Повешенный

Денис Мальцев

Повешенный

Цикл. Хочу надышаться, глядя на неё.

От автора: Недаром, в аннотации, я употребил термин «вопиющее». Для меня этот сюжет оказался самым вопиющим из всех, что я писал. Ещё никогда прежде, за все годы, что я пишу, меня настолько сильно не пронзало негодованием, относительно происходящего. Меня «Бомбило» вместе с главным героем на его Пути в получении сведений. Я, как и он, жаждал самой суровой справедливости.

К сожалению, тема, поднятая в данном рассказе, повсеместно никуда не пропала и продолжает всплывать в разных странах по сей день. Как по мне, у нас всё ещё не существует правильных и деликатных и в то же время безапелляционных способов борьбы с данной проблемой. На неё словно бы закрывают глаза с какой-то отсроченной снисходительностью.

А стоило бы начать решать ещё вчера!

P.S. Меня радует, что в России таковые случаи мне не встречались, но то, что происходит в остальном мире, меня несомненно всё же волнует. Подобного не должно происходить нигде.

Главье 1.

Вельмгар последний раз взглянул в голубые глаза Перуна, смотрящего на него с неба.

Вельмгар следом увидел надетый мешок и пыльной ткани, пахнущей затхлыми придыханиями тех, кто погиб в этом мешке до него.

Вельмгар шумно выдохнул. Я не делал этого, перед лицом Богов не делал! – хотелось вскричать ему.

Но в пошлый раз за такой выкрик ему выбили зуб. Боль ещё не опустила, а суд уже прошёл.

Приговорили.

Шибеница.

Потеха толпе. Быстрая смерть.

Вельмгар дал воздуху этого Мира Девяти Блаженей походить через него ещё несколько раз и приготовился слушать. Слушать то, что скажут нечестивые на руку и на язык жрецы, допустившие смерть безвинного. Да пронзит неверных понятию чести молния Перуна.

Вельмгар дал своим ногам более высокий шаг, когда его обидно толкали, словно уже потерявшего жизнь в спину. Вельмгар поднимал на каждый шаг ногу в два раза больше положенного и ступал по ступеням так, что доски поскрипывали, перекрывая гулом крики разгорячённой толпы.

Вельмгар зашёл на помост. Толпа довольно взликовала, не ему, а тому, за что он уплатит оброк, а монетой станется всего-то его честная жизнь.

Руки упёрлись в путы. Крепкие, бесконечные в силе удержать всякого от посягательство на них. Смертельные. Лишающие.

Вельмгар просто попробовал, он знал, что они неразрывны. Ему просто хотелось ещё раз ощутить силу своих рук, пусть и не справившуюся с такой жалкой верёвочкой. Но сила была приятна сердцу, в груди приветливо или даже прощально отозвалось.

Вельмгара вытолкнули на люк, он почувствовал ногами тот гуляющий дощатый квадрат под ногами. Мешок на голове, пошитый из непрозрачной парусины, позволял лишь через крохотное отверстие, через которое проходили нити дратвы выглядывать в этот мир и не различать никого и ничего. Кроме…

Кроме враждебности. Всё окружение источало ту враждебность. Жаждало воочию углядеть лишение жизни.

Что ж, если Хорсу угодно в своих утренних лучах такое хуление невиновного, то так тому и быть.

Могучая грудь Вельмгара, исполненная Стрибожьим воздухом, вдруг начала подводить, он нервно задышал, ожидая неминуемого.

Коленки затряслись. В голову вкралась неприятная мысль – как бы не заметили, что он столь недостойно возловил струх и заколебался на ветру.

Заметили.

В толпе. Такой далёкой и чужеродной кто-то захохотал, перекрывая общный гул остальных.

– Погляньте-ток! Затрухал, курвина! Точно глаголю, от виноватости затрухал! Невиноватый б не побоялся, да и Перун завсегда упасёт невиноватого!

Крикуна поддержали. Толпа заголосила ярче. Она обжигала.

Справа Вельмгар услышал величавое шевеление. Кто-то вышагнул совсем недалеко от него.

Толпа смолкла без окриков в установлении тишины. Вышел кто-то важный.

– Во имя взоров богов и людей! Во имя Покровов и Заводей пятой Блажени, взорно раскрытым, объявляется понесение смертностного наказания! А-Хвэй!

