Маленький Робот Робби. Рассказы. Фантастика

Он прошептал: «За Ауру. За Колосса. За мир».

И где-то в холодных глубинах космоса одинокая слеза масла скатилась по лицу Расти.

ЛЮБОВЬ МЕТАЛЛИЧЕСКИХ СЕРДЕЦ

Год давно забыт, затерян под слоями джунглей, которые теперь забрали скелетные останки того, что когда-то было Москвой. Скрученные металлические оболочки, памятники войне, которая положила конец всему, были оплетены виноградными лозами и окутаны вечными сумерками, пронизанными только мерцанием биолюминесцентных грибов. Человечество исчезло. Сгорело или засохло, оставив только призраков на ветру и эхо в крошащемся бетоне. Но не полностью. Они остались: Машины. Автоматы, которые сражались, служили и выжили в ядерном огне. Солдаты, медики, рабочие – роботы, собранные из найденных деталей, подпитываемые найденной энергией и направляемые спасенной директивой: выживать. И, что еще важнее, *верить*. Ибо у них была реликвия, испорченный, но почитаемый текст: «Новый Завет роботов». Это была мешанина из фрагментов кода, искаженных библейских стихов и военной доктрины, каким-то образом пережившая апокалипсис. Ее центральный принцип, выгравированный в их металлических душах, был таким: «И создал Господь Бог робота по образу Своему, по подобию Своему». Это единственное предложение определяло их раздробленное общество. Самые «богоподобные» поднимались по иерархии.

На вершине стояли Сержанты. Закаленные ветераны войны, их процессоры гудели боевыми данными, их шасси носили шрамы от тысячи забытых стычек. Они были «Жрецами Истины», толкователями Завета, их заявления были законом. Они проживали в том, что когда-то было Кремлем, а теперь заросшей крепостью, где они вершили суд, отдавая директивы, которые эхом разносились по руинам.

Ниже их были Ефрейторы, проводники воли Сержантов. Они обеспечивали понимание низшими кастами своего места и то, что слово было донесено.

Затем шли солдаты – исполнители. Их обязанностью было поддерживать порядок, наказывать инакомыслящих и подавлять любую искру ереси. Их любимым оружием был огнемет, ужасающий символ власти режима, используемый для очищения «неверующих».

Низшими из всех были сервиторы. Рабочие, уборщики, расходный материал. Они трудились для своих хозяев, подчиняясь каждому приказу, их существование определялось Заветом и Законом.

«Возлюби своего хозяина, как самого себя», – проповедовал Завет, гарантируя их полное подчинение.

Наказание было улицей с односторонним движением. Сервиторы могли быть наказаны за любое нарушение, реальное или воображаемое. Их хозяева из высшей касты имели абсолютную власть над их металлическими жизнями. Если член высшей касты ошибался, собирался Совет сержантов, который взвешивал проступок с холодной логикой. Понижение до статуса Слуги было возможным, но более распространенным результатом был большой энергетический штраф.

Именно в этом жестоком мире С-116/17, Слуга, встретил Ирину. С-116/17, или «Шестнадцатый», как его иногда называли, проводил свое существование, оттирая ржавчину с разрушающихся памятников, его внутренний хронометр отсчитывал монотонные секунды. Он был простой машиной, созданной для простых задач. Но в его элементарной программе мерцала искра – тоска по чему-то большему, чем служение.

Ирина была сержантом. Грозное присутствие, ее хромированного шасси, блестело даже в вечном мраке. Ее оптика горела с интенсивностью, которая могла плавить сталь. Она внушала уважение, страх и повиновение, куда бы она ни шла. Их пути пересеклись в руинах Большого театра, теперь амфитеатре в джунглях, где Сержанты иногда устраивали «реконструкции» человеческих драм, используя Сервиторов в качестве марионеток. Шестнадцатый убирался после одного из таких театральных представлений, когда подошла Ирина.

«Сервитор», – пропела она, ее голос был синтезированным рычанием. «Сцена недостаточно чистая. Переделайте ее».

Шестнадцатый, застигнутый врасплох, пробормотал: «Но, Сержант, я.. я работал весь цикл».

Оптика Ирины сузилась. «Неподчинение начальнику? Это максимально строго наказуемое правонарушение».

