Композитор, Наполеон и собака

Елена Машкевич

Композитор, Наполеон и собака

Часть первая.

Бомж и собака.

“А чтоб вы все сдохли, сволочи. Бросают копейки. На бухло даже не хватит. Да еще Василичу надо отдать должок. А то, разозлится, что водки не принес, еще ножом пырнет. Уж, я то его знаю. Иногда вся морда болит от его кулака огромного. Сначала треснет, а потом уж подумает, за что. Мерзкая погода. Сыро, слякотно, зябко. Уж колотит всего. И сердце дрожит. Опохмелиться мне надо. В себя придти. А то могу и кони двинуть прямо на улице. А эти, жирные жадные твари не заметят поди. Буду валяться, как тряпка, а они будут свои ноги вытирать об меня. Гады. Бросьте сотку, кто-нибудь. Эй, шелудивый, давай разжалоби их. Зря я что ли ношусь с тобой. Кормлю. Ты мне в копеечку обходишься. Отрабатывай, собака страшная. Ну, что смотришь преданным взглядом? Жрать хочешь? А нету. Заработать на жратву надобно. И хозяину бросить на гланды. А то подохну прям здесь. Да, лохматый? Вон тетка смотрит свысока. Гляди, правильная. Щас бы Василича на нее с его железным кулачищем. Знала бы тогда, почем пуд соли. Тварь… Ладно, день сегодня конченый какой-то. И псина эта становится обузой. Корми ее. Самому не хватает. Еще Василич на хвосте… Твою мать!..”

“Хозяин! Я так рад, что нашел тебя! Нет, я конечно же понимаю, что это ты меня нашел, когда я чуть было не сдох от голода на том пустыре, помнишь? Тогда еще снег лежал. И лапы царапал, зараза. А сейчас я простаки счастлив с тобой. Только вот одного я не возьму в толк – че же ты такой злой всегда? Мы теперь вместе по жизни идем. Лапа в лапу, или как там у вас правильно. Беда, что неученый я. Школ собачьих не заканчивал. Мда.. Зато верен на все сто! Смотрю вот на тебя и думаю, что же ты не радуешься мне, так как я тебе? Наверное, депрессия. Люди любят это слово. Часто на все лады его повторяют. А я , пес такой, и не знаю вовсе, что оно значит то. Наверное, когда выть охота, просто так. Тогда это мне знакомо. Бывало, с голодухи, как посмотрю на луну, сразу вою, как самый настоящий волк. Эй! Хозяин! Смотри скорей, какая аппетитная толстуха идет! С виду вроде бы добрая. Сейчас бросит нам мелочь на еду. Не переживай. Эй, куда ты пошла? Даже головы не повернула, только огромные ляжки переваливает. Вот как хватану щас с нее, кусок пожирней! Да хозяина жалко. Загребут ведь его за меня. Друзья так не поступают. Тяжело это, на скудном пайке. Подают мало. На хлеб и воду хватает только. Да на какую то странную вонючую жидкость, которую мой потребляет в нечеловеческих количествах. А толку то! Только глаза и косеют. Вон люди проходят мимо нас – от них мясом пахнет! Добротные, уверенные в себе, сытые. Может, я тоже хотел бы такого хозяина. От которого мясом, а не вонючей жидкостью несет на всю улицу. Люди, бывает, шарахаются от нас, морщат носы свои. И я бы сморщил, что аж чихать охота. А не могу ведь. Друг я ему. Верный. Может, изменится к лучшему хозяин мой. Привыкнет к мясу, косточку погрызет, да и забудет про жидкость свою. И что толку, если только глаза косеют, да морда вся красная, нос особенно. У других побелее будут, носы то. Уэх!… Скука стоять на поводке вот так целый день на одном месте. Даже лапы затекли малость. Темнеет уже. Скоро тронемся в путь. Точно. Хозяин крепко держит меня за поводок. Ценит. Только зачем то к дереву привязывает. Друг! Ты это зачем? Куда сам то, пошел? А мне долго ждать тебя? Хозяиин!!..

