Категория «привходящего»

Невозможность движения для соотнесенного предваряет в частности еще одно преобразование в формуле ошибки. «Обознаться» в сути вещи как «сдвинуть отношение» можно исключительно привходящим образом. «По отношению к сущности нет движения, так как нет ничего противоположного сущности; нет движения и для отношения (ибо может вполне соответствовать действительности, что при изменении одного из двух соотнесенных членов другой не изменится, так что их движение привходящее)».[101] Осталось сравнить полную неподвижность отношения ума и сущности с несовпадением движений двух соотнесенных. Последний разрыв в свою очередь сравним с обусловленностью «движения движения» формой «привходящим образом»,[102] выведенной из «промежутка» привходящего. В пределе сравнения снова восстанавливается противоположность бытия не-бытию. Стоит тут же повторить, что «хотя всякое знание касается того, что познается, но не всякое познаваемое соотнесено со знанием», – или, переводя точнее: «всякое знание знаемо, но не всякое знаемое есть знание». Поэтому добавленное «касается» по смыслу воспроизводит «удостоверение наощупь» в сущности, которую можно только знать, – а «соотнесенно» вставлено для того, чтобы подчеркнуть непознаваемость не-сущности, если она подменяет, а не отрицает сущность. Сопоставление направлений рассмотрения отношения (синтеза и анализа) дает с одной стороны тождество ума и сущности, а с другой – нетождество феномена и объекта. И, продолжая с помощью Канта, «всякий анализ основан на синтезе»[103] – не-сущность на сущности.

Непосредственно в сущности нет движения, как неподвижно и знание сущности. Это отсутствие движения закрепляет сущую безошибочность. Но соединению ума с вещью в самой ее сути противоположно соотнесение познаваемого с познающим в стремлении к не-сущности соотнесенного вообще. Привходящая противоположность привносит в познание феноменологическое опосредование формами пространства и времени. Первым делом простое знание получает характер осуществления знания, движения познания от возможности к действительности, – вполне строгого мышления. Ошибка же зависит от вмешательства воображения, способного представлять движение только как перемещение образа сущности.[104] Ум, ограниченный одним воображением, «признает истинным все, что представляется, и на этом основании утверждает, что все одинаково ложно и истинно».[105] Ему «приходится признавать все существующее соотнесенным и зависящим от мнения и чувственного восприятия».[106] Воображение подвижно, но и текучий образ все-таки подвластен движению ума, тяготеющего к тотальному упрочению всех действий по закону тождества. Однако руководство воображением, подспудно ведущее к ошибке или устраняющее уже допущенный промах, имеет тот же вид акта «привходящим образом», что и при «движении движения». Через «сооотнесенное» это выражается в умножении сущностей: «Если каждая вещь существовала бы лишь в соотношении с имеющим мнение, то имеющий мнение существовал бы в соотношении с бесчисленными по виду предметами».[107]

2.5. Виды: случайное и акцидентальность

Боэций переводит «κατα συμβεβηκος» как «per accidens»: «случайно» как «акцидентально», – изначальный смысл сохраняется в точности, но появляется возможность различать оттенки. Категория привходящего неоднозначна уже у Аристотеля. «Привходящим называется (1) то, что чему-то присуще и о чем может быть правильно сказано, но присуще не по необходимости и не большей частью… Случайное произошло или есть, но не поскольку оно само есть, а поскольку есть другое… (2) О привходящем говорится и в другом смысле, а именно относительно того, что содержится в каждой вещи самой по себе, но не в ее сущности. И такого рода привходящее может быть вечным, а из указанных выше – никакое».[108] – Соответственно, Боэций говорит об отделимых и неотделимых акцидентальных признаках, определяя их вместе со стороны недоступности субстанции: «то, что присутствует или отсутствует в подлежащем (в субъекте) без его уничтожения».[109] В случае неотделимых признаков «нужно понимать не реальное присутствие и отсутствие, а мысленное»,[110] то есть в воображении. Примеры отделимых признаков – движения или действия познаваемого субъекта (ходить, спать…), совершаемые время от времени; примеры неотделимых признаков – нечто статичное (цвет), но сдвигаемое воображением[111] познающего субъекта. В обоих случаях признак лежит на границе взаимодействия сущностей и служит блуждающим средним термином, который то связывает их в умозаключение, то не допускает их сочетание даже в простом суждении: то порождает «привходящим образом», то оставляет пустой «промежуток» привходящего.

