Переболь

Лина Сальникова

Переболь

Боль – от непониманияБоль – от уязвимостиБоль – от различий и преградНо при этом – попытка дотянутьсяи коснуться другого с нежностью

© Сальникова Л., текст, стихи, 2025

© Беленко Д., фотография, 2025

© Грэм, макет обложки, 2025

© «Мнимая Единица», макет, 2025

[Поговори со мной]

Я пишу это вместо звонка, разговора вместо, потому чтоосталась вне времени и контекста, даже вместо текста —я дальше него и глубже – так внезапно бывает,когда адресат не нужен.Что мной движет? Хочу досказать себя до абзаца, дострекочущих, птичьих, порхающих интонаций, до тире междунами, оно интересней точки, словно пальцами волосы,перерыхлить подстрочник.И остаться в нём, и сломаться, как дрожью – почерк.Всё – круги, словно снова и снова обводишь буквы, мы всегдачужие, всегда далеки как будто, мы всегда история, но продругих кого-то, я пишу, как будто настаиваю, что вот я.Я хочу разрушить контур, конкретность марта, я лижу конверт,но комкаю в урну марки, мною движет тоска и решительнаябессвязность, это им обеим мой монолог обязанвозникновениемвозней в мгновенияхвместо долгого разговора, живого, тесного между намиконтакта, касательного, телесного – невозможного, как всёмежду нами в принципе. И тогда речь становится паникой,бредом,приступом,птичьим стрёкотом,калькой другого,бумагой рисовой,омерзительным шуршанием внеконтекстного,было первое слово – второе, хрустя, доест его.Но, рассыпавшись в крошку, труху от бумаги рисовой,потерявшая силу, обратно вернёт мне силы на:поговори со мной.спаси меня.

[Я на море приехал]

Я на море приехал. Зачем я сюда приехал?Чтобы слышать себя: не разбившимся колким эхом,а бескрайним, как стрёкот цикады в кусте у моря. Я приехал,чтоб словно камушек в воду, горе бросить из постепенноразжатой своей ладони. Бросить всех, кто болел в этом сердце,чтоб вспомнить: до них я был светел и счастлив, наверное.Точно счастлив. Я был целен, спокоен, огромен, как море,властен и над мыслями глупыми, и над своим упрямством.Я приехал на море, чтоб чувствовать постоянство своегоудивления чудом, простого сердца. Я приехал, чтоб выброситьзыбкость и опереться. На себя, как на волны, что держатбелёсой солью в те моменты, когда захлебнулся своей же болью.Я приехал на море. Зачем? Чтобы встретить лето, где рассветы,как новые люди, к тебе ответны. Где от встречной улыбки(когда говорят глазами) понимаешь, что ты в своём прошломне исчезаешь. Понимаешь, что ты – так, как есть, – остаёшьсяв ком-то. А до этого – только горе в ладонях комкал. И теперьв это море выбросил, словно камень. Чтобы этой рукой, чтобыэтими вот руками обнимать только тех, кто в ответ тебя тожеобнял. Чтобы прошлое отступилось, отдав сегодня. Где естьместо всему, чего ждал я: любви и смеху.Я на море приехал. Зачем? За собой приехал.

[Ни туда, ни обратно]

Мы сидим на краю, мы болтаем ногами с обрыва.Прошлое нам обрыдло,настоящее приоткрылось,будущее – незнакомо.Над обрывом даже воздух как будто скомкан,мы сидим над обрывом, у края страничных крыльев.Заглянуть за строку не страшно, но бесполезно:как начнём своё «ну зачем мы сюда полезли?»,и сомнения,и очень важные мнения —в общем,простоубьёммгновение.На коленных чашечках солнечные пятна:чёрта качаешь – на сгибах загар играет.Заглянуть за строку – спросить себя «не пора ли?»,но если вообще мы хоть что-нибудь выбираем,то правда в том, что мы не хотим обратно.Ни туда, ни обратно,ни туда, ни опять обратно —только сидеть над обрывом,свесившиногис края.

