом солгал!

Его речь была сбивчивой и торопливой, глаза были ещё затуманены алкоголем, но не было похоже, что Жюль врал. Он боялся. И с этим надо было считаться – под страхом смерти Неспокойному он выложил всё, что знал, опасаясь расплаты.

Пауза повисла в воздухе, д’Гравел чувствовал, как его сердце ударялось о собачью лапу с длинными когтями. По цельной маске невозможно было определить, о чём думал Неспокойный. Доволен ли он ответом?

– Уходим! – скомандовал он.

Псы перестали скалиться. Тот, что прижимал к земле Жюля, сначала повернул морду в сторону хозяина, потом предупредительно зарычал на пленника и спустился с него. Собаки засеменили за фигурой в чёрном, проходя через узкие улочки. Воры? Никакие кражи не страшны человеку с двумя охотничьими гончими, преданно следующими по пятам за своим охотником.

Жюль д’Гравел утром не мог сказать наверняка, что с ним приключилось: видения из-за алкоголя или на самом деле Неспокойный приходил по его душу. Он помнил только обрывки, но предпочёл больше их не вспоминать.

Как мог маркиз де ла Круа позаботиться о том, чтобы фрейлины покинули дворец? Так ещё и не заметили потерь в своих сплочённых рядах. Пусть мужчина и был воспитан по всем канонам представителей дома потомственных аристократов, но к дворцовой жизни он близок не был. И сам не стремился, и родители настаивали, что защищать интересы семьи должна Даниэле, пока Жерар, как сын и наследник земли и титулов, будет более полезен в отдалении.

Узнав, что герцог де Шатрон вернулся в город, Жерар отправил слугу предупредить о своём визите, а сам вышел следом через час. Готье мог отправиться во дворец Лудье, но маркиз надеялся, что застанет регента на площади Ирисов. Де ла Круа провёл пальцами по длинному кружевному воротнику, белоснежными крыльями закрывающие плечи, надел перед выходом голубой короткий плащ и вышел на улицу.

Готье де Шатрон и правда недавно вернулся, он не успел насладиться здоровым сном, как в его кабинет ворвалась девушка. Длинные волосы были убраны в высокую причёску, на белом платье с золотистым повторяющимся узором через плечо была перекинута синяя шёлковая лента. И она была не одна, а со своей служанкой. Та хваталась за юбки мадемуазель, но, стоило двери открыться, как женщина отпрянула и смиренно опустила глаза в пол в присутствии регента.

– Отец! Вы на самом деле были на Ладьере? И даже не навестили матушку!

Констанция упёрла кулаки в бока, приподняв нос. У Готье не было тех лихо закрученных усов, которые он носил обычно, но четырёхдневная щетина уже проглядывала. Должны пройти месяцы прежде чем он снова сможет вернуть свой удалой вид. Под голубыми глазами появились тёмные круги, а плечи осунулись. Великий герцог словно постарел за эти пару недель отсутствия.

– Можете идти, – обратился он к служанке, устало закрывая глаза. Готье не встал с кресла, чтобы поприветствовать дочь, лишь отозвал лишние уши, предпочитая тратить меньше сил на поддержание образа.

Женщина поклонилась и вышла за дверь, а Констанция поспешно подошла к отцу и опустилась на колени, не заботясь о том, как примнулись складки пышной юбки. Она взяла руку отца в свои ладони, опасаясь, как бы ему не стало плохо.

– Вам давно делали кровопускание? – с беспокойством отозвалась она. – Я могу вам помочь, отец? Позову доктора. Пусть немедленно отправит вас на море, к матушке! Раз вы меня не слушаете, вашу дочь, то умного человека…

– Спокойно, Констанция. Мне нужен сон.

Молодая девушка крепко сжала и так тонкие губы, так что их практически не было видно. Её пальцы чуть сильнее сжали сухую руку.

– Я же вижу, что ты что-то затеял, отец, – совсем шёпотом произнесла она, наблюдая, как герцог откинул голову к спинке кресла и закрыл глаза. – Скажи мне, могут ли оправдаться страхи матушки или…

– Констанция! – в голосе слышалось неприкрытое раздражение.

Её имя поставило точку в этой ветви допросов. Не прямой ответ, уклончивый, но пускать в эти отношения дочь он не позволял: слишком личными были переживания ревнивой женщины к своему мужу. Ребёнку в этих вопросах и сомнениях делать было совершенно нечего. Даже если этот ребёнок вот-вот может выйти замуж. Правда, сам герцог достойного претендента на руку дочери пока не нашёл.

– Я хочу помочь… Расскажите же мне!

Тихий стук заставил девушку вскочить на ноги, пройти пару шагов к столу и отвернуться, незаметно промакивая платком под глазами. Непрошенные слёзы на лице женщины легко могли появиться, кокетки нередко прибегали к такому приёму для образа слабой дамы в беде, но для герцогини де Шатрон это был признак слабости.

