Альма. Свобода

Крестьяне весь день работали в поле. Через месяц они отдадут большую часть урожая тому господину с чутким сном, который сейчас за одним из окон. Плоды из их садов, древесина из леса – почти всё достанется ему. А зимой они снова будут трудиться на него, много и по-разному. А ночью, когда в замке кто-то есть, нужно оберегать господский сон: бить по воде болот, чтобы лягушки затихли. Этот цирк – не каприз утомлённого за день землевладельца: такое условие уже десять поколений как прописано в договоре с крестьянами здешних ферм.

Теперь Альма стоит в своём зелёном платье на парижских крышах, вместе с Жозефом и Сирим, над покинутой комнатой. Ей уже хочется бежать к морю, с полными карманами. Но она доверяет Жозефу, пообещавшему ей работу, пока она не накопит на отъезд.

Присев перед ней, он собирает перемётную сумку и показывает на другой берег Сены.

– Это вон там.

Сирим подпрыгивает, глядя туда.

Они уходят, перебираясь с крыши на крышу, вдоль мансард и балконов, заглядывая в слуховые окна и наблюдая, как просыпаются люди.

Кто в то воскресное утро, при взгляде на эти комнаты, на потягивающихся жильцов, на постели, распахнутые навстречу июльскому солнцу, догадался бы, что всего через несколько часов история всей страны пошатнётся?

Альма с друзьями думают лишь о том, как не поскользнуться на черепице. И больше ни о чём. Они не замечают крохотных птиц, летящих за ними созвездием, и не знают, где будут спать ближайшей ночью, как все бродяги.

3

Люди известного положения

Буквально в двух шагах, на улице Монторгёй, в доме из жёлтого золотистого камня у окна на втором этаже стоит человек и, попивая кофе с молоком, разглядывает прохожих.

Золотистый дом у рыночной площади похож на изящную безделушку на краю грязной лужи. Это главная контора банка лё Кутё, крупнейшего в королевстве. Человек одет в белую рубашку с широким отложным воротником, синие штаны, сапоги для верховой езды. Ему тридцать пять, он владеет состоянием в пять миллионов ливров и банком, носящим его имя, но, глядя на розовые щёки и нос в молочной пене, можно подумать, что ему шесть лет.

Лоренцо лё Кутё наблюдает за снующими по мостовой прохожими. Кто-то идёт на раннюю мессу в церковь Святого Евстахия, кто-то возвращается ни с чем с зернового рынка, уже много дней закрытого. На углу напротив, где обычно мужичок с улицы Потяни колбаску привязывает лошадей, которых даёт напрокат, сегодня пусто. Банкир не спеша отмечает все мелкие перемены, благодаря которым можно предвидеть крупные. В этом его ремесло.

– Мне неловко являться к вам с визитом в воскресный день, – раздаётся за его спиной голос.

– Только потому, что сегодня воскресенье, я и смог вас принять, господин Ангелик. Вчера я намеревался покинуть Париж. Но на заставе у Пасси мой экипаж не пропустили. А сегодня утром, когда вы пришли, меня как раз отговорили ехать верхом.

Стоя посреди библиотеки, со шляпой в руке, Жан Ангелик значительно кивает.

– Две другие заставы нынче ночью горели, – говорит он, – Бельвильская и Менильмонтанская.

– Всё это крайне неудобно, – замечает лё Кутё, по-прежнему спиной к нему.

– Народ недоволен.

– Моя жена тоже, сударь. Она за городом с двумя детьми и пятнадцатью гостями. Вчера вечером у них был театр в парке, с утра – служба в часовне, а я застрял здесь. Ужасно досадно.

– Мне жаль пользоваться столь неприятной ситуацией, – говорит посетитель. – Я много раз пытался поговорить с вами на неделе…

Банкир наконец оборачивается.

– Да. Мне сообщали. Не думайте, будто я не уважаю наших депутатов…

– Я знаю, что ваш кузен также заседает.

– Вы правильно сделали, господин Ангелик, что настояли на визите. Нужно брать двери штурмом. Иначе никак. Я весь в работе.

Ангелик понимающе склоняет голову.

– Мне неизвестно, как вам меня представили. Возможно, вы в курсе, что я избран от Сан-Доминго?

– Депутаты от ваших островов нынче у всех на устах.

– Нас должно было быть гораздо больше. Но в итоге нас шестеро. Число сократили из-за интриг врагов колоний.

