Самая высшая власть

Мы подходим ближе, стоящие оборачиваются, и дядя Коэн коротко нам кивает. Если он и удивлён моим присутствием, то не показывает виду. Его спутник, очень красивый и совсем юный патер, ненамного старше меня, делает шаг вперёд:

– Господин Эрол, я не думаю, что госпоже следует на это смотреть.

– Госпожа Ларина Шеус – бывший следователь УМКи, – сухо отвечает Алан. – Вы сами ограничили круг допущенных лиц, господин Никос, и единственный профессионал среди членов Совета – женщина.

– Насколько мне известно, вы тоже следователь.

– Тогда вам должно быть известно, что я ни дня не отработал по специальности, а за сто с лишним лет можно забыть всё, чему учат в университете.

Фраза царапает. Папа не устаёт повторять, что Алан – прирождённый розыскник. «У тебя настоящий талант, Ал. Нюх на скрытое зло. Передашь полномочия Шелдону – выбирай любую УМКу, подпишу приказ не глядя». И пусть я прекрасно понимаю, отчего Алан притворяется, что он слабее, чем на самом деле, мне неприятно это слышать. Архимаг Кериза – мой идеал с шести лет. Почему, почему, почему его учеником стал Шед, а не я!

Патер переводит строгий взгляд на меня, и я замираю. Обычно служители Всевышнего переполнены благости, но господин Никос напоминает изображение с фрески храма – карающего ангела с двумя боевыми пульсарами в руках. Тонкие тёмные брови сурово сдвинуты, бледные губы поджаты, светлые до прозрачности глаза пронзают собеседника не хуже пульсаров.

– Я предупредил.

Таким тоном предупреждают о том, что за грехи ты попадёшь в геенну огненную. Ноги прилипают к полу, словно под заклинанием Заморозки. Напоминаю себе, что я – уважаемая госпожа Шеус, опытный боевик и профессионал, вот уже век член Совета Магов, и спокойно – надеюсь, что спокойно! – иду вперёд. Неприятный запах, который я уловила ещё при входе в храм, усиливается. Спасибо Алану, что дал время подготовиться. Несмотря на браваду, мне не так уж часто приходилось сталкиваться с кровью. Виверны обыкновенно плюются огнём или сбивают противника могучим корпусом, самыми распространёнными травмами в нашем отряде были ожоги и переломы. Притом в пустошах, где каждый день идёт бой с тварями, ты готова к любым кровавым зрелищам, а в центре Кериза, тем более в храме, – нет.

Кровь обладает странной особенностью. Когда видишь её в сериале или на снимке, то воспринимаешь совершенно иначе – гораздо терпимее. Сцена в визофильме может изображать атаку дэргов со всеми жуткими подробностями, почище чем в реальном бою, но при этом ты не теряешь способность рассуждать здраво. А в жизни от одного запаха сразу подкатывает тошнота и возникает необъяснимый, иррациональный страх. Мой учитель называет это памятью предков: в людях заложено инстинктивное желание убраться подальше от опасности.

В теле на постаменте невозможно опознать того привлекательного брюнета, который недавно выступал по визору. Это вообще сложно назвать человеком. Крови столько, что приходится унимать бешеное сердцебиение, и лишь потом я выделяю детали. Кожа не содрана, как мне показалось вначале, она изрезана, словно убийца в ярости наносил рану за раной. Затем я приглядываюсь и с содроганием понимаю, что все порезы – это то ли цифры, то ли буквы. В кровавом месиве не разобрать.

Приходится ещё раз напомнить себе: я не Лин Шэнон, которой позволительно заорать от ужаса. Почтенная госпожа Шеус всегда хладнокровна и энергична. Поэтому я загоняю эмоции поглубже и начинаю снимать место преступления. Снимок – простейшая бытовая магия, отличное средство взять себя в руки. Строго по инструкции: сначала общие планы с привязками к помещению, затем тело и после всего крупно отдельные детали. Заодно отмечаю основные факты. Время смерти – восемь часов двадцать девять минут, причина – обильная кровопотеря, несовместимая с жизнью, орудие убийства – обычный кухонный нож. Этим ножом господина Алонио методично резали не менее получаса. Первые порезы были просто царапинами, однако следы борьбы отсутствуют. Я склоняюсь над телом, стараясь не морщиться от запаха крови. Заклинание Сладкого Сна, усиленное раз в десять.

– Почему он не защищался? – гневно спрашивает господин Никос.

