Покорный сыщик и призрак гардероба.

Михаил Гинзбург

Покорный сыщик и призрак гардероба.

Глава 1. Пропавшие Панталоны Миссис Хабл

Октябрь в Оукхейвене всегда напоминал Артуру Финчу старую, немного потрепанную, но любимую книгу. Воздух, прохладный и чистый, как вода из лесного ручья, был пронизан терпким ароматом прелых листьев – желтых, багряных, цвета ржавчины – которые шуршали под ногами с тихим шепотом, словно делясь последними летними секретами. Дни укорачивались с упрямством старого скряги, не желающего расставаться со своим золотом, а утренний туман, густой, как овсянка на воде, неохотно отступал от берегов сонной речки Уик, обнажая серую гладь воды и почерневшие от сырости ивы.

Библиотека Оукхейвенского университета, где Артур служил старшим библиотекарем, казалось, впитывала эту осеннюю меланхолию каждой своей замшелой каменной плитой. Сегодня, во вторник, морось даже не пыталась притвориться дождем – она просто висела в воздухе, оседая на стеклах очков Артура едва заметной влажной пылью, когда он пересекал университетский двор, спеша укрыться в тишине и запахе старых книг. Он любил этот запах – смесь сухой бумаги, выцветших чернил и едва уловимой нотки лимонной полироли, которой раз в неделю натирали дубовые столы в читальном зале. Это был запах порядка, предсказуемости. Того, чего ему иногда отчаянно не хватало в собственных мыслях.

«Так-с, мистер Финч, – пробормотал он себе под нос, стряхивая капли с плаща в прихожей библиотеки, – очередной день в цитадели знаний. Надеюсь, сегодня без очередных дебатов о правильной расстановке биографий современных поэтов. Некоторые студенты считают, что алфавитный порядок – это форма творческого угнетения. Иногда мне кажется, что я не библиотекарь, а миротворец на полставки в зоне боевых действий с картонными каталожными карточками».

Привычно кивнув миссис Олбрайт, своей вечно невозмутимой помощнице, погруженной в сражение с непокорным принтером, Артур прошел к своему столу. Утро началось как обычно: разбор вчерашней почты, несколько запросов на редкие издания и тихий гул студентов, уже занявших свои места в читальном зале. Но что-то было не так. Неявное, почти неощутимое, как сквозняк из плохо закрытого окна в дальней комнате. Артур потер виски. Это было знакомое ощущение – легкая рябь на поверхности его внутреннего озера, предвестник чужих сильных эмоций, просочившихся в его мир. Обычно это случалось перед экзаменами, когда воздух в библиотеке буквально трещал от студенческой паники, или когда кто-то переживал тихую драму над страницами романа. Но сейчас было слишком спокойно.

И тут он вспомнил. Обрывок утреннего разговора, подслушанного у булочной, куда он заходил за своим неизменным ржаным хлебом. Что-то о миссис Хабл с Церковной улицы и ее… бельевой веревке.

«Какая жалость, – подумал Артур, раскладывая книги по возвратному лотку. – Миссис Хабл такая милая старушка. Вечно приносит нам свои сливовые кексы. Надеюсь, это были не ее лучшие воскресные панталоны. Потерять любимые панталоны – это почти как потерять часть души. Особенно если они с начесом. Хотя, откуда мне знать про начес…»

День тянулся своей размеренной чередой. Шуршание страниц, тихое покашливание, скрип перьев (да, некоторые профессора старой закалки все еще предпочитали их шариковым ручкам, словно каждый росчерк был произведением искусства). Артур почти забыл о своем утреннем беспокойстве, погрузившись в каталогизацию новой партии книг по средневековой истории – занятие, которое он находил почти медитативным.

Но ближе к обеду дверь библиотеки распахнулась с таким энтузиазмом, что несколько студентов подпрыгнули на своих стульях, а сонный кот Профессор, обычно дремавший на подоконнике, недовольно мяукнул и скрылся под столом Артура. На пороге стояла Пенелопа «Пип» Мерриуэзер, владелица чайной «Золотой Чайник», местного информационного агентства, замаскированного под уютное заведение с лучшими в Оукхейвене булочками с корицей.

Пип была женщиной-фейерверком: маленькая, круглолицая, с копной рыжих волос, сегодня украшенных чем-то вроде птичьего гнезда с искусственными ягодами рябины. Ее щеки горели от быстрой ходьбы и возбуждения.