Лоренцо лё Кутё садится в кресло за чёрным рабочим столом. Он так и не снял бордовых сапог по последней английской моде после несостоявшегося утреннего отъезда.

– Наши враги объединяются, и это нас беспокоит, – продолжает Ангелик, стоя напротив. – Они хотят помешать работорговле, вредят интересам наших землевладельцев…

Руки банкира лежат на чёрной инкрустированной столешнице и играют с брошью. Он никогда не предлагает посетителям стул, чтобы они изъяснялись короче.

– А иные особенно экзальтированные даже хотят дать неграм права, – говорит Ангелик. – Вы наверняка читали господина де Мирабо…

Лё Кутё закатывает глаза. Ангелик удачно выбрал пример. Помимо борьбы против рабства, депутат Мирабо недавно с остервенением взялся за семейство лё Кутё, чьи дела, по его мнению, слишком уж тесно соприкасаются с государственными. Лё Кутё не простили ему попытки разоблачения.

– Так что я, как депутат от Сан-Доминго, – продолжает Ангелик, – защищаю наши интересы на острове и во всех колониях.

– Наши?

– Интересы Франции.

– Мне показалось, будто вы намекали, что и у меня есть интересы в вашей торговле…

Ангелик улыбается. Семья лё Кутё действительно лично не владеет ни рабами, ни невольничьими судами. И отрицает всякую причастность к подобной деятельности.

– Я не намекал, – отвечает он.

Теперь улыбается Лоренцо лё Кутё. Он не знает этого юноши, лет двадцати пяти на вид, но за каждым его словом улавливает целеустремлённость и ловкость в делах. Учредительному собранию нет ещё и месяца. А в нём уже обнаруживаются внушительные таланты.

– Они хотят нашего краха, – продолжает Ангелик. – Не стоит забывать, что их Общество друзей чернокожих вдохновлено тем самым Томасом Кларксоном, который созвал в Англии Общество борьбы за отмену работорговли. Да-да, за отмену! Они хотят полностью разрушить безобидный промысел, который служит процветанию цивилизации.

– Зачем вы хотели меня видеть, господин Ангелик? Объяснитесь.

– Маркиз де Массиак держит клуб рабовладельцев, чтобы дать отпор такому вредительству. Господа собираются в особняке Массиаков, всего в двух кварталах отсюда, на площади Побед.

– И что же? – вновь спрашивает банкир.

Ангелик чуть кланяется.

– Они почтут за честь, если вы как-нибудь наведаетесь к ним. По-соседски.

– По-соседски? – повторяет Лоренцо.

– Именно, сударь. По-соседски.

Банкир кивает. Слово подобрано хорошо.

Ангелик знает, что, вопреки видимости, всё, чем живёт деловая империя лё Кутё, напрямую соседствует с огромными шестерёнками работорговли. Страховка в море, ссуды колониальным компаниям, купцам и судовладельцам, перевоз испанских пиастров, отделения в Кадисе и Амстердаме, ткацкое производство, но также и огромная плавильня в Нормандии, которая делает медные листы для защиты корпусов кораблей… Если вглядеться в клубок деловых интересов банка лё Кутё, окажется, что все они связаны с работорговлей. Уже два века всё устроено так, чтобы обогащаться с неё, не марая рук.

Ангелик убеждён: старинный нормандский род текстильщиков лишь потому не ринулся в эту сферу открыто, что невольничьи суда слишком тяжелы и громоздки и не взберутся по Сене до их старого доброго Руана.

Мужчины разглядывают друг друга. На Ангелике чёрный костюм депутата от буржуазии и простого люда, чёрные чулки и, несмотря на жару, муслиновый галстук. Каждый знает, что думает другой. Пальцы Лоренцо замерли, оставив брошь.

Интересы лё Кутё совпадают с интересами знатных семей плантаторов и судовладельцев. Банкирам явно нужно поддержать их начинание, выбрать свой лагерь в грядущей битве. Ангелик так и объяснил тем, кого представляет. Он хотел, чтобы его во что бы то ни стало послали с визитом сюда, в особняк Ош на улице Монторгёй.

В тот самый миг, когда молчание могло стать неловким, юный депутат разворачивается. Он смотрит на книги, скрывающие стены.

– Восхищаюсь вашей библиотекой, сударь.

Он прохаживается, берёт наудачу томик, листает и одновременно говорит чёткой скороговоркой:

– Выслушайте меня внимательно. Я хочу уточнить, что мы не ждём от вас ответа на наше приглашение в клуб Массиака этим же утром. Считайте, что вам будут рады всегда. Двери открыты. Нужно лишь толкнуть их ногой.

