Егоровы клады

Устроились они в самом укромном углу землянки, чтобы никто им не мешал доверяться друг другу:

– Вот ты, Егорка, говоришь, что не по душе тебе подлости, а ведь коль разбойничать тебе придется, значит кого-то обижать?

– Обидеть сына Лукьяновны да Шалина сам Бог велел. А таких полно по землям. Главное их выявлять и учить, чтобы они не думали, что им всё с рук сойдет. Потому-то я к разбойникам и пошел. Один в поле не воин. У Шалина в полиции всё куплено, и начальство всякое с его руки кормится, в обиду его не дадут. А мне теперь никто не указ.

– Вдруг тебя Осип заставит обижать и сирых, и малых. Он ведь не разбирается.

– А кто тебе сказал, что я под твоим Осипом ходить буду. Мне нужно только переждать малость где-то. А тут спокойно. Никто не спрашивает, кто я да что.

Понравилось это Тимохе. Только вот по поводу Осипа он засомневался про себя. Вряд ли тот даст Егорке покой. А вслух ничего не сказал. Зачем раньше времени расстраивать человека? Решил поближе к Егорке держаться, где-то подмогнуть словом или делом. И как чувствовал Тимоха, Осип подсел к Егорке:

– Ну, что ватажник свеженький, коль хочешь быть татем, утрецом пойдешь с нами на дело. Проверим тебя. Не струхнешь?

Егор раздумчиво ответил:

– Да пойти-то можно. Чего ж не пойти! Но мне, малость отсидеться надобно.

– Это как же понять? – насторожился Осип.

– Да так вот и понимать. По мою-то душу нынче по всему уезду рыщут-свищут. Не хотца мне на глаза легавым попадаться. Разорвут меня в клочки да и вам заодно достанется.

– Это когда же мы, робята, легавых-то пужались! – забасил Осип, оглядываясь на товарищей, и хохотнул. – Ить какой, пужать нас! И что же ты эдакое содеял, что вся полиция на уши встала?

– А ты разве дознаватель, что меня пытаешь? – вопросом на вопрос ответил Егор.

– Да мне-то всё одно! – остервенился Осип. – А вот гадаю, не подосланный ли ты к нам?

– Да если бы полиция знала ваше место, вас бы давно, как кур переловили. Зачем кого-то подсылать.

– А знаешь ли ты, постреленок, с кем говоришь? – угрожающе процедил сквозь зубы Осип.

– Эх! – рубанул рукой в воздухе Егор. – Думал я к вольным ватажникам приклеиться, а тут свой царь-государь имеется. И в пояс ему кланяться надобно.

Осип озадачился таким поворотом разговора, но еще кипел гневом:

– А если тебе перышко под ребра сунем, как это пондравится?

– Да, убивай! – воскликнул Егор. – Мне теперчи, что в Сибири издохнуть, что от твоего перышка.

Насупился Осип. Не знал, чем дальше крыть, но просто так отступать от мальчишки казалось западло.

– Что ж, решай! Я тебя пока никуда выпускать не буду. Проверить надобно, что ты за птица такая!

– А я иного и не хочу! – смело, как показалось Тимохе, ответил Егор.

Скрипнул Осип зубами, но отвязался от новичка.

– Он, энтот Осип, грозить любит, – прошептал Егору Тимоха, когда вожак ватажников отошел от них. – Он и меня-то всё пужал.

– Да и пес с ним, – ответил тот. – Волков бояться – в лес не ходить.

– Так-то так! – согласился Тимоха.

