Дом, который пишет сам

Жюль Ромэн

Дом, который пишет сам

Глава 1. Дом не спит

Дом стоял на отшибе – будто сам выбрал одиночество.

Нэйт Уилсон поставил рюкзак на пыльный пол и выдохнул. Здесь было непривычно тихо. Не городская тишина – а плотная, глухая. Такая, что звенит в ушах.

– Идеально, – пробормотал он. – Никаких соседей, никаких вечеринок. Только я и сто страниц про американский готический роман.

Он поступил вольно: оставил кампус, комнату, друзей – и уехал. Снял старый дом в глуши, о котором в интернете почти не было информации. Только фото фасада, выцветшее объявление и пометка: «Дом не сдавался более 15 лет».

Всё, что нужно – покой, кофе, ноутбук.

А потом – щёлк.

Нэйт замер.

Звук был слишком чётким. Чуть металлическим. Как нажатая клавиша.

Он пошёл на него, шаги звучали предательски громко.

Комната в конце коридора. Покрывало на мебели. Стол. И – пишущая машинка.

Он приподнял бровь. Неожиданно. Почти стильно.

Но на листе бумаги уже было слово:

“Привет.”

Он не печатал. Бумага была свежей.

Машинка стояла неподвижно.

И всё же…

Щёлк – одна клавиша нажалась сама.

Он выпрямился, глядя на неё, будто ожидая подвоха. Провёл пальцами по клавишам – пыль осела на подушечки.

– Странно, – тихо сказал он. – Если ты меня приветствуешь, надеюсь, не будешь спорить с моими сносками в дипломе.

Он вынул бумагу. Перевернул. Пусто.

Сунул в карман, как улику.

Но стоило отвернуться – щёлк.

Новое слово на втором листе:

“Слушай.”

Он чувствовал: если продолжит, машинка напечатает ещё. Не по волшебству. Просто… как будто она ждёт, пока он рядом.

Он шагнул ближе.

Тишина. Только его дыхание и тихое жужжание холодильника из кухни.

И вдруг – лёгкий сквозняк. Занавеска качнулась, и в отражении стекла он увидел что-то. Тень. Движение.

Он резко обернулся.

Пусто.

Нэйт сжал зубы.

– Хорошо. Я тоже могу играть в это.

Он вытащил ноутбук, поставил рядом с машинкой.

Открыл пустой документ.

Тема диплома: Трансгрессия и мотив одушевлённого дома в американской готике.

И над первой строкой он написал:

«Дом не спит. И я – тоже.»

Он рухнул на старый, но вполне удобный матрас. Даже не стал расстилать простыни – только кинул куртку на ноги и закрыл глаза.

Дом скрипел – нестрашно, просто по-стариковски. Но в этой тишине каждый звук казался слишком громким.

Щёлк.

Может, показалось.

Он не встал.

В голове крутились строки. Готика, мотив дома как живого существа, страх перед внутренним… Всё это теперь было не только теорией. Он уже жил в этом тексте.

Он потянулся к телефону. Без сигнала.

– Конечно, – выдохнул.

И вдруг…

Вспомнилась ночь. Та, из которой он сбежал.

Лампа в кампусе – тусклая, жёлтая.

Стена – исписанная маркером. Не его рукой.

Слово – одно, повторенное десятки раз:

«Наблюдаю.»

Он не рассказывал никому. Ни соседу, ни наставнику. Просто собрал вещи и уехал.

И вот теперь он снова у двери.

Слово снова на бумаге. Только теперь другое. Но смысл тот же.

«Привет.»

«Слушай.»

«Я здесь.»

Он открыл глаза.

И увидел свет в коридоре.

Очень слабый. Как будто кто-то включил настольную лампу в той самой комнате.

Глава 2. Старые вещи не ломаются

Он сидел на краю кровати, босыми ногами касаясь холодного пола.

Свет в коридоре горел тускло, как будто лампа неуверенно спрашивала: «Ты точно хочешь знать, кто её включил?»

Нэйт не спешил вставать. Он знал, что свет никуда не денется.