[По местам]

Вечер мог бы стать приключением, но не стал.Он томится, я томлюсь, потому что онтомится. Мир – стеллаж, где нам по местампредстоит расставить заново каждый том.На пороге вечер; здравствуйте, вы внеза —завтра будет лучше, чем наше с тобой поза —вчера приключению было не наступить.Мы с тобой поспим,а потом,как будто этот стеллаж пустой,потихоньку выставим заново каждый том.Мир стеллаж, он книжен,такие у нас дела.Тише, тише, мы пишемновую среди глав.Он томится, я томлюсь – можно быть собой.Перебор страниц, страничный замятый бок:там, где мог стать приключением, но не сталвечер, переданный поцелуем из уст в уста.Иногда нужна абсолютная пустота,чтобы в ней потом расставить всё по местам.

[Входящий звонок]

А на холоде – колокольный звон.Вызов сердца не сбрасывай – Он звонит.Семь пропущенных там, за твоим ребром.Не откладывай, поговори же с Ним.Каждый звук колокольный – почти глагол:не убий, говорит, между вами связь.На морозе звук чище, поскольку гол.И доходит до сердца в который раз.И входящий звонок Его одинок.Но звонит и звонит у тебя в груди.Сердце ходит, как колокол, в звоне нот.И любовь ему в такт за ребром гудит.

[Все спят]

У нас тут тоже все спят:вот ограда, а вот цветы,вот случайного неба висящий над всем клочок.Тёплых снов весенних, любимая, спи и ты,время здесь не течёт,нокакие-то сдвиги мыслей, любви и плит,одеяла твоей землинамекают, что ты как была во мне, так и есть —где-то здесь.У нас тут тоже все спят:тишина с головы до пятобнимает нас вместо прежних любимых рук.Ты всё спишь, любимая? Всё ещё? Спи опять,как и все вокруг.Я так рада была сегодня поговорить:вот ограда, цветы, и неба висит клочок —и неважно, о чем, даже если и ни о чем.Но хотя бы удостовериться: ты внутри.

[Хрупкие]

 Такая жара: чуть ускорился – сердце рухнуло, остановилось как будто бы, будто бы, будто… И мы в этом солнце такие стеклянно-хрупкие. Внутри, как в стакане, взболтано море мутное. Я тебе в трубку пытаюсь немного рваными: осколки, осколки… Но море края огладило. Такие мы глупые в солнечных этих ваннах. Мы. Хватаемся за слова. Как за перекладину. Чтоб вынырнуть: «слышишь? Алло? Как дела……блю тебя». Сердечный прибой вымывает из речи смелое. Искренние, но хрупкие, просто люди мы. Правдивей всего признания неумелые. Сердечный прибой, оглушив, вымывает чёткое: «Слышишь меня? Алло? Я тебя…»Мы хрупкие.И думаем: что я несу? Может быть, я чокнутыйв любви признаваться?Но сердце уже-то рухнуло.

[Словно камешки в воду]

Он кидает камешек в воду. Круги всё те же,что от прочих камушков, брошенных в воду прежде.Всё, что между людьми, всегда так похоже: нежность,страх открыться, любовь, неоправданные надежды.Он кидает и думает: могут ли различатьсяпо какому-то признаку линии и овалы?Как и всё, что с людьми происходит: обиды, счастье,боль утрат или память о том, как поцеловались?Вроде всё одинаково, те же круги. Всё то жемежду всеми людьми: смех, раздоры, тепло объятий.Словно камешки в воду кидаешь – так всё похоже.Но порой всё равно так хочется покидать их.