Ничего ему больше не сказал Егор. Свернулся калачиком, сонная дремота взяла его в полон. До схватки с Осипом говорил, что по-настоящему не спал четыре дня. То хлопоты по поводу смерти его квартирной хозяйки, а вслед за этим тюрьма. Тимоха же очень долго не мог уснуть. Всё думал, отчего на свете много злых людей? Родились они что ли такими погаными? И что им за радость такая делать пакости? А потом вспомнил, где сам находится. В самом что ни на есть гнезде убивцев и разбойников, и горько усмехнулся. Но не в ответе же он за Осипа и душегубов ватажников? Есть же люди здесь подобные Егору. Только вот зачем он пришел сюда вольным хотением? Поди-ка познай его. Конечно, с одного разговора этого не понять. Вот Тимоха бабу Феню все спрашивал, отчего люди становятся разбойниками, отчего не жалко им кровушки людской?

Та пыталась как-то объяснить ему, а потом в отчаянье махнула рукой:

– Да видно муха такая злодейская летает по свету. Кого куснет, тот разбойником и становится.

А, что, всё может быть, призадумался Тимоха, есть же малярийные комары, болезнь разносят… Старался он представить эту муху да так и забылся.

…Вдруг зажужжало что-то, кидаясь во все стены. Размером с воробья, но страшное с виду, аж кровь стынет. С длинным вострым носом, с зеленым немигающим взглядом. Мохнатое, с лапами, как у паука. Углядело оно, что Тимоха на него смотрит и – на парня. Тот ахнул, отпрыгнул сторону. А оно врезалось в спящего Егора и затихло где-то там у него под мышками или у шеи. Вскоре поднялся Егор, лоб насуплен, в глазах зеленое свечение, как у шмеля этого. Криво усмехается он и говорит хрипло.

– Вот уж позабавлюсь, кровушки попью, переплюну твово Осипа. А чтоб ты не сумлевался, с тебя-то и начну. Ну-ко подь сюда ко мне! – и тянет к Тимохе пальцы с крючковатыми когтями.

Сердце у Тимохи часто-часто забилось и заорал он со всей дури, а голоса не слышит. Хватанул лихорадочно воздух и проснулся.

Сердце прямо из груди выпрыгнуть хочет. Весь в поту и воздуха не хватает. А вокруг всё, как всегда. Кто храпит, а кто-то с кем-то о своем талдычит. Пахнет махрой и дымом печки вперемешку. Пошарил рукой около себя, лежит Егор рядом, как и лежал, посапывая.

Шестая глава

Принесла-таки Алёна Александре книгу про гишпанского рыцаря. Ничего не видя и не слыша вокруг, читала ее девица. Правда, не всё там ей нравилось, больно много непонятных рассуждений было. И этот самый Дон Кишот странноватым казался. Всё ему чудились разбойники и он с ними сражался. Да и особо-то не путешествовал. То там, то сям его избивали до потери сознания. Что это за путешествия такие, какая от них радость, не понимала Александра. Ведь суть-то в том, чтобы увидеть интересные места и узнать, как там люди живут.

Когда Алёна пришла за книгой, то не согласилась с подругой:

– Тут главное другое, любовь Дон-Кишота к Дульсинее Тобосской, а всё остальное так…

– И что ж у тебя Алёнка одна любовь на уме? – возмутилась Александра. – Больше ты и не видишь ничего.

– Дак, ведь для нас, девиц, это самое наиважнейшее! – не согласилась Алёнка.

– Да, полно! – скривилась Александра. – И что в этой любви такого важного-то? По мне вот хоть и не будь ее, не заплачу.

– А вот, как затомит под сердцем-то, сразу поймешь. Чай, читала романы про девичьи грезы?

– Фу, дрянь какая! – плюнула в сердцах Александра. – Да я, коль начинала, так бросала сразу. На десяток страниц охи да вздохи, сопли да вопли!

– Значит и не влюблялась ты, Сашенька, коль такое говоришь! – в Алёнкиных глазах вспыхивало что-то интригующее и они блестели.

– Коль такая любовь, как в этих книгах, так и даром не надо!

– Но я про все-то книги не говорю, только про Дон-Кишота. Вот, коли кто-нибудь прославлял бы меня в подвигах, да за меня бы дрался, уж как бы я была радая, токо приведи Господи!

– Ну а что в этом проку? – непонимающе пожала плечами Александра. – Какой тебе в этом интерес?