И тут же, захлопнув книгу, Ангелик прибавляет без видимой связи:

– Признаюсь, в литературе я несведущ. Ничего в ней не понимаю. Нужно уметь признавать свои недостатки. Я человек расчётов.

Банкир встаёт. Он не спеша подходит к юноше, берёт книгу, читает имя на корешке.

– У вас хороший вкус. Вы вытянули Монтескьё.

– Скорее случайный. Мне проще понять сотню страниц господина Неккера о состоянии государственных финансов.

Упомянутый им Неккер ведает в королевстве финансами, будучи уже почти год государственным министром. Король его не любит, но французы убеждены, что этот человек – волшебник, удерживающий страну на плаву, когда она на волоске от финансового краха.

– Откуда вы взялись, юноша? – с любопытством спрашивает лё Кутё. – Расскажите, чем вы занимались до того, как стали заседать в Собрании.

– Работал в деловой сфере.

– Где именно?

– У одного почтенного человека, владевшего торговой флотилией, по фамилии Бассак, из Ла-Рошели…

Банкир кивает. Имя ему знакомо.

– У него был свой час славы, – снисходительно говорит Ангелик. – Господин Бассак не был плохим человеком.

– И он дал вам уйти?

– Можно сказать и так… Да, он дал мне уйти. Несчастный никогда не прислушивался к моим рекомендациям. Опрометчивость или возраст – не знаю. Он сам загубил своё дело. Я не смог его удержать.

У Ангелика дрогнули губы – он изображает сочувствие человека чести. И с не меньшим талантом поднимает ладонь, словно бы говоря: тяжёлые воспоминания, не будем об этом, я не хочу его упрекать.

– А у этого вашего Бассака были наследники?

У Ангелика перехватывает дыхание. Он вдруг теряет весь свой апломб.

– Нет…

Он запинается, пожалев, что так сказал, и суеверно поправляется:

– Только дочь. Единственная. Той же упрямой породы…

Глаза у него блестят. Нужно уходить, пока ещё держат ноги.

– Сударь, – говорит он, кланяясь, – это была честь для меня.

Он щёлкает каблуками.

Банкир улыбается. И смотрит, как юноша идёт к дверям. Он догадался о какой-то тайной истории с дочкой судовладельца.

Лоренцо и сам пережил серьёзную страсть в свои юные годы, когда работал в Испании, в Кадисской конторе банка. Семья поспешила излечить его от нежелательной влюблённости. Его отправили в Лондон, а затем в Париж, где он четыре года назад женился на Фанни, дочке партнёра по банковским делам.

Семья старательно выбирала невесту, чтобы окончательно залечить его андалузские раны, и выбрала умную обаятельную Фанни. Существенным было и то, что в день свадьбы она принесла в супружескую спальню в невестином сундучке – под бельём, килограммами столового серебра и пятнадцатью аккуратно сложенными ночными рубашками – четыреста тысяч ливров приданого. И хотя это не был брак по расчёту, на его успех можно было рассчитывать.

У самых дверей Ангелик замер. Что-то его остановило. Точнее, не что-то, а кто-то: Амелия Бассак.

Разговор о ней расстроил его планы. Лоренцо лё Кутё как будто что-то почувствовал. Ангелик рассчитывал постепенно расположить к себе банкира, видеться с ним по разным поводам снова и снова. Он отводил себе на это несколько месяцев. Однако внезапно понял, что не готов ждать так долго. Кажется, единственный способ всё же завоевать Амелию – раздобыть состояние немедленно. Он решает воспользоваться случаем, промелькнувшим на лице банкира чувством.

– Сударь, могу я отнять у вас ещё немного времени?

– И о чём мы будем говорить? Снова о политике? – забавляется банкир. И прибавляет, подтрунивая над Ангеликом: – Или хотите поделиться чем-нибудь сокровенным?

– Нет. Речь снова о цифрах. Прошу простить мой прагматизм.

– Вы знаете, с кем говорите.

Лоренцо лё Кутё возвращает книгу Монтескьё на полку, где она аккуратно стоит после Мольера и Монтеня.

Ангелик за его спиной обегает взглядом кабинет, резные деревянные панели на стенах, до самого потолка. Скоро и он войдёт в этот мир. Он представляет, как сидит на бархатных банкетках в клубах дыма, общаясь с этим банкиром на равных, как общаются люди известного положения.

