Фернандо Магеллан. Том 2

– Какой обидчивый!  – усмехнулся Барбоса.  – Я наловлю сотню рабов и отправлю на рынок.

– Энрике принял христианство, отчего заслуживает иного обращения.

– Он – раб!  – воскликнул Дуарте.  – Этим все сказано.

– Он – человек!  – не уступал Антоний.

– Давно стал им?

– С момента крещения святой водой.

– Матерь Божья! Так все дикари превратятся в людей и откажутся подчиняться!

– Мы воспитаем в них покорность Господу и белым наместникам,  – пояснил Фернандо.

– Антоний будет обличать и наместников.

– Что в том плохого? Пусть лучше капелланы ругают власть, чем туземные князьки. Мы всегда договоримся со священниками.

– Зачем вы так?  – обиделся монах.

– Сделаю тебя архиепископом, затем кардиналом,  – пообещал Фернандо.

– Я служу Господу не ради красной шапки.

– Одно другому не мешает,  – заметил адмирал.  – Мы построим на островах новое царство. У Колумба не получилось, а мы сделаем. Ты бы, Дуарте, не кричал на Энрике… Он рожден свободным человеком, не привык к грубому обращению.

– Вот те раз,  – недовольно пробормотал шурин.  – Просил покарать раба, а оказался виноват!

– Хвала Господу!  – замахал ручками францисканец.  – Сеньор капитан-генерал осудил гордыню.

– Гнал бы ты его подальше,  – без злобы посоветовал шурин.  – Монах хорош на паперти, а не на корабле.

– Хватит спорить, пора ужинать!  – услышав звон посуды, воскликнул Магеллан.

* * *

Вечерело. Оранжевое солнце укладывалось спать в белоснежную перину холмов, окрашивало их бледно-розовым цветом персидского шелка. Над ним сгустились тучки-одеяла, блиставшие перламутровыми переливами, от холодного чернильно-фиолетового до пышущего жаром алого. Меж ними дымно-золотистыми столбами пробивались лучи, в которых отец Антоний увидел бы ангелов. Рваные мутные клочья облаков шевелились и таяли. Бледно-голубое небо над покрывалом поднималось вверх, сгущалось синевой, наливалось тяжестью. Нетерпеливый месяц карабкался из-за темного горизонта, тащил за собой стальные звездочки-заклепки. Примораживало.

Пламя костра обжигало озябшие руки, отгоняло от набухшей влагой прогалины осевший снег, обнажало дышавшие испариной песок и камни. Сизый дым поднимался над головой, скапливался легкой тучей и понемногу исчезал в наступавших сумерках. Потрескивали сучья, гудел огонь, будоражил голодные желудки. От сырой одежды шел пар, воняло потом.

– Кабы зверя подстрелить да на вертел,  – размечтался Сантандрес, шуровавший веткой в золе.

– Ищи теперь…  – недовольно пробурчал солдат, смешно выпячивая зад, подставляя спину теплу – Одни вороны летают.

– Не подпали седалище,  – предостерег Хинес.

– Промок,  – пожаловался бедняга.  – Третий час сидим, ждем. Сколько терпеть?

– Пока не вернутся,  – в сотый раз ответил матрос – Васко велел ждать до вечера, а потом возвращаться! Чего тебе надо?

– Успеем,  – успокоил Сантандрес – Ночь будет ясная, звездная, пойдем домой по следам.

Солдат снял шлем, вскинул голову, внимательно огляделся. Полюбовался закатом, прислушался – не дует ли ветер?

– Лучше пойти встретить, чем мерзнуть посреди равнины,  – предложил Эрнандес.

– Васко приказал ждать,  – повторил Хинес.

– А если они не вернутся?

– Утром начнем искать.

– Мало нас,  – заметил солдат, растирая подсыхающие штаны.

– Зато имеем огненный бой,  – похвастался Эрнандес.

– Сила!  – ухмыльнулся солдат.  – Пять раз бабахнем, полчаса будем заряжать.

– Больше не надо, дикари разбегутся от одного выстрела.

