Одинокий, грустный и весёлый. Недетская сказка

А Нина…

Нина работает как раз против моего дома в продовольственном магазине кассиршей: крутит ручку кассы, считает на счётах. Только плохо считает. Всегда около её кассы длинная очередь: и все старушки, все домашние работницы ругают её почём зря. Говорят, что её скоро снимут с этой работы.

Так две девочки, которых раньше трудно было отличить друг от друга, стали совсем разными.

1940 г.

Ещё раз о токсической диспепсии

(Почти правдоподобный рассказ)

В больницу, которая находится в пяти километрах от Энской станции, должен приехать профессор Попов. Профессор приедет из Москвы и прочтёт лекцию на тему «Токсическая диспепсия». Прослушать интересную лекцию в Энскую больницу съехались районные и даже областные врачи. Директор больницы д-р Лейкоцитов был явно обеспокоен. На общем собрании работников больницы он предложил выделить совет (что-то вроде Совета Безопасности) для встречи московского профессора. Предложение было принято. После бурных прений и голосования в Совет вошли: д-р Лейкоцитов, д-р Пробкин, д-р Тяпкина, д-р Ляпкина и зав. хозяйством Емельян Слабительный. Хотели пригласить дворника Исидора Подопригора, но тот почему-то отказался.

myportion.ru

25 июня в 19 ч. по московскому времени Совет начал свою работу.

Д-р Лейкоцитов: Я пригласил вас, господа, т. е. товарищи, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет профессор Попов.

Д-р Пробкин: Не размазывайте, Николай Альфредович, не размазывайте. Вы ведь не Гоголь (д-р Лейкоцитов хочет обидеться, но у него ничего не выходит).

Д-р Лейкоцитов: Так вот, профессор Попов прочтёт нам лекцию о токсической диспепсии.

Д-р Тяпкина: Это очень интересно!

Д-р Лейкоцитов: Извините, Валентина Кирилловна, но вы очень недальновидная женщина. Ведь к нам едет профессор, да ещё московский. Его надо как следует встретить, проводить – вот здесь-то и призадумаешься!

(садится на стул и думает)

Емельян Слабительный: Разрешите высказаться. Я уже всё продумал. Профессора надо угостить обедом. Виноват, д-р Ляпкина хочет что-то сказать.

Д-р Ляпкина: (встаёт) Правильно! (садится)

Емельян Слабительный: (продолжает) Конечно, наше подсобное хозяйство слабенькое, жиденькое, но, товарищи, иду я вчера по двору и вижу: справа от меня ходит наш уважаемый дворник и убирает двор, а слева шатается утка и ничего не делает. Предлагаю её скушать.

Д-р Тяпкина: (удивлённо) Как скушать?

Ем. Слабительный: Очень просто. Зарезать, зажарить, поставить на стол и вместе с профессором скушать.

Д-р Тяпкина: (вскакивает) Как с профессором?!

Д-р Слабительный: (недовольно) Ну и склочная вы особа, Тяпкина! Профессора, конечно, мы трогать не будем. Он будет есть одну лапку, а вот я, например, другую. Поняли?

(Тяпкина молчит)

Д-р Пробкин: Но ведь утка маленькая, а нас…

(показывает на пальцах, сколько «нас»)

Ем. Слабительный: Я уже всё продумал. Предлагаю из состава больницы выделить комиссию из 3-х человек для съедения указанной утки. Кто именно – предлагаю решить тайным голосованием. Виноват, д-р Ляпкина хочет высказаться.

Д-р Ляпкина: Правильно! (садится)

Ем. Слабительный: Я думаю, никто возражать не будет?

(голоса с мест: «Никто! Конечно!»)

Д-р Лейкоцитов: (мрачно) Предлагаю на обеденный стол поставить цветы.

Ем. Слабительный: (уверенно) Профессор цветы есть не будет. Предлагаю – салат. Голосуем. Кто – за, кто – против? Единогласно. Вопрос решён.

Дальше. Николай Альфредович хочет как следует встретить профессора. Я думаю, что на станцию надо выслать лошадь и Тяпкину. Тяпкина должна будет сказать речь. Содержание пусть сочинит наш уважаемый дворник Исидор Подопригора. Уж очень у него занозисто получается (аплодисменты). Ну вот и всё (садится).

