42, или Крестовый поход дураков

Ник Рубик

42, или Крестовый поход дураков

Автор не гарантирует, что прочтение этой книги даст ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого… но 42 медяка за попытку оно точно стоит.

Глава 1. "В кузнице Господа»

(или "Как я научился не верить в чудеса и полюбил молот")

Боден. Дыра над дырами. Если бы Господь задумался о создании идеального места для воспитания идиотов, он бы выковал Боден на своей небесной наковальне и поставил табличку: «Здесь живут дураки. Не кормить».

Я, Карл, сын кузнеца, провёл первые четырнадцать лет своей жизни, вдыхая гарь, слушая звон металла и наблюдая, как наш священник отец Губерт каждое воскресенье изобретает новые способы объяснить, почему число «42» – это «путь к спасению».

– Вчера мне было откровение! – орал он, размахивая бутылью с мутной жидкостью, которую называл «святым елеем». – 42 – это количество дней, которые праведник должен провести в посте!

– А на прошлой неделе ты говорил, что это возраст, когда Дева Мария родила второго Христа, – пробормотал я, чистя наковальню.

– Именно! – не смутившись, воскликнул Губерт. – Вот каково величие Господа! Одно число – и столько смыслов!

Мой отец, кузнец Горд, обычно в таких случаях только хмыкал и бил молотом посильнее. Он вообще мало говорил. Его философию можно было выразить тремя фразами:

1. «Крепче бей»

2. «Не тупи»

3. «Если клиент идиот – бери с него втридорога»

В тот роковой день, когда всё началось, отец работал над странным заказом – дюжиной железных пластин с выгравированным числом «42».

– Кому это? – спросил я.

– Тем, кто платит, – ответил отец.

– А зачем им?

– Потому что идиоты верят, что кусок железа сделает их умнее.

Он не успел закончить работу. Когда я вернулся с реки (где, как обычно, безуспешно пытался поймать хоть какую-нибудь рыбу), отец лежал на полу кузницы, хватая ртом воздух. В руке он сжимал одну из пластин.

– Сорок… два… – прохрипел он и умер.

– Что 42? – спросил я, наклоняясь ближе.

– Страшно! Очень страшно! Мы не знаем, что это такое! Если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое! – вдруг завопил соседский мальчишка, заглянувший в дверь.

Я швырнул в него подкову. Не попал. Она пробила стену – последнее, что скрепляло эту развалину.

Отец слабо ухмыльнулся:

– Сын, ты кузнец от бога. Плохой, но кузнец.

– Отец, а ты оставишь мне что-нибудь после смерти?

– Я не оставлю тебе долгов – это лучший подарок в наше время.

Его рука разжалась. В ладони лежал ржавый гвоздь с выцарапанным числом «42». Последний подарок от человека, который за всю жизнь не сказал мне ни одного доброго слова, но и ни разу не ударил без причины.

На похоронах отец Губерт орал о «божественном знамении», тыча пальцем в этот гвоздь. Народ охал и крестился. Я же думал о том, что теперь делать с кузницей, которая разваливалась на глазах.

На следующий день священник уже объявил на площади:

– Чудо! Святой кузнец перед смертью узрел число спасения!

– Он всю жизнь делал подковы, – пробормотал я. – Каков из него святой?

– Именно поэтому! – обрадовался Губерт. – Простой человек, как все мы!

К вечеру в кузницу начали приходить люди. Одни хотели прикоснуться к «месту кончины святого». Другие – купить «благословенные пластины». Третьи просто тыкали в меня пальцем и шептались.

А наутро явился баронский управляющий:

– Его сиятельство желает узнать тайну числа 42.

– Какая тайна? – искренне удивился я. – Это просто число.

Управляющий посмотрел на меня, как на особенно тупого телёнка:

– Мальчик, в этом мире есть три типа людей: те, кто знает тайну 42; те, кто не знает; и те, кто знает, но притворяется, что не знает. Ты к какому относишься?

Я хотел ответить, что отношусь к четвёртому типу – тем, кому плевать, но вовремя вспомнил, что у барона есть дыба, специально для таких умников.

По дороге домой зашёл к пекарю Томасу.

– Хлеб, как обычно – черствый и невкусный, – бросил я монету на прилавок. – А ты не думал делать его менее мерзким?