[Прочерки]

Как ты пишешь меня, словно слышишь меня вполголоса,словно в каждой второй строке сообщений полосы —белая пустота, невозможность, прочерки.Перебои в машинном почерке.Как ты слышишь меня, словно пишешь не то, что слушаешь,словно мы не открыли сердец, не менялись душами.Словно всё, что мною так точно тебе рассказано —размазанное и бессвязное.Как ты пишешь меня, словно слышишь меня вполголоса,белая пустота, невозможность, прочерки.Как ты слышишь меня, словно пишешь не то, что слушаешь.Словно всё, что мною так точно тебе рассказано —————

[Фенечки]

Я бы выбросила все фенечки-узелки, кислый запахот фотокарточек, чеки, жизнь – всё, что связано былос тобой, я сняла с руки,стёрла с левой щеки,всё, что связано, порвала – больше не сложить.Так выходят в жару, колыхаются на ветрумайка, сердце под майкой;слюна закипает в злость.Так любовь не прощают, оплакав холодный труптого, что в ней не сбылось.Я бы выбросила все фенечки-узелки,в кислом привкусе нижней губы различая боль.Отвязала бы ру́ки от памяти, и руки́не связала быбольшеничемникогдас тобой.Я бы выбросила все фенечки-узелки,в кислом привкусе нижней губы различая боль,надавив на неё сознательно языком.Отвязала бы руки от памяти, чтоб ни згиот себя больше не пытаться искать ни в ком.Чтобы встретитьсянаконец-тос самойсобой.

[Пытаешься говорить]

1 —Пытаешься говорить из любви:только очерчиваешь профиль,только пытаешься добавить ему деталей —и любовь моментально приобретает видсобытия, приравненного к катастрофе.А широкий сюжет сужается, став банальным.3 —Пытаешься говорить (нас так тянет поговорить):искажаются твои контуры, почти стирают тебя повторы.Катастрофа всегда караулит нас изнутри,если мы из любви делаем сцену горя.

[Пытаешься говорить]

– 2            Так вот: так я тебя не люблю,            и не вижу, и не рисую.            Не придумываю, чего нет —            иначе к настоящему тоже ослепну.            Не совершаю движений губами:            ни лю            ни бля            ни блю —            прижимаюсь молча к мокрому поцелую.            Так выходит честней            горячий любовный слепок.– 4            Ни по,            ни цел,            ни ова —            губами не повторять.            Повторять бы лица овал:            просто линии вместо шрамов.            Чтоб горячий слепок сам себя создавал,            во вселенной застыв,            как в своей            естественной            раме.

[Страдай же]

Страдай же, страдай, если чувствуешь в этом важное.До небес и обратно. До помутнений разума.Все мы – отважная хрупкость, надрыв бумажного.Кто мы такие страданиям в нас приказыватьтерпеть, проявляться вполсилы и слезы сдерживать?Страдай же, страдай, если чувствуешь, как нахлынуло.Собою порезавшись, выплакать к чёрту прежнего,чтоб новым лечь на бумагу – простым, как линия.Страдай же, страдай. В себе принимай участие.Себя утешай до победного облегчения.Все мы бываем несчастны, чтоб стало счастливо.Чтобы ответить себе, наконец, зачем это.

[Переписали ноты]

Ей кажется, будто в ней переписали ноты —как будто у старого шлягера вышел кавер.И как-то совсем по-иному звучит суббота, весенне запевшаяв городе сквозняками.Скрипичный ключ улиц (чтоб в них заплутал приезжий)на снежной январской странице иначе вписан.И ей даже нравится: слух ничего не режет. И кажется:не за горами успех релиза.Бывает же, из-под остывшего ледяного пространства, из клеткигрудной, где жило молчание – проклюнулось что-то живоеи стало новым. И, обретя очертания, зазвучало.Как будто в ней переписали зачем-то ноты. И старый мотивпоритмичней стал и полегче.А так-то суббота такая, как все субботы.Но только вот ноты, слегка изменившись, лечат.