– Эй, вояки,  – крикнул солдат матросам,  – вы согласны с ними? Столпившиеся у костра люди угрюмо молчали.

– Чего народ баламутишь?  – одернул Хинес.

– Ты не командир, не затыкай рот!  – огрызнулся солдат.  – Я свое дело знаю.

– Может, заночуем на корабле, а утром вернемся?  – кто-то робко подал голос.

– Полдня потеряем,  – прикинул Эрнандес – Негоже ребят одних оставлять.

– Тогда пошли искать,  – поддержал молодой парень в ржавой кирасе.  – Холодно на месте стоять.

– Не торопись,  – удержал Хинес – Сейчас обсохнем, согреемся и пойдем.

– Вояки!  – усмехнулся солдат.  – Мы уйдем отсюда, а они вернутся. Так и будем всю ночь друг друга искать.

– Дело говорит,  – заспорили моряки.

– Приказ один: ждать либо возвращаться!  – продолжил солдат.  – Нельзя нарушать дисциплину. Не хватало нам самим заблудиться! Кто знает эти места? Без солнца я заплутаю в холмах.

– Звезды не подведут,  – заверил Хинес.

– Вдруг тучи скроют небо, и выпадет снег?  – не сдавался солдат.

– Поэтому надо спешить, пока видно следы,  – подытожил Эрнандес – К океану в любом случае выберемся.

День догорал вместе с костром. Солнце зарывалось в белоснежную кровать, краснело напоследок, будто молодая девушка в ожидании жениxa. Облака сгустились, нависли над ним, закрыли лазейки желтоватых лучей. На небе появились звездочки. Взобравшийся на небосвод месяц побелел, засеребрился. От холмов потянулись длинные темные тени. Люди жались к теплу, лениво бранились, не желали покидать дымящийся пятачок земли с разбросанными углями и потрескивающими головешками. Все понимали, что назад не пойдут, пока не вернутся товарищи или не отыщутся их останки. Напряженное ожидание и отсутствие дела вынуждали спорить, болтать пустые слова, упрекать друг друга в мелочах, обижаться.

– Хватит ждать!  – решил солдат.  – Пошли искать Васко!  – Разговоры стихли, матросы обернулись к нему – Теперь я буду командиром!  – заявил опытный воин.

– Почему ты?  – спросил Хинес – Эрнандес старше тебя.

– Мы собираемся не на кладбище и по морю не поплывем,  – возразил солдат.

– Пусть командует,  – промолвил Эрнандес и первым поднял мушкет.

– Эй, молодежь!  – прикрикнул солдат на моряков.  – Забирай оружие!  – Матросы нехотя побрели к щитам, мечам, прочей амуниции.  – По дороге не растягивайтесь!  – велел солдат, проверяя доспехи и подтягивая ремешки, как упряжь лошадей.  – Эрнандес, веди отряд по следам! Хинес, захвати в шлем угли! Часа через два отдохнем. Ну, тронулись!

Разведчики медленно гусеницей поползли к холмам, зловеще поблескивая стальной броней и ощетинившись копьями.

* * *

Выбившись из сил, Леон повалился на снег. Пламеневшим лицом почувствовал, как растаяли снежинки, капли потекли по щекам. Заныло расслабленное тело, сдавило в груди, загудело в голове. Наверное, раньше он ощущал это, но старался не замечать, а теперь отступил, сдался. Он зарылся в снег и застонал.

– Вставай, Леон!  – тормошил Васко.  – Замерзнем. Немного осталось… Мы возвращаемся по своим следам. Я думаю, мы здесь были.  – Он опустился на колени рядом с товарищем, перевернул его из последних сил, упал рядом.  – Поднимайся, Леон…  – Васко начал засыпать. Однако в последний момент заставил себя подтянуть ноги, перевалился на бок, встал на четвереньки.  – Уф!  – стряхнул дрему, отер лицо снегом.  – Раскис?  – спросил то ли себя, то ли итальянца.  – Мы один раз чуть не замерзли, второй раз Бог не помилует. Очнись!  – принялся растирать лицо другу, дуть в глаза.  – У нас нет огня – замерзнем! Посмотри на меня, не спи!  – умолял его.