Томас усмехнулся:

– Моя задача – грамотно маневрировать между отвратительным качеством и доходами до того момента, как меня не побьют. В конце концов, я монополист (и откуда я знаю это слово). Не нравится – ищи другого пекаря. Сюрприз: его нет на ближайшие сорок километров.

В ту же ночь я собрал вещи, взял отцовский молот (на рукояти которого тоже было выгравировано это чёртово число) и поджёг кузницу. Пусть теперь гадают – то ли это «знамение», то ли просто я был плохим сыном.

На дороге меня догнал только отец Губерт:

– Куда, чадо?

– Искать правду.

– А что такое правда? – ухмыльнулся он.

– Когда-нибудь узнаю.

– Вот и отлично! – обрадовался священник. – Когда найдёшь, вернись и расскажи. А я придумаю, как это продать!

Так началось моё путешествие.

С одной стороны – таинственное число.

С другой – молот, который иногда светился в темноте.

И с третьей – твёрдая уверенность, что где-то за горизонтом должны быть люди, которые не считают цифры священными.

Хотя… если подумать, в это верится с трудом.

Глава 2. "Дорога дураков» (или как я научился воровать хлеб и разочаровался в человечестве)

Дорога из Бодена в Гротту – 25 километров отчаяния. Если бы Господь решил создать аллегорию человеческой жизни, он бы вымостил её битым стеклом, по краям посадил крапиву, а в конце написал: "Простите, но ваш путь был бессмысленным".

Я шёл уже часов пять, когда понял, что забыл самое важное – еду. Отец всегда говорил: "Кузнец должен держать молот в одной руке, а хлеб – в другой". Я же держал в одной руке молот, в другой – молот (ну мало ли), а хлеб вообще забыл.

Первая попытка добыть пропитание провалилась. Я попытался поймать кролика. Кролик поймал меня – точнее, мою руку – и сбежал, прихватив кусок рукава. Вторая попытка была умнее: я нашёл ягоды. Через полчаса я сидел под деревом и думал, может ли человек умереть от поноса в одиночестве. Оказалось, может. Но мне не повезло.

Когда солнце начало клониться к закату, я увидел дымок. "Гротта!" – обрадовался я, а потом вспомнил, что в переводе это значит "Пещера". Отличное название для деревни. Прямо как "Добро пожаловать, здесь живут троглодиты".

Первое, что бросилось в глаза – виселица на въезде. На ней болталось чучело с табличкой: "Так будет с каждым, кто не верит в 42". Я поспешил пересчитать буквы. 41. Чувство облегчения сменилось разочарованием – даже в угрозах они не могли соблюсти собственные догмы.

Таверна "Пьяный крот" встретила меня запахом кислой капусты и ещё чего-то, что я предпочёл не идентифицировать. За стойкой стоял тип, похожий на помесь кабана с пещерным медведем.

– Мальчик, – прохрипел он, – у нас два правила: не спрашивай про 42 и не плюй в эль. Первое – потому что устали. Второе – потому что эль и так на половину состоит из слюны.

Я заказал хлеб и сыр, а когда трактирщик отвернулся, сунул булку за пазуху. В этот момент кто-то схватил меня за шиворот.

– Ах ты мелкий воришка! – заорал медведь-кабан.

Я уже приготовился получить по зубам, когда из-под ближайшего стола раздался голос:

– Оставь пацана, Борис. Он же священное число украл!

Все замерли. Даже я, хотя не понял, о чём речь. Трактирщик выпучил глаза:

– Что?

«– Ну смотри», – сказал голос, и из-под стола вылез человек. Вернее, нечто, напоминающее человека, если бы человека скроили из грязи и плохого настроения. Он выглядел как помесь барсука и старого ковра, с глазами, которые видели слишком много и давно перестали удивляться – Хлеб стоит три медяка. Сыр – два. Вместе – пять. А он взял один хлеб. Пять минус один – четыре. Дважды четыре – восемь. Восемь на пять – сорок. Плюс два – сорок два! Он украл священное число!

В таверне воцарилась тишина. Потом кто-то ахнул. Кто-то перекрестился. Трактирщик выпустил меня, с благоговением прошептав:

– Святой вор…

Так я познакомился с Мармотом. Когда мы вышли на улицу, он расхохотался:

– Видал? Стоит сказать "сорок два" – и все сразу становятся идиотами. Хотя погоди, они и так идиоты.