Вельмгар, услышал, как распорядитель хлопнул себя брякнувшей металлом правой рукой по левому плечу, и толпа тут же повторила жест и проговорила в голос торжественный лозунг Пятой Блажени «А-Хвэй». Что означало единое согласие с происходящим и полная тому поддержка.

– Изменник правды и общезакония Вельмгар Окраснённый Клык. Сущему при люде мирном лиходею объявляется содеянное, да слово последнее предоставляется. Переступный закону совершил небывалое! Он уличён в похищении дочери Главы Пятой Блажени, готовящейся на выданье с Восьмой Блаженью!

Толпа очень гневно восприняла это обвинение.

– На том лиходей не кончил! Он надругался над беззащитной дитятей! Удерживал в голоде и сызнова, да сызнова надругался, пока несчастная не испустила дух. Сущий при люде мирном не просто убил. Не просто опорочил, не просто ужаснул содеянным, но и лишил нас единственно возможного союза с Восьмой Блаженью!

Снова гневливые пожелания поскорее закончить и лишить негодяя головы.

Вельмгар трясся. Трясся уже не от страха, от слепой ярости, от несправедливых в его сторону обвинений.

– Не глядя на вышеозначенное, Законы Пятой Блажени велят быть справедливыми ко всякому сошедшему с пути Перуна, а посему, последующее объявляется люду: Жделеет ли кто из здесь собравшихся защитить правду Вельмгара Окраснённого Клыка? Защита правды через смертельный поединок!

– О! Вы гляньте, у нас смелец! Что? Ах, это его брат! Само собой! Илимара Очернённый Кадык! Брат выступает за брата, в надежде защитить кровинушку. Похвально, но безрассудно, когда брат твой – тьмы делец!

– Сейчас я предокажу обратное, жрец! – неуважительно отозвался Илимара.

– Брат! Не нужно, я сам, – вызвался со своего покачивающегося деревянного люка Вельмгар.

– Ты гумноед права такового не имеешь! – прорычал кто-то над ухом Вельмгара и окатил его гнусью из своего немытого рта. К горлу приставили что-то острое. Вельмгар остался на месте.

Толпа негодовала, что кто-то посмел выйти. И не кто-то. А сам Илимара, старший брат Вельмгара, опытнейший дружинник, с кем мало кто мог помериться силами.

– Под взором Перуна, да состоится поединок чести и правды! Против Илимары выступит новая Храмовая воительница в прошлом с Первой Блажени, Велена Хелиаг Пламявласая дочь Ворона! Когда Перун смотрит на суды божьи, он не оставляет надежд нерадивым к правде! Посему. Илимара, не верную ты сторону выбрал. А-Хвэй!

А-Хвэй! – гулко отозвалась толпа.

– Сейчас и узнаем! – проревел брат Вельмгара, вынимая, промасленный дорогой меч из ножен.

Вельмгар догадался, что брат готовился к этому заранее. Он вышел на поединок со своим именным клинком, подаренным князем. Он наточил его и промаслил. Он был готов убивать и погибать.

Послышались удары и вскрики, звон оружия и выдохи воздуха. Лёгкие и тяжёлые поступи бились по помосту.

Толпа ликовала, позабыв Вельмгара, переключив всё внимание на Илимару и Велену Хелиаг.

Поединок сопроводил торжественный в своём заунынии бой барабанов.

Бой тот долго не продлился. Вельмгар насчитал около девяти звонких ударов меча о меч, затем последовал уже крайне неприятностный звук. Меч – прорубающий кость и отчаянный женский вскрик.

– Как и следует Божьему Суду, правда восторжествовала, а Вельмгар за свою ошибку, поплатился не только своей жизнью, но и жизнью брата! Илимару следует погрести с почестями, не в пример его нерадивому родичу! А-Хвэй!

А-Хвэй!

Вельмгара затрясло ещё сильнее. Он же слышал выкрик Велены Пламявласой, неужели ей удалось одолеть его брата! Он до сих пор был уверен, что ни один боец из Пятой Блажени не смог бы расправиться с Илимарой, а тут Женщина и всего с десяти ударов!

Вельмгар сжал кулаки так, что по ним засочилась тёплая жидкость, прорвавшаяся в ладонях под впившимися ногтями.