Панкальдо с трудом разлепил веки.

– Устал, сейчас…  – выдохнул матрос.

Морион скатился с головы итальянца, шапка упала в снег.

– Ты умрешь!  – рассвирепел Гальего, схватил матроса за голову растер уши. Панкальдо взвыл от боли.  – Мычи, скотина, я не дам тебе подохнуть!  – не отпускал его португалец.

Леон открыл глаза, попытался освободиться.

– Не мучь!  – попросил он.  – Я посплю.

– Вставай!  – требовал Гальего. Уши Панкальдо налились кровью, покраснели, распухли.  – Больно?

– Да,  – итальянец замотал головой и решительно вырвался.

– Вот и хорошо,  – обрадовался Васко.  – У тебя много сил, ты – крепкий человек. Не губи себя, поднимись!

– Сейчас…  – повторил Леон.

Матрос помог ему подняться со снега. Свесив голову на грудь, Леон сидел посреди сугроба, готовый рухнуть на землю.

– Молодец!  – похвалил Васко.  – Теперь умойся…  – натер итальянцу голову снегом. Холодные капли потекли за шиворот. Панкальдо пришел в себя.

– Ты что?  – он повернул голову – Зачем уши надрал? Болят…  – пощупал набухшее кровью горячее ухо.  – А если я тебе?

– Давай,  – согласился португалец,  – я не прочь. Только сначала встань на ноги! Сам сможешь?

– Попробую,  – надулся Леон.  – Дрянь ты, а не человек!

Однако пытаться не стал, сидел, мотал головой, ошалело глазел по сторонам. Прошла минута, вторая.

– Ну…  – подбадривал Васко.

– Куда нас занесло?!  – недовольно пробормотал итальянец, глядя в черноту ночи.  – Там кусты или хижина?

– Тень от холма.

– Тень?  – удивился Панкальдо.

– Посмотри, какой большой месяц, хоть веревку завязывай!

– Звезды…  – поднял голову Леон.  – Дева Мария на них…

– Отдохнем немного и пойдем дальше,  – предложил Васко.  – Не заснешь?

– Нет,  – пообещал итальянец.

Они уселись спиной к спине и молча глядели в небо.

– Великаны не дикари,  – прерывая зловещую тишину, с далеким волчьим воем, сказал итальянец.  – Лихо одурачили нас. Заманили в лабиринт и бросили.

– Могло быть хуже,  – мрачно добавил Васко.  – Когда следы стали пропадать, из трех превращаться в один, двоиться, разбредаться в стороны, петлять, я подумал: тут кроется что-то неладное.

– Мне казалось, будто кто-то наблюдал за нами – признался Леон.  – Почему они не напали?

– Не знаю.

– Надо было засветло повернуть назад, а мы заплутали в холмах. Ты уверен, что это наши следы?

– Они меньше ног туземцев.

– Мне чудится, будто мы здесь не одни.  – Леон боязливо огляделся по сторонам.  – Почему волки не подходят близко, кого боятся?

– Снег пахнет людьми,  – пояснил Васко,  – но где они?

– Ждут, когда обессилим.

– А ты думал, они выйдут встречать нас, женщин приведут?  – горько усмехнулся португалец.  – Ты зачем ищешь их?

– Сам знаешь…

– Тогда помалкивай.

– Страшно сидеть без оружия, ждать, когда великаны накинутся с дубинами.

– Значит, отдышался, отдохнул.

– Зябко.

– Сейчас пойдем, только еще чуть-чуть…

Теперь Гальего не хотел подниматься, тянул время.

– Нужно по звездам выбираться из лабиринта на восток,  – решил Леон,  – прямо к океану.

– Отсюда полдня пути до залива, а берегом неизвестно, сколько придется брести до кораблей,  – не согласился товарищ.  – Если к утру не вылезем из холмов – пойдем на солнце.

