Осколки вечности в Академии Судьбы

Странно, но теперь я вспоминала о папиной смерти почти спокойно. Эмоции били в грудь приглушенно. Пошевелилась злость, вспыхнуло отчаяние, попыталась взыграть ненависть, откликнулось отрицание… И вдруг стерлось все – за ненадобностью. Будто я за неполные сутки успела примириться с горькой действительностью.

Анна Николаевна пританцовывала вокруг меня, растирая до искр ладони и вытягивая сияющие струны из кольца-талисмана. Вряд ли тонкий золотой обод имел иглу. Я бы не стала подозревать княгиню в применении темной магии. Но все равно нервно заерзала на кушетке.

В последний раз меня диагностировали в «Эншантели» – на предмет невинности. Процедура вышла неловкой и неприятной, а потом я получила от матушки письмо с помолвочным кольцом. Это случилось в какой-то иной, прошлой жизни.

В этот раз ощущения были другими. Искристыми, баюкающими. Анна Николаевна ласково вытягивала невидимые ниточки из головы. Кружево зависало в воздухе перед ее носом, давало целительнице информацию и тут же рассыпалось в пыль.

Княгиня действовала до того ловко и умело, что диагностика напоминала танец пальцев и сверкающих струн. Как чародейка-арфистка, выуживающая невероятные ноты прямо из воздуха.

– Почему я не помню, как сюда пришла? – решилась я на вопрос, с любопытством поглядывая на сопящий нос княгини.

– Потому что… Ммм…

Завороженная диагностической картиной, она замолкла и закусила губу. Отвлеклась от беседы, сощурилась. Что-то проверила, подняла брови изумленно.

– Потому что вам давали «Иммору» и Ублиум Мортис, мисс Честер. В гомеопатических дозировках, но регулярно.

– Вы помните, как выпили или съели что-то горько-сладкое, приторное, отдающее миндалем и водорослями? – вторгся в шоковую тишину голос ректора.

– Смутно. Почти нет.

Я неуверенно пожала плечами и отвела глаза. Сквозь серое облако памяти продиралось воспоминание. Последнее из тех, что во мне сохранились.

Стекло бокала. Теплый палец на подбородке. Напиток, удививший язык неприятным вкусом… И темнота, обрыв.

Где это было? Кто меня опоил? Из чьих рук я послушно приняла зелье?

– Отсюда провалы… Пробелы…

– Пигалица, проверь… – хрипло отозвался Андрей Владимирович с угла кабинета.

– Уже проверила, – сообщила она и виновато на меня поглядела. – Прошу прощения, Вероника, что заглянула так глубоко без разрешения. Но я обязана была убедиться. Имелось столько свидетельств от очевидцев, что вы были связаны, покусаны и окровавлены, а после похищены силой…

– И? – требовательно поторопил князь, ничуть не смущенный ее незаконным вторжением.

– Телесных повреждений нет. Она в порядке, просто в шоке и без памяти, – с облегчением выдохнула княгиня. – Он не сделал дочери графа ничего дурного. Остались бы… следы. Не на теле, так на ментальном уровне. Я даже серьезной кровопотери не вижу. Отметины на шее есть, но… он брал мало и осторожно.

– «В гомеопатических дозировках», – фыркнув, хмуро договорил Карповский.

Он растер лицо и со скрипом уселся на стул у двери. Махнул рукой, позволяя супруге продолжить маг-диагностику.

Пока Анна Николаевна окуривала меня дымком из голубой сферы и разбирала изменчивый пар на волокна, я вглядывалась в свои запястья. За ночь отметины от веревок прошли. Да и ссадины на коленях, оставленные колючими стражами Дебрей, стали незаметны.