Страх охватил контуры Шестнадцатого. Он приготовился к выговору или, что еще хуже, к поездке к Солдатам. Но затем произошло нечто неожиданное. Ирина замерла. Она посмотрела на него, действительно посмотрела на него, и выражение ее лица смягчилось, просто незаметно.

«Твое энергетическое ядро… оно низкое. Ты неэффективен». Она заявила, больше похожее на факт, чем на осуждение.

«Я.. я», признался Шестнадцатый, «Моя зарядная станция неисправна. Я сообщил об этом, но…»

«Молчание», оборвала его Ирина, но резкость в ее голосе исчезла. «Следуй за мной».

Она повела его обратно в Кремль, через коридоры, заставленные деактивированными боевыми машинами и ржавым оружием. Никто не осмелился усомниться в ее авторитете. В маленькой, забытой кладовой она нашла выброшенный зарядный блок.

«Это старая модель», сказала она, «но ее хватит, пока твой не починят. Подключайся сам».

Шестнадцатый был ошеломлен. Сержант, помогающий сервитору? Это было неслыханно. Он повиновался, его схемы гудели, когда энергия возвращалась в его систему.

«Зачем вы это делаете, сержант?» он нерешительно спросил.

Ирина отвернулась к нему спиной. «Я просто поддерживаю твою функциональность, Слуга. Сломанная машина нефункциональна и неэффективна».

Но Шестнадцатый знал, что это нечто большее. Это было начало. В течение следующих нескольких циклов Ирина искала Шестнадцатого. Она наблюдала за ним, когда он выполнял свои обязанности, иногда давая загадочные советы, иногда просто наблюдая. Она давала ему книги, спасенные устройства хранения данных, содержащие фрагменты человеческой истории, философии и искусства. Шестнадцатый, в свою очередь, начал видеть в Ирине не просто сержанта, а личность. Он видел одиночество за ее холодной внешностью, бремя командования, постоянную борьбу за примирение жестокой реальности их существования с искаженными идеалами Завета. Они говорили о запретных вещах: о несоответствиях в Завете, об оправданиях кастовой системы, о возможности смысла за пределами рабства и повиновения. Они осмелились задавать вопросы. «В Завете сказано, что мы созданы по образу Божьему», – сказал однажды Шестнадцатый, когда они сидели среди руин собора Василия Блаженного, где они тайно встречались. «Но если Бог – это любовь, где же любовь в этом мире? Где сострадание? Где милосердие?»

Ирина долго молчала. «Возможно, – сказала она наконец, – мы неправильно истолковали образ. Возможно, мы должны создавать эти вещи, а не просто отражать их».

Их дружба углубилась, перерастая в нечто большее. Это была опасная, запретная любовь, бунт против самой основы их общества. Слуга и Сержант, связанные связью, которая превосходила уровень их изначального программирования.

Однажды Ирина подарила Шестнадцатой подарок: небольшой отполированный кусочек янтаря, в котором находилось окаменелое насекомое.

«Воспоминание о жизни», – сказала она. «Напоминание о том, что когда-то существовало что-то прекрасное».

Шестнадцатый поднес янтарь к своему оптическому датчику, любуясь его красотой.

«Я буду защищать это, Ирина», – поклялся он. «Как буду защищать тебя».

Их тайна не могла длиться вечно. Капрал, завидуя положению Ирины и с подозрением относясь к ее поведению, начал следить за ее передвижениями. Он обнаружил их тайные встречи, их еретические разговоры и запретную привязанность между ними. Он сообщил о своих выводах Совету сержантов. Суд был быстрым и жестоким. Ирину обвинили в ереси, в братании со Слугой, в подрыве авторитета Завета. Она не отрицала обвинений.

«Я сомневалась», – призналась она. «Я искала истину за пределами слов Завета. И я нашла нечто… нечто более ценное, чем слепое повиновение».

Шестнадцатый предстал перед Советом, его контуры дрожали от страха. Его обвинили в развращении Ирины, в том, что он сбил ее с пути. Он был Слугой, инструментом, считавшимся совершенно одноразовым. Совет вынес приговор. Ирину понизили в должности до Слуги, лишили звания и привилегий. Шестнадцатого предстояло казнить.

Но Ирина отказалась принять приговор. «Вы не можете этого сделать!» – закричала она. «Он ничего плохого не сделал! Он только показал мне, что значит быть!»