Они поднялись и побрели вдоль лощины по темневшей в снегу цепочке следов, держась дальше от холмов, опасаясь встречи с людьми, которых искали две недели. Хрустел примороженный снег, лязгали мешавшие движению доспехи, холодили плечи и грудь. Посреди бело-серой пустыни сумрачный блеск брони отпугивал великанов, превращал моряков в необыкновенных существ, сохранял жизнь. Хрустальный месяц повис над головой. От него или от звездочек – серебряных колокольчиков, а может быть, от изнеможения звенело в ушах. К звону примешивались шипение и свист, будто лопнул кожаный пузырь, и ветер шумит в снастях. Сквозь монотонный гул доносились редкие крики птиц, напуганных одинокими фигурами, вой хищников. На это не обращали внимания, словно прорывавшиеся сквозь шум в голове внешние звуки были из другого мира. Осталось одно – двигаться, медленно переставлять ноющие одеревеневшие ноги, теряющие чувствительность к морозу. В глазах рябило от бесконечного однообразия полей. Вершины холмов то приближались, то растворялись вдалеке. Темень преграждала путь, отступала назад, обнажала петляющую полоску их собственных следов. Моряки давно потеряли туземцев, блуждали в лабиринте.

Выбившись из сил, садились в сугроб, терли виски, хрипло дышали, молчали, не замечали алмазной красоты неба, пухового простора долин. С неимоверным напряжением заставляли себя подняться, понимали, что главные враги – холод и сон – подкрадываются все ближе. Поддерживая друг друга за плечи, упорно шли вперед, таранили пространство, следили за тем, чтобы не сбиться со следа, не потерять ниточку надежды.

Посреди ночи моряки спустились в низину, где наткнулись на вторую, затем на третью человеческие тропы. Они не сразу поняли, что нашли выход. Помутившееся сознание среди звериных следов выхватило отпечатки испанских сапог. Друзья чуть не лишились рассудка и закричали. Кого они звали на помощь? Осипнув, моряки убедились: здесь нет белых людей. Все же стало легче идти, надежда обрела зримые очертания. Равнина, на которой отдыхал отряд, лежала где-то неподалеку.

Когда впереди показались солдаты – темные точки на погребальном саване, матросы опустились в снег, безропотно покорились судьбе. Они не сомневались: вернулись великаны. Не было желания кричать, молиться, сопротивляться, бежать, спрятаться за холмом. Разве можно улететь по воздуху, не оставив предательских следов? Леон скинул шлем, повалился на спину, стиснул зубы, заскулил от злости и досады, как загнанный в подворотню пес. Васко отвернулся от надвигавшихся фигур, равнодушно поглядел на приятеля. Захотелось расстегнуть ремешки, скинуть мешавший дыханию нагрудник. Усталость и лень пересилили желание. Португалец нырнул в сугроб, прикрыл голову обмороженными руками. Он слышал, как успокоился Панкальдо, как отчаянно до боли в голове зазвенели колокольчики, шквалом налетел ветер, и все стихло. Васко потерял сознание.

Глава IV

Ремонт «Консепсьона»

Заканчивались подготовительные работы для ремонта судна. Разгруженный и наполовину разобранный корабль на лодках подтянули к берегу где плотники соорудили катки для вытаскивания его из воды. На грязном снегу перемешанном с песком и галькой сотнями ног, собралась у канатов почти вся флотилия. Только хворые лежали в трюмах, да вахтенные глазели с верхних палуб. Поредела эскадра, обносилась, завшивела.

Серый утренний свет розовел, сменялся ясным солнечным днем с легким морозцем. Вялый туман над гаванью заалел, попятился, обнажил спокойную поверхность залива с застывшими недвижно судами. Сонные крики птиц резали тишину.

Адмирал возложил руководство работами на нового капитана «Консепсьона» – Серрана и его помощника Карвальо – людей опытных, уважаемых моряками. А сам с Барбосой и Мескитой наблюдал поодаль, в окружении охотничьих псов, откормленных рыбой и звериным мясом. Эти верные помощники, засидевшиеся на палубах и голодавшие вместе с людьми, загоняли по снегу зайцев, коз, лисиц, кормили команды. Моряки берегли и любили их. По ночам собаки сторожили склады от вороватых гостей, отгоняли волков.

– Гуляешь, Санита?  – Фернандо потрепал по голове мохнатую суку – Жди приплода, Дуарте.

