Спонтанная покупка

По духу он напоминал Розе отца. Забавно, ведь трудно найти более непохожих друг на друга людей. Аарон – молодой чернокожий, воспитанный улицей и очень крутой. Фрэнк – белый средних лет, не без чудачеств. Хотя оба увлекались музыкой. Фрэнк не был богат, как Аарон, но отличался потрясающей щедростью относительно того, чем мог распоряжаться, включая время. Он пестовал людей и вселял в них уверенность. Розе так этого не хватало! Фрэнк понимал людей и знал, как проявить лучшее в них. Аарон тоже обладал таким свойством. Он делал так, что вам хотелось ему угодить.

Роза принялась за работу. Кухня, обставленная довольно просто, была оснащена всем необходимым, чтобы готовить большое количество порций. Холодильник с морозилкой, плита, двойная раковина и посудомоечная машина, в которой все отмывалось ну просто за считаные минуты. Множество кастрюль, сковородок и противней для запекания. Роза выложила овощи, потом достала из холодильника и шкафчиков все, что ей было нужно: масло, молоко, большой пакет тертого сыра, макароны… Продуктов хватало с лихвой, и она обрадовалась, что сегодня посетители смогут выбрать блюдо по вкусу.

Через пять минут Роза уже чистила сладкий картофель и нарезала овощи для начинки. Аарон включил радио, и помещение наполнилось ритмом регги из шестидесятых. Она не могла не улыбнуться, двигаясь под музыку. К полудню пирог садовника и макароны с сыром подрумянивались в духовке. Роза заварила себе чай и вышла с кружкой в столовую, где уже собирались посетители. Обычно их было около двадцати. Половина из них приходила постоянно, остальные – время от времени. И всегда был кто-то, кого она видела впервые.

Роза немного потолкалась среди них. Она здоровалась со знакомыми, слегка стукаясь с ними кулаками, ударяя ладонью по ладони или хлопая их по плечу. У нее было правило заговаривать с каждым, кто выглядел неловким, застенчивым либо потерянным. И хотя Аарон изо всех сил старался, чтобы никто из посетителей «Миски» не чувствовал себя униженным, некоторые люди все равно испытывали стыд. Во всяком случае, в первый раз. Вскоре они уже чувствовали себя непринужденно.

В столовой существовал устав: все должны сидеть за столом. «Есть вместе важно для людей, – говорил Аарон. – Хочу, чтобы мы ощущали себя семьей». Некоторые ели и исчезали как можно скорее. Другие задерживались, наслаждались компанией и разговором и никогда не спешили уходить. В большинстве это были мужчины разного возраста. Одни – вчерашние школьники, другие – явно пенсионеры. Все были вежливы. Все испытывали благодарность. Все откликались на доброту.

И каждый приходил сюда по определенной причине. Кто-то бомжевал, причем уже давно. Кто-то переживал трудные времена и надеялся встать на ноги. Некоторые были просто одиноки, обычно пожилые. Многие, очевидно, злоупотребляли алкоголем или наркотиками, хотя в «Миску» не допускались пьяные и те, кто являлся под кайфом. У многих были проблемы с душевным здоровьем. Иногда Роза просто терялась, не зная, как помочь и с чего начать.

«Ты делаешь все, что в твоих силах, – сказал Аарон, когда она однажды призналась в своих сомнениях. – И это важно».

Роза не всегда была уверена, что ее макароны с сыром изменят чью-то жизнь, но старалась быть частью коллектива и участвовать в разговорах за обедом.

Сегодня она оказалась рядом с Газом. Он был завсегдатай. Они сошлись на почве музыки девяностых, фанатом которой он был. На него произвели впечатление ее познания.

– Откуда ты столько знаешь о Stone Roses?

– От отца, – объяснила она. – У меня остались все его плейлисты. Семидесятые, восьмидесятые, девяностые… Мы все время говорили о музыке.

– Девяностые лучше всего, – сказал Газ, хотя ничего хорошего они ему не принесли.

Она знала, что Газ пьет, так как он этого не скрывал. В прошлом он принимал наркотики.

– Бросить наркотики было проще. С выпивкой труднее. Она повсюду. – Газ криво улыбнулся.

У него были голубые глаза и темные брови, веснушки делали его моложе своих лет – около сорока, по мнению Розы. И полные губы. В последнее время он похудел, осунулся так, что выступали скулы.