Д-р Лейкоцитов: (мрачно) Кто следующий? Емельян Иванович, вы что-то хотите добавить?

Ем. Слабительный: (встаёт) Предлагаю зафиксировать мою речь в протоколе (садится).

Д-р Лейкоцитов: Зафиксируем. Кто следующий?

Исидор Подопригора: (лезет через окно) Разрешим мне. Вчера… ето… я не хотел выступить на Совете. Но раз Емельян Иванович (кланяется Слабительному) упомянул и меня добрым словом, разреши, дохтур, выступить. Вишь какой крендель!

Д-р Лейкоцитов: (машет рукой) Выступай!

Ем. Слабительный: (с места) Давай, Исидор, давай! Не робей!

Исидор Подопригора: Я, конечно, понимаю – прохфессор должен прикатить, говорить чего-то там будет об етой… самой… пепсин. Стоял я тут под окном и думал себе: «Эх вы, дохтура! И придумать ничего антиресного не могли!»

Д-р Пробкин: (смотрит на часы) Ты, Исидор, давай покороче.

Ем. Слабительный: (с места) Не робей, Исидор! Дуй до горы!

Исидор Подопригора: А я и дую! Значит кумекал я вчера с етой пигалице – Тяпкиной насчёт ребятишек ваших, больных. Она мне и говорит: «Есть, Исидор, у нас пара ребятишек, больных етой… самой… пепсией. Помереть вишь не успели!»

Д-р Тяпкина: (гневно) Этого я не говорила!

Исидор Подопригора: (задумчиво) Может быть… Так я хочу сказать: покажите их прохфессору. Авось подлечит родимых!

Д-р Лейкоцитов: Это к делу не относится.

Исидор Подопригора: Ну, не относится, так не относится. Я кончил (идёт к окну и садится на подоконник).

Д-р Пробкин: (в раздумье) А ведь это мысль! Николай Альфредович, разрешите сказать несколько слов.

Д-р Лейкоцитов: Говорите.

Д-р Пробкин: (торжественно) Предлагаю этих ребят показать профессору Попову, чтобы он их продемонстрировал аудитории и подтвердил наш диагноз. Хорошо придумал?

Д-р Ляпкина: Правильно! (аплодисменты)

Д-р Лейкоцитов: На этом заседание Совета будем считать закрытым. Голосование насчёт утки проведём завтра.

Хозяйственную часть поручаем Слабительному, больных д-ру Пробкину А теперь спать, спать…

На этом Совет закончил свою работу Три дня готовился персонал больницы к встрече проф. Попова. Спорили, голосовали, предусматривали и… не предусмотрели.

29 июня, в 3 часа дня, когда Емельян Слабительный запрягал лошадь для встречи профессора, во дворе больницы появился человек.

– Здравствуйте, товарищ! – обратился он к завхозу.

– Здравствуйте. Не мешайте работать. Самого профессора едем встречать.

– Так я и есть профессор. Профессор Попов.

Трудно сказать, сколько простоял бы Слабительный с открытым ртом, если бы из больницы не выскочил д-р Лейкоцитов.

– Профессор! Здравствуйте! Вы уж извините нас, что не смогли встретить. Думали, что приедете часа в четыре.

– Ничего, ничего. Врачи собрались?

– Через минуту все будут в сборе, – заявил Лейкоцитов и куда-то убежал.

Через час профессор начал читать лекцию. Народу было много. В первом ряду сидели Лейкоцитов, Тяпкина, Ляпкина и что-то записывали. Емельян Слабительный где-то хлопотал насчёт утки, Пробкин – насчёт ребят. В комнате было душно. Часы уже три часа показывали половину пятого.

– Ну вот и всё, – закончил профессор. – Надеюсь, всё понятно?

Публика захлопала. К столу подошёл Лейкоцитов.

– Разрешите поблагодарить Вас, профессор, от имени всех слушателей, – Лейкоцитов крепко пожал профессору руку. – А теперь, так сказать, в виде иллюстрации разрешите показать Вам и всем сидящим здесь двух ребят, больных токсической диспепсией.

Лейкоцитов хлопнул в ладоши, и в комнату вошёл д-р Пробкин, неся на руках двух малышей. Профессор надел очки и внимательно осмотрел ребят.