4

Призрак из прошлого

– Ну так что же, господин Ангелик? Внезапная мысль?

– Нет. Мысль старая, но я делюсь ею впервые.

Лоренцо лё Кутё слушает вполуха. Как знать. Удачные находки всегда приходят неожиданно.

Однако происходящее отнюдь не случайно. Для того только Ангелик и устраивал эту встречу. Приглашение в клуб Массиака – лишь предлог, чтобы сблизиться с банкиром и начать воплощать собственную авантюру. Он надеется, что ему удастся ускорить события.

– Ну так что? – повторяет лё Кутё.

– Есть одно дело, которое я хотел бы вам предложить.

– Расскажите.

– Речь об американском займе…

Предвкушение растаяло, как шербет на солнце. Худшие газетные романы побрезговали бы настолько затёртым штампом, как помянутое Ангеликом предложение. Можно подумать, мы вернулись на три года назад, в кабинет Фердинана Бассака на улице Эскаль в Ла-Рошели.

Даже лё Кутё, ничего не знающий о предыдущих мошенничествах Ангелика, поражён безнадёжной устарелостью такого проекта.

– Американский заём! – восклицает он. – Сколько лет уже ощипывают свет этими американскими займами!

– Позвольте договорить…

– Было очень приятно познакомиться.

– Сударь…

Ангелик в растерянности. Его мысль куда оригинальнее, чем кажется на первый взгляд.

– Выслушайте. Мы неверно друг друга поняли…

– Если так вам будет приятнее, – говорит лё Кутё сухо, – считайте, что вы мне симпатичны и я не хотел бы, чтобы меня упрекали, будто я присвоил вашу мысль…

В дверь за их спинами стучат. Банкир пользуется предлогом, чтобы удалиться.

В приёмной один из его секретарей, разгорячённый и красный.

– Ох! Сударь! Я осмелился отвлечь…

Он переводит дух.

– …однако известие, мне показалось, важнейшее…

Стоящий позади Ангелик ещё оправляется от прошлой сцены.

– О чём речь? – спрашивает лё Кутё.

– О вашем друге… Господине Лаперузе…

Лоренцо лё Кутё бледнеет. Хватается за дверной косяк.

– Он вернулся?

Вся Франция ждёт Лаперуза, который четыре года назад отправился бороздить неведомые океаны на двух кораблях, с экипажем из моряков и учёных. Но Лоренцо ждёт его не как героя: он просто хочет вновь увидеть лучшего друга. От путешественника уже несколько месяцев не было писем. Он должен был вернуться в начале лета. Так он обещал королю.

– Отвечайте же! – кричит Лоренцо. – Он вернулся?

Пот градом катится по лицу секретаря, висит на ресницах. Он бормочет:

– Для вас есть от него письмо, с другого конца света.

– Где оно?

– Вас просит к себе некий господин Бассомпьер. У него при себе письмо, с которым он только-только прибыл из Англии. Его лакей ждёт внизу и говорит, что должен сопроводить вас к нему лично.

Лоренцо, миновав коридор, сбегает по лестнице. Ангелик следует за ним по пятам. Нельзя всё бросить сейчас.

– Я немного пройдусь вместе с вами, – говорит он, – если не помешаю.

Лё Кутё не слышит его. Внизу они находят того самого лакея, который теперь бесстрастно идёт перед ними через двор.

– Письмо? – спрашивает лё Кутё у густо напудренного мужчины в ливрее из кремовой тафты. – Ваш господин получил его лично из рук Лаперуза?

– Не могу сказать. Я лишь два дня как на службе у господина. Господин только прибыл в Париж, хотя, как вы увидите, уже обустраивается с размахом и не теряя времени.

– Напомните его фамилию.

– Бассомпьер. Он француз, но приехал из Лондона.

– Он знаком с Лаперузом?

– Позвольте вновь извиниться за моё незнание.

Им открывают ворота. Все трое сворачивают в улицу налево. Соседний особняк тоже принадлежит банку. Со временем конторы лё Кутё откусили себе половину плотно стоящих домов квартала. Если всё будет хорошо, на следующий год они переедут западнее, ближе к безупречной площади Людовика Великого, которую иногда ещё называют Вандомской, в память о стоявшем там некогда особняке. Так будет удобнее и величественнее, однако молодой банкир знает, что будет скучать по этому району и виду сверху вниз, на суетящийся народ.