[В горе и в радости]

В горе и в радости не ведают, что творят.Потому-то в них каждый – настоящ и неповторим.Говорят, другие – тихий омут, потёмки, ад.Не поймёшь, пока не решишься заговорить.Я соз —везди —есть – с тем, кто принял меня всего.Ты соз —везди —есть – со мной, кто тебя не судитв горе и в радости:Я люблю тебя.Ошибаешься – ничего.Люди:в горе и в радости,в горе и в ра —достигая пика, мы не ведаем, что творим.Говорят, другие – конец одиночеству, смысл, рай.Никогда не известно, пока не решишься заговорить.

[Побеждает жизнь]

Можно кинуться в омут, веру, запой, любовь,так мы все укрощаем свой первобытный страх.В каждом отблеске осени виден какой-то бог,каждый грешник осенний сгорает в её кострах.Но об этом – потом. Все пройдут свои миражи.Все уверуют и разуверятся, и поймут,что всегда, от начала времён, побеждает жизнь,потому что умеет рассеять любую тьму.Глядя в этот костёр, что до неба теперь остёр,где любое пылает, поскольку пылает всё,вспомни жизнь, что однажды бог над тобой простёр —только память о жизни одна тебя и спасёт.

[Переболь-1]

То ли нежность, то ли нежить, то ли богподползли тихонько мне под левый бок.С ними я ли говорю или с собой,чтобы чувствовать взаимную любовь?Ноль без палочки на кухонных часах,слышен тихий стук в груди – ты сам, ты сам.Только хочется ко лбу прижаться лбом:перемножить осторожно переболь.Я лечу других во сне, когда лечуза штурвалом, из шести привычных чувствподтыкая всем заботливо под бокот боязни турбулентной переболь.Как найти себя и разделить с другим?Самолёт рисует долгие круги,чтобы все, кто в этот рейс на этот борт,в чьи-то руки вышли после, как в любовь.То ли нежность, то ли нежить, то ли богу меня под левым боком, ноет бок.Что бы ни случилось, помни: я с тобой.Перемножим, переможем переболь.

[Что ещё?]

Что пенять на зеркало? Зеркало видит всё.Всё показывает – только умей всмотреться.Я взглянула в тебя и подумала: мне везёт.Ты взглянул в меня и внутри себя вспомнил сердце.В повседневном такие встречи наперечёт:отражаешь и отражаешься – равный в равном.Я люблю тебя.… а нужно ли что ещё?Ничего, и правда.

[Из пластилина]

Я лепила из пластилина, получалось красиво.Впрочем, мне хотелось немного больше – и я стала лепитьиз слов. Мне хотелось слепить такое из сомнений и одиночеств,чтобы каждый себя узнал в нём, а узнав – ощутил любовь.Я лепила с утра до ночи, от себя щипав по кусочку: если хочешьслепить другого, то сначала себя сумей. Получалась поройкрасиво, а порою – совсем не очень:                        невозможное,                                          боль,                                                  потери,                                                            одиночество,                                                                        даже смерть.Если лепишь живое сердце, то они от тебя не скрыты, и покаэто всё не кругло, будет пальцы собой колоть. Только так яи догадалась, что любить себя нужно слитно —просто слепливать два комочка,не деля на добро и зло.

[Через стол]

Через стол, обозримый оком,через мутную влагу стёкол,через время – неровен час —через всё, что сближает нас —я целую, как пью: до дна.Дотемна.Ночь в небесном стекле крепчает,через все рассто —я —не —чая —но целовала бы лишь тебя,расстояния не любя.Ведь другие не расстоянны —в расстоянии есть изъяны:либо хочется сократить,либо – тишь.Так что для расстояний хватитнаших искренних не_объятий,нашей воли их так уметь,как не_смерть.Через стол, обозримый оком,мне легко дотянуться – вот как:словно ты и не далеко.Это – только с тобой легко.