– Так вот, товарищи, – сказал он. – Я вижу, что в токсической диспепсии вы разбираетесь довольно слабо. У этого малыша – менингит, а у этой очаровательной девочки – заворот кишок! Вы ошиблись, но таких ошибок мы, врачи, допускать не имеем права. Читать надо больше и учиться. Постоянно учиться!

Автор не берётся описать немую сцену, которая под силу разве что Гоголю.

Профессор попрощался и вышел из аудитории. По дороге на станцию его догнал на телеге Исидор Подопригора.

– Осрамились наши дохтура, прохфессор! Ну ничего – мабудь да подлечат ребят? Уж больно малыши славные!

– Подлечат, товарищ, подлечат! Человеку свойственно ошибаться.

– Вот и я так кумекаю. Мабудь покушать хотите? У нас сегодня утка…

– Не стоит право. Меня ещё двое больных дожидаются.

– Ну, как хотите. Утка уж больно неважнецкая! Тогда садитесь – подвезу, что ли! Вишь какое дело, Кузька! Трогай! – и Исидор Подопригора стегнул лошадь.

А утка действительно оказалась неважной, потому что Емельян Слабительный заболел токсической диспепсией.

1/VII-46 г.

г. Москва

Моя жизнь в искусстве

Когда я убедился, что химия мне не по нутру, я пришёл и сказал об этом своей тёте. Тётя посмотрела на меня, как смотрят на утопленника, которого уже нельзя воскресить, смахнула на всякий случай со стола пару тарелок и вышла из комнаты. Через минуту послышалось жалобное мяуканье нашей кошки, но это не вызвало у меня ни сострадания, ни раскаяния. С тех пор как я живу у тёти, я стал чёрствым, бессердечным человеком.

dzen.ru

Вечером, когда над нашим домом зажглись звёзды Большой Медведицы, в мою комнату вошла тётя Шура и молча начала ходить от книжного шкафа до тумбочки. Я заинтересовался этим, сел в кресло и стал заниматься подсчётом: если считать, что между шкафом и тумбочкой 8 шагов, а тётин шаг содержит в себе не больше 75 см, то в общей сложности за полчаса хода тётя проделала что-то около 1 км. Таким образом, мою тётю можно считать неплохим, хотя и маломощным двигателем. В начале 2 км тётя остановилась перед креслом, в котором сидел я, внимательно посмотрела на меня и, промолвив: «Так я и думала!», принялась за 2-й км. В конце концов, тётина фигура примелькалась, и я стал засыпать.

Меня разбудил строгий голос тёти Шуры: «Юрий! Ты будешь артистом!» Я глупо вытаращил глаза. «Да, да, артистом! В тебе есть что-то артистическое», сказала тётя и уставилась на мою шею. Спросонок я и не разобрал, что во мне есть, но на всякий случай подошёл к зеркалу и посмотрел на шею. Нет, шея была абсолютно чистой! Когда я наконец уразумел, что задумала тётя, то очень удивился.

– Ведь Вы всегда говорили, что у меня отвратительная дикция. И потом, я слишком поздно стал выговаривать букву «р». Доктор Диспепсия считает, что у меня что-то с голосовыми связками.

– Ты всегда был шалопаем! – невозмутимо сказала тётушка. – Ну, ничего. Будем работать! Не надо забывать, что «терпение и труд всё перетрут».

Я с ужасом подумал о своих голосовых связках. Но так как скоро предстоял мой день рождения, то я не стал противоречить, и мы стали заниматься. Тётя когда-то выступала в любительских спектаклях и кое-что понимала в театральном искусстве.

– Прежде всего, тебе надо вправить дикцию! – сказала она и надела пенсне. Я почувствовал, как на моём затылке стали медленно подниматься волосы.

– Для этого выучи вот этот стихотворение и повторяй его до тех пор, пока не будешь внятно произносить каждое слово, – и тётя протянула мне исписанный листок.

С радостным чувством, что всё обошлось благополучно, я взял стихотворение и начал зубрить:

«На мели мы лениво налима ловили,Для меня вы ловили линя.О любви не меня ли вы мило молили,И в туманы лимана манили меня?»

Выучить эти четыре строчки было в конце концов не так трудно, гораздо труднее внятно произносить каждое слово. Попробуйте сами! Через полчаса я убедился, что д-р Диспепсия был прав, и с моими голосовыми связками не всё благополучно.

