Она снова дала мне жизнь

– Друзьями? – в его голосе послышалось разочарование и радость одновременно. – У меня никогда не было друзей оттуда – он кивнул за забор.

Костя посмотрел на брелок, потом на неё. Его пальцы крепче сжали кошачью фигурку, и в этом жесте было что-то, похожее на начало доверия. Аня почувствовала, как её глаза увлажняются, но улыбнулась.

– Давай нарисуем ту кошку? Для Рекса. Как думаешь, какого она будет цвета? – решила она сменить тему.

– Я могу рисовать только простым карандашом. Другими у меня плохо получается, я уже попробовал, – вдруг сообщил Костя, глядя на коробку цветных карандашей, которую Аня всё ещё держала в руках.

Его голос был тихим, но в нём чувствовалась не просто констатация, а что-то вроде сожаления, словно он уже привык к своим ограничениям. Аня посмотрела на него, на его тонкие пальцы, сжимавшие старый, почти стёртый карандаш, и в груди что-то шевельнулось. – А ты хочешь учиться рисовать другими карандашами? И, может, красками? – вдруг спросила она, осознав, что уже невольно вмешивается в его жизнь. Вопрос вырвался сам собой, из того же порыва, который заставил её вернуться сюда с альбомом и брелком.

Костя поднял глаза, и в них мелькнуло удивление, смешанное с осторожной надеждой.

– Да. Но кто будет меня учить? У нас ушёл учитель рисования, – ответил он, и его голос дрогнул, будто он боялся, что эта мечта так и останется пустой.

Аня не знала, что ответить, но слова пришли сами.

– Я поговорю с директором. Может, мне разрешат водить тебя на ИЗО, – предложила она, стараясь, чтобы её голос звучал уверенно, хотя внутри всё дрожало от смеси решимости и страха.

– Выходить на улицу? – вдруг испугался Костя. Его глаза расширились, и он инстинктивно отодвинулся к стене, словно сама мысль о мире за забором была чем-то пугающим.

– Ну конечно. А что здесь такого? – не поняла Аня, но её голос невольно смягчился, когда она заметила, как напряглись его плечи.

– Я никогда туда не выходил, там машины и это опасно, – признался мальчик, опустив взгляд на свои руки.

Его слова прозвучали так тихо, что Аня на миг подумала, что ослышалась. Но в следующее мгновение её горло предательски сжалось, и она почувствовала, как слёзы подступают к глазам.

«Да что же это такое!» – мысленно возмутилась она, сжимая кулаки. – Разве такое возможно?»

Но через секунду она поняла, что это, в общем-то, почти нормально. Теперь она знала, что в этом крыле интерната живут дети, поступившие из дома малютки, и остаются здесь до перехода в первый класс. А школа находится через забор – в другом крыле того же здания. Костя, с его ограниченными возможностями, мог прожить годы, ни разу не переступив калитку двора интерната. Его мир был ограничен этими стенами, этим двором, этим выступом стены, где он прятался с карандашом и мечтами о доме, которого у него никогда не было. А воспитателям легче было удержать детей во дворе, если рассказать об опасностях, которые могли грозить им за забором, но умолчать о радостях, что они могли там встретить.

Аня сглотнула ком в горле и заставила себя улыбнуться.

– Знаешь, Костя, там, за забором, тоже есть дома. И деревья. И кошки, настоящие, не только на рисунках. Я бы хотела показать тебе это. Если ты захочешь, – сказала она мягко, стараясь не спугнуть его.

Костя молчал, глядя на брелок в виде кошки, который всё ещё держал в руке. Его пальцы нервно теребили маленькую фигурку, будто он пытался принять её слова.

– А если… я не смогу? – спросил он наконец, и в его голосе была такая уязвимость, что Аня едва сдержалась, чтобы не обнять его.

Но сейчас нельзя было этого делать. Неправильно было прочно привязывать эту маленькую жизнь к себе, пока она не будет уверена, что не исчезнет, не уйдет опять по какой-либо причине, не зависящей от неё. Ведь малыш все равно не поверит. Он будет считать, что и она его «выбросила».

– Ты сможешь, – ответила она твёрдо, хотя внутри всё дрожало от неуверенности. – Я буду рядом. И мы начнём с малого. Может, просто дойдём до того клёна, что растёт у дороги. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

Костя кивнул, но его взгляд всё ещё был настороженным. Он вдруг достал лист из альбома, который Аня принесла, и начал рисовать – не кошку, как обещал, а дерево. Его линии были неровными, но старательными, и Аня поняла, что это его способ справиться с тем, что он чувствовал. Она села рядом, молча наблюдая, как карандаш оставляет следы на бумаге. Ей хотелось сказать так много – что он не кот, не «безрукий и не безногий», что он нужен, что она не бросит его. Но вместо этого она просто была рядом, давая ему время. Когда рисунок был готов – кривоватый клён с пышной кроной, – Костя протянул его ей.

– Это для тебя. Чтобы ты… не забыла про клён, – сказал он тихо, и его щёки чуть покраснели.

Аня взяла лист и внимательно посмотрела ему в глаза:

– Я не забуду, Костя. И про кошку тоже. Мы её нарисуем, когда я приду в следующий раз. А потом, может, попробуем выйти к тому клёну. Договорились?

Он не ответил, но кивнул, и в этом кивке было больше доверия, чем в любых словах. Аня поднялась, сжимая рисунок в руках, и направилась к кабинету Марии Ивановны. Она знала, что разговор с директором будет непростым. Ей нужно было не только спросить про занятия ИЗО, но и узнать, как устроить выход Кости за пределы интерната – и, возможно, начать осторожно выяснять, что нужно для усыновления. Эта мысль, которая ещё недавно казалась пугающей, теперь была как маяк, светивший впереди и заставляющий двигаться вперёд. Она не знала, хватит ли у неё сил, но впервые за долгое время чувствовала, что идёт правильным путём.

Уходя, Аня оглянулась. Костя всё ещё сидел на выступе, глядя на брелок с кошкой. Весна вокруг пахла молодой листвой, и в этом запахе было обещание чего-то нового – не только для Кости, но и для неё самой.

Глава 3. Решение, изменившее жизнь

Встречи Ани с Костей стали почти ежедневными, но после её возвращения из командировки они были короткими, словно оба боялись сказать слишком много. Аня чувствовала, что каждый их разговор, каждый новый рисунок – это маленький мостик, который она строит к его сердцу. Но слова Кости о том, что он «кот, безрукий и безногий», всё ещё звучали в её голове, напоминая, как хрупко его доверие. Она не хотела торопить его, но с каждым днём всё яснее понимала: она не просто хочет быть рядом с ним – она хочет стать его семьёй.