– Артур, дорогой! – проворковала она, подлетая к его столу и понижая голос до громкого шепота, который был слышен, вероятно, и на кафедре астрономии. – Ты уже слышал? Про миссис Хабл? Это же просто… просто уму непостижимо!

Артур вздохнул. Его внутреннее озеро снова пошло рябью, на этот раз более отчетливой. Эмоциональный фон Пип всегда был… насыщенным. – Добрый день, Пип, – сказал он, поправляя очки. – Если вы о ее знаменитом яблочном пироге, то да, я всегда готов его обсудить. Он действительно уму непостижимо хорош.

– Пирог? Какой пирог, Артур? – Пип нетерпеливо отмахнулась, едва не смахнув с его стола стопку формуляров. – У нее же белье пропало! Прямо с веревки! Средь бела дня! Или, может, ночью? Миссис Хабл сама точно не помнит, она говорит, голова в последнее время как решето после вчерашнего дождя. Но факт остается фактом – кто-то стащил ее… ну, ты понимаешь… предметы туалета!

Она сделала большие глаза, ожидая реакции. Артур сохранял нейтральное выражение лица, хотя внутри уже разворачивалась небольшая комедия. «Предметы туалета, – подумал он. – Какое изящное определение для того, что в народе зовется просто и незатейливо. Интересно, это были те самые, с начесом, или что-то более легкомысленное, для особых случаев? И кто, позвольте спросить, в здравом уме станет красть панталоны миссис Хабл? Разве что для коллекции… очень специфической коллекции».

– Это действительно… прискорбно, Пип, – произнес он вслух. – Миссис Хабл, должно быть, очень расстроена.

– Расстроена? Артур, она в ужасе! – Голос Пип снова взлетел на несколько децибел. – Говорит, это предзнаменование! Зловещий знак! Что кто-то наблюдает за ней! Она даже подумывает о том, чтобы освятить дом! Представляешь? Отца Майкла уже предупредили. А еще, – Пип наклонилась еще ниже, ее глаза блестели, как два свежих каштана, – говорят, это не просто кража. Говорят, вор оставил… странный запах. Такой, знаешь… затхлый. Как будто из старого сундука, где сто лет никто не убирался!

Затхлый запах. Артур почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с осенней прохладой. Рябь на его внутреннем озере превратилась в отчетливую волну беспокойства. Это уже не было смешно. Это было… странно. И немного тревожно.

– Что ж, – медленно проговорил он, снимая очки и тщательно протирая их носовым платком. – Будем надеяться, что это просто чья-то глупая шутка. Или очень отчаявшийся енот. Они иногда таскают всякое.

Пип фыркнула. – Енот, Артур? Который избирательно ворует только панталоны и оставляет после себя призрачные ароматы? Ты иногда такой… такой библиотекарь, дорогой мой! Ладно, я побежала, мне еще нужно занести булочки профессору Фезерстоуну. Он обещал рассказать мне все о последних раскопках в Египте в обмен на двойную порцию с изюмом. Но ты подумай об этом, Артур! Подумай! В нашем тихом Оукхейвене творятся странные дела!

И с этими словами она умчалась, оставив за собой легкий шлейф корицы, ванили и неуловимого аромата грядущих сенсаций.

Артур еще долго сидел неподвижно, глядя на дверь, за которой скрылась Пип. «Странные дела», – повторил он про себя. За окном серая морось все так же упрямо висела в воздухе, и мир казался приглушенным и немного нереальным. Пропавшие панталоны миссис Хабл. Затхлый запах. Что-то в этой истории действительно выходило за рамки обычной проделки енота. Что-то неуловимо тревожное начинало шевелиться в тихом омуте Оукхейвена.

И Артур Финч, любитель порядка и предсказуемости, вдруг почувствовал, как его собственное, тщательно оберегаемое внутреннее равновесие дает едва заметную трещину.

Глава 3. Стеллажи и Спектр

Остаток дня после визита на Вересковую пустошь Артур Финч провел в состоянии, которое он сам для себя определил как «повышенная каталожная готовность». Это означало, что он с удвоенной яростью расставлял книги, сверял карточки и отчитывал студентов за пятна от кофе на страницах фолиантов, словно пытаясь восстановить вселенский порядок, пошатнувшийся от пропавших панталон и затхлых запахов. Головная боль тупо пульсировала за правым глазом, а потребность в «прояснении» становилась почти невыносимой. Он знал, что этим вечером ему предстоит нелегкий разговор с самим собой и своим… методом снятия умственного напряжения.