Он потянулся к машинке, медленно. Клавиши были холодными, чуть шероховатыми, с металлическим звуком, будто кто-то ударил по струне.

Провёл пальцем по литере «T» – и в голове всплыло:

…руки, пахнущие смазкой. Голос отца. Запах гаража и дождя за окном.

– Старые вещи не ломаются просто так, – говорил он, стоя над точно такой же машинкой. – Они просто ждут, чтобы ими снова начали пользоваться.

Маленький Нэйт сидел на верстаке, болтал ногами и с интересом смотрел, как отец возится с буквами и лентой.

– А если никто не будет печатать?

– Тогда она начнёт писать сама. Чтобы не чувствовать себя брошенной.

Он тогда улыбнулся. Сказка. Детская глупость. Но теперь…

Когда машинка щёлкнула второй раз, и слово «Слушай» появилось на бумаге – сказка вдруг перестала быть уютной.

Он вернулся в реальность. Лампа всё ещё горела.

Он пошёл в ту самую комнату, светлая полоса на полу тянулась от щели под дверью.

Открыл её.

Машинка стояла неподвижно. Бумага в ней – новая. Пустая.

Он сделал шаг. Скрипнула доска.

И машинка ожила.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Одна строка. Одна фраза:

«Я не забыла тебя.»

Нэйт выронил бумагу.

Он не знал, кто это «я».

Но сердце уже знало, что она – не миф.

Он поднял бумагу и перечитал.

«Я не забыла тебя.»

Он провёл пальцем по буквам. Они были напечатаны чётко, с усилием.

Будто машинка действительно хотела, чтобы он прочитал это.

Он попытался рассмеяться. Не вышло.

Что-то внутри сжалось. Как будто кто-то окликнул его по имени на пустой улице.

Он снова взглянул на машинку.

Не забыла.

Кто?

И тут в голове всплыл образ.

Шатенка с короткими волосами. Её голос – чуть хриплый от смеха. Тёмные глаза, в которых будто жили буря и тайна одновременно.

Эли.

– Чёрт… – выдохнул он и провёл рукой по лицу.

Флеш света – кафе на углу, музыка из старого радио, рука в его руке.

– Ты не понимаешь, Нэйт. Этот дом… он тянет. Он как живое. Ты смеёшься, а я чувствую это.

– Это ты хочешь туда вернуться, а не он тебя зовёт, – отмахнулся он тогда.

– Может, – ответила она. – А может, ты тоже его слышал. Просто забыл.

Ты тоже его слышал…

Он сжал кулаки.

Эли исчезла полгода назад. После той ссоры. После той поездки.

И последнее, что он получил от неё, было короткое сообщение без подписи:

“Ты поймёшь. Когда он заговорит.”

Он думал, это – чья-то злая шутка. Или намёк на её психоз.

А теперь – нет.

Машинка снова щёлкнула.

Он не пошевелился. Просто смотрел, как буквы появляются одна за другой.

Тихо. Уверенно.

«Ты помнишь её.»

Он не сразу понял, что затаил дыхание.

Глядя, как машинка выводит последнюю букву, он ощущал холод – не от сквозняка, а изнутри. Холод узнавания.

«Ты помнишь её.»

Нэйт откинулся на спинку стула.

– Кто ты, чёрт возьми? – прошептал он.

Ответа не было. Только еле уловимое покачивание занавески, будто кто-то, стоящий за окном, чуть дотронулся до неё пальцами.

Он резко встал, подошёл к двери, выглянул. Темнота.

Никаких следов. Ни звука. Только лес, чёрный, плотный, будто нарисованный тушью.

И тогда он понял, что не хочет оставаться в этой комнате.

Не этой ночью.

Он схватил ноутбук, бумагу с надписью и вышел, выключив за собой свет.

Когда он добрался до спальни и захлопнул дверь, сердце стучало так, что казалось – его можно услышать на другом конце дома.

Он лёг, укрылся курткой, и попытался забыться.

Но сон шёл тяжело.

Сон пришёл обрывками – лица, слова, тени.