С тех пор, как проводится различие между «привходящим» и «привходящим образом», наращивается неупорядоченность классификации. Привести все в должный вид совсем просто, если сопоставить пары понятий как в диалектической логике. Гегель прослеживает перход от случайного к акцидентальному, выделяя форму случайности и акцидентальности. «Привходящее» также наполняет и развивает «привходящим образом» в качестве его содержания. Учитывая внутреннее деление категории «привходящего», допустимо удвоить и его форму в зависимости от предмета ощибки: будет это простая вещь или простая сущность. Тогда остается лишь условиться считать (игнорируя привязанность к Аристотелю и Боэцию), что «привходящим образом» определяет «привходящее» как «случайность» – «случайное» и «акцидентальность» – «акцидентальное» соответственно с видами.

Резкое введение ужесточенной классификации исказило бы естественное развитие смыслов текста. Правильнее будет продолжать работать в создавшейся сетке приближения терминов друг к другу с помощью наречий и глаголов. Понятия Гегеля следует иметь ввиду скорее как стимул к альтернативному критическому тексту. (Наряду с «привходящим автором» допустим и «привходящий критик».) Достаточно задать крайние значения анологии.

«Случайное – это нечто действительное, определенное в то же время лишь как возможное, иное которого или противоположность которого также есть… Оно положенное, неопределенное взаимное превращение внутреннего и внешнего или рефлектированного-в-себя и бытия».[112] – «Движение акцидентальности представляет в каждом из своих моментов высвечивание категорий бытия и рефлективных определений сущности друг в друге, … есть активность субстанции как спокойное проявление ее самой».[113] – Акцидентальность развивается далее в формальную причинность. В обратном рассмотрении такого решения ставится вопрос: каким образом формальная причина, будучи опосредована причиной «по совпадению», влияет на привходящее?[114]

3. Материя как причина привходящего

3.1. Материя и форма вообще

Привходящее есть при-сущее, сущее осмысляется как сущность, сущность же трояка. «Во-первых, материя, которая есть это-вот в явлении (хотя на самом деле она лишь кажется таковой из-за соприкосновения частей, а не единства их природы, будучи материей и подлежащим); во-вторых, некая природа, являющаяся этим-вот, и некий склад, состояние, в которое [происходит становление]; наконец, третий смысл, – единичная вещь как, скажем, Сократ или Каллий».[115] Конкретно о каждом в отдельности спрашивают как об определенном соединении материи и формы. «Так как следует уже иметь бытие, чтобы оно было-под-рукой, то ясно, что материю ищут (и исследуют) через то, что нечто есть; например, дом этот-вот посредством чего? Потому что присуще то, которое есть как то, что было домом (суть бытия дома)».[116] Составленность, а не слитность, отдельной вещи из материи и формы предопределена их разнородностью. «А различными по роду называются те вещи, у которых первый субстрат различный, и которые не сводимы ни друг к другу, ни к чему-то третьему».[117] Материя и форма сами по себе едины и вечны и не возникают даже друг из друга, ибо «возникающее всегда должно быть делимым».[118] Следовательно, как таковые они не имеют ничего промежуточного и осуществляют составные сущности лишь на время. «Как не создается субстрат (медь), так не создается и шар как таковой, разве только привходящим образом, потому что медный шар есть шар, а создается этот медный шар».[119] Форма выполняет роль сути бытия вещи[120] путем определения материи.[121] Получается, что для составной сущности «определение и есть и не есть».[122] Принципиальная определяемость неопределенной материи и есть ее собственная определенность. «Каждое возникающее может и быть и не быть, а эта возможность и есть у каждой вещи материя».[123] Именно в силу своей соотносительности материя вообще принадлежит бытию, всегда уже есть, хотя и «находится в возникающем».[124] Соотношение внутри определения материи обратимо: «материя есть не у всего, а у тех вещей, которые возникают друг из друга и переходят друг в друга».[125] По самому определению материя неустойчива в силу двойственности и предопределена к движению, так что она «должна изменяться, будучи способна к той и другой противоположности».[126] Поскольку же материя включает в себя абстрактное противоречие бытия и не-бытия, она сама не отвлекается от последней определенности как полной неопределенности. «Материя, которая [каждый раз] одна, ничему не противоположна»,[127] она тем самым отрицает всякую форму. Соответственно, с другой стороны, «материя выявляется через отрицание [формы]».[128] Тогда при том, что она сама есть возможность, материя «существует в возможности, ибо она способна принимать [определенность] и через форму и через лишенность формы».[129]