Тогда я пошёл в аптеку и купил себе десять пакетов «борной». Прополоскав себе горло, я снова принялся за декламацию, но ничего не получилось! Я просто разучился внятно произносить слова! И чем больше я старался, тем хуже получалось. Тогда я решил петь, но так как я долго не мог подобрать подходящий мотив, то очень заинтересовал этим нашего соседа, Антона Кирилловича, человека весьма спокойного и положительного. Сначала он спросил, чем объяснить, что я так весело настроен, не случилось ли что-нибудь с моей тётей? На это я ему ответил, что всё в порядке: тётя сидит в ванной, а я вправляю себе дикцию. После этого он предложил мне свои услуги – сбегать за доктором – и почему-то стал намекать на психиатра. Я вежливо отказался и продолжал в том же духе. А к вечеру Антона Кирилловича куда-то увозили, причём он пытался всех уверять, что «всё это – ерунда!», «он скоро вернётся» и «теперь, дескать, и дома передвигаются».

«Вправлял» я себе дикцию приблизительно с неделю. Сначала декламировал медленно, потом тётя Шура заставляла меня говорить всё быстрее и быстрее. Если бы в это время кто-нибудь подошёл к нашей комнате и прислушался, то очень удивился бы, услышав следующие возгласы тёти Шуры:

– Быстрее! Ещё быстрее! Немножко тише! Резвее! Так, так. Не «помидор», а «коридор». Так. Тише. Т-п-р-р-у!

После этих занятий я себя чувствовал весьма скверно и обыкновенно впадал в чёрную меланхолию.

Как-то чудным весенним днём ко мне в комнату вошла тётя, села в кресло и торжественно спросила:

– Юрий! Что бы ты хотел приобрести?

– Велосипед, – не задумываясь, ответил я и понимающе посмотрел на тётю. Ведь скоро у меня должен быть день рождения!

– Так, так, – тётя забарабанила пальцами по ручке кресла, – сейчас мы будем с тобой разыгрывать маленькие сценки. Допустим, что я тебе дарю деньги, и ты идёшь в магазин покупать себе велосипед.

Какое разочарование! Я подошёл к тёте, изобразил на лице глупую улыбку и взял у неё из рук воображаемые деньги.

– Так, теперь ты входишь в магазин, подходишь к прилавку и обнаруживаешь, что у тебя из карманов вытащили все деньги.

Я подошёл к письменному столу и стал судорожно выворачивать карманы. Из карманов посыпались карандаши, какие-то бумажки, три пуговицы и множество всяких крошек. Денег не было! Когда пыль в комнате немного улеглась, я схватился за голову, выдрал для усиления эффекта пару клочков волос и с криком «слямзили!» выскочил из комнаты. За мной выскочила тётя Шура. В середине коридора она меня остановила:

– Во-первых, что это за «слямзили»? А во-вторых, нельзя же скакать, как цирковая лошадь! Разве это игра?

– Это темперамент! – гордо заявил я.

– Так вот, поменьше темперамента, побольше толку.

– Эх, тётя, тётя! Ведь я так хочу иметь велосипед!

– Вот и хорошо! Начнём сначала. Допустим, я тебе даю деньги, и ты идёшь в магазин покупать велосипед.

Я выдавливаю жалкую улыбку и всё начинаю сначала.

С такими сценками мы провозились приблизительно с полмесяца. Я похудел, побледнел и даже стал меньше кушать. Зато тётя говорила, что занятия идут мне на пользу. Ещё бы: я ведь сократил тётины расходы почти наполовину! Но ещё хуже стало, когда тётя решила меня учить гримироваться! Каждое утро, перед завтраком она портила мне аппетит, заставляя мазаться какими-то вонючими мазями. Но так как у меня не всегда получалось так, как надо, то тётя начинала меня скоблить и перемазывать. После этих занятий я как-то особенно стал чувствовать Вертинского, особенно ту песенку, где он поёт, что «устал от белил и румян и от вечной трагической маски».

Потом тётя где-то раздобыла книгу Станиславского «О работе актёра над собой», проштудировала за два дня и две ночи и начала меня мучить по системе Станиславского. От всех этих «кругов внимания» у меня шли круги перед глазами, и я уже хотел идти к одному знакомому доктору, чтобы узнать: можно ли меня ещё спасти или я уже на всю жизнь останусь ненормальным человеком.

