Отложенный закат

Oksana D'Arcy

Отложенный закат

Анна закрыла тюбик с таблетками – ровно за секунду до того, как в окно ударился мотылёк. Сквозь колыхающиеся белые шторы из окна виднелся закат. Закат окрашивал небо в нежные розовые и фиолетовые, но ни одно из этих цветов не касалось её души, проскальзывая мимо, как мимолетное счастье, которым она, казалось, уже давно осталась безучастной. У неё был целый список дел, но каждая задача казалась такой же бесполезной, как опавшие листья под дождём.

– Зачем? – произнесла она, как будто этот вопрос мог стать ключом к бездонной пропасти, которую она долго не осмеливалась исследовать. Зеркало, отражая её бледное лицо, словно вяло проверяло её сущность, выражая сомнение в том, что она существует.

Внутри главного назидательного вопроса притаилась чаша расплавленного ртути: как только она вглядывалась в свою бездну, тьма накатывала волной, погружая в серость унылых мыслей. Холодный взгляд, оторванный от реальности, блуждал по списку; лёгкие пальцы касались бумаги, но не находили в ней смысла. Каждый пункт превращался в упрямую истину – несчастный ролик на старом магнитофоне. Она вспомнила сны, давно затерявшиеся в памяти, где прочитанные книги, спонтанные поездки и даже смех звучали как симфония счастья, а не мелодия бесконечного ожидания. Это воспоминание разрывало ушедшие ощущения, но внутри неё вновь воцарилась тишина – застывшая мелодия тоски.

Каждый раз, когда кто-то начинал говорить о будущем, в её голове раздавался треск, как будто старые ржавые двери в её сознании открывались, выпуская на свободу всё, что она старалась запереть. Деревенская идиллия, куда её прижимали на эти ужасные выходные, становилась ловушкой, полной дикого абсурда. Гомон мирных будней превращался в монотонное эхо, словно каждый человек здесь мог быть одним из тех троллей, охраняющих вход в ад. Анна вздрагивала, услышав слова, которые смывались её, как надводный неведомый потоп. «Пора подумать о работе, о детях…» – в их голосах скрывалась безысходность, пробивавшаяся сквозь детские мечты, оставленные на полках памяти. Она пыталась укрыть тревогу в своих морщинках улыбки, но это пространство, где когда-то рождались её амбиции, теперь казалось лишь пустой оболочкой.

Время стало неизвестным мастером, который, держа часовые стрелки в чёрных, холодных руках, с каждым днём стирал её сущность. Монотонность жизни стала коварной кружкой, наполненной кислым чаем, который она пила, стараясь не выдать, что это уже давным-давно выжженная земля её ощущений. Каждый утренний ритуал, от пробуждения до странных, механических движений на работе, сливали в унылом потоке. «Почему я ненавижу утро?» – эта мысль пронзала её, терзая ненужной лихорадкой, пока тучи разрывались в сером небе. Полная семья, младший брат, красный диплом – но внутри был лишь пустой сосуд, через который сквозной ветер прокатывался, не оставляя ощущения жизни. В её усталой руке таилась тайная опасность – уколы, лишающие её радости.

Как же ей было стыдно! Жизнь казалась горькой шуткой, в которой она не нашла своего места. Мысли о суициде переплетались в её сознании, но ни одна из них не могла заставить её сломать привычный ритм оков, как уставшая муха, закрученная в паутину. А мысли о том, как её родители будут оплакивать её несовершенство, лишь усугубляли замешательство. Сколько сил она тратила, чтобы быть просто "живой дочерью", притворяясь, что мир красив и насыщен чувствами!

Теперь мрачная ностальгия вновь затаскивала Анну в тёмные расщелины, не оставляя ей шанса понять, какой путь ведёт к освобождению. Рынок существования отдыхал на краю пропасти, и в сердце, превращённом в лежанку тяжестей, она чувствовала, как солёные слёзы завяли тусклые губы. Каждый новый день звучал как холодный вой подводных камней, чьё поскрипывание ненасытно оставляло её в безмолвной так называемой депрессии.

Она бы отдала всё, чтобы больше не просыпаться, но эта тёмная тень не позволяла ей шагнуть в сторону свободы. Разум ставил блокаду, а в этом колодце непонимания она терялась, разрываясь между жизнью и пустотой, которой никто не мог коснуться. Дивный мир, существующий лишь на грани её воображения, задыхался, а каждый вдох всё больше притягивал её в нереальность падения – в её собственный ад, созданный кем-то, кто не подозревал о том, насколько сильно она может страдать.

Анна казалась стоящей на перекрёстке, где мир кружил колесом жизни, и каждый его поворот отзывался в её сердце глухим набатом отчаяния. Вокруг загоралось движение – как для хоровода вновь рождающихся, под ярчайшими огнями и звуками. А она оставалась как ржавые цепи, затейливо сплетённые под мостом, находясь в тумане непонимания и чувствуя, как каждое мгновение, каждый скрип механизма обрушается на её плечи.