«Если так пойдет и дальше, – думал он, аккуратно подклеивая оторванный уголок карты звездного неба в старинном атласе, – мне понадобится личный поставщик березовых веников. Или, может, перейти на что-то более современное? Карбоновые розги? Звучит как название для рок-группы. «Карбоновые Розги и Потерянные Панталоны». Аншлаг обеспечен».

На следующее утро, после беспокойной ночи, наполненной смутными образами развевающегося на ветру белья и неодобрительным ворчанием шефа Коула, Артур решил действовать. Если полиция собиралась гоняться за гипотетическими енотами-фетишистами, то ему, Артуру Финчу, хранителю знаний и по совместительству обладателю крайне чувствительного «внутреннего озера», предстояло копнуть глубже. В прямом и переносном смысле.

Его путь лежал в секцию местного фольклора и краеведения – пыльный, редко посещаемый уголок библиотеки на третьем этаже, где книги стояли так плотно, что, казалось, вот-вот выдавят тонкие перегородки между стеллажами. Воздух здесь был особенный, спертый, пахнущий вековой пылью и мышами, которые, по мнению Артура, давно защитили докторскую диссертацию по истории Оукхейвена и теперь мирно почивали на лаврах где-нибудь за плинтусом.

Он искал что-то… что-то о духах-хранителях домашнего очага, о мелких божествах, ответственных за порядок и пропажу вещей, о сущностях, привязанных к предметам или эмоциям. Часы шли, а Артур перебирал ветхие тома с выцветшими тиснеными названиями: «Легенды и предания долины Уик», «Былички и небылички Оукхейвенского края», «Тайные тропы и призрачные обитатели». Информация была скудной, разрозненной, больше похожей на бабушкины сказки, чем на серьезное исследование.

«Нужен эксперт, – понял он, откладывая очередной том, повествующий о говорящем барсуке (Артур невольно хмыкнул, вспомнив гипотетические увлечения шефа Коула). – Кто-то, кто видит за этими сказками нечто большее».

И такой эксперт в Оукхейвенском университете был. Профессор Элара Рид. Специалист по сравнительной мифологии и фольклору, женщина с репутацией блестящего ума и несколько… колючего характера. Артур не раз видел ее в библиотеке – высокая, всегда безупречно одетая, с копной темных волос, стянутых в тугой узел, и пронзительными серыми глазами, которые, казалось, видели тебя насквозь, включая все твои просроченные библиотечные книги.

Ее кабинет находился в крыле гуманитарных наук, и Артур направился туда с тяжелым сердцем. Объяснять профессору Рид свои теории о похищающем белье призраке с обостренным обонянием – задача не для слабонервных. Это было почти так же страшно, как признаться в утере первого издания Чосера.

Кабинет профессора Рид был полной противоположностью ее строгому облику. Книги были повсюду – на полках до потолка, стопками на полу, на широком подоконнике, где среди них примостилась коллекция странных африканских масок. На столе царил творческий беспорядок из рукописей, раскрытых фолиантов и кофейных чашек. Пахло крепким кофе и старой бумагой, но здесь этот запах был более живым, более энергичным, чем в его библиотечном закутке.

Профессор Рид подняла на него глаза от толстенного манускрипта, который она изучала с помощью лупы. В ее взгляде не было удивления, только спокойное ожидание.

– Мистер Финч, – произнесла она ровным, чуть низковатым голосом. – Чем обязана? Надеюсь, вы не пришли сообщить мне, что я снова превысила лимит на количество взятых книг. Ваша система иногда бывает безжалостна.

– Нет, профессор, вовсе нет, – Артур почувствовал, как у него предательски вспотели ладони. – Дело… несколько иного характера. Я хотел бы проконсультироваться с вами. По поводу… местного фольклора.

– Фольклора? – В ее серых глазах мелькнул интерес. – Весьма широко. Что именно вас интересует, мистер Финч? Обряды плодородия древних кельтов? Или, может быть, легенды о водяных духах речки Уик, которые, если верить некоторым источникам, особенно неравнодушны к блестящим пуговицам?

Артур сглотнул. «Сейчас или никогда», – подумал он.