Он снова был с Эли. Она сидела на ступенях, босиком, пальцы в траве.

– Я чувствую, как дом меня помнит, – шептала она. – Как будто стены знают мои шаги.

Он хотел ей возразить, но не мог – губы не слушались.

А потом лицо Эли изменилось. Потемнело.

И она заговорила чужим голосом:

– Мы не забываем.

Нэйт вскочил. Пот. Холодный. Комната в полумраке.

Он глянул на стол – ничего. Только его ноутбук.

Он выдохнул и встал.

Но когда повернулся к двери, увидел: под ней – листок.

Он подошёл, поднял.

Знакомый шрифт. Напечатанный.

«Мы всё ещё пишем.»

Глава 3. След

Свет пробивался сквозь шторы тускло и неохотно, будто день сам не был уверен, стоит ли начинаться. Комната пахла ночью: заплесневелой древесиной, пылью, невысказанными словами. Нэйт лежал на спине, глядя в потемневший потолок. Сквозь щели в деревянных панелях проскальзывали едва заметные движения – как будто кто-то прошёлся по чердаку.

Он моргнул, медленно повернул голову к машинке.

Она стояла на том же месте. Как и вчера. Ничего не изменилось. Кроме бумаги.

«Мы всё ещё пишем.»

Он читал это снова и снова, будто от количества повторений буквы должны были сложиться в нечто рациональное. Смысл, шутку, галлюцинацию. Но они оставались тем, чем были:

Чужим почерком на свежем листе.

Он аккуратно отложил её в сторону. Даже не выбросил – как будто интуиция возмутилась бы, если бы он это сделал. Бумага будто хотела остаться рядом.

На кухне было холодно. Старый кафель под ногами, ржавый чайник, лампочка под потолком мигнула один раз, прежде чем зажечься.

Дом будто только просыпался.

Он включил кофеварку. Запах запылённого пластика, гудение, и наконец – капли горячего чёрного. Он сел, положив локти на стол, и смотрел в окно.

Снаружи – лес. Густой, немой, недвижимый.

Почему она молчала, когда уезжала? Почему не сказала, куда? Почему оставила всё – и меня?

Но вместо ответов – глухой удар в стене. Будто что-то внутри неё осело.

Он замер.

Дом снова затаился.

Он взялся за ноутбук. Документ с дипломом всё ещё был пуст. Курсор мигал раздражённо, как ожидание, как укор.

Он не смог.

Через минуту он уже стоял у полок – старых, запылённых, покрытых паутиной. Книги – будто не тронутые десятилетиями. Книги, которые никто не выбирает – биографии, философия, сборники писем. И несколько папок. Он почти на автомате потянул одну – и оттуда выпала кассета.

Серая, с выцветшей наклейкой: «Э.Х.»

Он замер.

Эли. Харпер.

Он вставил кассету в магнитофон. Простой, старый, как всё в этом доме. Пальцы дрожали. Плёнка затрещала, зашипела, и… голос. Её голос.

– …Если ты это слушаешь – значит, ты уже в доме.

Я не знаю, почему ты приехал. Но если ты слышишь – значит, он тебя выбрал.

Этот дом не любит одиночество. Он собирает… тех, кто остался без.

Шипение.

– Вещи тут живут дольше людей. Они впитывают. Помнят. Машинка – это только начало. Не все предметы хотят молчать.

Пауза. Стук чего-то. Голос стал тише, почти шепот:

– Не оставляй зеркала открытыми ночью. Не ставь будильник на 3:33. Не прикасайся к окну, если услышишь голос. Это не я.

Пауза.

– …Я не попрощалась. И теперь не могу уйти.

Плёнка остановилась. В комнате – тишина, будто даже дом прислушивался.

Он сел. Долго не двигался. Сердце стучало глухо, тяжело.

Затем медленно, как будто в трансе, подошёл к машинке. Бумага лежала свежая. Чистая. Он опустился на стул.

Машинка ответила сразу. Один щелчок.

«Ты слышал её.»

Он не знал, кто это написал. Но знал точно – это был не он.