Мармот оказался дезертиром. Как он объяснил, он не столько дезертировал из армии, сколько "перешёл на вольные хлеба", что, по его словам, "звучит лучше, чем 'сбежал, потому что боялся'".

– А почему ты помог мне? – спросил я.

– Во-первых, я ненавижу Бориса. Во-вторых, ты рыжий. А в-третьих… – он понизил голос, – у тебя в руке молот с числом 42. Я такие видел. Их делали для…

Он не договорил. В этот момент из таверны вывалилась пьяная толпа, начавшая орать: "Он знает тайну числа!". Мы бросились бежать, петляя между домами, пока не оказались на окраине деревни.

– Вот дерьмо, – пробормотал Мармот, оглядываясь. – Эти идиоты готовы растерзать нас за любую чушь. Давай валить в Сегль, пока не начали считать, сколько у нас пальцев на руках.

– А если там тоже самое? – спросил я, переводя дух.

Мармот хитро улыбнулся:

– Там хуже. Но хотя бы вино дешевле.

Мы двинулись в темноту, оставляя за спиной крики фанатиков. Мой молот слабо светился в темноте, будто подмигивая нам: "Вы оба идиоты, но хотя бы весело".

Глава 3. "Лес, кобольды и философия под луной"

(или "Как мы чуть не стали ужином, но зато нашли общий язык")

Дорога из Гротты в Сегль пролегала через Чёрный Лес, который местные жители называли так не из-за цвета деревьев, а потому что каждый, кто в него заходил, чернел от горя.

– Тут водятся кобольды, – предупредил нас старик на краю деревни. – Мелкие, вонючие, но, если их правильно приготовить, вполне съедобные.

– А если они приготовят нас? – спросил я.

Старик задумался.

– Тогда, полагаю, вы будете вполне съедобны для них.

Мармот фыркнул и сунул мне в руки палку.

– Вот, держи. Если что – бей. Если не поможет – отдай им меня первым. Я старый и жёсткий, пока будут жевать, ты убежишь.

Лес встретил нас густым мраком и странными звуками. Ветви скрипели, будто старухи, сплетничающие за спиной. Где-то вдалеке ухал филин – или это был пьяный крестьянин, заблудившийся в чаще.

Первые три часа прошли спокойно, если не считать того, что Мармот дважды споткнулся о собственные ноги, а я наступил на что-то мягкое, что потом долго трясло ботинком.

– Ты знаешь, что самое страшное в кобольдах? – спросил Мармот, разгребая сухие ветки для костра.

– То, что они едят людей?

– Нет. То, что они умнее большинства людей.

Я хотел возразить, но в этот момент из кустов выскочило нечто зелёное, вонючее и с горящими глазами.

«– Человеки! Убивать! Грабить! Потом… эээ… может быть, съесть!» – завопило оно.

За ним появились ещё штук пять таких же. Они прыгали вокруг нас, размахивая заржавленными ножами и вилами.

– План так себе, – заметил Мармот. – Даже у меня в худшие дни фантазия была богаче».

Я поднял свою палку, но тут мой молот вдруг вспыхнул ярким светом. Кобольды зашипели, как коты, которых облили водой.

– Магия! Плохая! Бежать! – завопил один из них, и вся компания моментально исчезла в кустах.

Мармот посмотрел на меня, потом на молот, потом снова на меня.

– Ты… это… специально?

– Нет, – честно признался я.

– Отлично. Значит, теперь у нас есть волшебная палка и куча вопросов.

Мы разожгли костёр. Огонь трещал, будто спорил сам с собой. Мармот достал из рюкзака бутыль с какой-то мутной жидкостью.

– На, выпей. От страха помогает.

– А от чего ещё?

– От сознания.

Я сделал глоток и тут же закашлялся. Это было похоже на то, как если бы кто-то решил перегнать в алкоголь старую кожаную обувь.

– Что это?

– Вино. Ну, или то, во что оно превратилось после того, как его три года прятали в моих штанах.

Мы сидели молча, слушая, как в темноте шуршат кобольды (или может, это были просто очень наглые ежи).

«– Почему ты ищешь это число? – спросил Мармот.

– Потому что все верят в него, но никто не знает – во что. Как в Бога, только проще – хотя бы цифру можно пощупать».

– А если окажется, что это просто чья-то шутка? Ну, типа, первый апостол пошутил, а все поверили?