– Но с выпивкой, знаешь… Иногда думаешь, выпью баночку, сниму напряжение. И вот не заметишь, как ты уже пьян в стельку. – Его лицо помрачнело. – Не могу справиться. И знаю, что не могу. И зачем я это делаю? Шелл снова меня выгнала.

– Где же ты спишь?

– На диване у дружка. Но вечно это продолжаться не может. – Газ взял вилку, и Роза заметила, что у него дрожит рука. После вчерашних возлияний или ему нужно выпить? Он поймал ее взгляд. – Я всегда трясусь. Слишком много пил. Слишком много вечеринок. – Он положил вилку, практически не притронувшись к еде.

– Не будешь больше? Когда я голодна, меня одолевает тревога.

– Не совсем хорошо себя чувствую, – признался Газ. – Хотя вкусно. Твою стряпню любят больше всего.

Роза засмеялась. Ей был приятен его комплимент. Она поняла, что не может заставить его доесть. Газ опустил голову и задрожал еще сильнее, будто простудился и его лихорадит.

– Где будешь ночевать сегодня? – Она боялась, что он может остаться на улице.

– Аарон говорит, могу переночевать в бытовке.

Аарон построил бытовку на парковке как убежище в экстренных ситуациях. Там разрешалось ночевать только раз, потом ждать неделю, чтобы вернуться. Но в бытовке было сухо и тепло, имелся туалет с раковиной.

– Круто. Хочешь взять с собой что-нибудь из еды? Есть хлеб, и я могу сделать сэндвичи с сыром.

Газ выглядел растерянным, словно гадал, почему ее вообще это волнует. И хотя он был старше, Роза чувствовала необходимость заботиться о нем.

– У дочки сегодня день рождения, – сказал Газ.

– Ух ты! Здорово, да?

Газ стал отцом довольно поздно. Шелл, его подруга, уговорила Газа завести ребенка, хотя он прекрасно понимал свои проблемы. Шелл была слишком оптимистична и переоценила его способность остепениться и стать ответственным. Без сомнения, он любил дочку, но справиться со своими демонами был не способен. Сейчас он попал в замкнутый круг: безупречное поведение, потом срыв – и разгневанная Шелл выгоняет его из дому.

У Газа был несчастный вид.

– У меня нет денег на подарок. Кому нужен такой бесполезный отец?

Роза опустила голову. Одно из строжайших правил Аарона запрещало персоналу давать посетителям деньги. Слишком легко поверить в слезливую историю, а деньги могли быть использованы во вред.

– Она хочет плюшевого единорога. Всего двадцать фунтов, но у меня их нет. Я должен был встретиться с ней, но как я приду с пустыми руками? – У него сморщилось лицо, и Роза поняла, что он вот-вот расплачется. – Почему я такой неудачник? Почему не могу жить нормально? Я так люблю обеих, но все время их подвожу. Все время.

– Ты можешь получить помощь. Сам знаешь. Поговори с Аароном.

Газ перевел взгляд на Аарона. Тот стоял в углу в окружении молодых парней, которые смотрели на него с явным уважением и восхищением. Роза прочитала мысли Газа: Аарон был полной ему противоположностью. Газ сидел напротив нее, съежившись и понурив голову.

– Это дно. Нет денег даже на подарок дочке.

Роза подумала о Герти, кровать которой была завалена мягкими игрушками. Она посмотрела на Аарона и услышала его предостерегающие слова у себя в голове. Потом взглянула на Газа и увидела лицо человека, который был унижен своей слабостью.

– Нам не разрешается давать деньги, – сказала она шепотом. – Но зайди на кухню и возьми кое-что из еды, прежде чем уходить.

Казалось, Газ испугался, что она могла подумать, будто он просит денег.

– Это не то, что я имел в виду. – Он потупился, переплел пальцы и еще сильнее задрожал. – Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

Что бы сделал ее отец? Роза задумалась. Фрэнк наверняка решил бы сомнения в пользу Газа. Это было рискованно. Ее голова говорила «нет», но сердце кричало громче. Двадцать фунтов за плюшевого единорога. Какой от этого может быть вред?

– Никто не узнает, – сказала она. – Никто не догадается.

Глава 5

Обычно после часа плавания в «Лидо» у Черри прояснялось в голове, и она могла сосредоточиться. Но сегодня вода не смыла ее тревогу. Она проплыла шесть раз от бортика до бортика, вытерлась, оделась и запрыгнула в машину. Сейчас она ехала из Эйвонминстера по подвесному мосту, направляясь на юго-запад.