– Разве словами объяснишь? Это надо пережить, – обидчиво поджала губки Алёна.

– Ну это всё твои мечтания да книжные любезности! – Александра презрительно фыркнула. – Унижаться перед мужчиной, показывать, что ты слабее.

– Так Богом заведено, не нами.

– А я вот люблю из ружья в ворон да грачей палить, это как, по-девичьи? – с запалом воскликнула Александра.

– Ты шутишь? – пролепетала, побледнев, Алёна.

– Ни в коем разе! Хочешь, покажу? – она выбежала из комнаты и вскоре вернулась с настоящим ружьем, потянула Алёну за рукав. – Пойдем в сад!

Та, с опаской глядя на ружье в Сашиных руках, плелась за ней, как заколдованная. В саду на огромной березе, облепив ее ветки, будто опустилось черное облако. Птицы горланили, перекликаясь между собой. Александра вскинула ружье и выстрелила в самый центр этого черного облака. Алёна вскрикнула, но ее голос потерялся в тревожном стоголосом выкрике птиц. Они метались и кричали некоторое время по отдельности. Мощная сила самосохранения вдруг подняла это огромное живое облако и взметнула вверх в небо.

– Ты с ума сошла? – отпрянула Алёна от подруги.

– Не трусь… – засмеялась Александра. – Эти грачи надоели. В саду клюют, что ни попадя. От их криков голова болит.

– Не девичье же дело ружьем пужать.

– Что ты привязалась, что девичье, что не девичье! Ты, как моя маменька, такая же занудная.

И тут, как будто позвали ее, в сад выскочила Клавдия Арефьевна, полноватая женщина. Волосы ей были встрепаны, она часто дышала:

– Да, что ты будешь делать. Опять она ружьем балуется! Да, где это видано, чтоб девица по воронам палила!

– Вот видишь, – хохотнула Александра, обращаясь к Алёне. – Ты вся в мою маменьку.

– Да, батюшки мои! – всплеснула руками Клавдия Арефьевна. – Она еще и скалится!

Выхватив из рук Александры ружье, прикладом ткнула дочери в зад. Александра, притворно испугавшись, вскрикнула:

– Маменька, оно же сейчас стрельнет!

– Ах ты, батюшки! – заголосила та и выронила ружье на землю.

– Шуткую я, маменька! – захохотала Александра.

– Ах ты анчутка этакая, загубить ты меня хочешь, инда сердечушко упало.

Алёна еле сдержала себя, чтобы не прыснуть от смеха.

– Буду отцу жалиться! Да куда это годится. Ты же в доме всех перестреляешь.

Александра подбежала к матери, прижалась к ее руке:

– Маменька, да не серчайте на меня. Чай, знаю я, как с ружьем-то обращаться. Люблю я вас, миленькая вы моя!

– Ах, лиса ты, лиса! – с уже напускной сердитостью ворчала Клавдия Арефьевна. – Разве девичье дело ружье в руки брать? Скажи ей, Алёнка!

– Да я до сих пор дрожмя дрожу, – отозвалась Шалина.

– Вот видишь, что тебе подруга говорит?

– Ну и родила бы меня парнишкой, – лукаво блеснула глазами Александра. – Имя-то у меня почти мужское.

– Господь это решает, а не мы.

Седьмая глава

Осип не трогал Тимофея и Егора долгое время. Однажды пришел озабоченный, но навеселе:

– Ну, робята, хватит зря хлеб наш есть! Пора и себя показать. Нынче надо бы поболее народа для шуму. Дело знатнейшее и сулит хороший навар…

Волосы его были всклокочены, глаза горели охотничьим азартом. Он присел в шобонье на полу около бабы Фени и возбужденно заговорил:

– Шанец уж больно важнецкий. Давно я присматривался к дому купца Кушелева. Живет почти у леса, на краю города. Так-то у него народу тьма. Ныне же мужики уехали куда-то за товаром. В доме одне бабы да старики. Пойдем гамузом, попугаем, прошерстим домик, авось чего и надыбаем!