– Тогда, – я вздохнул, – я найду того, кто начал эту шутку, и ударю его молотом.

Мармот засмеялся.

– Вот это я понимаю – религиозное рвение!

Ночной лес вокруг нас шевелился, полный тайн, кобольдов и, возможно, ещё более странных существ. Где-то далеко завыл волк – или это был просто очень несчастливый кобольд.

– Спи, – сказал Мармот, натягивая на себя рваное одеяло. – Завтра будет ещё интереснее.

– А вдруг кобольды вернутся?

– Не волнуйся. Если что, я расскажу им, что ты святой, а твой молот – это священная реликвия.

– И они поверят?

– Карл, – Мармот зевнул, – они же кобольды. Они поверят во что угодно, если это звучит достаточно страшно.

Я посмотрел на небо, где сквозь ветви проглядывали звёзды. Может быть, одна из них и была той самой «путеводной», о которой говорил отец. А может, это всё была чепуха, и я просто зря сжёг свою кузницу.

Но было уже слишком поздно возвращаться.

(Следующая остановка – Сегль, город, где рожь дороже жизни, а вино дешевле воды. Но это уже другая история.)

Глава 4. "Сегль: город, где закон – это то, что у тебя в кошельке"

(или "Как мы узнали, что рожь действительно дороже нашей жизни")

«Сегль пах жареной рожью, конским навозом и жадностью. Здесь даже нищие торговали "священными камешками" – обычной галькой, но с царапиной, отдалённо напоминающей "42"».

– **"Стой, преступное отродье!"** – рявкнул стражник у ворот, загораживая нам дорогу своим брюхом. – «– Вход – 5 медяков!

– У нас три.

– Тогда двое могут войти за троих.

– Это как?

– Магия чисел, сынок. Или идите лесом».

Сегль. Если бы Боден был дном бочки, то Сегль был бы тем, что скапливается под этой бочкой после дождя. Город состоял из трех главных достопримечательностей:

1) Бесконечные поля ржи (отсюда и название)

2) Кабаки, где эту рожь превращали в что-то отдалённо напоминающее алкоголь

3) Тюрьма, куда сажали тех, кто осмеливался жаловаться на пункт 2

– "Стой, преступное отродье!" – раздался ещё один крик, когда мы попытались стащить пару яблок с рыночного лотка.

– Мы даже ничего ещё не украли! – возмутился я.

– Именно поэтому! – пояснил торговец. – У нас превентивные аресты. Лучше посадить десять невиновных, чем пропустить одного вора.

Мармот вздохнул и достал из кармана пару медяков.

– Ладно, вот тебе за яблоки, которые мы «могли бы» украсть.

– А теперь заплати за кражу, – невозмутимо протянул руку торговец.

Так мы познакомились с местной системой правосудия.

«Работа для идиотов»

Чтобы не умереть с голоду, мы решили найти подработку. Вакансии в Сегле были следующие:

– "Испытатель хлеба" (умер предыдущий – не пережил испытание)

– "Доброволец для проверки прочности виселицы" (оплата посмертно)

– "Ищу дурака, который сходит в Чёрный Лес за грибами" (последние три дурака не вернулись)

– Давайте лучше попробуем "Стой, преступное отродье!" – предложил Мармот.

Оказалось, это местная игра. Правила простые:

1) Кричишь "Стой, преступное отродье!" первому встречному

2) Если у него есть деньги – он платит, чтобы ты отстал

3) Если нет – он бьёт тебя по лицу

Мы выбрали третий вариант.

«Первая стена падает»

Вечером, сидя у костра на окраине города (потому что в самом Сегле за ночлег требовали заплатить "налог на сон"), мы обсуждали планы.

– Может, вступим в гильдию воров? – предложил я.

– В Сегле? – фыркнул Мармот. – Тут даже гильдия нищих требует вступительный взнос.

В этот момент из темноты вышел странный тип в чёрном плаще.

– "Стой, преступные отродья!"

– О, чёрт, – вздохнул Мармот. – Опять?

Но незнакомец вдруг ухмыльнулся и сказал:

– Расслабьтесь, я не из этого квеста.

Мы переглянулись.

– …Что?

– Ничего, – он махнул рукой. – Просто знайте: где-то там есть парень, который будет говорить вам "Я видел, как ты украл тот сладкий рулет". Не верьте ему. Он врёт.