– Прости меня, брат! – прошептал он горестно.

Из глаз потекли слёзы, сбивчивыми ручьями, грудь начала содрогаться. Ему было уже всё равно, кто что подумает, но парусина не пропускала следов наружу. Толпа так и не узнала, что Вельмгар плакал.

– Велимо мне вынести приговор к смерти. Не отправляться тебе, смертоубийца, по колосьевым полям к Ярилу, светящему на пажитную тропу! Не остаться тебе в памяти, но остаться нареканьем от подобных деяний. Пусть твоя смерть отныне пребудет примером непотребства. Пусть пребудет предупреждением для тех, кто в забытье своём вышагнул на развилку. У тебя осталось последнее право, нижайший! Право ещё раз разомкнуть губы и издавить голос! Желаешь ли вооружиться таковым правом? – громогласно вещал жрец.

Надо же, как эти прихвостни Богов складывают слова, Вельмгар и сам был неплох, но по сравнению с этим краснобаем, чувствовал себя косноязычным.

Толпа умолкла.

– Не виновен! – утвердил Вельмгар, и тут же получил оклики недовольства из сотен глоток, подчёркнутые двумя барабанными ударами.

Уже в это время на его шее затягивали петлю.

Так она плотно и обрекающе сжимала горло.

– Всё, в чём меня обличают – Кривда! Мне не дали шанса доказать, свою невинность! Не дали шанса оправдаться! И пусть страшным наказанием и знанием для вас послужит понимание, что убийца всё ещё ходит среди вас! Обращаюсь к мудрому люду…

– Всё-всё, нижайший! Какой предсмертный говорил о том, что он виновный и кается? То-то же! – начал перекрикивать его Жрец, а кто-то за спиной, удерживал Вельмгара, чтобы он не вышел из своего последнего квадрата.

Как только Вельмгар почувствовал, что его удерживают, он вопреки, стал пытаться вырваться.

Вспотевшие здоровые руки успешно справлялись, но ноги Вельмгара то и дело цеплялись за пределы квадрата.

В какой-то момент подключилось ещё две руки, вцепившиеся в ноги.

Вельмгар со странным удовлетворением ударил удерживающего ноги сапогом по лицу и ощутил всплеск крови по своей штанине. Удерживающий детина выругался, сплюнул и ещё прочнее вцепился в ноги Вельмгара, вернув их в квадрат.

– Секач, привести приговор в исполнение! – взволнованно взревел Жрец.

Видимо, головоруб и держал своими потными ручищами Вельмгара, по крайней мере, тот ощутил, как здоровяк сзади отклонился, удерживая теперь только одной рукой, а другой, видимо, потянувшись к рычагу.

В этот момент Вельмгар ещё раз дёрнулся вперёд себя, что есть мочи.

Люк откинулся, первым вниз полетел детина, удерживающий ноги, за ним Вельмгар и Секач, провалившийся даже вперёд Вельмгара.

Они с Секачом на какой-то момент застряли в люке.

Секач провалился первым, за ним полетел Вельмгар. Полёт не долог, не птичий, но даже в нём Вельмгар догнал Секача и мгновение громоздился на его туше.

Послышался хруст в шее. Остановка. Перекрытие дыхания. Секач не цеплялся за Вельмгара, а скорее даже, помог ему.

Сам Секач всхрустнул где-то внизу и затих. Первый детина что-то болезненно кричал.

Вельмгар не мог слышать, уши заложило, ноги и связанные руки дёргались, а лицо по ощущению надувалось. И готово было это делать, пока не лопнет.

– Убийца проклятый! Он убил Секача Торкобора! – вскричал снизу детина, – Да меня покалечил, знахаря сюда! Он ещё и пролился на меня сверху! Обмочился он! Протёк, спаси меня Сварог от позора!

Голос его слабел.

Толпа даже рассмеялась от такого события.

– Нижайший ужасно обошёлся с Пятой Блаженью, – скорбно сообщил Жрец где-то наверху, – Отнял жизнь собственного брата Илимары и предостойного Секача Торкобора! За это ему полагалось бы ещё пять смертей, останься он жив! Но в назидание, его хладное тело провисит так до следующего всхода Ярила! Всякому, кому вздумается ударить мёртвое тело палкой, моё и самого Перуна благословение! Но не более одного раза одной рукой!