Ангелик шагает рядом с лё Кутё. Он никак не смирится с провалом своего плана. А всего-то небольшая оплошность. Его не так поняли. Нужно было объяснить свою задумку иначе, с другого конца. Всё, чего хотел депутат, – как-нибудь затереться в банк. Он надеется, что хотя бы для прохожих они выглядят сейчас как деловые партнёры, стремительно идущие за своим слугой.

– Бассомпьер, Бассомпьер… – бормочет Ангелик, рисуясь. – Эту фамилию я слышал.

Это, кстати, правда: он слышал её когда-то давно.

Никак не вспомнить, откуда она у него в голове. Кажется только, что воспоминание было не из приятных. Он роется в памяти, надеясь хоть чем-то услужить банкиру.

Впрочем, тому всё равно не до него.

Они свернули на улицу Края Света, переступили через ручеёк сточных вод. Солнце теперь светит им в лицо.

Лоренцо лё Кутё смотрит в голубое небо над высокими домами. Он познакомился с Жан-Франсуа де Лаперузом в Испании, зимой 1782 года. Мореплаватель вернулся из Гудзонского залива победителем, но был крайне измотан битвами за американскую независимость. Он вёл назад в Европу два судна и сделал стоянку в Кадисе, где тогда работал Лоренцо.

Маленькое франкоязычное сообщество Кадиса встретило Лаперуза как легенду. Он был старше Лоренцо, потерявшего отца в одиннадцать лет, и благодаря его теплоте, его тарнскому акценту они тесно сблизились. Путешественник был совсем не похож на финансистов из его нормандского семейства…

Три года спустя, весной 1785 года, только что поженившиеся Лоренцо и Фанни приютили Лаперуза у себя в Париже. Он заканчивал тайные приготовления к важнейшей из экспедиций, какие только можно вообразить: четырёхлетнее плавание по самым отдалённым уголкам Тихого океана. Предприятие старались держать в секрете от англичан: это был французский ответ на славные похождения капитана Джеймса Кука несколькими годами ранее.

Когда настало лето, Лоренцо лично проводил Жан-Франсуа в Брест. Был июль. Корабли уже стояли на рейде. Пришлось прождать ещё несколько дней, прежде чем ветер подул в нужную сторону, унеся туман с дождём. Молодой банкир воспользовался этим, чтобы вместе с другом исследовать стоящие на якоре суда.

«Буссоль» и «Астролябия» не походили ни на один другой корабль. Это были Ноевы ковчеги, гружённые живыми свиньями, овцами, сотнями уток, куриц, индюков. Слышно было, как мычат коровы, как гуси хлопают крыльями. Но главное, на судне было чем занять десятки разместившихся на борту учёных, художников, инженеров. Сложно было понять, где вы – в плавучей лаборатории, в мастерской, на складах, в ботанической оранжерее или в астрономической обсерватории. Самым любопытным, наверное, была настоящая ветряная мельница на корме «Буссоли», благодаря которой можно было молоть зерно каждый день, а не хранить муку, которая быстро портится и не переживёт многолетнего плавания.

Первого августа погода была идеальная. Лоренцо крепко обнял друга и вернулся на берег. Он стоял на причале до тех пор, пока оба судна не скрылись в рассветной дали.

Вестей все четыре года приходило мало. Последнее полученное Лоренцо письмо было с Камчатки, недосягаемой земли во владении русских царей, ещё восточнее Японии. Письмо достигло Версаля в прошлом октябре: его доставил вместе с депешами юный гонец, господин де Лессепс, двадцати одного года, который потратил целых двенадцать месяцев, чтобы привезти их по земле и льдам с дальнего конца Сибири на родину.

В том последнем письме Лаперуз обещал вернуться к лету 1789 года.

И вот уже июль. Но дозорные на маяках по всему побережью Франции ничего не видят на горизонте.

– Далеко ещё?

Лоренцо лё Кутё окликает идущего впереди лакея. Они шагают по парижским улицам уже немало минут. Ангелик не отстаёт ни на шаг.

– Господин Бассомпьер живёт на Королевской площади, здесь рукой подать, – отвечает лакей.

Они только что вышли на улицу Святого Антония, возле бывшего кладбища Святого Иоанна.

– В обратный путь хозяин даст вам своего кучера. Прошу его простить. Кареты только доставили.

– Вы говорите, он прибыл из Англии…

– Несколько дней назад.

– Француз?

– Да.

– Из дипломатов?

– Не думаю.

– Зачем он в Париже?