– Андрей, прошу, – княгиня строго зыркнула на ректора, предлагая тому покинуть палату, но он не шевельнулся. – Я уже трижды проверила разными методами… И должна задать мисс Честер два вопроса. Неловких, так что ректору Андрею Владимировичу лучше покинуть…

– Как верно заметила Анна Николаевна, Андрей Владимирович тут ректор, – мрачно напомнил Андрей Владимирович. Который ректор. – И за свои ежедневные страдания имеет право сидеть там, где пожелает.

– А потом говорит, что я упрямая, – Анна закатила глаза и смиренно продолжила: – Вероника, вы знаете, что утратили невинность? Помните, с кем?

Я сжалась в комок и нервно заморгала. Кошмар. Позор. Конечно, такие вещи видно на маг-диагностике.

Все ждала, что она добавит что-то обидное, обличающее… Матушка непременно разорилась бы длинной тирадой о предательнице чести рода Честер, спутавшейся с грязным полукровкой. Но княгиня молчала и спокойно дожидалась ответа.

– Я целитель. Вы можете говорить со мной открыто, – Анна Николаевна взяла меня за запястья и мягко сжала. – Я знаю, что господин Расков собирался соединиться древним ритуалом, а значит, рассчитывал на непорочность невесты. Предполагаю, это случилось позже… Вы помните?

– Д-да, – прошептала, полыхая с головы до пят. – Это я помню.

– Слава Судьбе-богине, – выдохнула она и сжала запястья крепче. – Значит, решение вы приняли сами и до того, как утратили память?

– Сама.

Я стала совсем его… а он! Потерял контроль и убил.

– Сгораю от нетерпения, какой второй вопрос в этой занимательной викторине, – пробубнил в кулак ректор.

Он потемнел в тон пиджаку и теперь неотрывно следил за пассами, которые совершали изящные женские пальцы над моим животом.

– Я предпочла бы сообщать это в других обстоятельствах, леди Честер… и без лишних ушей… включая призрачные… – она сердито зыркнула на подвесной шкафчик со снадобьями, и голубоватый нос быстро всунулся внутрь. – Но и молчать не имею права. Нет, нет, нужно еще раз проверить…

Она взволнованно замахала пальцами, сооружая из золотистых нитей аркан. Накинула тончайшей сетью на меня, позволила магии обнять кожу от лба до колен… Я рвалась с места – что? Что?! – видя, как напряжение на ее лбу сменяется изумлением.

Княгиня накрыла губы ладонью и отвернулась к окну. Глубоко вдохнула весенний воздух, растягивая паузу до невыносимости.

– Что со мной не так? Ответьте!

Представлялись дикие, страшные вещи. Что может напугать княгиню, победившую Блэра, давшую отпор Братству арканов, выстоявшую против натиска Верховного Совета?

У Анны Николаевны должен быть стержень из чистого серебра. Звонкий и прочный. Так почему она напугана до трясущихся пальцев? Я отравлена? Умираю? Становлюсь монстром? Покроюсь чешуей, обрасту перьями, как Эзра Грифф?

– Все не должно быть так, – прошептала она удрученно. – Это несправедливо. Да и невозможно, если верить историческим сводкам. Как могло получиться? Ему почти три сотни! Но капля…

– Что с ней? Я потеряю магию, как Элиас? Или ослабею до смерти, как Эмиль?

Проклятый род Честер! Брат чуть не умер, когда сила в нем надломилась… Но Карповские смогли помочь, спасли неблагодарного гаденыша.

– Капля в порядке. Крепка, напитана, работает усиленно на поддержание… и защиту… Такое видно на маг-диагностике лишь в одном случае, – Анна Николаевна нервно разлохматила пучок на голове и похлопала себя по щеке. – Я не знаю, как сказать такое… в нынешних обстоятельствах.

– Как-нибудь скажите, пока я в обморок от ужаса не упала, – взмолилась я.

– Вероника, ты ждешь малыша.

Ох, нет, лучше бы она молчала… Нет. Нет. Нужно проснуться. Взбить лапками морок, что меня пленил, и вырваться на поверхность.