Она выбралась из постели в половине седьмого, когда солнце стало пробиваться сквозь щели белых деревянных жалюзи. Надела спортивные штаны, футболку и кроссовки, стянула волосы в хвост. Она часто уходила из дому до того, как просыпался Майк. Ей нравилось приезжать в «Лидо» и плавать рано утром, но сегодня она была особенно осторожна, чтобы не разбудить его. Впрочем, он крепко спал, уткнувшись в подушку.

Внизу не наблюдалось никаких признаков вчерашней вечеринки с участием почти сотни человек. О празднестве говорили разве что ряды сияющих бокалов, которые успели высохнуть и теперь ожидали, когда их уберут в коробки, и поздравительные открытки, брошенные на кухонном острове. Черри вынула скатерти и салфетки из стиральной машины, и вскоре они закружились в сушилке.

В гостиной, прислоненный к стене, стоял «ангел-хранитель» Майка. Черри с ненавистью глянула на холст, подавляя желание пнуть его. Или отвезти к ущелью и сбросить с подвесного моста. До чего же отрадно будет смотреть, как работа Аннеки падает в реку и гибнет в воде, как размываются краски и цветные пятна плывут по течению!

Черри напомнила себе о своем обещании. Быть спокойной. И не терять достоинства. Она схватила сумку и поспешила к выходу. Ей нужно уйти, пока Майк не спустился вниз и не начал восклицать, какой чудесный вчера был день. Необходимо составить план, прежде чем она увидит мужа.

Сейчас она ехала по трассе М5, направляясь через Мендипские холмы в дом своего детства, в самое сердце Сомерсета. Когда-то ей не терпелось выбраться из крошечной сонной деревушки, где шагу нельзя было сделать, чтобы об этом все не узнали, в особенности если ты дочка местного врача. Казалось, сам воздух нашептывал ее имя, когда она проезжала через маленький рыночный городок Хонишем, мимо достопримечательностей своей юности. Приземистое здание средней школы по-прежнему на своем месте – она не поступила в грамматическую школу[3] и до сих пор помнит свое разочарование в тот день, когда объявили результаты экзаменов. Мама ее успокаивала: «Не всем дано получить классическое образование, дорогая. Ты преуспеешь во всем, чем будешь заниматься. Главное – использовать все возможности, которые дает тебе судьба. И слушать свое сердце. У тебя большое сердце, Черри. Оно тебя не подведет».

Слова матери утешили Черри, и вскоре она перестала волноваться, что провалила экзамены для одиннадцатилеток, так как ей разрешили ухаживать за толстыми коричневыми пони по выходным в местной школе верховой езды. Для нее не было большей радости, чем целый день крутиться на конюшне, жевать сэндвичи с ветчиной и печенье, сидя на заборе манежа, а в конце дня выпускать лошадей в поле.

Конечно, к ее четырнадцати годам привлекательность конских замшевых ноздрей и блестящих боков отошла на второй план, так как современная средняя школа могла предложить кое-что поинтереснее. То, чего не было в грамматической школе для девочек. Мальчики Хонишема, сквернословящие, с узкими бедрами и обжигающими руками, будили что-то внутри ее. Правда, проку от их пылкости было едва ли больше, чем от изрядно разбавленного кипятком кофе в «Золотом яйце», где они зависали.

Черри улыбнулась воспоминаниям. Прошло больше пятидесяти лет, а городок почти не изменился. Даже аптека «Бутс» на том же месте. Там Черри купила свою первую губную помаду: бледно-розовую со сладким химическим вкусом, которая делала ее губы еще более пухлыми, точно покусанными пчелами. В то лето, когда она начала красить губы, все изменилось. Все глазели на Черри Николсон – кто с неодобрением, кто с завистью, а кто и с неприкрытым вожделением.

Через две мили она съехала с шоссе и углубилась в сельскую местность; дороги становились все у́же, и вскоре появился черно-белый указатель с надписью: «Рашбрук».

Май был к лицу Рашбруку. Густо заросшие бутнем обочины, яблоневые сады в розовых и белых кружевах, воздух, сладкий от медовой пыльцы. Свет мягкий, не такой резкий, как в разгар лета; трава, деревья и кусты шелестят от ветерка, который то появляется, то исчезает, словно почтительная служанка. Наконец маленькие коттеджи с живописными садиками уступили место скоплению больших домов. Над крышами возвышался церковный шпиль. Сердце деревни. И в этом сердце – Вистерия-хаус.