К счастью, занятия театральным искусством скоро прекратились. Но прежде тётя, очевидно, решила вообще стереть меня с лица земли. Началось это за завтраком:

– Юрочка, у тебя, кажется, скоро будет день рождения?

– О, да, тётя!

– Я тебе приготовила небольшой сюрприз, но прежде пододвинь мне сахарницу.

– Спасибо, тётя, – робко говорю я и передаю ей сахарницу. Руки у меня дрожат.

– Я решила на твой день рождения пригласить дядю Сёму, тётю Женю, Грачика и бабушку.

Я обжигаюсь кофе, но всё же выдавливаю из себя:

– Ну, что же, это очень мило!

– Тебе придётся выступить: что-нибудь продекламировать и сыграть со мной небольшую сценку.

– Но ведь я не царь, не бог и не герой! Я уже не в состоянии декламировать и играть сценки. Я просто устал.

– Юрий! Ты должен показать родственникам, на что ты способен!

– Родственники и так догадываются, что я ни на что не способен.

– Ты мужчина и должен доказать обратное. И потом, я ведь не даром промучилась с тобой целый месяц.

Я не знаю, кто с кем промучился целый месяц, но спорить с тётей, да ещё перед днём рождения, у меня не хватило сил. Когда я немножко пришёл в себя, наш разговор возобновился.

– Ты будешь читать отрывок из «Евгения Онегина» и играть со мною сцену у фонтана.

– Не лучше ли нам сыграть сценку из «Маскарада» – как раз то место, где Арбенин отравляет Нину?

– Нет, не лучше. Мы ещё слишком мало с тобой занимались, чтобы ты способен был сыграть такую сложную сцену.

Бедная тётя! Она даже и не догадывается, что, если бы мы с ней занимались чуточку больше, я бы угробил её и без помощи Лермонтова!

И вот мы стали готовиться к вечеру. Из «Онегина» тётя выбрала отрывок от «Бывало он ещё в постели» до «рёвом скрипок заглушён ревнивый шёпот модных жён». Особенно меня растрогали строчки о лимбургском сыре и золотом ананасе! Они у меня получались лучше всего! Потом я долго раздумывал – как понимать следующие строки:

«Надев широкий боливар,Онегин едет на бульвар».

Мне почему-то казалось, что «боливар» – это штаны наподобие галифе что ли, но тётя очень скоро меня разубедила в этом.

Ну вот. Над сценой у фонтана мы бились две недели. Мне очень нравилось пугать тётю Шуру словами:

«Тень Грозного меня усыновила,Димитрием из гроба нарекла,Вокруг меня народы возмутилаИ в жертву мне Бориса обрекла».

Тётя очень просила, чтобы я поменьше кричал и не так сильно размахивал руками, а то вывихну себе руку. Я же готов биться об заклад, что она это говорила от страха. Но в общем «сцена у фонтана» у нас проходила благополучно.

Наконец, настал знаменательный день. В одной половине комнаты мы соорудили что-то вроде сцены, повесив старую дядину простыню. Перед этой «занавесью» в креслах на стульях уселись дядя Сёма, тётя Женя, бабушка и другие родственники. Сзади всех, на столе устроился Грачик. Я очень волновался и целый день не находил себе места.

Ровно в 8 часов вечера тётя с трудом открыла занавес, и представление началось. Сначала я читал «Онегина». Так как я всё время боялся чего-нибудь забыть, то решил читать как можно быстрее, чтобы не думать об этом. Так я и сделал, буквально ошеломив зрителей.

В антракте ко мне подошёл дядя Сёма и сказал (конечно, из вежливости), что ему очень понравился отрывок из «Мцыри». Я скромно опустил глаза и промолчал. Грачик же попросил меня научить его так быстро говорить, чтобы похвастаться перед сестрёнками.

Во второй половине вечера мы с тётей разыгрывали «сцену у фонтана». Здесь дело обстояло значительно хуже. Несколько раз меня прерывали и просили повторить отдельные строчки. Очевидно, тётя так и не «вправила» мне дикцию! Закончилась эта сцена неожиданно и совсем не так, как у Пушкина. Когда мне нужно было упасть перед тётей на колени, я не рассчитал и сшиб её с ног. Тётя лишилась чувств, а я красный и смущённый стоял перед ней на четвереньках и не знал, что делать. На помощь мне пришли родственники. Тётя Женя стала приводить тётю Шуру в чувства, а дядя Сёма взял меня за шиворот и поставил на ноги, намекнув при этом что-то насчёт горбатого и могилы. Грачик очень смеялся.