– Его усыпили заклинанием, – подтверждает моё заключение дядя Коэн.

– Не держите меня за идиота, – отрезает патер. – Это я и сам прекрасно вижу! Алонио – маг высшего уровня. Он не дал бы себя усыпить! Ему внушили не сопротивляться!

– Тогда зачем вы задаёте вопросы, на которые знаете ответ? – прищуривается Алан.

– Потому что все понимают, чьих это рук дело! – патер сжимает кулаки. – Это богомерзкая природная магия, которой не место в Керизе! Не удивлюсь, если выяснится, что Алонио изрезал себя сам, повинуясь внушению!

– Дорогой господин Никос, – вкрадчиво замечает дядя Коэн, – возьмите нож и попробуйте нанести себе такие порезы сзади. Никакая богомерзкая магия на подобное не способна, разве что она отрастит вам ещё одну руку на спине и глаза на затылке. К тому же природникам нет надобности кому-либо что-то внушать: они воздействуют на живые организмы напрямую, без ведома хозяина тела.

– Более того, внушать умеет любой маг в Керизе, независимо от направленности дара, – подхватывает Алан. – Кстати, о направленности. Любой природник с ходу определит, маг какой энергии воздействовал на господина Алонио. Почему вы против его присутствия в храме?

– Ни за что! Эти… – пастор проглатывает словечко наподобие «тварей», – не скажут правды. Будут покрывать себе подобных. И постороннее вмешательство нам не требуется. Мы были обязаны уведомить Совет Магов – мы его уведомили. Верховное Собрание выберет следующего понтифика, он и назначит комиссию по расследованию. Не смею вас задерживать.

– Простите, господин Никос, – холодно произносит Алан. – Пусть служители Всевышнего и не подчиняются Совету, однако правосудие для всех едино. Управление Магического Контроля в первую очередь рассматривает убийство господина Алонио как нарушение законов Кериза. В соответствии с этими законами мы и собираемся действовать. Опросим свидетелей и подозреваемых, установим и накажем виновного. Мы и так идём на значительные уступки, уважая ваше стремление не предавать огласке ужасные обстоятельства смерти понтифика. Вместо рядовых сотрудников УМКи этим делом займусь я лично.

– Желаю удачи, – издевательски кланяется патер. – Запретить вам исполнять ваш долг я не могу. Вы закончили здесь? Нам нужно подготовить тело Алонио к последнему пути.

В глазах Алана вспыхивает недобрый огонёк. Он вскидывает руку, и вся кровь с постамента, цветов и тела покойного исчезает. Становится видно, что порезы на коже понтифика – это цифра один, которую убийца вырезал бесчисленное количество раз. Пока патер задыхается от негодования, я очень быстро делаю снимки.

– Вы… вы… – господин Никос не находит подходящих слов. – Как вы посмели?!

– Упростил вам приготовления, – взгляд Алана не менее яростный. – Или вы собирались провожать господина Алонио в таком виде?

Дядя Коэн негромко кашляет, привлекая внимание:

– Господин Никос, простите. Нам необходимо опросить того патера, который первым нашёл тело, затем взять показания у всех служащих храма. Деликатность расследования не позволяет вызвать их в УМКу, не найдётся ли у вас здесь помещения, где мы могли бы побеседовать без помех?

Огромным усилием воли патер подавляет гнев и указывает на боковой проход между колоннами:

– Следуйте за мной.

Иду за грозным патером. Его спина в шаге от меня, белая мантия обтягивает неплохую мускулатуру. Светло-русые, не пепельные, а какого-то песочного цвета волосы небрежно сплетены в косу и связаны серым шнурком. В голову лезут дурацкие мысли: интересно, а что священнослужители надевают под мантии? В этот момент патер оборачивается и хмурит лоб:

– Госпожа Шеус, могу я надеяться, что ваши снимки не попадут в газеты?

– У членов Совета нет привычки делиться с журналистами следственными материалами, – за меня резко бросает Алан.

– Я предпочёл бы услышать госпожу, – не унимается патер.

Мне не остаётся ничего иного, кроме как ответить, подражая важному тону госпожи Шеус:

– Можете не сомневаться, господин Никос.

Комната, куда он нас приводит, – крошечный кабинет с узким окошком. В углу притулился небольшой письменный стол с визором, сбоку – жёсткий стул, вдоль стены – стеллаж с рядами аккуратно пронумерованных папок, напротив два табурета и тумбочка. Мне любезно уступают стул, и я неуклюже сажусь: подводит разница в росте между мной и госпожой Шеус. Алан прислоняется к стене, дядя Коэн придвигает табурет. Второй табурет оставляют господину Никосу, но патер его игнорирует.