Последняя возможность попрощаться и сделать окончательную идиотскую проверку – убедиться, что в куске мыла в туалете на первом этаже не застрял бриллиант, хотя Черри прекрасно знала, что никакого бриллианта там нет. Они с братом Тоби несколько месяцев все расчищали и устроили окончательную уборку три недели назад. Все поверхности блестели, и каждое окно сияло. Но сегодня она запрет входную дверь в последний раз. Ключи переданы агенту по недвижимости для новых собственников. Остался один. Ключ, который был у нее с детства. Она отпирала им дверь, когда возвращалась из школы или из конюшни. С потертой синей атласной ленточкой, продетой через дужку в головке. Замок никогда не меняли. Разумеется, это сделают новые хозяева, когда войдут в права собственности, но это случится не ранее полудня.

Нужно зайти в дом напоследок.

Черри проехала между каменными столбиками, отмечающими подъездную дорожку сбоку от дома. У литых чугунных ворот все еще стояла табличка «Продается» с надписью по диагонали: «Продано, до подписания контракт силы не имеет». Баннистеры, супружеская пара из Лондона, покупают дом. Их прельстила близость железнодорожной станции в Хонишеме и скоростная электричка до вокзала Паддингтон.

Расположенный чуть в стороне от дороги, Вистерия-хаус представлял собой квадратное, крепкое и надежное сооружение – идеальный дом для деревенского доктора. Бледно-лиловые вистерии[4], которые дали название дому, были в полном цвету. Черри почувствовала их запах, как только открыла дверцу автомобиля, вспомнив, как аромат поднимался к открытому окну ее спальни каждую весну, возвещая скорое лето.

Она прошла к парадной двери. По обеим сторонам от дорожки были клумбы с лавандой и с красными и белыми тюльпанами. Позже, летом, появятся дельфиниумы, наперстянка, ковер из мелколепестника, плетистые розы, а потом яркие георгины – темно-красные, фиолетовые и оранжевые. Она встала у двери. Вспомнила, как они с братом обнялись и попрощались с домом.

То, что они с Тоби вместе освобождали дом в течение нескольких месяцев, имело терапевтическое действие. Брат приезжал из Йорка, как только ему удавалось вырваться. Их связывало столько воспоминаний… Они заключили мир, простив друг другу все мелкие обиды юности, которые по большей части вызывали теперь смех. Тоби наконец признался, что поцарапал ее пластинку группы Jefferson Airplane, хотя в свое время божился, что и близко к ней не подходил. А кто еще мог это сделать? Черри призналась, что в его день рождения съела последний кусок торта, который он приберег для себя. Она вернулась домой из конюшни и не устояла перед шоколадной глазурью – на ней мама конфетами «Смартис» выложила букву «Т». Черри улыбнулась, вспомнив, каким нарядным казался тот торт. А что за торт был у Герти на ее последний день рождения! Над ним висел тюбик с разноцветными драже «Смартис», и его содержимое рассыпалось по верхушке и по бокам. Какой-то торт, не подчиняющийся закону притяжения! Нынче все должно быть супероригинальным, чтобы челюсть отпадала и можно было выставить фото в «Инстаграме»[5]. Ее душа тосковала по простым и невинным временам. И по материнским объятиям.

После того как из дома вынесли последнюю вещь и было объявлено, что работа закончена, Черри с Тоби поужинали вдвоем в «Лебеде», местном пабе, притулившемся у излучины реки, дальше по улице.

«Знаешь, проблема в том, что мама была умной, – сказал Тоби, накалывая на вилку кусочек жареного картофеля. – Иногда я думаю, умнее папы. Но у нее не было возможности проявить свой ум. Если бы она родилась на пятьдесят лет позже, то стала бы ракетостроителем. Тебе не кажется, что она прожила свою жизнь напрасно, будучи просто женой доктора?»

Кэтрин училась на медсестру и перед самой войной встретила сногсшибательного студента-медика Найджела Николсона.

«Нет! – выпалила Черри. – Она много сделала для этой деревни и ее жителей. Отсутствие карьеры вовсе не означает, что жизнь прожита напрасно».

«Что ты, я не это имел в виду! – поспешил заверить ее Тоби. – Просто не могу не думать, кем бы она стала, если бы родилась в другое время».