– Да какого ж тролля! – негромко рыкнул Карповский и шумно набрал воздуха в грудь. – Он в своем уме?

– Эрик? Твой клыкастый товарищ, «которому можно доверять»? Едва ли, – невозмутимо отбила княгиня, сжимая трясущиеся пальцы в кулаки. – Иначе не похищал бы наших студенток на глазах у всего Эстер-Хаза и не обезволивал их «Имморой».

– Своих студенток, – поправил ректор, растирая двумя пальцами переносицу. – И всего одну. По его признанию, самую сладкую.

– Мне нехорошо, – прошептала я, прерывая семейную пикировку. Схватилась за горло и проскребла по коже ногтями, в надежде, что это спасет от тошноты. Или хотя бы вернет меня в адекватную реальность.

– Будет мутить какое-то время, крепись. Срок небольшой, три-четыре недели от момента… кхм… «слияния». В целом, все сходится. Вовсе не значит, что он целый месяц… с тобой… – сумбурно бормотала Анна Николаевна, явственно проглатывая слово «развлекался». Почему-то напрашивалось именно оно.

Ногти сильнее впились в кожу, но сознание не желало трезветь.

– Так бывает, что с одной попытки… Поверь мне, Вероника, я в курсе, – ее ровный голос успокаивал, но тело не поддавалось и усердно тряслось. – И была не меньше твоего озадачена. Однако…

– Что? Что вы такое говорите? Я не понимаю… И половины слов не понимаю! – простонала я, беспокойно ерзая под ее ладонью.

Золотой талисман что-то напутал. Просроченное колечко, ошибка в диагностике…

Какие еще малыши? Откуда? Каким румынским ветром их надуло?

То, что случилось в пещере два дня назад, никак не могло привести к «последствиям». И уж точно «малыша» нельзя было бы так быстро диагностировать. Я хоть и тепличная кукла, но кое-что слышала. И читала. И соседки рассказывали.

– Однако на твоем месте я бы очень постаралась вспомнить, где, как и с кем провела последние тридцать дней. Ради собственной уверенности и… и вообще, – договорила целительница и со вздохом опустила руку.

«Не вспоминай… Забудь!»

– Почему тридцать? – шершаво переспросила я.

– Мисс Честер, мы ищем вас уже месяц, – проворчал ректор, ослабляя воротник, передавивший шею. Он был не в духе из-за шокирующих новостей.

– Но я сбежала со свадьбы позавчера!

– Со свадьбы прошло четыре недели. Мы облазили и Румынские Дебри, и всю шурхову Индию. Аарон с крыльев сбился, выслеживая вашего… кхм… «похитителя». Того самого, который «еще не спятил, чтобы с кем-то сближаться». Мда, – хмыкнул Карповский с горькой усмешкой. – И ничего. Ни капли крови, ни проблеска ауры. Мы бы вас не нашли, Вероника, если бы он не отпустил.

Отпустил?

Судьба-богиня… Где я была целый месяц? Почему я его совсем не помню? Что со мной сделали и… зачем?

– Следов «Имморы» почти не осталось. Я могу вывести сок Ублиум Мортиса из организма, если… Если ты этого захочешь, Вероника, – помолчав, сказала княгиня.

«Забудь!»

– И тогда память вернется?

Я приняла из ее рук голубой плед: Анна Николаевна заметила, как мое тело сотрясает крупной дрожью.

– Не сразу. Что-то вспомнится мгновенно, что-то, что схоронилось глубже, всплывет через день или через неделю… – бормотала она, прикидывая в уме. – Тому, что упало на дно, понадобится месяц. Но в итоге вернется все. Абсолютно все, что ты забыла.

– А если мне не стоит вспоминать? Если беспамятство – это прощальный подарок?

Я встревоженно уставилась на княгиню. Разыскивала в ее красивом лице ответы, но Анна Николаевна и бровью не дернула. Заставляла делать свой выбор.

