Сага о Лисьем Сердце

– Прости, пап. – Калиста тяжело выдохнула, опустив плечи и голову. В горле застрял ком, каждое слово давалось с трудом.

– Я не могу винить тебя, за то, чего ты ещё не понимаешь. – мужчина скинул откинул капюшон, медленными, шаркающими шагами подхода к кровати.

– Стоит винить за то, что сбежала. – Фригг, смерив его недовольным взглядом, разматывала новые лоскуты ткани,

– Но и это дело поправимое. Главное, что ты вернулась. Целая, более-менее.

Она аккуратно прижала чистую ткань к кровоточащей отметине на руке Калисты, и та снова вздрогнула, стиснув зубы.

– Я… я не хотела сбегать… – едва слышно пробормотала Калиста, – Просто… оно зовет.

– Ты же не отпустишь ее? – в лазах Фригг стоял животный ужас, – Не отпустишь ее в ряды Шагнувших?

Рун не ответил сразу. Он опустил взгляд на дочь – на её побледневшее лицо, на тень под глазами, на пальцы, вцепившиеся в одеяло, как будто в последнюю нитку, удерживающую её в этом мире. Казалось, он борется с чем-то внутри, с какой-то невидимой тяжестью.

– Она уже сделала шаг, – наконец сказал он. Голос звучал ровно, почти без эмоций, но в нём ощущалась трещина. – Метка… не просто ожог, Фригг. Она пробудилась. А это значит – зов будет только сильнее.

Фригг резко обернулась к нему:

– Ты знал? С самого начала знал, и молчал?

– Подозревал, – глухо ответил он, – Но надеялся, что не сейчас. Что будет время… подготовить. Уберечь.

Калиста посмотрела на него снизу вверх, глаза её блестели от слёз, но слёзы так и не скатились по щекам.

– Я не хочу… быть как они. Я не хочу уходить одна, не зная, что там, – прошептала она.

Рун сел на край кровати рядом с ней. Его рука неловко, но сдержанно легла поверх её ладони.

– Ты не будешь одна, Калиста. Если судьба дала тебе этот путь – значит, мы найдём способ пройти его вместе. Мы не отдадим тебя без борьбы. Ни древним, ни чужим, ни ветру, ни снегу.

Фригг отвернулась, шумно втянув воздух. Её руки дрожали, но она продолжала работу – туго перевязывала рану, словно в этом действии заключалась её последняя надежда на контроль.

– Шагнувших больше не готовят, – тихо сказала она. – Их используют. Посылают на смерть. Калиста не готова. Никто не готов.

Рун кивнул.

– Потому нам и нужно будет начать всё заново. Но не по их правилам.

В комнате повисла тишина, прерываемая только шорохом ткани да дыханием.

И тогда Калиста, впервые за всё это время, подняла взгляд прямо в глаза отцу.

– Значит, ты веришь мне?

– Я верю в тебя, – ответил он. – И больше не позволю тебе сражаться одной.

***

Вечер опустился на заснеженное поселение, окрашивая небо густыми красными и фиолетовыми тонами. Сухой мороз звенел в воздухе, но в Большом доме – сердце племени – было тепло, пахло запечённым мясом, дымом и мёдом, и в стенах звучали смех и гул голосов. Здесь собирались все, на праздник, на пир, на разговоры и песни.

Тяжёлые деревянные двери распахивались с гулом, впуская внутрь очередных гостей, и каждый здоровался, кивал, хлопал по плечу, обнимал. Вдоль длинного стола уже сидели старейшины, охотники, знахари, воины и дети, между ними ходили женщины с горячими блюдами, наполняя миски и кружки. Всё вокруг светилось живым светом факелов и масляных ламп, пламя отражалось в начищенных до блеска кубках, и стены дома дрожали от песен.

Калиста прошла по залу, крепче сжав посох, и, не колеблясь, направилась к дальнему концу стола. Ерм сидел там, спиной к огню, в своей простой коричневой одежде и с нетронутой кружкой. Он молча наблюдал за происходящим, словно находился немного поодаль от общего веселья. Его волосы, теперь высушенные и рассыпавшиеся по плечам, отблескивали как воронье крыло. Пустой, отрешённый взгляд был направлен в никуда. Молодой кузнец отличался сильным телом, а особенно руками. Огрубевшие ладони задумичво сжимали в ладонях деревяную кружку с травяным отваром. Калиста остановилась рядом и тихо спросила:

– Свободно?

Ерм кивнул, сдвинувшись. Калиста опустилась рядом, почувствовав, как жар очага за спиной размягчает кожу. Она не сразу заговорила, разглядывая лицо спасшего её юноши в полутьме – серьёзное, но не суровое. Его взгляд был внимательным, даже если не пытался искать в ней что-то большее, чем ответ.

– Почему? – спросила она, не глядя прямо, но чувствуя, как слова дрожат в груди.

Ерм отпил из кружки, поставил её, провёл пальцами по ободу.

– Потому что знал, где искать, – сказал он просто. – Ты была рядом с тем местом, куда я сам когда-то пришёл, когда метка горела.

Калиста замерла. Впервые кто-то говорил об этом так… спокойно, как о чём-то, что можно понять.

– А ты боялся?

– Конечно, – хмыкнул Ерм. – Просто пошёл всё равно. Потому что знал: если не я – то кто?

В другом конце дома, где воздух был суше и теплее, у отдельного, короткого стола, сидел Рун. Перед ним – кубок и жареная дичь, но он не притронулся. Напротив – Кальбрин, конунг, его брат, в широком плаще, с косой из седых волос, перехваченной серебряной пряжкой. Улыбка на губах у него была тенью, но в глазах плясали огоньки интереса.

– Ты уверен? – произнёс конунг после короткого молчания. – Шагнувшие – не просто честь. Это путь без возврата.

– Я уверен, – ответил Рун, не отводя взгляда. – Она уже услышала зов. А Ерм – её связка. Я видел, как он смотрел на неё. Видел, как шёл за ней в пургу.

Конунг медленно кивнул. Потом откинулся на спинку, перевёл взгляд на толпу, на своих сыновей – двоих, молодых, сильных, шумных, с повадками волков.

– Тогда возьми и моих. Их пора сломать – а для этого нет лучшего пути, чем тот, по которому нельзя вернуться тем же. Пусть пройдут с ними. Пусть увидят, кто они есть на самом деле.

Рун приподнял брови, но не возразил. Лишь медленно, с усталостью в движении, поднял кубок и, не чокаясь, выпил. На губах осталась горечь настоя, а на сердце – тяжесть от согласия.

В Большом доме праздник гремел до поздней ночи, но среди веселья и смеха тихо проступала тень. И над всеми в тот вечер нависал не вопрос, а ожидание: когда, куда – и кто вернётся.

Глава