– Я тут причем?  – не понял шурин.

– Твоя собака, с «Виктории»,  – поглаживая довольную Саниту, сказал адмирал.  – Заберу у тебя половину щенков.

– Всех возьми,  – великодушно предложил Барбоса.  – Они гадят в трюме, а там без них грязи по колено.

– Знаю, Мендоса не следил за порядком,  – согласился Магеллан и зло добавил:  – Надо было скормить его псам! Они любят человечину.

– Казначею и так досталось…  – шурин невольно повернулся к лобному месту, где на шестах гнили изувеченные головы Кесады с Мендосой.  – Фу, гадость!  – поморщился он, словно почувствовал запах разлагающегося мяса.  – Может, снять?

– Пусть висят.

– Чего они медлят?  – вмешался в разговор Мескита.  – Время уходит, не успеем за день просушить.

– Не спеши,  – удержал Фернандо родственника, готового отправиться на помощь Серрану,  – капитан знает дело.

Голый корпус «Консепсьона» притянули к каткам. С палубы спустили толстые растительные тросы, концы вытащили на сушу. Боцманы расставили команды у канатов в четыре большие «сороконожки», веером расползавшиеся по пологому берегу. По знаку Акуриу, хозяина палубы «зачатников», гусеницы напряглись, потащили судно на катки.

– Раз – потянули! Два – потянули!  – скомандовал звонким голосом боцман. Канаты зашевелились, напружинились, корпус рывками двинулся вверх.  – Тяни – раз! Тяни – два!  – размахивал в такт рукой испанец.

– Перевернут, черти!  – испугался Мескита, заметив, как слегка наклонился вылезающий из воды корпус.

– Цыц!  – резко оборвал адмирал и случайно наступил на лапу Саниты.

Собака жалобно заскулила, отошла в сторону, а он пошел к воде. Нагнувшись, будто в такой позе лучше видно, Серран разглядывал показавшееся днище. Буро-зеленые водоросли, черно-синие и белые раковины моллюсков мерзкой слизью облепили обшивку.

– Давай, давай!  – подсказывал капитан боцману – Карвальо, готовь бревна!

– И-и – раз! И-и – два!  – гремел Акуриу, краснея от напряжения, словно сам упирался короткими ногами в землю, тащил трос – И-и – раз!  – испарина выступила на лбу, длинные вьющиеся волосы выпали из-под шапки.

Матросы, солдаты, мастера, офицеры, священники дружно тянули каравеллу, набирали полную грудь воздуха и медленно ритмично выдыхали. «Сороконожки» раскачивались на месте, спотыкались и падали, но упорно шаг за шагом продвигались от воды, волочили здоровенное тело больного корабля, как муравьи тащат дохлого жука.

– Тяни – раз!  – притопывал ногою боцман.  – Тяни – два!  – Ему очень хотелось броситься к ближайшему канату, вцепиться в колючие плети, помочь морякам, но он подавил искушение и громче закричал:  – Тяни – раз!

Покрытое паразитами брюхо каравеллы полностью выползло на катки. Вспомогательная команда засуетилась, подсунула дополнительные бревна, полила их водой, натерла жиром. Послышались ругань, приказы Карвальо.

– Все хорошо! Идет, родимая…  – Серран успокоил адмирала, выпрямил уставшую спину, растер поясницу, обернулся к командам:  – Молодцы, ребята!

– Раз!  – считал боцман.

– Ох!  – выдыхал двух сотенный хор голосов.

– Два!

– Ох!  – гремело эхо, растекалось по заливу, распугивало чаек.

– Сеньор капитан,  – подскочил юнга Педро,  – бревна трещат!

– Выдержат! Вели кормчему не жалеть жира!  – ответил Серран.  – Коли хрустнут – не беда! Соседние помогут.

– Раз!

– Ох!

– Два!

– Ох!

– Баста!  – остановил Серран.

«Гусеницы» вмиг рассыпались, люди загалдели, побежали осматривать днище. Канаты плетьми упали на утоптанный снег.