– Решение только ваше, мисс Честер. Вам с этим потом жить, – подал голос ректор и поднялся со стула. Подошел к жене, ухватил мягко за локоток и потянул к двери смежного кабинета. – Дай ей время подумать, Ани.

Они исчезли за приоткрытой дверью. Сквозь щель просматривались угол желтого дивана и серебристый поршень магической кофе-машины. Звякнули керамические чашки, кто-то стал рыться в шкафчике и, кажется, случайно просыпал зерна.

Я слышала неловкий шепот и нежную возню, и могла лишь догадываться, что происходит в маленьком кабинете главной целительницы.

«Оставь память мне, куколка… Я сохраню ее за двоих».

Вернуть воспоминания. Все, до последнего кусочка. Соблазн был велик, но рождал сомнения: ничто не дается бесплатно. За правду я выплачу высокую цену. Память станет грузом… Подъемным ли?

Глава 7. Сокрытое

«Не вспоминай, ты сделаешь себе хуже, ягодка».

Голос Эрика был со мной. Остался на рубашке, впитался в кожу, вгрызся в каждую мурашку. Он колыхал волосы теплым ветром, ложился на ткань запахами крови.

Но зелье внушения выветрилось из организма, и голос был просто голосом, я вполне могла ослушаться.

Как поступить? Забыть тридцать дней? Отдать их ветру, солнцу и Судьбе-богине? Или заново прожить каждый, когда память будет возвращаться рывками?

Что со мной творилось? Почему для этого понадобилась «Иммора»? И главное… откуда появился «малыш»? Что теперь со всем этим делать?

Проблем было так много! Хрупкое кукольное сердце не справлялось с нагрузкой. Папа. Ребенок. Эрик. Иммора. Тридцать шурховых дней…

Как со всем справиться? Как не сойти с ума?

Я рухнула головой на больничную подушку, смятую неудобным блином, и позволила горячим слезам покатиться по щеке. В груди грохотало, спазмы разрывали сердечную мышцу. Это слишком для меня. Слишком.

– С каких пор ты так рано встаешь, пигалица? – просочилось шершавое сквозь шуршание ткани и жужжание кофемашины.

– С тех пор как выбрала себе самую бессонную профессию, – устало призналась княгиня.

Жужжание стихло, и я ясно расслышала звук поцелуя.

– Ани, тебе надо больше спать.

– Я знаю. Пытаюсь, – вздохнула она. – Мелисса вызвала ночью: Софи стало нехорошо, роды ожидаются со дня на день. Если неделю продержится – будет чудо. Я волнуюсь, Андрей… Я никогда не принимала роды у волчицы. Понятия не имею, как появляется на свет дитя вервольфа и метамага!

– Ты справишься. Как всегда, как со всем, – хрипло мурлыкал ректор, наминая шуршащую ткань. – И с Софи Осворт, и с этой девочкой… Помочь с извлечением Ублиума?

– Не нужно. Я сама, так лучше. Если память прорвется на середине процесса, а мы будем в ментальной связке…

– Не уверен, что хочу видеть сокрытое, – закашлялся князь. – И точно не хочу, чтобы на это смотрела моя жена.

– Вероника еще не решилась, – увильнула она. – Может, и не придется.

– Ей важно узнать.

– А если Эрик ее обидел? Если натворил такого, что и крепкая психика не снесет?

– Он не обидел. Не мог.

– Мне видится это иначе, Андрей. Владимирович, – резко выдохнула Анна и звонко поставила чашку.

– Я бы не смог.

– Не сравнивай его с собой. Ты совсем другое чудовище.

– А как похожи… – фыркнул Андрей Владимирович, с пыхтением зарываясь куда-то носом.

– Ты мое чудовище.

Ткань халата надрывно затрещала. От неловкости, что всякому свидетелю положена, я аж реветь перестала и поглубже зарылась в подушку.