– Да уж! – цокнула радостно языком баба Феня.

А Егор насупился, услышав эти слова. И у Егора зыныло под ложечкой. Идти грабить беззащитных женщин – радость невеликая.

– Чего, робята, не ндравится? – шумно вскрикнул Осип и хлопнул их по спинам. – А вы думали вас тут за красивые глазки держать будут. Пора, пора, за дело приниматься!

Трудно было, конечно, что-то возразить. Ведь когда-то все равно Осип заставит их впрячься в свое поганое дело.

– Так, шта, готовьтесь к ночи! – в голосе Осипа сквозила угроза. – Али пойдете вместе с ватагой, али здеся останетесь с перышками в боках. После дела мы всё одно в энту землянку не воротимся.

Баба Феня, как только Осип отошел, придвинулась к ребятам с озабоченным лицом:

– Осип нонче в большом раже. Уж не спорьте супротив его. Уж, как там будет, так будет. А злить его таперче оченно опасно.

Егор фыркнул в ответ, но ничего не ответил. Тимоха присуседился прямо к его уху:

– Ну чего делать-то будем?

– Ты слышал, али пан, али пропал!

Заныло сердце у Тимохи. А вдруг полиция схватит, повяжет да разбойничьи клейма поставят. Ни в жизнь потом не оправдаешься. Да погонят с кандалами на ногах в Сибирь. Много раз он видел, как гнали через Вязники кандальников. Оборванные, босые, запыленные, изможденные. Идут окруженные солдатами. На них кричат, бьют их, чуть что. А они бредут и только кандалы позвякивают в такт шагов. А коли не пойдешь по приказу Осипа… Об этом Тимохе даже думать не хотелось. Видел он, как у Осипа загорелись глаза зверским огнем. Он шутить не будет.

Посмотрел Тимоха на Егора и удивился, у того лицо спокойно и в глазах не чувствуется смятения.

– Слушай-ка, – тронул он Егора за локоть, – неужто тебе ни капельки не страшно?

Тот неопределенно пожал плечами:

– Чему быть, того не миновать.

Видя, что приятель трясется от страха, хлопнул его ободряюще по спине:

– Да не бойся ты, ничего с нами не будет.

Странный этот Егор какой-то, подумал Тимоха, почему он так уверен:

– Ты, видать, заговоренный!

Тот хохотнул в ответ:

– А чо, всё може быть.

– Так, неуж нам с ватагой к этому дому идти?

Егор посерьезнел:

– Видать, придется.

– А чо, може сбежать, оторваться по пути от ватажников да в другую сторону чесануть! – горячо зашептал Тимоха в ухо Егору.

– Никак нельзя. Ты слышал, что Осип сказал: грабить они будут женщин да убивать, наверно.

Полыхнуло в голове Тимохиной, ничего себе, тут дай Бог самим спастись, а он еще о ком-то думает, да так спокойно.

– Надо предупредить бы тех, в доме, чтоб как-то готовились… – шепнул, оглянувшись вокруг, Егор.

Округлились у Тимохи глаза:

– А рази это можно?

– Вот я и обкумекиваю.

В разговорах потайных так время и шло до вечера. Решили, что, когда выйдут из свистихинского леса, Егор поможет Тимохе оторваться от ватаги, прикроет его. Иначе нельзя. Осип на Егора зол, будет держать его на глазу. А Тимоха ближней дорогой должен будет добраться до кушелевского дома и кликнуть о беде. Бывал Тимоха там раньше, проходил мимо. На бугорке дом, над рекой, куда купаться бегала вязниковская ребятня и частенько видел он, как прогуливался кто-то в саду у Кушелева. Сад большой с дорожками со скамьями и тоже уходит к реке. Из сада всегда навевало ароматом цветов.