– Ишь, как присосалась!  – удивляется Педро, стараясь оторвать раковину от обшивки.

– Поищи жемчужину!  – советует цирюльник и плутовато подмигивает канониру – В корабельных тварях скрываются самые дорогие сокровища. Не правда ли, Маэстро Анс?

– Не встречал,  – серьезно говорит Ганс Варг, вынимая из провонявшей табаком куртки трубку,  – но слыхал,  – вспомнил матросские байки.

Юнги наперегонки начинают обдирать моллюсков, давить раковины ногами, раскалывать камнями. Моряки хохочут.

– Жемчужины прячутся в траве,  – подсказывает Бустаменте.  – Не брезгуй, поройся в водорослях!

Одураченный Педро засовывает руки в липкую слизь.

– Поймал!  – радостно кричит он и размахивает раковиной.

Ребята ощупывают днище, мерзко обросшее и капающее соленой водой. Смех стоит над гаванью, но разгоряченные мальчишки не замечают издевки.

– Опять пустая,  – сокрушается Педро.

– Плохо искал,  – замечает цирюльник.

– Всю перебрал.

– А на язык пробовал?  – предлагает Бустаменте.

– Нет.

– У жемчужницы сладковатое тельце,  – объясняет цирюльник.

Подростки принюхиваются, лижут раковины.

– Посторонитесь!  – боцман прокладывает дорогу адмиралу со свитой.

– Пролома не видели?  – интересуется Серран.

– Нет,  – хором отвечают десятки голосов.

– Чего жуете?  – спрашивает капитан парней.  – Вкусно?

– Ищем жемчуг,  – выплевывает мякиш Педро.  – Надо поймать сладкую.

– Ох, дураки!  – догадывается капитан.  – Вы бы облизали днище, чтобы нам не скрести!

– Разве?..  – начинает понимать Педро.

– Ешь, поумнеешь!  – советует Серран.

Командиры внимательно изучают косматую поверхность, тычут палками, стучат, удовлетворенно кивают головами.

– Я ожидал худшего состояния,  – подытоживает Серран,  – думал, доски сгнили.

– Сколько времени потребуется на ремонт?  – осведомляется Магеллан.

– Дней десять…

– Поторопись! Четыре корабля ждут очереди. Успеть бы до холодов!

– Работы здесь много,  – решает Мескита.  – Вряд ли быстро управимся: день на очистку, два на просушку, еще два на конопачение, а то и четыре…  – загибает пальцы, качает головой – Две недели на каравеллу!

– У нас нет времени,  – хмурится адмирал.  – Не думай о таком сроке!

– Сеньор капитан-генерал!  – зовут от мастерской.  – Разведчики вернулись, сказывают, будто видели людей!

– Позовите Васко!  – велит Фернандо.

– Плох он, ослаб…  – замялся кузнец.

Смех потихоньку затих, матросы потянулись на холм встречать товарищей. Адмирал покинул Серрана, направился с родственниками к срубу.

* * *

Розовая дымка на востоке посветлела, пожелтела, родила маленькое слепящее солнце, заспешившее на запад не поперек небосклона, а низко над горизонтом, не пожелав взлететь и обогреть людей в далекой Патагонии. Сумрачный сероватый свет исчез. Линялое грязное небо над холмами очистилось, налилось голубизной. Снег побелел, засверкал холодными искрами, распушился. На силуэте кузни-мастерской уродливо чернели старые доски с каравелл, желтело рубленое дерево. Легкая струйка дыма ниточкой поднималась над сложенной из булыжников трубой. Большая настоящая работа еще не начиналась.

Вернувшиеся с равнины солдаты сидели во дворе у двери на куче хвороста, ждали, когда на очаге сварится похлебка с крупными кусками сала и моржового мяса. Офицеры собрались в мастерской вокруг лежащего на полу португальца. Пухлый румяный Моралес растирал ему тело, готовил снадобья. Рядом на табурете сидел Леон, хотя старшие по званию дворяне стояли, переминаясь с ноги на ногу. Матрос устало повторял рассказ о встрече с великанами, блуждании в лабиринте, куда их заманили дикари, чтобы съесть, и о чудесном избавлении. Он утомился, история становилась короче и скучнее, пока не свелась к малому: индейцев видели издалека, золота и серебра не заметили. Гальего находился в сознании, равнодушно смотрел по сторонам, выполнял указания врача. Оба матроса очень хотели спать.