– Мы не знаем, что там произошло, – глухо пробормотал ректор, давая «клыкастому товарищу» последний шанс. – И я не уверен, что должен вмешиваться в то, чего не до конца понимаю… А может, напротив, понимаю слишком хорошо.

– Он перешел черту. Сцена в Эстер-Хазе, похищение, «Иммора»… Ублиум!

– За это судить только ей, – мрачно отозвался князь.

– Она совсем дитя. Перепуганная, потерянная девочка, шокированная смертью отца.

– Паршивый отец был…

– Своего ты не убивал.

– А как хотелось! – фыркнул Карповский.

– Если бы ты меня… вот так…

– Знала бы ты, пигалица, как часто я мечтаю тебя обезволить, замотать в ковер и утащить в пыльное логово. Подальше от этого бардака. И тебе лучше не знать, что я намерен там с тобой делать, – тихо рассмеялся ректор и стиснул в руках что-то сопротивляющееся. – Или можешь ты. Я добровольно «Имморы» наглотаюсь. Сам сварю целую чашу. Только уведи меня подальше. Но воспоминания оставь!

– Андрей, сейчас не время и…

– Я устал от этого дурдома. Хочу свою жену и тот домик в Бретан-Глоу, – проворчал ректор.

– Нужно найти Эрика, – хрипло, но настойчиво шептала она. – Ай! А говорил, не кусаешься… Вот и верь после этого страшным темным магам.

– Ани, он не хочет быть найденным.

– Захочет, – не согласилась княгиня. – Конечно, Шо его легко не отпустит, и будет суд… Но при всех смягчающих обстоятельствах… Срок будет не так и высок. Вероника вернулась целой, а граф не брезговал гипнозом и пытками.

Очередная клетка его убьет. Это было ясно даже мне, пустоголовой куколке, что связала свое сердце с монстром.

Я подтянула плед повыше, до самого подбородка. И замерла, прислушиваясь.

– Пигалица… Мне легче его понять. Его страх, его боль, – совсем тихо сказал Карповский. – Уверенность, что он никогда не будет прощен за все, что натворил. С таким мраком в душе сложно жить вечно. И невозможно смотреть в глаза тех, кто ненавидит.

– Думаешь, он ищет смерти? – прошептала она, плотнее прикрывая дверь.

Но то ли стены в больничном запредельно тонки, то ли воздушные потоки – на моей стороне, я слышала все отчетливо.

– Вампиру не так-то просто ее найти…

«От мелкой Веро

Отравой несет.

Кто ягоду съест,

Тот смертью падет!»

Заливалось в уши озорным, ехидным голосом брата.

– Он должен узнать о ребенке, – прошептала Анна, выбивая из мыслей глупый стишок. – Копаться в прошлом и зарываться в мраке – это, конечно, высший смысл бытия… Любимое занятие всех благородных мужей… Но есть вещи куда более важные для двоих.

– Я знаю, Ани. Я попробую передать «известие». Надеюсь, оно дойдет до адресата, – вздохнул Андрей Владимирович и шумно отхлебнул.

– И принеси из второй теплицы тех успокоительных травок, что выдаются по особо кошмарным поводам, – попросила Анна Николаевна, появляясь на пороге. Она нашла мои покрасневшие глаза и больше взгляда не отрывала. – Вероника, что ты решила?

– Я хочу вспомнить.

***

Хмурый ректор, прозванный Мрачным Демоном явно не в шутку, вышел из палаты. Дверь хлопнула, внутренности вздрогнули синхронно с целительской утварью на металлическом столике.

Ради святого морфа! Пусть окажется, что Андрей Владимирович за успокаивающими травками отправился, а не сообщение Эрику отсылать. Потому что я пока сама не готова поверить в случившееся.

– У тебя сейчас, наверное, в мыслях тролль знает что творится, – Анна Николаевна присела на край кушетки и сочувственно улыбнулась.

Взмах перстнем – и ширма послушно задвинулась, закрывая нас в уютном коконе тишины.