– Меня интересуют… сущности или духи, – начал он, тщательно подбирая слова, – которые могут быть связаны с кражей личных вещей. Очень личных. И которые… могут оставлять после себя сильный эмоциональный след. Или специфический запах.

Профессор Рид отложила лупу и сложила руки на столе. Она смотрела на Артура долго, изучающе, и ему показалось, что она сейчас рассмеется или вызовет санитаров.

– Кража личных вещей? Специфический запах? Мистер Финч, вы случайно не перечитали готических романов? Или, может, это как-то связано с недавними… э-э… инцидентами в городе? Я слышала краем уха в учительской про какие-то странные кражи… кажется, белья? Пип Мерриуэзер из «Золотого Чайника» уже успела создать вокруг этого целую сагу.

«Ну вот, – с тоской подумал Артур. – Теперь я в ее глазах городской сумасшедший, наслушавшийся сплетен от Пип».

– Да, профессор, отчасти это связано, – признался он. – Я… я ощутил нечто странное на местах этих происшествий. И мне показалось, что это может иметь какое-то объяснение в старых поверьях.

Профессор Рид побарабанила пальцами по столу.

– «Ощутили», мистер Финч? Это весьма… ненаучный термин. Однако, – она чуть наклонила голову, – тема сама по себе любопытна. Духи-воры, духи-проказники, полтергейсты, привязанные к предметам или местам… В фольклоре многих культур есть подобные мотивы. Обычно они связаны с неупокоенными душами, неудовлетворенными желаниями или нарушенным порядком вещей. А специфические запахи… да, это тоже встречается. Часто описывают запахи серы, тлена, или наоборот, неестественно сладкие ароматы. Затхлый запах, говорите? Хм.

Она поднялась и подошла к одному из стеллажей, пробежалась пальцами по корешкам книг. Артур заметил, что одна из книг, которую она отодвинула, была не по фольклору, а скорее по психологии… очень специфической психологии, судя по фривольной обложке, которую он успел мельком увидеть. Он кашлянул, стараясь не выдать своего удивления.

Профессор Рид вернулась с тонкой, потрепанной книжицей в кожаном переплете.

– Вот, «Забытые культы и домашние духи Оукхейвеншира», – сказала она, кладя книгу перед Артуром. – Редкое издание, почти кустарное. Здесь есть несколько интересных глав о так называемых «собирателях» или «хранителях тряпья» – мелких духах, которые, по поверьям, были одержимы накоплением определенных предметов, часто одежды или тканей, принадлежавших живым. Считалось, что они питаются остаточными эмоциями, впитанными в эти вещи.

Артур взял книгу. Страницы были тонкими и пахли так же, как и весь этот уголок библиотеки. Он раскрыл ее наугад и увидел строки, подчеркнутые тонким красным карандашом. Рядом на полях, почти неразборчивым, но явно взволнованным почерком было приписано: «Неужели они чувствуют это? Какая интенсивность! Почти… осязаемо!» Приписка была сделана явно не рукой ученого, а кем-то, кто переживал написанное очень лично.

Артур быстро поднял глаза. Профессор Рид смотрела в окно, на серый осенний пейзаж, и на ее губах играла едва заметная, странная улыбка.

– Посмотрите, мистер Финч, – сказала она, не поворачиваясь. – Возможно, найдете что-то, что удовлетворит ваше… любопытство. Только не ожидайте от меня веры в призраков, ворующих нижнее белье. Я ученый. Но я также признаю, что человеческое воображение и коллективное бессознательное – это весьма могущественные силы. Иногда они создают очень… убедительные истории.

Артур кивнул, чувствуя себя немного ошеломленным. Он не получил прямого подтверждения своим теориям, но и не был высмеян. И эта книга… эта странная приписка на полях…

– Спасибо, профессор, – сказал он. – Большое спасибо. Я… я верну ее как можно скорее.

– Не торопитесь, – профессор Рид наконец обернулась, и ее улыбка исчезла, сменившись привычной деловой любезностью. – Просто постарайтесь не испачкать ее кофе. И если ваши… «ощущения» приведут вас к каким-либо интересным выводам, не связанным с енотами, мне было бы любопытно о них услышать. В чисто теоретическом, разумеется, ключе.