[Видит жизнь]

Ляна смотрит на смерть, но не видит смерть:через огромные светлые витражипрямо напротив – взглянуть и окаменеть! —она видит только жизнь.Эти глаза напротив – теперь стекло,слегка мутновато, как старые образа.Молитва – это не чтобы тебя спасло,а чтобы четвёртую осень смотреть в глаза.И чтобы к стеклу, как к морщинкам её на лбу,губами прижаться: дыхание между букв.Четвёртую осень её осеняет: «будь»в ответ на произнесённое вслух «бабуль».Ляна смотрит на смерть, только видит день:солнце над осенью, иже на небеси.Эти глаза напротив всё время здесь,ей этот взгляд под сердцем всю жизнь носить.Осень мигает – слеза на свету дрожит,небо в глазах напротив, витражный блик.Ляна смотрит на смерть. Только видит жизнь.Бабушкин свет.Её памятный светлый лик.

[Откуда мне знать]

Откуда мне знать, как правильно? Научи. Всё, что умею —влюбляясь, смотреть насквозь.Чувствовать запахи умо —          по —                 мра —                         чисто прощаться, не требуя ничего,когда не сбылось.Знать на вес эту тяжесть слов,знать, какое убьёт, а какое подарит жизнь.Откуда мне знать, как правильно, а не в лоблюбить тебя?Если ты знаешь, то расскажи.Как прикасаться так, чтобы не сломать, если тебяломает            мое                   сама —                            сшествие к твоим потаённым краям души?Как быть с тобой – расскажи.Такой весь в броне, отстранённый, родной, смешной,научи, как быть мной и тебя не разрушить мной.

[У нас почти зима]

Любимая, у нас почти зима, хотя во мне ещё отчётлив март инесколько отчётливей – сентябрь. Мне снится: мы увиделисьхотя бы на пять минут. Над городом туман. Теперь, когда я здесь,ты далеко. Зима подходит, словно к горлу ком, как снежныйком, к весне сойдёт лавиной. Мне хочется любви необъяснимо,в простом: к тебе притронуться рукой. Мне снится, как декабрьне устал, ты оставляешь солнечный Кейптаун и движешьсявглубь джунглевого Конго. А после прилетаешь ненадолгосогреть визитом здешние места. У нас почти зима. Почти веснойсон перестанет быть всего лишь сном, а время круг замкнётпривычной встречей. И, думая об этом, как-то легче скучать,пока тебя здесь нет со мной.

[Часть живого]

Вот октябрь заострил на листьях тень.Стало слышно в оголенной пустоте,как умеет жизнь шуршать, когда расслышал.Я листок, я был отпущен чем-то свыше,я отрывок – оторвался и летел.Мне легко виском ложиться на траву:я живой, поскольку слышу, как живу.Я живой, поскольку обладаю звуком.И когда себя расслышу, то пойму, каки других на свете различать на звук.Я листок, отрывок из черновика,я древесный хруст сухого черенка,прислонённые к траве висок и ухо.Я звучу и значит, всё во мне не глухок тем, кто – тоже часть живого языка.

[Вавилонское]

Собрались, словно на второевавилонское столпотворение.Хочется быть героем,спасителем,лидером мнений.В крайнем случае – просто ходить по двое.Вышло стать пеной слов,волнами,войсками воя.Выронить за борт, кирпич уронить на тех, кто.Смотрит и поражается Архитектор:не тому я учил живое,не из такого лепил их теста.Текстустановится сразу ничтожно тесно,егосразуничтожномало,когда ужас строителей заливает фундаменты и каналы,когда сердце и руки строителя не на месте.Вопреки созиданию,текст превращается в шаткое здание.Кладка выходит халтурой,речь выливается в тайный заговор,Архитектор, от стройки хмурый,устаётповторятьмонотонное«заново».А потом, задолбавшись им объяснять азы,он берет этот чертов кирпич,как они до того, просто роняет один кирпич,ивесь их нелепыйпустойиспуганно-злой языкпревращаетсяв никомуне понятныйптичий.