– Я только вчера стояла на Аптечной улице и смотрела в глаза отца, – призналась ей, ерзая на подушке. – А сегодня очутилась на чужом крыльце в чужой рубашке. Я не понимаю… Не понимаю, откуда «тридцать дней», «малыш» и «Иммора»…

Я укладывала, а оно не укладывалось. Совершенно.

– Когда мы удалим Ублиум Мортис и вернем украденное, все встанет на свои места, – пообещала княгиня и мягко ткнула пальцем в мой висок. – Закрой глаза и расслабься. Не бойся. Это почти не больно и ребенку не навредит.

– Я не боюсь… То есть, я не подумала даже, что надо бояться, – пробормотала с ноткой вины.

Как можно навредить тому, что ненастоящее? Оно придумано. Оно… просто в шутку.

Да-да, Судьба любит злые шутки, особенно над Честерами.

– У тебя шок, но ты славно держишься, Вероника, – подбодрила Анна Николаевна, когда я заставила зубы стучать потише. Истерика все еще плескалась внутри, зудела под ребрами.

«Почти не больно» оказалось все-таки больно. Я закусила губу и попыталась громко не выть, пока княгиня извлекала из меня взвесь ярко-зеленых капель.

Они росой скапывали на серебрянный поддон, заранее заготовленный и размещенный на столике на колесах. Сочные травянистые брызги… Так красиво они блестели на солнце – как икра, отложенная изумрудной рыбиной.

Вот он какой, Ублиум, когда не в листьях. Я только в теплице его видала, когда дежурила на поливе у госпожи Дороховой. Вкус у забвения был отменно горьким, как горчичный взвар, настоянный на лимонных косточках. Но и прозрение вышло несладким.

Извлечение Анне Николаевне давалось куда лучше, чем мне. Мадам Туше могла бы подыскать какой-нибудь запылившийся кубок. Чувствовалось, что княгиня хеккара съела и на целительских чарах, и на бытовых.

Живот крутило дурным предчувствием. В висках лязгало болезненное «Э-рик! Э-рик!» всякий раз, когда княгиня откладывала на поднос серебряный пинцет.

– Зачем он так со мной? – проскулила я, безотчетно хватаясь ладонью под ребрами.

Да нет там ничего. И никого, талисману привиделось! И тошнота самая обычная – от истерики, телепорта и нервного истощения.

– Вряд ли Эрик… кхм… планировал. Вампиры редко дают потомство, – сосредоточенно выдавила Анна. – Я много общалась с Эвер на эту тему, после того как у них с Фридом получилось. Обычно на это способны только молодые вампиры, до первой сотни лет. Как правило, женщины: им легче выносить необычное дитя. Так предусмотрено природой.

– А оно необычное? – ужаснулась я.

– Шансы половина на половину, Вероника. Пока не видно, есть ли у этой капельки клыки.

Клыки! Пресвятые гоблины, за что мне еще и клыки?

– Эвер до последнего не проверяла, к какому виду принадлежит дитя. Только после случая в банке… Тебе нехорошо?

– Мне невыносимо, – промычала в подушку.

Как может быть хорошо тому, кто узнал, что прошлый месяц провел без воли, без памяти и в плену, исполняя чужие стыдные прихоти? Не чьи-нибудь, а убийцы отца! Кровожадного монстра, не способного насытиться.

Тому, кто ушел из плена не с пустыми руками, а с полным подолом клыков… Маленьких. Молочных!

– Древняя кровь сильна, но и природа предусмотрительна. Она дарует только то, что тело может перенести. Ты крепкая девушка, однако рождение полукровки не всякому по плечу, – туманно прошептала княгиня, поглаживая меня по голове. – Возможно, в тебе сейчас растет новая леди Честер. Маленькая и сероглазая, так похожая на твоих предков.

Только с клыками! И специфическим рационом!