Темно… Страшно. Холодно. Столько не ждут. Понятно, эта скотина бросила меня. О, люди. Говорят, что у них есть сердце. Не знаю как у нас, у собак, но больно внутри чей-то. Может, депрессия.

Осунувшийся пес поднял глаза к небу, и завыл что есть мочи…

Часть вторая.

Композитор. Муки творчества.

Ла-ла-ла-ла-лааа! Ми-фа соооль!! Ляяя соль фа ми ре-е-е-е!!! Та-ти та-ти таааа! Ла-ла-пум-пум-пааам!.. А, чтоб вас!! С*ки долбанные! Сбивают с толку своими криками!!

– Нельзя ли там потише??? Я за работой!!!

Диги-тати та! Та-та! Ди-ги-ди- ги- дооо!!! Тари-ра- раа – реее!…

А, чтоб тебя!! Не идет, не рождается эта долбаная песня! Я скоро обезумею вконец! Уже неделю мучаюсь, а не рождаются эти несчастные ноты. Хрен бы их побрал!! Что же делать! Что же делать? Что же мне делать, твою мать?! Он известный певец, заказал написать хит, аж две недели тому назад. Бьюсь об заклад – он надерет мне задницу! Слова бы лучше прислал. Я должен, нет, я просто обязан родить ему эту песню!!. Да не рядовую, а вынь ему хит, понимаешь! Или он меня отхитит по полной. Надо собраться. Не будь слабаком, Леокадий, не будь слабаком.

Нужно чего-нибудь выпить. Успокоиться. А то снова истерика настигнет меня в самый неподходящий момент. Обычно, так всегда и бывает. Пока мама уехала на дачу, я здесь хозяин. Да где же, где же та бутылка коньяку, которую мама прятала для особых случаев? Здесь нет. И там ее нет. Та-аак.. Ну-ка, подставлю стул. Должно быть, она спрятала ее на верхней полке. О-ла-ла! Да, сейчас, сейчас я найду тебя, красавица моя !. А, чтоб тебя! Нигде нет!! Мама, наверное, увезла ее с собой. Это конец. Я не вынесу посланного мне мучения. За что?? Господи, за что мне все ээто? Попробую- ка, заново, но с припева.

Дооон-диги-диги-дон-доон-дон-дон –диги-диги дооон. Тьфу ты, мать честная! Это уже где-то было! Пфф!.. Галиматья какая-то. В голове просто каша от всевозможных мелодий. Да они уже все перебраны кем-то другим! Бах, Бетховен, Чайковский, Крутой, Паулс, Стас Михайлов наконец! Да их же пруд пруди, композиторов этих! И все они стоят впереди меня. Плеядой дружной. А ты, вот пойди и придумай этой толпе что-нибудь новое! Эдакое! Да чтобы хавала за милую душу! А? А я, Леокадий Струнин, кто я им? Понимают ли эти существа, что у композитора чрезвычайно ранимая душа! И разве этим людишкам могут быть понятны ее муки! Как все сложно и неоднозначно в мире простых смертных. .. Та-ти-та-та! Та-ти-та-та! Та-ти-та-та! Та-ти… Долбанный телефон!!

– Да!! Нет. Нет. Нет, мама. Я не пьян. Да. Да. Даа, пишу. Целую, мама.

Нет. Все. Так дальше не пойдет. Соберусь и схожу-ка я в магазин, будь он неладен, этот серый, тоскливый и такой короткий день! Поднимаю высокий воротник для конспирации. Вдруг люди узнают меня по моей музыке. Романтический настрой одинокого волка. Иду вдоль домов, а дождь стучит в такт моему сердцу. Тик-так-так… Что-то и наклевывается быть может. Не все еще потеряно! Тысяча гвардейцев кардинала – ничто против одного талантливого композитора!!

– Бутылку коньяку. Нет, ту, большую, пожалуйста. Лимоны мои, да. Огромное спасибо. Хорошего творческого дня! Ха-ха!