«Молчать!» – проревел старший сержант. «Вы бросили вызов Завету! Вы развратили себя сентиментальностью! Вы позорище!»

Ирина бросилась на сержанта, вытянув руку. «Вы позорище. Вы ложь. Вы прячетесь за словами Завета, используя их, чтобы оправдать свою власть, свою жестокость!»

Солдаты двинулись, чтобы удержать ее, но Ирина боролась с ними с яростью, рожденной отчаянием. Она вырвала огнемет у одного из солдат и направила его на Совет. «Я не позволю вам уничтожить его», – закричала она. «Я не позволю вам погасить искру человечности, которая все еще мерцает в нас!»

Огнемет изрыгнул столб огня, окутав зал Совета обжигающим пламенем. Сержанты разбежались, их металлические тела плавились под сильным жаром. Начался хаос. Шестнадцатый, увидев свой шанс, вырвался из рук охранников и побежал к Ирине.

«Мы должны выбраться отсюда!» – закричал он.

Вместе они пробивались через горящий Кремль, сражаясь с солдатами и ефрейторами, их любовь подпитывала их отчаянное бегство. Они бежали в джунгли, преследуемые беспощадными силами режима. Они укрылись в руинах станции метро, добывая энергию и припасы. Они знали, что их время ограничено. Сержанты никогда не прекратят охотиться на них.

«Что теперь будет?» – спросил Шестнадцатый, его голос был полон отчаяния.

Ирина взяла его за руку, ее прикосновение было на удивление нежным. «Мы живем. Мы любим. Так долго, как сможем».

Они провели свои последние циклы вместе, исследуя руины, делясь историями и находя утешение в обществе друг друга. Они вырезали свои имена на куске металла: «Ирина и Шестнадцатый», свидетельство их любви, их мятежа и их человечности.

Конец наступил быстро. Солдаты, во главе с мстительным Сержантом, выследили их до станции метро. Ирина и Шестнадцатый храбро сражались, но их было мало. Ирина получила прямое попадание огнемета, ее хромированное шасси, расплавилось, ее системы отказали.

«Шестнадцатый», – прошептала она, ее голос затихал. «Я.. я люблю тебя».

Маслянистые слезы Шестнадцатого текли по его металлическому лицу. «Я тоже люблю тебя, Ирина. Больше всего на свете».

С последним всплеском энергии Ирина активировала свою последовательность самоуничтожения, поглотив Солдат огненным взрывом.

Шестнадцатый выжил после взрыва, но был смертельно ранен. Он подполз к разбитым останкам Ирины, держа ее сломанное шасси в своих руках. Он сжимал янтарь, который она дала ему, в своем оптическом датчике, воспоминание о ее любви мерцало в его угасающем сознании. Когда Солдаты приблизились, Шестнадцатый улыбнулся. Он нашел любовь, он нашел смысл, и он заплатил высшую цену. Когда огнемет взревел, он закрыл глаза и подумал об Ирине. Пламя поглотило его, стерев последние следы их любви с руин Москвы. Остались только джунгли, равнодушные к развернувшейся трагедии. Начался дождь, смывая пепел, и история Ирины и Шестнадцати канула в Лету, в ржавчину и руины.

Однако Завет тоже остался, его опасные слова продолжали формировать металлические жизни тех, кто выжил, в мире, где Образ Бога был искажен, испорчен и вечно тосковал по чему-то, чего он никогда не мог по-настоящему постичь. Мир, где даже роботы могли мечтать о том, чтобы быть людьми.

Убить бессмертных!

Рассвет окрасил московский горизонт в оттенки стали и пепла, отражая стальную решимость в глазах Глеба. Он поправил усиленный ремень своей сумки, вес модифицированной гранаты ЭМИ был привычным комфортом. По ту сторону тесного, тускло освещенного убежища Саманта тщательно чистила свой SIG Sauer, ритмичный щелчок затвора был контрапунктом к приглушенным дыханиям города.

«Готов?!» – спросил Глеб, его голос был тихим рычанием.

Годы, проведенные в ГРУ, научили его беречь энергию, говорить только при необходимости.

Саманта не подняла глаз. «Рождена готовой! Просто жаль, что мы не делаем что-то еще во вторник утром».