Глава 4. Листья в пыли

День медленно стекал за окнами, оставляя дом в сером, холодном свете.

Стены дышали влагой, потолок трескался от возраста, а пол скрипел под каждым осторожным шагом.

Здесь время застывало – сгущалось тяжёлой, осязаемой тишиной.

Нэйт поднялся по лестнице, ведомый едва уловимым ощущением.

Что-то здесь было не так. Что-то наблюдало за ним.

На третьей ступени его нога замерла.

В узкой щели между досок что-то белело, прилипнув к неровной поверхности.

Он медленно присел, колени заскрипели от натуги, и протянул руку. Пальцы ощутили тонкость бумаги, шероховатость паутины.

Когда он развернул находку, в лицо ударил затхлый запах сырости.

«17 октября

Я слышу их.

Они бродят ночью, шепчутся под полом.

Дом говорит со мной.

Я боюсь спать.»

Буквы были нервными, как шаги запертого в клетке животного.

Нэйт задержал дыхание.

Краем уха он уловил – где-то внутри стен, очень далеко, почти неразличимо – лёгкий, тянущийся скрип.

Он поднялся. Руки дрожали.

Лист бумаги словно пульсировал в его пальцах, отдаваясь в груди тяжёлым эхом.

Дальше – вверх. На чердак.

Люк в потолке поддался с приглушённым всхлипом.

Нэйт подтянулся, почувствовал, как холодная сырость окатила его лицо.

Чердак был тёмным лабиринтом: громоздкие силуэты мебели, скрученные в комки ковры, рухнувшие балки.

Воздух здесь был густой, тяжёлый, с привкусом плесени и чего-то горького, металлического.

Он шёл, осторожно переступая через сломанные доски, чувствуя, как под ногами прогибается гнилая древесина.

И тогда заметил: в узком просвете между старыми сундуками – второй лист.

«20 октября

Если я исчезну – это будет дом.

Не ищите меня.

Не пытайтесь понять.»

Буквы были неровными, будто писались в спешке или страхе.

Сквозь щели в крыше пробивались тусклые лучи света, выхватывая пыльные вихри.

Казалось, в каждой песчинке прятались глаза.

В зеркале напротив на миг мелькнуло чужое лицо – или показалось?

Нэйт отвернулся, чувствуя, как по спине скользит липкий холод.

Он спустился обратно на второй этаж.

Шорох шагов растворился в скрипе половиц.

Детская комната.

Её дверь была приоткрыта, словно ждала его.

Внутри пахло затхлым деревом и чем-то сладковатым, почти невыносимым.

Маленькая кроватка, перекошенный шкаф, плюшевый мишка с отсутствующим глазом.

И ещё один лист – забившийся под стену.

«23 октября

Они всё ближе.

Я вижу их во сне и наяву.

Я больше не знаю, кто я.»

Он провёл пальцами по шершавой поверхности стены, чувствуя её дыхание.

Как будто дом следил за каждым его движением.

Фонарик, выскользнувший из дрожащей руки, покатился по полу. Его свет скользнул по стенам, выхватывая исковерканные тени.

И там, за ножкой старого кресла, он увидел последний лист.

«27 октября

Не осталось времени.

Если найдёшь это – беги.»

Эти слова прошили его, как иглы.

Нэйт опустился на пол.

Он сидел в густеющей тьме, зажатый между мёртвыми стенами, между чужим страхом и чем-то, что шевелилось в самом доме.

Он медленно собрал все листы вместе.

Они были холодными, как кожа покойника.

Впервые за всё это время он ощутил: он стал частью чего-то большого. Чужого. Живого.

И дом не собирался его отпускать.

Снаружи ночь опустилась на мир, а внутри дома тени шевелились, перешёптывались на языке старых стен.

А Нэйт, сжимая найденные страницы, понимал – назад пути уже нет.

Глава 5. Камин

Утро встретило Нэйта тишиной. Не обычной – глухой, словно весь дом задержал дыхание.