«В чисто теоретическом ключе», – повторил про себя Артур, выходя из кабинета с драгоценной книгой под мышкой. Головная боль все еще была с ним, но к ней примешивалось новое чувство – слабая, почти неправдоподобная надежда. Возможно, он был не так уж и одинок в своем странном расследовании. И возможно, профессор Элара Рид была не просто строгим ученым, а кем-то… гораздо более сложным. И интересным.

Глава 4. Холодное Утешение

Вечер пятницы окутал Оукхейвен плотным, сырым покрывалом. Фонари на улицах светили тускло, их свет расплывался в мокром воздухе, создавая вокруг себя дрожащие ореолы. Артур Финч запер дверь библиотеки последним, ощущая привычную усталость в спине и ногах, но сегодня к ней примешивалось иное, более глубокое изнеможение – ментальное. Разговоры с Пип, шефом Коулом, профессором Рид, а главное – леденящие душу отголоски страха с Вересковой пустоши, – все это тяжелым грузом давило на его сознание. Книга, данная профессором Рид, лежала в его портфеле, но он знал, что простого чтения сегодня будет недостаточно. Головная боль за правым глазом превратилась в настойчивый, монотонный стук, требовавший немедленного вмешательства.

Его маленькая квартира над книжной лавкой встретила его тишиной и запахом пыли – его собственной, родной пыли, не библиотечной. Здесь он был просто Артуром, человеком со своими странностями, а не мистером Финчем, хранителем порядка. Он не стал зажигать верхний свет, прошел в спальню, где единственным источником освещения служил уличный фонарь, чей неверный свет пробивался сквозь щель в шторах.

«Пора», – подумал он, и в этой мысли не было ни предвкушения, ни отвращения, только смиренная констатация факта. Это был его способ на время отключить мир, смыть с себя чужие эмоции, которые липли к нему, как репейник. Его метод обретения той самой пронзительной ясности, когда шелуха повседневности слетала, обнажая суть вещей.

Он не будет подробно описывать этот ритуал даже в самых откровенных мыслях. Это было слишком личное, почти священнодействие. Скажем так, это включало в себя старый кожаный ремень, уединение и ту степень физического воздействия, которая переводила ментальный хаос в одну-единственную, острую, всепоглощающую точку ощущения. Боль, как ни странно, обладала для него очищающим свойством. Не тупая, ноющая боль болезни, а короткая, яростная вспышка, которая выжигала все лишнее, оставляя после себя пустоту и удивительную, звенящую тишину в голове. Холодное утешение дисциплины.

Когда все закончилось, он еще долго лежал на кровати, тяжело дыша, ощущая, как по телу разливается странное умиротворение, а в голове воцаряется порядок, сравнимый разве что с идеально расставленными по алфавиту книгами. Мир вокруг стал четче, звуки – громче, запахи – острее. Головная боль исчезла, словно ее никогда и не было. Теперь он был готов. Готов снова взглянуть в лицо тому, что так напугало его на Вересковой пустоши.

Было далеко за полночь, когда его старенькая машина тихо подкатила к дому Эмили Портер. Туман немного рассеялся, уступив место низкой, тяжелой облачности, сквозь которую проглядывал ущербный, больной на вид месяц. Вокруг не было ни души, только ветер тихонько посвистывал в кустах вереска, создавая иллюзию чьего-то шепота.

Артур не стал подходить к самому дому. Он знал, что ему это не нужно. Обостренные после «сеанса» чувства позволяли ему воспринимать эмоциональные отпечатки на расстоянии. Он остановился у старой, корявой сосны на краю участка, закрыл глаза и позволил себе погрузиться в то, что осталось здесь после недавнего визита… незваного гостя.

Сначала был холод. Тот самый, липкий, пронизывающий, который он ощутил в спальне Эмили. Но теперь он был сильнее, почти физически ощутимым, словно кто-то дышал ему на кожу ледяным воздухом. Затем пришел страх – волнами, одна за другой, каждая сильнее предыдущей. Это был не просто испуг Эмили, это было что-то более древнее, первобытное. Ужас маленького существа перед невидимым хищником.

И сквозь этот ужас начали проступать другие ощущения. Неясные, обрывочные, но оттого не менее тревожные. Он почувствовал… голод. Не физический, а какой-то иной, извращенный. Жажду эмоций, страха, отчаяния. И еще – одержимость. Холодную, расчетливую одержимость коллекционера, собирающего не марки или монеты, а нечто гораздо более интимное, пропитанное человеческой сутью.