– У него состояние. И он его тратит. Говорят, он платит своим людям каплями из золота, что весят как грузы у плотников на отвесах.

– Вы очень загадочны.

– Я всего лишь его лакей.

Лоренцо думает о письме, которое его ждёт, в надежде, что оно послано с совсем близких берегов и отправитель прибудет следом, через считаные дни.

Он оборачивается на Ангелика, словно забыл про него. Тот говорит со смущённой улыбкой:

– Судьба господина Лаперуза очень волнует Учредительное собрание. Не знал, что вы друзья.

Лакей ведёт их под галереями арок, которые тянутся вдоль фасадов на Королевской площади.

Под сводами разместилось несколько лавочек. По центру площади на ограждённой решётками лужайке возвышается конная статуя Людовика XIII. Сама площадь представляет собой квадрат со стороной почти в полторы сотни метров, окружённый совершенно одинаковыми высокими домами из кирпича и камня. За полтора века со времён их постройки известняк потемнел.

Но там, где площадь примыкает северо-западным углом к небольшой улочке Перевязи, взгляд притягивает сияющий фасад. Все трое выходят из-под арок, любуясь им.

– Вот он, – говорит лакей с гордостью, – особняк Бассомпьера, некогда принадлежавший кардиналу Ришельё.

На окнах, карнизах, балконах висят полсотни ремесленников, точно пчёлы на золотистой рамке улья. Они трут, отскребают, красят. Перед парадными дверьми выстроились в очередь пять подвод. С них сгружают мебель. Носильщики снуют в дверях.

Лё Кутё созерцает происходящее. Ангелик заворожён. Стоящий рядом лакей позирует, будто весь этот лоск – благодаря ему. Вдруг банкир вспоминает, зачем он здесь.

– Где он, ваш господин Бассомпьер?

– Вот.

Лакей указывает пальцем наверх. На балконе третьего этажа мужчина собственноручно навешивает на петли тяжёлую створку стеклянной двери.

Он не заметил их, однако Ангелик тут же бросился под арки. И стоит, вцепившись в колонну двумя руками.

Задыхаясь, зажмурив глаза, он ждёт, когда успокоится сердце.

Мужчина, которого он только что видел, этот господин Бассомпьер – на самом деле Жак Пуссен, плотник с «Нежной Амелии».

Два года назад, на обломках того корабля, Жан Ангелик избавился разом от него и от кока по фамилии Кук: он запихнул их в мешки и бросил на судно с каторжниками, которое отчаливало заселять далёкие южные земли Австралии.

Шансов снова встретиться с ними не было никаких.

И вот Пуссен вдруг появляется здесь, посреди Парижа, весь в золоте. Призрак из прошлого.

5

Безошибочный план

Опершись спиной о колонну, скрытый арками галереи, Жан Ангелик пытается успокоить сердце. Он так и знал, что имя ему знакомо. Бассомпьер. Так звали старого учителя Пуссена, убитого в Ла-Рошели вместе с Антонио, его сыном… Взяв себе имя убитого, возвратившийся плотник чётко даёт понять: он ищет отмщения. Если это правда Пуссен, если он вернулся из ада, то отныне тень смерти повиснет над Ангеликом.

Однако испуг понемногу уступает место иному, неожиданному ощущению: что-то зудит, распаляется, покалывает, почти приятно разливаясь по телу юноши.

Он смело шагает вперёд и вглядывается в суету вокруг дома. Ремесленники, толкаясь, тянутся со всех сторон к распахнутым дверям, тут торговцы и обойщицы с рулонами тканей, тут тащат в ящике люстру, чтобы она не разбилась. Сколько роскоши у корабельного плотника, едва вернувшегося из каторжной ссылки. Лакей говорил что-то про господина, который платит всем каплями золота…

Всё плывёт в глазах Ангелика. Откуда это жидкое золото, которое будто течёт по жилам Пуссена?

Ангелик вновь наваливается на каменную колонну… Лоренцо лё Кутё прошёл мимо, не заметив. Он, похоже, забыл о нём. Он идёт к дверям вслед за лакеем.

Ангелик закрывает глаза. Покалывание превратилось в лёгкую дрожь. Плотник жил на том судне. Он знал каждый его уголок. Он был вместе с Куком и Ангеликом на песчаной отмели Мазербэнк, когда они в последний раз искали сокровище и уничтожали корабль. Разве возможно, чтобы его внезапно возникшее состояние никак не было связано с утерянным богатством Бассака?