Надо как-то отвести глаза бабе Фене от их с Егором замысла. А она внимательно следила за их горячим разговором, хотя, конечно, особо ничего не слышала. Но вдруг скажет что-нибудь об этом Осипу, тот уж церемониться с ними не будет. Подобрался Тимоха к старухе:

– Баб, Фень, а чего мы в энтом доме делать будем?

– А чегось разбойники-то делут, не ведашь что ли? Нам ведь на ватагу много надо всего.

– А коли отдавать не будут?

– Да полно, отдадут! – уклончиво ответила старуха. – Бабенки там одне. Испужаются, чай, да попрячутся.

– Ну, а все-то мы для чего же идем? – продолжал разыгрывать из себя глупого дитятю Тимоха.

– Ну дак, как для чего? Для шума. Улюлюкать да стучать будем, страх наводить.

– А зачем отсюда насовсем уходим?

– Ну, это временно. Вдруг кого-то схватят да выпытают в полиции про наше логово. Придут, ан тут никого и нет. Посидят, посидят, а что толку-то.

– А куда же мы по-настоящему-то пойдем?

– Охтиньки, леса большие! Сейчас не зима. Переждем где-нибудь до белых мух…

Баба Феня говорила, а сама уж то и дело задремывала. Кругом-то все давно храпели. Высыпались. Знали, может быть, в ближайшее время и поспать-то, как следует не придется. Егорка тоже спал. А Тимохе ну никак не хотелось. Любая неизвестность тревожила его всегда. И, когда его маменька умерла, он не знал, как же он будет жить один? Да потом попривык. Очутившись в этой землянке, он тоже думал поначалу, что жизнь кончена. Это ж надо, попасть в разбойничий лес! Но потом пообвыкся. Но коли раньше кто-нибудь ему сказал, что он будет жить с разбойниками, он бы от страху помер. Но вот теперешний переворот в жизни, что грядет, кажется ему еще ужаснее. Неизвестность.

Тимохе казалось, что он не спит, но, видимо, забылся, потому что зычный голос Осипа пробился откуда-то из забытья и прошелся по всему телу волной страха и смятения.

Все поднимались. Егор подобрался к Тимофею и почти беззвучно шепнул:

– Всё уяснил?

Тот взял его за руку и сжал, мол, все ясно.

Давно уже Тимоха не был на воле. Ночь была по-августовски темная и свежая. Сразу все тело охватило ознобом, и зуб на зуб не попадал. От холода, а может быть, и от страха, не разобрать. Когда завиднелся рассвет среди деревьев, Тимоха сказался бабе Фене, которая шла рядом, что ему нужно до ветру. Приотстав малость, а потом потихоньку от дерева к дереву, взял вбок от идущих. Через некоторое время показались городские окраины, и он поспешил к дому Кушелева. А там уже было недалеко. Главное, не опоздать, но и никак не быть замеченным. Стучать в ворота или в парадную дверь было опасно. Вдруг впотайки сидят люди Осипа, они ему не дадут поднять тревогу. Тимоха пробрался в сад, пронырнул под окнами и в одном окне увидел свет. Решительно постучал в стекло. Створки раскрылись и выглянула девушка. Она встряхнула длинными волосами:

– Кто там?

Тимоха не знал, как внятно объяснить всё:

– Быстрей! Там разбойники! Осип сейчас будет!

– Какой Осип? Какие разбойники? – девушка была испуганной и непонимающей ничего. А когда разглядела паренька, велела ему лезть в окно. Тимоха влез в комнату, где от горящей керосиновой лампы было тепло. На столе около лампы лежала раскрытая книга. Всё это тепло и уют не ладилось с той тревогой, которую принес Тимофей.

– Поднимай всех! Вас грабить сейчас будут!

У девушки округлились глаза. Она поняла, что это не шутка, и с воплем выскочила из комнаты. В одно мгновение дом ожил заполошными криками баб и детским ревом. Окна везде осветились.