В какой-то момент Артуру показалось, что он видит… или, скорее, ощущает… присутствие. Нечеткое, расплывчатое, как тень в тумане, но определенно нечеловеческое. Оно было лишено тепла, лишено сочувствия. Только этот сосущий голод и тихая, злорадная радость от причиняемого страха. И где-то на периферии этого ощущения, как слабый, едва различимый фон, он уловил еще одну эмоцию – не принадлежавшую ни жертве, ни этому… существу. Это была странная смесь стыда, возбуждения и… глубокого, застарелого одиночества. Эмоция «кукловода»?

Видение, если это можно было так назвать, оборвалось так же внезапно, как и началось. Артур открыл глаза, чувствуя, как по лицу стекают капли пота, несмотря на ночную прохладу. Он тяжело дышал, сердце колотилось в ребрах, как пойманная птица.

«Это не просто вор, – окончательно понял он, и эта мысль принесла с собой не облегчение, а новую волну тревоги. – Это нечто… паразитическое. Оно питается страхом. И оно не остановится само по себе».

Он посмотрел на темный силуэт коттеджа Эмили Портер. Теперь он знал, что дело не только в пропавших шелковых пижамах или панталонах миссис Хабл. Дело было в чем-то гораздо более зловещем, что пустило корни в тихом Оукхейвене.

Холодное утешение его ритуала дало ему ясность, но эта ясность была пугающей. Он увидел нить, тонкую, почти невидимую, но отчетливо ощутимую. И эта нить вела во тьму.

Артур поежился, плотнее запахивая плащ. Предстояло еще многое узнать. И, похоже, без дальнейшего погружения в «Забытые культы и домашних духов Оукхейвеншира» было не обойтись.

Глава 5. Чай, Сочувствие и Подозрения

Следующий день выдался на редкость серым, даже для оукхейвенского октября. Небо было затянуто плоской, безликой пеленой облаков, из которой время от времени принималась сеять мелкая, нудная морось, не способная даже как следует намочить плащ, но исправно портившая настроение. Артур Финч, после ночных бдений и тревожных открытий, чувствовал себя так, словно его пропустили через старый типографский станок – немного помятым, с отпечатками чужих эмоций на душе и легким запахом озона в голове от перенапряжения «внутренних цепей».

Книга профессора Рид, «Забытые культы и домашние духи Оукхейвеншира», оказалась на удивление захватывающей, хоть и вызывала мурашки по спине. Описания «собирателей тряпья», мелких сущностей, одержимых накоплением предметов, пропитанных человеческими эманациями, пугающе совпадали с его собственными ощущениями. Особенно та часть, где говорилось об их способности питаться страхом, усиливаясь от него. И та странная приписка на полях… «Неужели они чувствуют это? Какая интенсивность! Почти… осязаемо!» Чей это был взволнованный почерк? Уж точно не бесстрастного исследователя.

После обеда, не в силах больше выносить тишину библиотеки, которая сегодня казалась ему не умиротворяющей, а зловещей, Артур решил предпринять вылазку в эпицентр общественной жизни Оукхейвена – чайную Пенелопы «Пип» Мерриуэзер «Золотой Чайник». Ему нужно было сменить обстановку, услышать обычные человеческие голоса, даже если эти голоса будут наперебой обсуждать последние сплетни о «бельевом призраке». К тому же, он надеялся уловить что-то новое, какую-нибудь деталь, ускользнувшую от внимания полиции или его собственного, перегруженного сверхъестественным, восприятия.

«Золотой Чайник» встретил его теплом, гулом голосов и божественным ароматом свежей выпечки. Сегодня это были булочки с кардамоном и яблочный штрудель. Пип, как всегда, порхала между столиками, успевая одновременно принимать заказы, обмениваться новостями и поправлять свою замысловатую прическу, сегодня напоминавшую скорее встревоженного павлина, чем птичье гнездо.

– Артур, дорогой мой! – просияла она, заметив его. – Наконец-то выбрался из своей книжной норы! А я уж думала, ты там совсем зарос паутиной и древними манускриптами! Тебе как обычно, эрл грей и булочку без ничего, чтобы не перебивать вкус знаний?

– Добрый день, Пип, – Артур попытался улыбнуться. – Да, пожалуй. И немного… информации, если можно. Как тут настроения в городе? Все еще обсуждают… инциденты?