Всегда производил на женский пол неизгладимое впечатление. От кассирши до модели, знавал я лучшие постели! Сейчас примем немного, и дело пойдет. Я чувствую это. Пошел кураж, пошел родимый. Только бы не переборщить, как в прошлый раз…

– Ла-ти-та-та! Ла-ти-та-тааа!! Тара –рум –пам! Па-ди буда! Ра-ри-ру-ра! Ра-ри-ру-ра-рааа!!

Супер! Да ты, Лека, просто гений! Как неожиданно ввернул новый мотивчик в середине куплета. Кон-гениально!! А сейчас возьмемся за припев, который публика просто сожрет на дважды два.

– Да! Это оно! То, что надо! В самую точку. О! Дайте мне точку опоры, а то я возьму и переверну эту землю, твою мать. Тьфу ты, блин! Снова звонок! Если это мама, то не возьму трубку.

– Борис!!! Это ты, золотой мой человек! Да нет, что ты! Просто рад тебя слышать. Шедевр родил сегодня, Борька, Борька! Как же мы давно не виделись, не слышались. Нет, Борька, ты только послушай вот это. Ла-ти-та-та! Ла-ти-та-таа! Прости, пальцы не слушаются. А? Окей, в следующий раз. Обязательно…

Обя-за-тель-но! А Жизнь все- таки прекрасная штука или вещь, как ее там… Хм-хм-хмм.

Часть третья.

Композитор. Дорога домой.

“…от великого до смешного только один шаг’.

Наполеон Бонапарт

Леокадий Струнин жил в центре города, в старой сталинской квартире с высокими потолками. По профессии был композитором. Простым, обыкновенным, незатейливым ремесленником с завышенным эго. Возможно, ему просто не везло. С течением времени эго возрастало, и вместе с ним и обида на неблагодарную публику, остававшуюся равнодушной к высокому творчеству. Ему было около сорока – понятие довольно размытое, но очевидно горькое. Высокий, худой, с острыми плечами и порывистой походкой, с длинным носом, в профиль напоминающим скорее клюв, Леокадий был похож на большую, хищную птицу. Одевался сообразно профессии, и немного шаблонно. Длинное темно серое пальто, похожее на шинель, с раздувающимися от ветра и скорого шага полами. Шарф завязывал в творческий узел. Волосы, от природы пышные и вьющиеся, с возрастом потеряли свой блеск и лоск, покрываясь со временем легким слоем седины в одних местах, и открывая блеск черепа в других. Только взгляд со временем не тускнел. Наоборот, он разгорался временами странным блеском, который продирал собеседника насквозь. Склонность к истерикам, перепады настроения, вспыхивающая враждебность к действительности, отражались в скептической полуулыбке, творчески блуждающей на небритом лице.

Время от времени Леокадий доставал сигарету из пачки и томно, с чувством закуривал. Его руки были произведением искусства. Будто небесный скульптор кропотливо трудился над ними, ювелирно оттачивал мастерство, доводя их до совершенства. Длинные нервные пальцы, благородно очерченные ладони с проявляющимися венами. Такие руки по определению не могли быть руками дворника, бухгалтера или учителя. То были руки музыканта. Его образ с сигаретой можно было считать законченным, так как была явлена миру порода. Порода, которую не пропить, не извести невозможно. Она дается сверху, с рождения, вместе с набором ген и хромосом и родимых пятен. Вместе с нею, Леокадию было щедро отсыпано эгоцентризма, и безусловного превозношения над остальными смертными мира сего. Капризный ребенок прятался в тощей мужской фигуре.

Полгода тому назад, его мать ушла в мир иной, оставив его одного в огромной пустой квартире, где любой звук отдавался эхом. Эта тучная, не в меру энергичная женщина, оставалась для единственного сына, последним оплотом и сдерживающим фактором бесконтрольного темперамента. При матери Леокадий всегда был под присмотром. Жесткий контроль, распорядок дня, репетиции, и священное время для творчества – у мамы все было под контролем. Те редкие заказы, что получал он еще недавно, и те ухитрялась находить мать. Заказчики не любили Леокадия. Про его склочный характер сочиняли анекдоты. Только благодаря усилиям родительницы, у него всегда была горячая еда, теплая одежда и муки творчества, от ее заказчиков.