Форма определяет материю в любом случае, независимо от наличия конкретной формы. Познание посредством определения осуществляет ту или иную составную вещь, вернее, составляет определенность образа бытия вещи. Когда какие-то из них «перестали быть [предметом познания] в действительности, то не ясно, существуют ли они еще или нет… Материя же сама по себе не познается»,[130] ведь ее определенность соотносительна.

Несводимость материи и формы друг к другу и к общему субстрату находит выражение в их общем пределе. В единичной вещи нет ни материи, ни формы, если считать ее составление безупречно завершенным. «Последняя-материя и форма – одно и то же, но одна – в возможности, другая – в действительности; так что одинаково, что искать причину того, что вещь едина, или причину единства [материи и формы]… Нет никакой другой причины единства, кроме той, что вызывает движение от возможности к действительности».[131] – Привходящее присуще единству именно составной сущности и близко к не-сущему в смысле пустой границы между материей и формой, ставшей пределом данной вещи. Формальная причина единства вещи – «ειδος και παραδειγμα – эйдос (форма) и парадигма (пример, образец), а это есть определение сути бытия вещи».[132] Последняя-материя как «пример»[133] формы и сам эйдос – «одно и то же, а буквально – «ταυτο και εν – тождественное и единое». Тождество предполагает, что «стороны» составной вещи сопоставляются, причем внешнее сравнение материи и формы начинается «от привходящего», поскольку они вообще суть противоположные понятия для ума. Но «внешняя рефлексия есть не внешняя, а столь же имманентная рефлексия самой непосредственности».[134] Следовательно, в самом отношении, сведенном к неразличенности сторон, возможностью различия их в окончательном единстве была материя, – и начало «от привходящего» означает теперь «со стороны материи». Единство производится формой, когда она в свою очередь тождественна с умом. Тогда действительность привходящего отвечает требованиям не-бытия: материя никак не способствует инаковости, ибо всецело опосредствована формой. Возможность привходящего оттесняется вместе с принципом различенности тождественного в отношение ума к вещи: обусловливает его временем и пространством, или парадигмой и эйдосом вместе; и для привходящего – «привходящим образом».

3.2. Возможность и лишенность формы

Во введении[135] близость к не-сущему предполагалась «привходящим автором» как многозначное сущее, нуждающееся в расшифровке. Тогда же было принято, что осмысленное привходящее выводится из возможности «и быть и не быть», причиняется материей; предрасположено к небытию в смысле лишенности и впоследствии чревато нахождением недочетов и погрешностей в суждениях. Иногда возможность и лишенность (причина и следствие) почти перепутаны у самого Аристотеля. «Например, «определенное нечто» – это, с одной стороны, форма, с другой – лишенность ее»,[136] хотя в другой перспективе оно раскладывается на форму и материю. Выраженные всвязи с формой, возможность и лишенность противопоставляются: материи «ничто не противоположно», а лишенность противоречит виду категории. Мыслимая дистанция между бесформенностью и определенностью заставляет продумывать движение к единству последней-материи и формы. Только что приведенный пример был к тому, что «каждый род сущего всегда присущ двояким образом, … так что видов движения и изменения столько же, сколько и видов сущего».[137]