«Она прожила счастливую жизнь, – сказала Черри. – И делала других людей счастливыми. Разве это не важно?»

«Мне так ее не хватает! – произнес Тоби. – Даже живя на другом конце страны, я всегда знал, что она есть».

«Да… – Черри обняла старшего брата. – Нам так повезло, что у нас такая мама».

И вот она взяла драгоценный ключ, отперла дверь и распахнула ее в последний раз.

Глава 6

– Мне очень жаль, Мэгги, ты сама знаешь, что это за люди. Проклятые Борджиа! Я младший в семье. У меня нет права голоса.

Марио не смотрел Мэгги в глаза. Он сидел на столе и барабанил большим пальцем по его краю. За его спиной на полках высились банки консервированных помидоров «сливки» той самой марки, которую она порекомендовала им продавать онлайн много лет назад. У Марио все еще был легкий римский акцент, но не исключено, что он говорил так специально, поскольку переехал в Англию в десять лет, когда его дедушка начал бизнес. Тем не менее благодаря музыкальным интонациям все, что он говорил, звучало почти заманчиво.

Даже сегодняшние плохие новости.

– Ну же, Марио, выкладывай! – Мэгги скрестила руки и, помимо своей воли, с восхищением уставилась на его длинные ноги в джинсах.

«Младший в семье», подумать только! Марио, как бы ни старался казаться мальчишкой, был сорокалетним мужчиной в самом расцвете сил.

– Ладно, Мэгги. Вот что. Они наняли новую пиар-компанию, которая сделала нам отличное предложение. Контракт на два года по цене чуть ли не в два раза ниже твоей. Я не смог убедить остальных остаться с тобой. – Марио пожал плечами, словно говоря: «Что я мог сделать?»

Мэгги насупилась. Экономия не покроет даже расходов на косметолога его сестры.

– Скажи, по крайней мере, кто они. Кто-то из местных? Вряд ли из Лондона. Никакая лондонская компания не предложит таких цен. – (Он молчал.) – Марио, ответь. Хоть это ты можешь для меня сделать?

– Компания называется «РедХотСтоунКолд».

Мэгги покачала головой:

– В первый раз слышу. Думаю, погуглю и найду, если не хочешь говорить, кто стоит за ними.

Марио прочистил горло:

– Стоун. «Стоун» – ключевое слово.

Мэгги бросило в холод.

– Не может быть. Ты шутишь? Зара?

Он кивнул нерешительно:

– Она была очень убедительна. Фонтанировала идеями. Иногда нужны перемены. Свежий взгляд. Мы так тебе благодарны за все, что ты сделала.

У Мэгги сам собой открылся рот. Если бы не она, компания давно бы обанкротилась. Она получила компанию, когда та была убогим импортером где-то на задворках, продававшим пыльные пакеты с пастой, и сделала из нее сеть дорогих итальянских магазинов под маркой «Живи, как в Риме», с обширным представительством в Интернете, четырьмя филиалами в Бате и Эйвонминстере и с планами открыть еще два в ближайшее время. Ее наняли мать Марио и его старшая сестра. Они, видимо, теперь посчитали, что выжали из нее все.

Марио не сидел бы здесь в своей дорогой темно-синей льняной рубашке, если бы Мэгги не помогла им. Они наняли ее, когда находились на грани разорения и отчаянно нуждались в совете по маркетингу, не зная, что делать с бизнесом, который достался им по наследству. Они не могли решить, поставить на этом точку или вдохнуть в предприятие новую жизнь. И теперь Мэгги им больше не нужна.

Трудно было сказать, чье предательство било больнее. Их или Зары.

Мэгги снова взглянула на Марио. Похоже, он и правда расстроен. Они вдвоем сдвинули дело с мертвой точки, так как он интересовался фуд-бизнесом больше, чем сестра и мать, и для Мэгги еда тоже была страстью. Она держала его на расстоянии, отчасти потому, что он, без сомнения, был искушением: темные густые кудри, задумчивые глаза и джемперы с иголочки. Она бы не стала доверять ни ему, ни себе, если бы они отправились пообедать вместе, как он предлагал год назад на Рождество. «Корпоратив для двоих», – произнес он с иронией, и это избавило приглашение от низкопробности, хотя она прекрасно знала, что последует после обеда. Но существовал миллион причин для отказа, и среди них не на последнем месте было то, что спать с клиентом – ужасная идея.