Тимоха выполнил свою роль и теперь не знал, что ему делать. Он запер окна на задвижки окно и плотно занавесил. После этого выскочил в коридор. По дому бегали бестолково какие-то бабы и истошно вопили. Девушка, которую он предупредил об опасности, кричала всем, чтоб закрывали ставни. А в руках ее, что удивило Тимоху, было ружье. Рядом у стены стояло еще два ружья. Девушка держала ружье умеючи. А в двери уже тарабанили уже изо всей силы. И с улицы слышались обещанные бабой Феней улюлюканье и стукотня. Дверь уже ходила ходуном. Девушка прицелилась и, как только в проеме показалась чья-то голова, выстрелила. Все сразу замолкло и здесь в доме, и там, среди нападавших. Было слышно, как там за полувыбитой дверью кто-то охнул и повалился. А девушка бросила ружье, схватила другое и опять прицелилась.

Там за дверью кто-то закричал:

– Осипа убили!

Опять кто-то саданул по двери, и девушка снова выстрелила. Кто-то из ватажников отчаянно выкрикнул:

– Засада!

Послышалось топанье убегающих ног. Тимоха восхищенно смотрел на девушку. А той будто мало было этой победы. Она нырнула в проем и опорожнила третье ружье, вслед убегающих, и кто-то там еще взвыл.

Дверь была вырвана, все крыльцо облито кровью, но тела Осипа не было, значит убегающие утащили его. Девушка обессиленно села у двери, ее бил озноб или запоздалый страх. Все домочадцы уже плакали от радости. А Тимоха с восхищением смотрел на девушку:

– Ну, ты молодец! Не ожидали этого разбойники!

– Это ты молодец, предупредил… – дрожащим голосом пролепетала девушка.

И тут Тимоха в проеме двери заметил, что неподалеку у поваленного разбойниками забора, притулился Егор. Он сидел на корточках и смотрел на дом.

– Вон он твой главный спаситель! – радостно указал Тимоха рукой на друга. А тот, видя, что его заметили, нерешительно подошел к ним.

– Ну ты здоров Тимоха придумать. Не ожидал я от тебя такой прыти! Как целый отряд стражников пальбу устроил.

– Кабы я? – все еще горели восхищенно Тимохины глаза. – Это вот она всё!

Егор озадаченно посмотрел на девушку. А она все еще стояла у стены с ружьем в руке.

– Неуж ты стреляла? – у Егора глаза округлились при виде этой тоненькой девушки.

– А кто же?! – произнесла она ослабевшим голосом. – Да видно человека убила.

– Какой же он человек! – вспыхнул Егор. – К тебе ломился грабить да, поди, и в живых-то никого бы из вас не оставил бы. Ему свидетели не нужны.

Услыша это, столпившиеся в коридоре бабенки да детишки завыли на разные голоса. Через эту плачущую массу пробилась пожилая с хрипом дышащая женщина и припала к девушке на грудь:

– Ой, Сашенька, прости меня, дуру старую! Ведь бранила тебя за ружжо-то, как ты в саду стреляла. А вон ведь, как вышло-то…

– Полноте, маменька, кто знал, что выйдет-то так.

– Ой, батюшки! – навзрыд вскрикнула женщина. – Господь не попустил злодейства.

Саша обняла свою мать, судорожно вздохнула:

– Да, выходит так, – коли бы не ребята эти, то ничего бы мы не успели, нас сонными и застали бы!

Женщина кинулась обнимать и целовать Тимоху и Егора:

– Уж я вас, соколики мои, награжу щедро. Будете у меня, как сыры в масле кататься. Я умею быть благодарной! Не в обиде останетесь!

– Да разве мы поэтому? – вывернулся Егор из объятий женщины. – Мы никак не думали, что всё так получится славно да ладно!

Сашина мать поправила растрепанные волосы, и вдруг спохватилась:

– Надо ж послать нарочного в полицию да сообщить мужу. Пущай вертается с дороги. Не дай Бог анчутки опять возвернутся. Ой страсть-то какая!