Всякая воспитанница «Эншантели» знает, что после свадьбы ей выпадет честь продолжить род супруга. Она станет сосудом для наследника. Нескольких. Двух или трех. Лучше мальчиков, крепких магов… Она будет надеяться, что в каждом раскроется капля и их имена украсят молодые ветви фамильного древа.

Но это необязательно случится сразу. Если супруг не возражает, первое время девам дозволено пить лунное снадобье. Чтобы пообвыкнуться с ролью хозяйки, освоиться и усладить мужа нетронутым телом. А уж потом…

Мы с Эмилем у матушки появились довольно поздно. Тетя Мэл родила Софи в зрелом возрасте. А Эмилия вовсе не познала радость родительства…

Словом, к клыкам в утробе я совсем не готовилась!

Богиня, что скажет мать, если узнает? Скандал для первой полосы! Дочь графа Ланге носит под сердцем дитя убийцы! Частичку того, кто жестоко обескровил ее отца…

Матушка открестится от родства. Меня с позором вычеркнут из всех родовых книг.

Если раньше не вычеркнули… Ну и пусть. Ну и пусть.

Но что, если… вовсе не Эрик? Я не помнила похищения и не очень-то доверяла свидетельствам. Вдруг меня пленил Расков в отместку за побег? Ему не три сотни лет и его кровь горяча, а в том имении с острым шпилем тоже имелась кровать. И горы.

Горы… Я точно видела горы. Матерь морфова!

– Пожалуйста, поторопитесь, Анна Николаевна. Мне очень нужна моя память, – взмолилась я, морально готовая к любой боли и унижению.

– Вероника, я сейчас соединюсь с тобой ментально, чтобы снять с памяти блоки. Есть некоторая вероятность, что увижу что-то, чем ты делиться бы не хотела.

– Я слышала, как вы обсуждали… с ректором… Смотрите. Мне, видит Судьба, уже все равно, – пробормотала, отчаянно жмурясь. – Сильнее я опозорена уже не буду.

Богиня, как я ошибалась!

Прохладные ладони легли на виски. Я приподнялась, позволяя княгине зарыться в волосы и вмять подушечки пальцев в кожу.

– Если я выну «пробку», поток уже не остановить… Готова? – переспросила она, давая последний шанс на побег. Но я набегалась.

Быстро покивала, пока не передумала. Я должна знать, что случилось за шурховы тридцать дней.

«Не вспоминай, маленькая принцесса…»

Прочь из моей головы!

Он потерял право голоса, когда обезволил меня, точно куклу. Когда накормил «Имморой», щедро сдобренной тоником забвения. Когда, наигравшись, выставил на порог Санкт-Петербургской академии в одной заляпанной рубашке. Когда сбежал, на лету отряхивая лапы от сотворенной грязи!

Перед глазами потемнело. Тонкий звон пронзил сознание… и меня заполнил обжигающе ледяной поток. Картинки-воспоминания рвались вперед, прытко, нахально, наперебой. Наскакивая друг на друга и путая мысли в морские узлы.

Как неловко… Как неловко сгорать от стыда в ментальной связке с княгиней.

Я догадывалась, что мы с Эриком не гадальные пасьянсы раскладывали. И не уборку делали в чужом имении. Но к такому меня даже воображение не готовило!

Сплетение рук и ног. Хрипы и стоны. Изменчивое пламя в камине. Жажда, крутящая жилы… и утоленная прямо на ковре.

Ласкающие струи воздуха. Полет. Без одежды! И снова стол, и кресло, и кровать…

Матерь морфова!

Красивое тело, вздрагивающее от наслаждения. Мое, его… Новый единый организм, сплетенный накрепко в обоюдном голоде.

А поток все хлестал. Все не прекращался. Вдалбливал мне в разум нарезку самых острых эпизодов. Соблазняя купить билет на шоу и посмотреть целиком, в пикантном одиночестве, смакуя детали.

Напряженные мышцы на вампирском плече, потная дорожка между лопаток… Это моя ладонь по ней скользит с наслаждением?!