[Когда мне боль и горечь разрешат]

Когда мне боль и горечь разрешат ощупывать себя: душа, душа,живое тело, от слезы́ дорожка – когда я вновь придув себя от дрожи, согрею руки, намотаю шарф, распробую опятьна вкус слова – и вспомню, что пока ещё жива. Когда словавновь прекратит трясти, в моей тщедушной маленькой горсти,в разжавшейся от судорог ладони зажжется свет, и в свете больутонет. И я смогу ещё не раз светить.Прости меня за прожитую боль.Прости за всё, что здесь стряслось с тобой.Оно со мной стряслось, к несчастью, тоже.Но я, себя ощупав осторожно,сумею отыскать в себе любовь.Чтоб ожил каждый, кто пока что может.

[Чудо]

Чудо: я вырос в новое. Только – кто я? Что было наполненов прошлом, теперь пустое. Что было наполнено прошлым, сейчасисчезло. Чудо: я вырос в другое. Но где мне место?Кто я?Росток?Начало?Свобода?Призрак?Какой у меня теперь вектор? В чём – главный признак?Я бесконечен в росте или конечен?Атлантовы плечи ли?Маленький человечек?Чудо: я вырос. Из крохотности надежды, семечки смысла и узкойсвоей одежды. Из капли сомнений, щепотки тревожных мыслей.И вот я здесь есть.Но пустой, первозданно чистый.Дай мне терпенья понять, из чего теперь я. Где у меня левыйберег и правый берег. На что берегам, как на рёбра, здесьопереться. Мудрости дай разобраться, ч т о я за сердце.Пока я велик и настолько же мал, как будтоя вырос в новое.То есть случилось чудо.

[Птицы летят на юг]

Птицы летят на юг, я из них состою,я никогда не состарюсь, пока могу, как они, летать.Как я себя люблю, пока я себя леплюспособной не стариться, но зато – вырастать.Из прежних больших обид, из детских, уже чужих,остывших к теплу вещей, людей или городов.Как я себя люблю за то, что умею жить,за то, что взлетаю, сделав глубокий вдох.Птицы летят на юг, юг – это тоже я,горячий асфальт, пальто, распахнутое на мне.Во всем, что хранит полёт, я узнаю себя.И не узнаю себя в таком, где полёта нет.Птицы летят на юг, я из них состою,пальто распахну – и я такой же летящий птиц.Как я люблю себя, когда я полёт люблю,и если ты тоже, то дай мне ладонь – летим.

[Ты – Я]

Ты, состоящая из воды, переселенная к океану, я, состоящаяиз огня, не выселяемого наружу. Какие цепкие города намместом встречи однажды станут, каких историй о нас двоих ониоднажды не смогут слушать?Я, отстающая от земли твоей на целое время года, ты,застегнувшая часовой, другой, тебе подходящий пояс. Какиецепкие города даруют нам наконец свободу, в каких историяхпрошлых лет оставят нас наконец в покое?Ты засыпаешь под океан, я под огонь, заплетенный в свечи.И ночь роднит: сотни мелких брызг на искры так в темнотепохожи. Я океанское солнце, что легло загаром тебе на плечи.Ты океанская соль, что смыть нельзя с моей загорелой кожи.