Так закончилось моё первое и последнее выступление на сцене.

И несмотря на то, что это был мой собственный день рождения, тётя Шура не разговаривала со мной целый вечер, а насчёт того, что во мне есть «что-то артистическое» молчит и теперь.

Определённо надо заняться химией!

16/III – 44 г.

Ст. Старица. Армия.

К рассказу прилагается письмо матери (вернее, письмо ей написано на том же листе, что и последняя страница рассказа; именно написано, так как ни последней страницы рассказа, ни письма нет на сегодняшний день в напечатанном виде).

ustkan-cbs.alt.muzkult.ru

Итак, письмо:

Дорогая мамочка!

Посылаю тебе рассказ из серии «я и тётя». Прибереги его, пожалуйста. Я его написал в один из свободных дней, которые здесь случаются довольно редко.

Между прочим, у меня к тебе огромная просьба: если у тебя-таки выдастся свободный денёк, перепиши рассказ и пошли его Соне. Адрес следующий: Алма-Ата, ул. Шевченко, 44, корп. 4, кв… И скажи, почему я сам это не сделал – нет бумаги и времени – и попроси прислать рисунки. Конечно, на Никоновской у меня всё по-прежнему. Ничего интересного и особенно весёлого. Адрес тот же: 23861 – Е. Пиши, мама, обязательно. Поцелуй сестрёнок и передай привет Коле.

Крепко-крепко целую,

Твою Юрий.

17/III – 44 г.

P.S. Покажи рассказ Папе.

Обязательно напиши, когда получит.

Уж не жду от жизни ничего я[1]

Он шёл по улице какой-то обречённой походкой. Его согнутая крючком фигурка, опущенная голова и странная походка обращали на себя внимание прохожих.

Некоторые заглядывали ему в лицо, видели, что оно ещё слишком молодое, видели, что его лицо, как и вся фигурка, выражали какую-то обречённость, какое-то непротивление своей судьбе, очевидно страшной и тяжёлой.

Он прошёл улицу, завернул за угол, вышел на площадь и шёл дальше такой же равномерной автоматической походкой.

Он думал.

Мысли его были сбивчивыми и противными. Иногда появится на секунду светлая мысль, блеснёт и исчезнет, растворится в хаосе серых мрачных мыслей.

Но вдруг он почувствовал, что мысли имеют какую-то закономерность, что они выливаются в определённый разлёт, имеют определённый ритм.

Он почувствовал слова. Почувствовал, но не мог ещё никак осознать их. Они ими казались, они приближались, принимали более яркую форму. Он чувствовал и приближение, ему становилось страшно – настойчиво и жестоко.

Наконец, он узнал их – ему даже показалось, что чей-то глухой голос произнёс: «Уж не жду от жизни ничего я».

Ему стало нестерпимо жутко. Он застегнул ворот и впервые оглянулся по сторонам. Кругом била ключом, бурлила жизнь. Он увидел людей. Была весна, и люди были какими-то весенними, как будто вешние воды унесли всё горе и заботы их.

На лицах почти у всех было написано одно выражение: «Жить, жить, жить!»

Это естественное желание стало постепенно передаваться и ему.

Но вдруг ему показалось, что кто-то сзади ему произнёс:

«Не жди от жизни ничего».

Он быстро обернулся. Он хотел узнать, кому же, наконец, принадлежал этот голос.

Сзади себя он увидел идущих весёлой цепочкой студентов. Они о чём-то весело говорили, смеялись. Он увидел женщину с девочкой на руках. Улыбалась чему-то женщина, улыбалась девочка.

А ему уже справа, слева – отовсюду – послышались голоса: «Уж не жду от жизни ничего я», «Уж не жду от жизни ничего я».

teplye- besedy.ru

Он пошёл быстрее, он вышел в сквер.

Весело журчали серебристые ручейки, радостно щебетали птички и дети, от набухших почек на деревьях исходил какой-то пьянящий запах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Название автора-составителя