Преимущество быть вдовой заключалось в том, что мужчины, как правило, принимали «нет» за «нет». Их пугало горе, и, если вы его демонстрировали, они шли на попятную. Ее глаза наполнились слезами, когда она, поблагодарив его, сказала «нет», и Марио с уважением принял отказ. Он был итальянцем. Он понимал все тонкости, связанные со смертью.

– Они ума лишились, – сказала она ему. – У Зары нет идей. Нет. Идей. Она была непредсказуема, когда работала на меня. Я бесконечно исправляла ее ошибки. Она ходит в шубе без трусов.

– Что? – У Марио был растерянный вид, он пытался представить себе эту картину.

Мэгги закатила глаза:

– Это означает: снаружи все выглядит шикарно, а внутри ничего нет. Она маленькая избалованная принцесса, за которой все прибирает отец.

Мэгги знала, что слегка сгущает краски и преувеличивает недостатки Зары, но она была задета за живое.

Наверняка за этим стоит отец Зары. Эйден Стоун. Единственный из друзей Фрэнка, который никогда ей не нравился. Капитан мини-футбольной команды, где играл Фрэнк, и его финансовый консультант.

Надо отдать Эйдену должное, без него ее финансовое положение могло бы быть куда хуже. Это он надоумил Фрэнка приобрести страховку жизни и полис на случай серьезных заболеваний. После смерти Фрэнка Мэгги с удивлением обнаружила, что их ипотека выплачена. Эйден был добр с ней, помог с утверждением завещания, что было сплошным кошмаром. Она понемногу стала видеть то, что видел Фрэнк за показным бахвальством, электронными воротами и белым «рейнджровером» Эйдена.

Тем не менее она была обеспокоена. Эйден изнежил жену и дочь до такой степени, что Мэгги чуть не тошнило. Обе были похожи одна на другую как две капли воды: роскошные волосы и ресницы, облегающая одежда. Безусловно, он их любил, но какой-то странной, удушающей, лишающей свободы любовью. Она это знала, потому что он сам ей сказал, сколько стоило зачать Зару. Дорого. Эйден на все назначал цену, и Мэгги от этого испытывала неловкость.

Когда год назад Эйден пришел к ней и попросил взять Зару в качестве ассистента, Мэгги чувствовала себя обязанной. Да и дополнительная пара рук не была лишней. Поначалу было тяжело. Зара все забывала, грубила по телефону, ничего не выполняла вовремя и постоянно отпрашивалась на маникюр. Мэгги пришлось немало потрудиться, чтобы вывести Зару на требуемый уровень и сделать ее внимательной, пунктуальной, вежливой и четко выражающей свои мысли. После девяти месяцев стажировки Зара начала подавать надежды. У нее был талант на творческие идеи и умение заводить связи. Мэгги стала полагаться на нее все больше и больше и гордилась своей протеже. Потом ни с того ни с сего Зара подала заявление об увольнении, объяснив, что собирается путешествовать. После ухода Зары работы у Мэгги прибавилось, но у нее еще не дошли руки найти кого-нибудь на замену.

А теперь она поняла истинную причину ухода Зары.

– Ясно… Все эти годы совместной работы ничего не значат? – Она показала на товары на полках. – Я создала твою марку. Я сделала твое имя внушающим доверие и узнаваемым. Вы стояли на грани банкротства, когда наняли меня.

– Мэгги, я и без того чувствую себя скверно. Если бы это зависело от меня, я бы не расстался с тобой до конца жизни.

– Для меня это тяжелый удар. Ты мой самый крупный клиент.

– Но и времени мы отнимаем тоже немало, так? – Он пытался помочь ей увидеть положительную сторону измены.

– Это так. Потому что я отрабатываю деньги, которые вы мне платите.

– Мэгги, у тебя появятся новые клиенты. Ты лучшая.

– Верится с трудом, когда твой старейший клиент выбрасывает тебя на помойку.

– Ничего личного. Просто экономия. Прибыль у нас невелика. Приходится оптимизировать расходы.

Мэгги зажмурилась и сделала глубокий вдох:

– Слышал поговорку: «Скупой платит дважды»? Ты знаешь, где меня найти, если понадобится.

Она резко повернулась и пошла к выходу, чувствуя, как взгляд Марио ее испепеляет. Предатель, подумала она. Интересно, когда преданность потеряла цену? Она не позволит себе стать от этого желчной и униженной. Она громко хлопнула дверью и поспешила на улицу.