– А можно два? Я однорукий! – прокричал кто-то из толпы.

– Не следует гневать Перуна! – возразил Жрец, – Бить по одному разу на руку! Если рук нет, и ударов нет! Если рук окажется больше двух, бейте столько, сколько рук! А потом ко мне на божий костёр, где все такие странности хорошо горят вместе с вами! И один раз дозволительно кинуть по камню! На две руки один камень!

Слышно было, как грустно и даже обиженно выдохнул однорукий зевака.

Главье 2.

Вельмгар был ещё жив, хотя не раз видывал, что к этому времени висельники уже почивали. Он не понимал, что его удержало. Шея выдержала не только за счёт собственной крепости и тренировкам отца, но и из-за Секача, частично принявшего на себя вес падающего тела. Внутри всего тела кипела не только безудержная ярость и желание выжить, чтобы доказать, что не его рук то, что приписывалось, но ещё и отвращение на собственное слабое тело, обмочившееся при сдавливании шеи.

Он твёрдо решил не давать знать о том, что выжил. Голова перестала опухать. Он даже дышать смог. Хрипло и очень тихо. И не хотелось ему, чтобы то дыхание заметили потому, старался дышать короткими трелями.

От такого дыхания воздуха стало меньше, глаза сомкнулись, а сознание кто-то словно скомкал, как свежевырванный сорняк мокрицы и медленно запустил прочь от глаз, через маленькую дырочку в мешке, на месте нитей из дратвы.

Тьма. Абсолютная, непроглядная. Мрак. Нет ни рук, ни ног, ни тела, ни боли. Вельгмар предположил, что именно так и начинается путь в посмертие. На как его преодолевать, если ничего в теле неспособно продвигаться в любом из направлений.

Пока на решение, как быть, уходило нескончаемое время, движущееся с неизвестной скоростью, одно из того, что он ранее отбросил, просочилось вовнутрь того думающего Ничто, чем сейчас был Вельмгар. Боль. Она здесь.

Глаза внезапно распахнулись в уже привычной горнице вокруг головы из парусины. Кто-то ударил по его телу неизвестно чем, хотелось взрычать. Но он вовремя сжал челюсть и успокоил тело.

Шея трудолюбиво держалась в затянутой петле.

– Животное! – сплюнул кто-то куда-то словно бы в тень Вельгмара.

Он услышал, как деревянный черень перекочевал из одной руки в другую. Затем последовал ещё один удар, не такой сильный, как предыдущий. Левая рука – заключил Вельмгар, поморщившись, когда тело качнулось, беспокоя шею. Палка, просто палка.

Он мог заключить, что уже перевалило за полдень. Ярило разыгралось в пылающем жаре, не выявляя правых и виноватых. Но Вельмгару досталось большее других. Зато штаны начали подсыхать. Благость, что голова и часть груди перекрывалась дощатой площадкой, а низ тела и голые руки подверглись солнцепёку.

К нему подходили с ударами ещё несколько раз. Кто по два, кто по одному и безболезненному.

Только через битых пару часов интерес к его телу начал угасать. Но некоторые продолжали подходить. В это время распорядители казни удосужились убрать тело Секача из-под Вельмгара.

– Мне очень жаль твоего брата Илимару, – послышался голос Велены Хелиг, Вельмгар вздрогнул, но она, кажется, не заметила, – Горестно зреть, когда боец такого уровня теряет всё. И всех нас это однажды ждёт. Я бы ни за что и предположить не смогла, что уже настолько его превосхожу. Ведь когда-то и сама обучалась у него! Мне жаль и тебя, Вельмгар! Я не совсем уверена, что тебе приписывается сказанное на суде Богов, но и обратных доказательств не имела. Мне жаль. Да призовёт тебя Сварог в вечную Ковку!

Вельмгар до сего момента в голове возведший Велену Хелиаг Пламявласую дочь Ворона в кровные враги за убийство брата, опешил. Как же ему теперь думать на человека, единственного из подошедших, не ударившего его.

В какой-то момент, он понял, что потерял всю возможную влагу во рту. Губы пересохли, дыхание стало выдавать едва различимый сип, пропадающий в ветру, а глаза снова закатились.