Он спустился вниз, стараясь ступать как можно тише. Но каждый шаг отзывался скрипом, как шёпот за стеной. Гостиная была полутёмной, тонкая полоска света пробивалась сквозь щель между шторами. В этой полосе плясали пылинки, медленно и лениво.

Нэйт уже собирался пройти мимо камина, когда его взгляд зацепился за что-то на полу.

Едва заметная неровность – крошечный уголок бумаги, зажатый между вздутыми досками.

Он присел на корточки. Осторожно подцепил край.

Пальцы дрогнули, когда он вытянул из-под пола сложенный вдвое лист. Пожелтевший, пропитанный сыростью, с еле уловимым запахом плесени и чего-то старого, давно ушедшего.

На листе – те же тонкие, нервные буквы, что он уже видел прежде.

Подпись внизу:

– Э.Х.

Нэйт медленно развернул его.

«Я не одна.

Иногда тишина слишком правильная…»

Он читал, и с каждым словом в комнате становилось холоднее, как будто кто-то медленно выплескивал тепло из воздуха.

Он присел на край потрёпанного кресла, держа лист обеими руками. На столе у окна уже лежали найденные прежде страницы. Он аккуратно положил новую к ним.

И замер.

Чем больше он узнавал, тем яснее понимал: это не просто дневник. Это была история борьбы. История падения. И, может быть, предупреждение.

Нэйт обвёл взглядом комнату. Пыльные абажуры. Почерневший от времени портрет в тяжёлой раме. Печка, забитая мусором. Всё выглядело заброшенным – и в то же время настороженным. Как зверь, затаившийся в засаде.

«Где остальные части?» – спросил он себя.

Ответа не было. Только гулкая пустота в груди.

Он поднялся, начал осматривать дом. Протягивал руку к шкафам, осторожно заглядывал за треснувшие панели, проверял половицы у стены. Каждая мелочь казалась подозрительной.

В гостиной, у старого окна, он замер. Вдруг – как будто почувствовал. Подоконник, местами потрескавшийся и вздувшийся от времени, привлёк его внимание.

Нэйт провёл пальцами по дереву. Нащупал крошечную щель. Подцепил ногтём.

Кусок подоконника с глухим треском откололся, осыпавшись пылью.

За ним – узкая щель. И в ней – свернутый в трубку лист.

Он вытащил его осторожно, как что-то хрупкое, почти живое.

Красная лента, оборванная и выцветшая, всё ещё держала край бумаги. Он развязал её и увидел новый фрагмент.

Очередная запись Эли.

Нэйт стоял у окна, в руках у него дрожал лист, и вдруг осознал: дом не просто позволил ему найти эти записи. Он направлял его. Как если бы сам дом хотел, чтобы Нэйт собрал всё вместе. Узнал всю историю.

Но зачем?

Он вернулся к столу. Разложил листы перед собой. Теперь их было больше. Но ясно ощущалась пустота между ними.

Незримые пробелы. Словно кто-то намеренно разорвал целостность повествования, оставив только обрывки памяти.

Нэйт присел, положил руки на столешницу и закрыл глаза.

В голове вертелась одна мысль:

«Я должен найти их. Все.»

Он не знал, сколько листов было утеряно. Он не знал, где ещё искать.

Дом был огромен, полон закоулков, спрятанных ниш и гнилых пустот.

И всё же что-то внутри него говорило: искать надо не глазами.

А памятью. Интуицией.

Сердцем.

Он открыл глаза.

И впервые с момента приезда в этот забытый богом дом почувствовал, как внутри него рождается не страх. Не тревога. А что-то иное.

Решимость.

Глава 6. Осколки Эли

Чердак встретил его затхлым запахом мокрой древесины и старой бумаги. Нэйт поднялся медленно, ступень за ступенью, следя, как тусклый луч фонаря выхватывает из темноты рваные куски прошлого: ржавые коробки, потрескавшиеся фотоальбомы, треснувший глобус, куклу без глаз.

Пол под ним скрипел, как под сердцем дома.

Он шёл туда, где раньше слышал стуки – к дальнему углу под покатой крышей. Там, в пыли, среди обломков, что-то блеснуло.