– К сожалению, это единственное подходящее помещение. Кроме него, в храме предусмотрены лишь комната для прощаний, гардеробная служителей, кладовая и уборные.

На лице Алана читается ехидный ответ, но дядя Коэн его опережает:

– Благодарю, этот кабинет нас вполне устраивает.

Господин Никос кивает и разворачивается, бросая на ходу:

– Минут через десять я пришлю к вам брата Сáнио. Не раньше.

– Прекрасно, – Алан потирает руки и ставит мощнейший барьер от подслушивания. – Лин, главный вопрос! Какого цвета аура человека, усыпившего Алонио?

– Лин?! – изумляется дядя Коэн.

– Лин Шэнон. Не думал же ты, что я смирюсь с идиотскими требованиями храмовников?

– Это обман, – хмурится бывший архимаг Кериза.

– Это необходимость, – парирует архимаг нынешний. – Мы ловим убийцу, нет времени объяснять наглому юнцу, насколько он несправедлив к природникам. Если нас разоблачат, я возьму вину на себя. Твоя совесть чиста. Итак, Лин, что ты скажешь?

Мне требуется глубоко вздохнуть, прежде чем произнести:

– Аура этого мага белая. Но это ещё не всё. Она полностью совпадает с аурой убитого.

Глава 4

Если бы рядом дыхнул пламенем виверн, и то эффект был бы слабее. Алан подаётся вперёд:

– Получается, Алонио усыпил себя сам?! Я видел сходство, но надеялся, что цвет энергии окажется другим.

– Лин, ты не могла… м-м-м… ошибиться? – осторожно переспрашивает дядя Коэн и прежде, чем я возмущусь, добавляет: – К примеру, более мощная аура покойного перекрыла чужую.

– Цвета в ауре не перекрываются и не смешиваются, – обиженно отвечаю я. – Если человек – погодник и стихийник, его аура жёлтая и голубая, а никак не зелёная. Я готова свидетельствовать, что заклинание создал господин Алонио. Никакой другой магии, кроме божественной, поблизости не применяли, лишь порталы оставили оранжевые следы.

– Демоны! – Алан сжимает кулаки. – Коэн, ты понимаешь, что это значит? Понтифик преспокойно спал, когда какой-то мерзавец приволок его в храм и изрезал ножом! Вряд ли это мог сделать посторонний, скорее кто-то из окружения Алонио! А Никос что-то знает или подозревает, недаром он не хочет расследования!

– Не горячись, – осаживает его дядя Коэн. – Поспешные выводы, мальчик мой, редко бывают правильными. Лин, что-нибудь ещё?

Колеблюсь, говорить или нет. Увиденное кажется слишком сомнительным. Но в расследовании важна любая мелочь, даже самая невероятная.

– Аура господина Алонио не такая ослепительно белая, как у других служителей Всевышнего. Она будто испачкана. После смерти аура тускнеет и рассеивается, но я впервые вижу, чтобы она серела.

– Может быть, это из-за перенесённых страданий? – предполагает Алан.

– Нет характерных тёмных пятен. Погибший не чувствовал боли, пока истекал кровью.

– И сколько времени он… истекал? – уточняет дядя Коэн.

– Около получаса.

– Дикость какая-то, – мрачнеет Алан. – Как в третьесортном романе про варварские времена и кровавые ритуалы.

– Мой учитель говорил, что внутри каждого человека сидит дикарь, – произносит дядя Коэн. – Вопрос лишь в том, ты управляешь им или он тобой.

Алан задумчиво теребит роскошную косу:

– Или же нас хотят сбить с толку. Убийца предусмотрительно не пользовался магией, чтобы его не опознали по отпечатку ауры, значит, он не безумец и не глупец. А вся эта кровь и повторяющаяся единица просто жуткие декорации, чтобы запутать следствие.

– Ты действительно собираешься заниматься этим делом в одиночку?

– Почему в одиночку? – протестует Алан. – Вместе с Лин.

Жду возражений вроде «Она же новичок, возьми кого-нибудь опытного», но дядя Коэн одобрительно кивает:

– Один природник стоит трёх магов. Я вам точно не помощник, лучше пойду подстрахую Шелдона. Удачи, дети.