[Сеятель]

А что я сею внутри себя или между всеми?Чем будут после всходить под солнцем мои посевы?Как отделяю потом от сора и плевел – зёрна?И как решаю, чему расти, а кто будет сорван?И я спросил себя: свет внутри или я бессветен?Кого считаю ответственным и за кого – в ответе?Кому я мор, а кому благодатью небесной роздан?Что получаю: стерню или спелых колосьев звезды?А что я сею, сеятель, в этой людской пустыне?Расту ли сам из себя? Удобряю себя другими?Когда я – колос такой же – беру не по силам много,не ошибаюсь ли я в чувстве силы и чувстве бога?А что я сею внутри себя                                    или между всеми?Чем будут после всходить                                    под солнцем мои посевы?И я спросил себя:                                    свет внутри или я бессветен?кого считаю ответственным                                    и за кого – в ответе?кому я мор, а кому                                    благодатью небесной роздан?что получаю: стерню                                    или спелых колосьев звезды?А что я сею, сеятель, в этой людской пустыне?Расту ли сам из себя? Удобряю себя другими?Как отделяю потом от сора и плевел – зёрна?И как решаю, чему расти, а кто будет сорван?Когда я – колос такой же – беру не по силам много,не ошибаюсь ли я в чувстве силы и чувстве бога?

[Рассказывай мне жизнь]

Рассказывай мне жизнь и привози с собойсквозной её сюжет, подсмотренный в отъезде.Я буду ворошить детали: сердца сбой,едва заметный взгляд, любовь в случайном жесте.Рассказывай мне, что из этого смешно,что требовало сил, что оказалось в прошлом.Когда стихала ночь, твоё включив окно,и поцелуи чьи ты сохранишь на коже.Рассказывай мне всё, ну правда, расскажи,зачем ещё мы есть, когда не можем душус собою привезти и рассказать, как жизнь,которую готов хоть кто-нибудь послушать.

[Либо-либо]

Либо-либо, аморе-аморе, любой любовь.Делай вовремя выбор не делать поспешный выбор.Два из двух.Но – не «либо я остаюсь собой,либо…»Зачерпнуть пустоту, из которой слова растут,разделить её надвое, слов из двоих собрать в ней.Либо-либо, аморе, иначе ни там, ни тут.Никому не хватит.Либо я остаюсь собой, либо вечный сбойтам, где я собой не остаюсь, принимая выбор.Либо-либо, аморе-аморе, любой любовь.Два из двух.Все любовь, я – любовь,а не либо-либо.

[Когда при ней разверзся март]

Когда при ней разверзся март, она хренела не зажмурясь:подумаешь – сойти с ума, подумаешь – вернуться в разум.И молчаливый диалог на третьем круге был докурен,но не закончен, и всплывал в любой напомненной ей фразе.Устав орать внутри себя, орать наружу, снова внутрь,она смеялась надо всем, потом – от ярости рыдала.Когда при ней разверзся март, глотая медленно минуты,она смотрела не моргнув, что он преподнесёт ей дальше.На долгой выдержке весна не может продолжаться вечно:когда-то пленку зажуёт и время схлопнется с нахлёстом.И вот тогда предел всему, хана, раздолье человечье —она ответит всей собой на наболевшие вопросы.Пока она глядит на март не жмурясь, будто это вызов.Пока она глядит в себя, поскольку это – вызов тоже.Подумаешь, со дна стучат, подумаешь, час бездны близок.Она не раз могла их все. И эту без усилий сможет.

[Безоружен]

Прощай, оружие, прощай.Кто понял жизнь, тот безоружен.Я открываю миру душу,я собираю слово сча —с теплом смотрю в лицо всему.Без обвинений, страха, жалоб.Я сердце в кулаке держала,но сердца много – одному.Теперь протягиваю: на,держи, смотри, оно открыто.Кто понял жизнь, тот не вредит – ондругим даёт её сполна.

[По-другому]

Я хочу, чтобы было белым, белым,удивительным, не начатым, непорочным.Я осталась неразличимой и пустотелой, а хотела по-другому.Как я хотела? К сожалению, я уже и не вспомню точно. Почему —то честно плачут всё время после, на порядок позже, чемхочется горько плакать. Я всегда боялась, что станет ужаснопоздно, а теперь хочу, чтобы просто включили звёзды – чтобмолчать и плакать. Я хотела остаться светлым, осталасьглупость. А всмотреться, так даже глупость куда-то делась.