Лишенность противопоставляется уже не только форме, но и материи, поскольку речь зашла не о готовом предмете для ума, а об объективном осуществлении. «Сущим в действительности бывает форма, а также лишенность формы; а в возможности существует материя, ибо она способна принимать определенности и через форму, и через лишенность формы».[138] – Возможность берется здесь в аспекте способности действовать и претерпевать. Тогда лишенность, напротив, – «это некоторого рода противоречие, иначе говоря, неспособность, точно определенная или взятая вместе с ее носителем».[139] – «Равным образом и неспособность – это лишенность, противоположная такого рода способности, так что способность всегда бывает к тому же и в том же отношении, что и неспособность».[140]

Уравновешивающее обобщение всех трех понятий допустимо в плане причинности. «Итак, причин три и начал три, два из них – это противоположение, одна сторона которого – определение, или форма, другая – лишенность, а третье – материя».[141] Материя выступает как субстрат самой основной противоположности, – категории и лишенности в соответствии с ее видом, – сущего и не-сущего, – единого и многого. В последнем модусе актуализируется проблема ошибки, ведь «познающее должно быть в возможности этими противоположностями, и вместе с тем в нем должно быть единое».[142] Возможность раскрывается во внешнем отношении к предметам, а действительность представляет собой внутреннюю самостоятельность. «И одни и те же способности, сообразующиеся с разумом, суть начала для противоположных действий… Одним и тем же разумением выясняют и предмет и его лишенность, только не одинаковым образом, … ибо первый уразумевают как самое по себе, а вторую – в известной мере привходящим образом, ибо противоположное объясняют через отрицание и удаление».[143]

Лишенность формы понимается так же, как, согласно Аристотелю, происходит ошибка в сути вещи, – привходящим образом: не непосредственным соприкосновением ума с предметом, но движением души, постепенно осуществляющим ее множественность, то есть несущественность. Простую ошибку в связывании субъекта и предиката можно переобозначить как «составное из материи и лишенности формы». Получается своего рода «определенное не-сущее», сложенное из не-сущих в смысле способности (возможности) и не-способности (лишенности формы). Ошибка в отношении «определенного нечто» состоит в потере возможности. Ведь правильное определение вещи представляет собой осуществление вполне конкретной возможности. Всякая иная реализация изменяет также и упущенное потенциальное понимание. Впрочем, утрата обратима, если определенность прослеживается до конца, как сущая в круге возникновения и уничтожения.[144] – Чистая форма, или суть вещи есть полная осуществленность и действительность. Следовательно, ошибка в несоставном невыразима как потеря возможности, – разве только привходящим образом, – «через отрицание и удаление» от сущности и приобретение невозможности.

3.3. Уровни деления материи

1) Онтологическое деление.

«Некоторая материя имеется у всего, что не есть суть бытия вещи и форма сама по себе, а есть определенное нечто».[145]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Дипломная работа. Высшая религиозно-философская школа. Санкт-Петербург. 1996. // В сокращенном варианте (без предисловия) см.: Мария Николаева. Категория «привходящего» и выражение «привходящим образом» в «Метафизике» Аристотеля. //Богословие. Философия. Культурология. Труды Высшей Религиозно-Философской школы. № 4. Спб: ВРФШ. 1997.

2

Хайдеггер М. Европейский нигилизм. //Время и бытие. М.: Республика. 1993. – С. 83–86.

3

Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии. М.: Лабиринт. 1994. – С. 62. – § 70.

4

Фихте И. Г. Основа общего наукоучения. //Соч. в 2-х тт. Т. 1. СПб: Мифрил. 1993. – С. 240.

5

Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М.: Мысль. 1971. – Т. 2. С. 18–19.

6

Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. СПб: Наука. 1992. – С. 52.

7

М. Хайдеггер. Бытие и время. П. 36. Любопытство.

8

Аристотель. /1051b26/.

9

См. гл. 4.2.

10

Аристотель. /1003b22-35/.

11

Ср. Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. 3.3411.

12

См. гл. 5.2.

13

Ср. Гегель. Наука логики. Т. 2. С. 9–10.

14

Ср. Шеллинг. Система трансцендентального идеализма. С. 246.

15

Ср. Фихте. Очерк особенностей наукоучения. П. 1.