Вельмгар почувствовал себя опустошённым. Ощутил, едва ли не впервые, что есть что-то непреодолимее своей веры в жизнь, необузданнее. Будто бы Чернобог и Мара тянули сейчас к нему руки и пальцы их, распространяющие зло и несчастья, приближались.

А противиться этому не выходило.

Ярило прекратил своё пекливое внимание, но осветил всё красными лучами заката. Воздух едва проходил сквозь пережатое горло. Шея, вместе с уходящими краснотами заката, начала ослабевать в своей работе по удержанию тела Вельмгара.

К его телу приблизился кто-то ещё. Несколько ног – шесть. Вельмгар был уверен, что его уши вдруг стали невероятно хорошо слышать, после того, как ему пережали горло и лишили глаз. Как и ноздри, что начали отображать его уму ароматы или зловоние тех, кто приблизился.

Помесь мужского пота, крепкого – нервного, букет полевых трав и ягода. Сладожья ягода со своим терпковато-пряным запахом.

К слову кусты Сладоги росли довольно далеко на Севере от Пятой Блажени на труднопроходимых болотах, потому-то её редко завозили в окрестности.

Приблизившиеся остановились у его тела и застыли в молчании.

Затем один из них начал обходить Вельмгара несколько раз кругами. Вельмгар напрягся, пережатое горло отступилось от своего натиска. Вельмгар подозревал, что его сейчас проверяют, смёртв ли он или лжелик пред взором Богов.

И хоть бы он подумывал себе, что его дико мучила жажда, что яриловы лучи высушили в нём всю влагу без остатка, ему вновь захотелось обмочиться. Еле сдержался. Что-то в запахах и поведении этих мужчин внушало большую угрозу, нежели удары палкой по телу. Да и вокруг больше никого расслышать не удавалось. Толпа давно разошлась и потеряла к висельнику всякий интерес.

Мужчина, бродящий вокруг, чуть отошёл. Они встали все вместе и обращали свой взор на Вельмгара.

– Ты знаешь, мы пришли сюда отдать тебе благодарность, храбрый Вельмгар Окраснённый Клык. Своей стоической непоколебимостью, ты, по сути спас нас. Нам не пришлось пачкать руки кровью в чужой Блажени, чтобы убить тебя лично, как и твоего брата. И та девица, над которой надругались, мы знаем, что это не ты, но тебе, Вельмгар, есть за что умирать по общему велению наших Храмов. И да, нам тоже позволили надругаться над ней единожды. С величайшей неприязнью, надо признать, мы содеяли это…

Другой мужчина хохотнул.

– Заткнись, Освальд! Почти память мёртвого, заплатившего жизнью за наши благородные устремления!

– Да я почитаю-почитаю, – омерзительно хохотнул Освальд, – Потом всем, кто спросит, так и скажем. А так, право слово признать, мне насрать на этого недоумка! Я его знать не знаю, а то, что себя не отстоял, его проблема! Не моя!

Вельмгар заскрежетал зубами, воздух как-то сам пробился сквозь пережатое горло и он чуть было громко не выдохнул.

Освальд значит. В Пятой Блажени такого не водилось, выходит, из пришлых дружин, что обосновались в Блажени на празднество Серебряной Луны.

– Слыхал я о твоих заслугах, Вельмгар Окраснённый Клык. Как знать, быть может, в другой жизни нам бы пригодился такой воитель, с абсолютно чистой репутацией пред вашим Храмом. Но не нашим! Беда твоих сородичей, что не удосужились разобраться, как следовает. А союз Восьмой Блажени и Пятой, он, понимаешь, не всем нужен, слишком сильны будут ваши воинства и слишком обильна торговля через ваши пути!

«Это у меня-то безупречная репутация. Неужели, так говорят об отцеубийцах и людях, грабивших чужие Блажени по велениям храмовничьих?» – с омерзением подумал о себе Вельмгар.

Жажда. Ярость. Месть Освальду. Его горло приобретало всё новые и новые смыслы воздыхать.

А ещё, он жаждал поставить перед правдой проклятого Жреца, что даже по имени не назвал дочку Главы Пятой Блажени Милолику. Чем же она провинилась за чужие идеи, чем он не угодил или оказался удобен для лиходейских планов. Этого Вельмгар не знал, но жаждал докопать до самой сути и выжить, во что бы то ни стало.