Слуга отворил дверь, маркиз де ла Круа на мгновение замер в проёме. Бесконечно долгое мгновение, когда сердце пропустило удар. За это мгновение Жерар успел состариться и родиться вновь, повторяя свою жизнь всё с теми же ошибками и успехами, чтобы вернуться на это место. Лицо Констанции впитало в себя лунную красоту и безмятежность, а глаза были звёздами в отражении водной глади. Но молодой маркиз не мог позволить себе дрогнуть перед её чарующей красотой, он зашёл в кабинет и отвесил учтивый поклон.

– Оставь нас, – велел герцог дочери.

Сколь скоротечны секунды с ней, столь желанней каждая встреча для Жерара де ла Круа. Чем ближе был тонкий стан к нему, тем ярче разгорался пожар его сердца. И с шипением безжалостно огонь затушили, вылив ведро воды. Лишь шлейф остаточной дымки терпкими духами повис в воздухе.

А Жерар приблизился к стулу, на который указал радушный хозяин дома. Маркиз присел и вытянул носок одной ноги чуть вперёд. Ему было так удобнее: иметь возможность внезапного манёвра.

– Я пришёл к вам с новостями и мыслями, которые не могу держать в себе, – он понизил голос и наклонился чуть вперёд.

– Есть кто-то, кого ты подозреваешь?

– Ох, под подозрения попали практически все фрейлины. Но я выделил трёх, кто вызывают больше всего вопросов. Эстель де Бужулан, Каролин д'Омон и Люсиль де ла Бельву.

– Мы не можем взять дочерей трёх влиятельных домов для допроса, если у нас нет неопровержимых доказательств,– мужчина указательными пальцами начал надавливать себе на виски.

– Скажите, мессир, в вашей власти заменить фрейлин при Её Высочестве? Одних отправить в ожидании приглашения, а других взять к себе.

– Что?

Эта идея уже посещала регента, когда он рассматривал варианты привлечения к делу третьих лиц. Фрейлины воспитаны безукоризненно, они уже пару лет следуют за Её Величеством Аделаидой по пятам, проводят ночи в её опочивальне, одевают. Появление веснушек, изменение в пропорциях тела, привычках, поведении… Всё это будет бросаться в глаза в первую очередь близкому кругу. Но Готье не ожидал, что и Жерар придёт к этому выводу, ведь дело его ограничивалось лишь поисками и защитой принцессы.

– Отсечь от Её Высочества потенциальную угрозу, пока я продолжаю…

Стук костяшкой пальца по двери. Герцог де Шатрон никак не отреагировал, не желая впускать в кабинет кого бы то ни было, но, выждав положенные несколько секунд, мадемуазель Констанция раскрыла дверь.

– Отец, – она радостно всплеснула руками.

Стоило вновь показаться мадемуазель де Шатрон, как Жерар положил свой локоть на стол и облокотился на него, принимая самую беззаботно-щегольскую позу, какую только мог припомнить, а короткий полуплащ закрывал плечо и другую руку. Но девушка лишь скользнула взглядом по маркизу, целью её капризов был не он.

– Я придумала, что я хочу на день рождения! – она закрыла за собой дверь и смелой походкой пошла на середину кабинета.

– Что ты ещё задумала? – тихо спросил он, но девушка не слышала этого. Или делала вид, что не заметила, ведь маркиз де ла Круа давно был доверенным членом их семьи, кто умел хранить секреты даже о такой маленькой дерзости с её стороны.

– Я хочу стать фрейлиной Её Высочества! Мне кажется, я замечательно придумала.

– Ты не знаешь, о чём говоришь, дитя! – Готье сжал руку в кулак, его слова были холоднее льда.

Он старался глубоко дышать, его грудь тяжело вздымалась, но герцогиня уже не улыбалась. Она смотрела на отца, принимая немой вызов, выдерживая натиск опыта и прожитых лет стеной осознания собственного достоинства, в котором камнем служило многолетнее уважение к родителю. Не позволит Констанция себе перечить отцу или пойти ему наперекор, так и запятнать его доброе имя.

– Я говорю о том, что я хочу быть фрейлиной, если мой новый титул позволит мне послужить на благо Короне, мой дорогой отец, – её голос был спокоен, она говорила с интонацией Готье, не позволяющей усомниться в обдуманности своего решения.

Для великого герцога поведение дочери было непредсказуемым: за долгие годы служению на благо королевства и Короны он отдалился от семьи, не заметив, как дочь взрослела. И сейчас, когда Готье взвалил на свои плечи непосильную ношу, Констанция была рядом, чтобы подхватить ярмо как дочь своего отца.