16

См. гл. 4.1.

17

Ср. Гегель. Наука логики. Т. 3. С. 36.

18

Аристотель. /1089b24-28/.

19

Там же. /1082b1-4/.

20

Ср. Декарт. Метафизические размышления. Ч. 6.

21

См. гл. 5.1.

22

Аристотель. /1025b10/.

23

Ср. Платон. Филеб. С. 12

24

Аристотель. Метафизика. Кн. 5. Гл. 30.

25

Фихте. Основа общего наукоучения. С. 240.

26

Ср. Декарт. Начала философии. 1.35. С. 441.

27

Аристотель. /1058a23/.

28

См. гл. 3.3.

29

См. гл. 2.3.

30

Хайдеггер. Изречение Анаксимандра. С. 46.

31

Аристотель. /1051a34-64/.

32

Ср. Гегель. Лекции по истории философии. Т. 2. С. 226–227.

33

См. гл. 3.4.

34

См. гл. 3.5.

35

См. гл. 2.3.

36

См. гл. 3.2.

37

См. гл. 4.4.

38

Аристотель. /1017a7-23/.

39

Там же. /1055b1-2/.

40

Там же. /1055a34/.

41

См. гл. 2.3.

42

См. гл. 3.5.

43

Аристотель. /1028a13-b4/.

44

Там же. /1007a17-35/.

45

Brentano. Von der mannigfachen Bedeutung des Seienden nach Aristoteles. 2 Kap.

46

Боэций. Комментарий к Порфирию.

47

Гегель. Наука логики. Т. 2. С. 18.

48

Брентано. Там же.

49

Аристотель. Метафизика. Кн. 5. Гл. 7.

50

Там же. /1051b12-13/.

51

Брентано. Там же.

52

Аристотель. /1037a26-b2/.

53

Там же. /1030a6/.

54

Брентано. Там же.

55

Боэций. Там же.

56

Брентано. Там же.

57

Аристотель. /1026b14/.

58

Брентано. Там же.

59

Там же.

60

Там же.

61

Хайдеггер. Время и бытие. С. 402.

62

Брентано. Там же.

63

Аристотель. /1027b33-28a2/.

64

Там же. /1061b3-13/.

65

Брентано. Там же.

66

Аристотель. /1051b4/.

67

Там же. /1028a1/.

68

Там же. /1027b25-27/.

69

Брентано. Там же.

70

Аристотель. /166b29-36, 179a25-180a21/.

71

Там же. /1029a26/.

72

Там же. /430b14-16/. См. гл. 5.5.

73

Аристотель. /1007a22/.

74

Там же. /1056a21-24/.

75

Там же. /1011a20/.

76

См. гл. 2.4.

77

Аристотель. /1027a8/.

78

Там же. /1027b28/.

79

Там же. /1057b2/.

80

Там же. /1058a23/.

81

Там же. /1027a14/.

82

См. гл. 2.1.

83

Аристотель. /1026b27-32/.

84

Там же. /1069b33-34/.

85

Там же. /1027a10/.

86

Там же. /1027a18/.

87

Там же. /1027a26-27/.

88

Там же. /109a34-110a22/.

89

Schwengler. Die Metaphysik der Aristoteles.

90

Аристотель. /1087b34-88a6/

91

Брентано. Там же.

92

Аристотель. /1088a18-b2/.

93

Там же. /1089b12/.

94

См. гл. 4.2.

95

Аристотель. /1021a27-33/.

96

Там же. /1021b8/.

97

См. гл. 1.2.

98

Аристотель. /1057a3-7/.

99

Там же. /1057a9-12/.

100

Там же. /7a7-8, 23–30/.

101

Там же. /1068a10-13/.

102

См. гл. 5.3.

103

Кант. Критика чистого разума. С. 96.

104

См. гл. 5.2.

105

Аристотель. /1011a31/.

106

Там же. /1011b4/.

107

Там же. /1011b12/.

108

Там же. /1025a14-35/.

109

Боэций. Там же. С. 33.

110

Там же. С. 102–103.

111

См. гл. 5.2.