После его ухода воцаряется неустойчивая тишина, и Алан нарушает её первый:

– Лин, ты так уверенно держалась! Лучше настоящей Шеус. И даже не побледнела при виде этой жути, а меня чуть не стошнило. Хорошо, что позавтракать не успел.

Похвала приятна, но незаслуженна:

– Природники могут контролировать приливы и отливы крови.

– Полезное умение…

Закончить он не успевает: дверь распахивается и в кабинет заглядывает тот самый пожилой патер с грустными глазами, что здоровался с нами на входе. Алан поспешно снимает барьер.

– Вы хотели видеть меня, сын мой.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – Алан указывает на табурет. – Это вы первым обнаружили тело?

Патер неловко, боком, садится и складывает руки на коленях.

– Да. Ужасно, это было ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя.

– Господин…

– Санио, – представляется патер.

– А полное имя?

– Просто Санио, – переплетённые пальцы сжимаются. – Мы отвыкаем от фамилий ещё в духовной академии.

– Господин Санио, расскажите, пожалуйста, всё как можно подробнее.

Санио не отрывает взгляд от пола, и я пользуюсь этим, чтобы рассмотреть патера. Во всех магах божественной энергии есть нечто общее: они на редкость уравновешенны, улыбчивы и неторопливы. Куда спешить, если впереди вечность? Санио не исключение, но сейчас он потрясён. Русые с проседью волосы в беспорядке, на впалых щеках горят яркие пятна румянца, пушистые ресницы подрагивают, губы искусаны.

– Так сложилось, сын мой, что в любом храме служат всего два мага. Считается, что большее количество патеров ведёт к лености. Исключения – наш храм и главный храм в Закре, где служителей трое. Каждый день с девяти утра и до девяти вечера один из патеров обязан безотлучно находиться в храме. В оставшееся время посетители общаются с Всевышним напрямую, а если возникнет срочная надобность, нас всегда можно вызвать по связи, табличка с номерами висит на видном месте. Один или все трое, мы придём по первому требованию. Это не так уж часто случается, даже не припомню, когда меня или братьев тревожили в последний раз…

Патер умолкает и виновато разводит руками:

– Слишком издали, да?

– Нет-нет, – торопливо отвечает Алан. – Это действительно важная информация. Теперь ясно, что с девяти вечера и до девяти утра храмы никто не охраняет.

– Их охраняет Всевышний, – строго поправляет Санио.

Алан пристально смотрит на него, и патер тушуется:

– В свете произошедшего… да, вы правы. Но подобное впервые на моей памяти! Осквернение храма, насилие, чудовищная жестокость… Не ведаю, как Всевышний допустил такое злодейство!

– Вы остановились на том, что при храме три патера.

– Да, я, Лю́ций и Анжéн. Вчера была очередь брата Люция, сегодня моя. Я пришёл порталом без четверти девять, чтобы не торопясь облачиться в духовное платье, обновить заклинания Порядка и подлить воду в вазы. И сразу почувствовал… это. Словно грязное пятно посреди зала. Мерзость. А потом увидел пёстрые гвоздики и подумал: зачем заменили свежие цветы? Они стоят неделями, я поставил их три дня назад. Подошёл поближе и ахнул.

Патер горестно вздыхает.

– Я вначале не понял, что это человек. Решил: кто-то гнусно пошутил. Изрезал нэкра. Потом вгляделся, и мне стало дурно. Настолько, что я был вынужден сесть на пол. Когда мутить перестало, я побежал звонить брату Никосу.

– Почему именно ему? Почему не самому Алонио?

– Понтифика я постеснялся тревожить, а брат Никос – его помощник. Весьма дельный, хоть и мальчик совсем. Не прошло и трёх минут, как он прибыл в храм, осмотрел убиенного, вызвал Анжена с Люцием и связался с Советом Магов.

– А кто сообщил вам, что убитый – господин Алонио?

– Брат Никос, – без запинки отвечает патер. – Он едва подошёл к телу, стал бледнее своей мантии. Покачнулся и говорит: «Помилуй, Всевышний, это Алонио». И у меня словно глаза открылись: аура же знакомая. Конечно, мы не общались лично, я рядовой служитель, но понтифика знают все братья.

– Вы удивились? – небрежно спрашивает Алан, но я замираю в ожидании ответа. Такие вопросы «невзначай» – самые важные в расследовании.