Судьба королевства зависела от самодовольной неграмотной крестьянки, расторопного, но молодого охотника и его собственной дочери! Герцог де Шатрон без сил откинул голову и закрыл глаза. И правда, Констанция подслушивала разговор. Теперь она не могла оставить эту идею просто так. Гувернантки отмечали, что мадемуазель де Шатрон была мягкой и покладистой, но хитрой особой. И лучше держать её планы под своим контролем, чем позволить действовать в одиночку.

– Если что пойдёт не так, я не смогу спасти ни твою шею, ни свою, – заметил герцог, но Констанция с готовностью кивнула.

– Если казнят вас, нам с матушкой не будет более спасения в этом мире.

В развернувшейся драме маркиз чувствовал себя зрителем, невольно спрятавшемся в партере, чтобы увидеть генеральную репетицию перед премьерой. Он ощущал обеспокоенность герцога и решимость его дочери, словно бы переживал эти чувства сам. Но мадемуазель Констанция села на стул рядом, возвращая Жерара из зрительского зала на саму сцену.

– Я уже веду переговоры с дворянскими семьями, чтобы отослать нынешних фрейлин по домам ожидать отдельных приглашений на балы. Мне удалось получить положительные ответы от нескольких новых претенденток, отбор будет честный, добавлю туда кандидатуру Констанции, – она с благодарностью кивнула на слова Готье. – Что касается ваших умозаключений, маркиз де ла Круа…

Мужчина выложил на стол всё, что преподнесла Даниэле. Он не стал пускаться в объяснения, как делала его сестра, а изложил сухие факты: что, чьё. Не забыл упомянуть про подвесы и обгоревшее письмо.

Но одна деталь не давала маркизу покоя. И чем дальше он рассказывал, тем проще ощущения складывались в образы, а те выливались в слова.

– Месье Готье, рассудите, правильно и я помню из ваших слов, что собаки участвовали в расследовании, но ничего не нашли?

– Верно, всё так и было, – герцог внимательно смотрел на обгоревший клочок, вглядываясь в наклон букв.

– Тогда у меня есть подозрения ещё в сторону кого-то из мушкетёров, месье. Как бы ни было это признавать. Я подозреваю, что они могли рассыпать толчёный табак с чесноком на дорогу.

Но зачем? Этот вопрос ни один в кабинете не озвучил. Кому они могли доверять в этой игре? Разве что лишь друг другу. Стоять спиной к спине и ожидать, что шпага пронзит в одно мгновение. Вопросов было больше, чем ответов.

– Это дурно пахнет… Похоже на магию, – великий герцог провёл большим пальцем по щетине над губой. – Я искренне надеялась на потайные ходы или ловушки.

– Ту самую магию? – шёпотом спросил Жерар. – Её же… нет больше?

Герцог лишь неопределённо кивнул, а у Констанции удивление проступило на лице в округлившихся глазах. Она наклонилась ближе, вслушиваясь в их разговоры. Магия иссякает! После той войны зачисление на службу в отряд колдунов, пусть и продолжало быть почётным, но всё меньше одарённых отправлялись в Башню. Дети забывали истины, а взрослые закрывали на неё глаза, предпочитая не видеть её неприглядный лик.

– Я тоже так думал. Лишь маг да пара стариков… Выходи через Северные Ворота. Сверни налево, когда доедешь до тракта, и скачи прямо, никуда не сворачивая. В Башне спроси Мишель.

– А вы?

– Магия – это сложная наука, дитя. Её тайны открываются только тем, чьи тела не сгорели от дарованной силы. Я не был отмечен Богиней, я не смогу тебе сказать, верны ли мои догадки. Для ответов нужны учёные мужи.

Магия, знания… У Жерара мигнуло ощущение, что это была одна большая шутка, направленная на розыгрыш. Но то, с какой серьёзностью говорил герцог де Шатрон, как внимательно Констанция изучала принесённые предметы всё же говорило об обратном.

Девушка, воспользовавшись образовавшейся тишиной, потянулась к письму с посланием и нахмурилась. Были ли при дворе иностранцы? Конечно, послы, деятели науки и культуры, что оказали честь почтить присутствием королевство Риндалии. Кажется, со всеми она была знакома напрямую. Могла ли узнать их почерк в записке? Были ли ошибки допущены специально? Это лишь предстояло выяснить.

– Господа, я внесу свой посильный вклад. Позвольте мне взять это письмо для изучения.

Готье кивнул дочери, а та не скрыла довольную улыбку.

– Вы простите моё любопытство, но… Пропажу Лани в лесу будет тяжело скрывать. Если бы она могла или хотела вернуться, вероятно, уже бы сделала это.

Герцог де Шатрон доброжелательно, пусть и сдержанно улыбнулся.

– Спросите меня после возвращения, маркиз. Если ваше лицо – раскрытая книга, я боюсь представить, что смогут прочитать в ваших мыслях.