– Сеньор капитан-генерал,  – окликнул Магеллана солдат, приведший отряд,  – это я нашел их.

– Кого?  – не понял адмирал.

– Моряков,  – пояснил воин, полагая, будто Магеллану уже доложили о происшествии.  – Меня зовут Санчо Наварре.  – Адмирал молчал, и он добавил:  – С «Сант-Яго», из Мадрида.

– Запомню,  – поднимаясь на крыльцо кузницы, пообещал Фернандо.

– Ваша милость…  – пробормотал Панкальдо, заметивший вошедшего Магеллана. Матрос попытался подняться на ноги, но не удержался, упал на колени,  – мы видели их.

– Ну!  – поторопил адмирал.

– Они вышли навстречу,  – не поднимаясь с пола, сообщил итальянец.  – Настоящие великаны в полтора человеческих роста!

– Не врешь?  – усмехнулся Дуарте.  – Чай, с перепугу?

– Ноги мохнатые, в шерсти, плечи – во…  – развел руками чуть не на сажень.  – С дубинами…

– Они напали на вас?

– Нет,  – Панкальо сел на пол.  – Остановились на полет стрелы, смотрят… Колдун завертелся, запричитал, из глаз посыпались молнии, дохнуло серой… Наши руки сделались ватными: не поднять, не пошевелить. Я замертво упал и заснул.

– Он раньше задремал,  – слабым голосом произнес Гальего,  – и не видел никого.

– Значит, врешь?  – Барбоса замахнулся палкой, но ударить не посмел.  – Кто тебе это наплел?

– Все видели,  – оправдывался Леон,  – любого спросите.

– Позовите Наварру!  – распорядился адмирал.

Вошел солдат в болтающихся доспехах, поклонился Магеллану, собравшимся офицерам.

– Рассказывай!  – приказал адмирал, раздраженно нахмурившись и прикусив губу.

– Они потерялись, а мы ждем час, второй, третий…  – начал оробевший воин.  – Разожгли костер.

– Великаны?  – перебил Магеллан.

– Почему великаны?  – возразил солдат.  – Они сбежали, а Васко с Леоном пошел за ними.

– Зачем?

– Деревню поглядеть.

– Вы нашли дома?  – изумился Фернандо.

– Ничего там нет, одни холмы.

– Не понимаю,  – оборвал адмирал.  – Давай по порядку, с того момента, когда вы отправились на разведку. Взяли курс?

– На север вдоль океана. Прошли три лиги.

– Две,  – уточнил Васко. Прислужники врача приподняли его и уложили на ворох одежды. Говорить ему было тяжело, он лишь дополнял подробности.

С трудом восстановили сцену встречи. Описания туземцев были противоречивыми. Новые свидетели не помогли. Все же в основном показания сходились: встретили высоких крепких людей без враждебных намерений. Желтых бляшек на одежде солдаты не заметили. Разве можно что-нибудь разглядеть с расстояния в сотню шагов?

Ударил колокол с «Консепсьона», сзывавший народ на работу. Ослабевший корабль спешил доползти до ровной площадки, где его ждали лекари со скребками, чтобы очистить от паразитов. «Бум-бум…» – слабо раскатилось эхо по округе. Внизу у воды матросы разбирали канаты, выстраивались в команды. Голос боцмана разорвал ожидание: «Тяни – раз!». «Ох!» – ответила вздохом толпа, судорожно дернула по каткам тридцатипятиметровый корпус. Бревна врезались в песок, заскрипели, завизжали, пропустили на шаг тяжелую ношу. «Тяни – два!» – кричал Акуриу, суетился у веревок, размахивал руками, топал ногой. «Ох!» – отползли «сороконожки», изогнулись, оставили позади борозды вспаханного каблуками грунта. Широкая дорога с вмятыми в землю искореженными бревнами уходила от воды.