– Я пришёл в ужас, – Санио осеняет себя знаком Всевышнего. – У меня нет слов, чтобы выразить переполняющие меня чувства. Тот, кто осмелился так надругаться над человеком, и не просто человеком, а служителем Божьим, одержим демонами. Бездна напоминает нам о себе!

– То есть вы убеждены, что понтифика убил демон из преисподней?

– Разве человек осмелится на подобное? Убить служителя Всевышнего! Это мерзко, кощунственно, отвратительно! Подобный грех навсегда закрывает душе путь на Небеса, никакие молитвы, никакое раскаяние не спасут! Только демон, что вырвался из пучины огненной, не побоится осквернить храм!

– Значит, мы найдём и накажем демона, – невозмутимо обещает Алан. – Но я спрашивал о другом. Верховное Собрание до сих пор считает главным храмом Кериза храм в Закре. И понтифик, насколько я в курсе, живёт там же. Вы не удивились, что демоны принесли Алонио именно в Аури?

– То ж демоны, – разводит руками патер. – В их действиях нет логики, лишь желание досадить людям. Живое существо с душой, где горит искра Божественного огня, не способно на бессмысленную жестокость.

Скептическая гримаса Алана говорит о том, что он не столь высокого мнения о людях. После изучения закрытых архивов УМКи я полностью разделяю точку зрения архимага. В истории Кериза живые существа с душой творили такое, что демонам и не приснится.

– Господин Санио, последний вопрос. Убитый полностью раздет, вы не осматривали храм в поисках его одежды?

– Мне это не пришло в голову. Но брат Никос, пока ждал вас, тщательно обыскал и зал, и все помещения, включая уборные. Он ничего не нашёл.

– Благодарю, господин Санио. Пожалуйста, попросите зайти патеров Люция и Анжена. По очереди, – быстро уточняет Алан.

Едва за патером закрывается дверь, Алан поворачивается ко мне:

– Что скажешь, госпожа Шеус? Он ничего не скрывает?

– Я различаю цвета энергий, – отвечаю виновато, – а у лжи цвета нет.

– Жаль, да? Насколько проще стало бы работать.

Продолжить нам не дают. В кабинет заходит миловидный молодой человек в мягких домашних рубашке и брюках. Если бы я встретила его на улице и не приглядывалась к ауре, ни за что не заподозрила бы в нём патера. Первый раз я задумываюсь о том, что у служителей Всевышнего есть личная жизнь. Они так же влюбляются, женятся, у них появляются дети и внуки. Разница лишь в том, что божественная энергия передаётся исключительно мужчинам, девочки наследуют дар матери.

– Проходите, господин… – Алан придвигает табурет.

– Патер Анжен. Светлого утра, – желает нам вошедший. – Брат Санио передал вашу просьбу, но, право, вряд ли я буду вам полезен. Вчера у меня был выходной, и сегодня тоже… тоже должен был быть выходной. Мы с женой ещё спали, когда позвонил брат Никос.

Патер смущённо трёт переносицу. У него красивые густые волосы цвета спелой пшеницы, и растрёпанные пряди живописно падают на лоб.

– Господин Анжен, вы давно служите в этом храме?

– Семнадцать лет. Мне невероятно повезло. Патер, служивший здесь до меня, ушёл на пенсию как раз в день моего распределения. Я уже настроился на Нэ́рдал или Мéфис, а тут такая удача!

– И часто сюда наведывался понтифик?

– Нет, – отрицательно качает головой патер. – Алонио не любил Аури. Говорил, что это бездуховный город, слишком мирской и суетный.

Анжен краснеет:

– Простите, господин Эрол, надеюсь, я не оскорбил вас.

– Ничего-ничего, – обманчиво невозмутимо тянет Алан. – За век я уже привык. Пройдёт ещё век, и остальные города заживут в деловом ритме столицы, ленивая расслабленность Закра останется лишь в рассказах стариков. Но по великим-то праздникам понтифик был обязан присутствовать в храме лично!

– При мне он тут не появлялся, присылал вместо себя помощника. Последние пятнадцать лет это был брат Никос, а до него – брат Лу́ний. Прекрасный служитель, добрейший человек и сильный маг.

– Тогда почему, по-вашему, господина Алонио убили именно в Аури?

– Не знаю, – Анжен беспомощно моргает. – Это странно. Да, это странно.

– У вас нет предположений, кто и за что мог бы столь зверски расправиться с понтификом?

– Ни малейших. Алонио являлся образцом служения Всевышнему. Благочестивый, добродетельный, истинно верующий брат.

