Невидимая Точка

Вторая – активная цивилизация-наблюдатель из галактики М82, гораздо более молодая, но обладающая экстремально развитой когнитивной архитектурой. Они не контактируют напрямую, а действуют через внедрение смыслов, создающих у человека внутренние конфликты. Их метод – передача ключевых принципов нелокального мышления, где пространство и восприятие неотделимы, через болевые искажения, эмоциональный резонанс и психологическое отторжение. Эти взаимодействия не случайны: цель контакта – создать в человеческой культуре семена нового типа сознания, способного взаимодействовать с нематериальными формами разума.

Почему выбрали Алексея? Возможно, ответ лежал не в нём, а в самом принципе отбора, чуждом логике. Он не был «избранным», но его сочетание высокой нейропластичности, научного скепсиса и ранней травматизации сделало его пригодным посредником – «временной аномалией», через которую можно транслировать опыт. От него не требуется ни соглашения, ни подчинения – он используется как проводник, и чем сильнее его сопротивление, тем яснее картинка для наблюдающих. Земля – не центр эксперимента, но точка высокой нестабильности, где может возникнуть новая форма сознания – именно из-за боли, и именно из-за утраты целостного восприятия мира. Эти знания нельзя было усвоить напрямую – только через ассоциации, эмоциональные искажения и внутренний конфликт. Алексей чувствовал, что его разум стал временным посредником, переходной средой между видами мышления, несовместимыми по логике, но связанными целью – не дать человечеству повторить ошибки исчезнувших.

Его внутренний диалог разгорелся ярче внешнего мира:

– Я боюсь этого.

– Страх – форма сопротивления, – раздалось в «черновом» пространстве.

Он почувствовал, что мир под ним дрожит.

Гуманоиды разошлись, обнажив проход к обелиску. Алексей ощутил, как его сознание тянет туда. Он ступил вперед мысленно – и всё вокруг запело математическими гармониями.

Структура обелиска оказалась живой: тонкие линии энергии ползли по поверхности, как живая текстура. Он понял – это был глаз пустыни, фокусирующий сознания из разных миров.

Внезапно холод лаборатории ударил в его грудь, прервав эхо гармоний. Он открыл глаза. Мониторы вздымались красным, датчики кричали об аномалиях.

– Алексей, как чувствуете себя? – спросил Шемет.

– Я вижу… не глазами.

И снова в ушах звенело: без глаз они смотрели на него.

Когда контакт оборвался, Алексей остался сидеть в кресле, но словно без тела. Возвращение было не резким – скорее, как медленное осознание собственной телесности, которая теперь казалась чужой. Лоб покрывал холодный пот, руки дрожали, как после тяжёлой физической нагрузки, хотя он не сделал ни движения. Он встал, шатаясь, и пошёл в душевую лаборатории – на автомате, как человек, вернувшийся с фронта, где не было врагов, но была утрата.

Вода текла по коже, а он смотрел в белую стену, не мигая. С каждой каплей он всё яснее ощущал: часть его осталась там, у обелиска. Не в образе, не в памяти – а в самом устройстве восприятия. Мир казался плоским. Шум вентиляции, блеск мониторов, голос Шемета по внутренней связи – всё это теперь было как эхо из другого слоя реальности.

Он пытался вернуться к привычному: записывать данные, читать сообщения, проверять показатели. Но текст расплывался, смысл ускользал. Он начинал фразу и не мог её закончить. И главное – он больше не чувствовал времени. Всё слилось в один длинный момент между «до» и «после».