– Не было ли в последнее время каких-либо примечательных случаев? Недовольных посетителей? Не грозился ли кто-нибудь отомстить понтифику?

– Тот, кто реально затаит злобу, вряд ли станет кричать об этом вслух, – патер задумывается. – Что же до недовольных – мы каждый день выслушиваем жалобы. Ссоры с родными, придирки начальства, слабый дар… Вы не представляете, скольких людей в Керизе не устраивают их способности! Маги четвёртого уровня завидуют первому, те, у кого первый, мечтают о дополнительной стихии, бытовик хочет стать боевиком, а боевик – стихийником. Но это всё допустимые человеческие слабости, господин Эрол. И нормальный человек понимает, что убийство, пусть даже самого понтифика, ничего не изменит и не принесёт ему выгоды.

– А кому принесла бы выгоду смерть господина Алонио?

Патер Анжен теряется. В глазах отражается замешательство:

– Выгоду? Вы хотите сказать: нечто материальное вроде наследства?

– Наследства, должности. Кто теперь станет понтификом?

– Всевышний, какие чудовищные у вас мысли! – с ладони патера взлетает искрящееся белое облако и окутывает Алана божественным благословением. – Предположить, что один из нас пойдёт на человекоубийство, чтобы занять место Алонио!

– Или, например, ради роскошного особняка понтифика в Закре, – Алан провожает взглядом медленно тающие искры. – Люди отнюдь не ангелы с крылышками, патер Анжен, хотя неясно, зачем из убийства создавать демоническую жуть.

– Возможно, затем, чтобы выдать своё преступление за происки Бездны, – вырывается у меня.

Теперь искры божественного огня осеняют уже мою голову.

– Окститесь, дочь моя! Кто бы ни сотворил эту ужасную вещь, он одержим демонами. Бездна направляла его нож, Бездна подтолкнула к тому, чтобы положить тело в храм прямо перед нерукотворным образом!

– А Всевышний куда смотрел? – угрюмо вставляет Алан. – Или он сладко спал?

– Не кощунствуйте, – строго произносит патер. – Всевышний никогда не дремлет. Но коварство демонов способно обмануть даже его.

– В любом случае благодарю вас за откровенность, – нарушает долгую напряжённую паузу Алан. – Будьте любезны, пригласите патера Люция.

Анжен кланяется и выходит.

– Гадкое какое-то расследование, – неожиданно делится со мной Алан. – Послушать патеров, так в храм прямиком из преисподней просочилась рогатая образина, надругалась над понтификом и вернулась обратно… А ты молодец. Первая версия у нас есть.

Не будь я природником, покраснела бы от радости.

Глава 5

Патер Люций не в мантии, а в деловом тёмно-синем костюме. Аура патера яркая-яркая, аж слепит. Первый уровень магии. По привычке ищу на его груди золотой жетон, потом вспоминаю, что храмовники, в отличие от госслужащих, жетоны не носят. Светло-ореховые, почти жёлтые глаза патера полны скорби.

– Анжен сказал, вы нуждаетесь в утешении, – две белые птицы вспархивают с его ладоней и разлетаются ослепительным сиянием. – Все мы в какой-то период жизни начинаем сомневаться в непогрешимости Всевышнего. Главное – выйти победителем из этого испытания духа и нашей веры.

Благословение Люция намного действеннее, чем у его коллеги: мне становится тепло и уютно, словно я снова маленькая девочка и меня обнимают папа с мамой. Напряжённое лицо Алана расслабляется, но о долге он не забывает.

– Благодарю, господин Люций. Скажите, вы тоже думаете, что жестокое убийство понтифика – дело рук демонов из Бездны?

– Безусловно, – грустно откликается патер. – Только демоны эти сидят в голове убийцы и творят зло его руками. К сожалению, ни одна тварь из Бездны не приходит в мир в истинном обличии: они подло и тихо пробираются к нам в души, нашёптывают лживые речи и управляют нами, словно куклами. Человек считает желания своими, но внутри него резвится кровожадная и алчная гадина.

– И вы согласны, что нужно искать человека? – оживляется Алан.

– Да, – подтверждает Люций. – Причём человека, мало похожего на безумца. Одержимость – это не укус песчаного бры́га, после которого укушенный мечется и с пеной изо рта нападает на всё, что движется. Одержимый может быть мил и кроток, разумен и спокоен, потому что у него есть чёткая цель и план, как её достичь.