Полная версия
Мария Лебедева
6000 РОДОВ И ОДНА ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ОСТАЛАСЬ
Предисловие.
«Рождение жизни – загадка природы…
Мы рядом. Мы подаём руки. Мы держим женщин, когда они растворяются в боли и силе. Мы гасим страх и разжигаем веру.
"Родился малыш. Как же это прекрасно. И чувствуешь: жизнь ты прожил не напрасно."
Так однажды написала для меня подруга, анестезистка Татьяна Колчина. Эти строки – суть акушерства. Радость после боли. Свет после мрака. Благодарность после выдоха.
Мы, акушерки, не пишем мемуары. Мы делаем и остаёмся, но однажды наступает момент, когда внутри столько историй, что они буквально просятся на свет. Эта книга – роды. Мои собственные. Только в виде слов.
Зачем? Для кого? Что нового я скажу?
Не знаю. Но я обязана это сделать. Не потому что я лучше. А потому что я осталась. Не ушла. Не выгорела, а значит, могу рассказать.
Это не учебник и не инструкция. Это откровения акушерки. Это лента памяти, боли, восторга, юмора и глубоких откровений.
Для кого эта книга?
Для тех, кто волнуется перед родами, для тех, кто хочет понять, как мы, по ту сторону простыни, переживаем каждый момент. Для студентов, у которых дрожат руки. Для врачей, у которых дрожит душа. Для мужчин, которые хотят быть рядом, но не знают, как.
В каждой главе – живой образ. В каждой истории – роды, настоящие. Больные и прекрасные. Как жизнь.
Если ты читаешь это – значит, ты уже на пути. И эта книга для тебя.
Введение
Ты держала когда-нибудь в руках жизнь? Сырое, скользкое, кричащее чудо. Рядом – мать, у которой на глазах распалась личность и сложилась заново.
Это и есть акушерство.
Ты в белом. Весь родзал, как оркестр. Женщина – дирижёр, а ты та, кто держит светильник.
В этой книге ты заглянешь за ширму. Услышишь настоящие истории. Без прикрас, с юмором, с болью и с огоньком. Потому что роды не бывают стерильными. Они бывают разными.
Ты встретишь женщин, которые просили: «Кесарите или убейте». И тех, кто рожали молча в туалете. И тех, кто приходил со свечами, с планами, с мужем в йога-костюме и потом рыдала: «Заберите его отсюда!»
Ты поймёшь, почему одни рожают с песней, а другие – с травмой.
Ты узнаешь, что такое перинатальные матрицы, почему даже врачи боятся судов, и как выжить в роддоме, если ты акушерка, а вокруг санитарка, начальник и интриги на кухне.
Это не книга. Это служение в словах. И, возможно, поддержка для тех, кто стоит на пороге новой жизни – своей или чужой.
Добро пожаловать в роды.
Часть I.
(О том, как рождение – это прежде всего чудо, доверие и призвание быть рядом, а не медицинская процедура).
Глава 1. Тётя, я умру?
(о том, как всё началось и почему акушерство – это не просто выбор профессии)
Начало этой истории пахнет карболкой и чем-то сладким из маминой сумки. А выглядит как яркий попугайчик среди стаи голубей: синие ботинки, зелёные колготки, красное пальто. Видимо, стратегия «нарядить потеплее» тогда понималась как «нарядить поярче». Уставшая мама крепко держит за руку, а рядом тихо сидит девочка Марина, наша местная гроза, которая обычно кусается, а сегодня притихла. Общая тревога сковала даже её бойцовский характер.
– Тётя, а я умру?Детей вызывают по фамилиям, уколы делают быстро и ловко, словно маленькие пупсики пришли на плановое техобслуживание. И вот настаёт черёд. Взгляд поднимается на женщину в белом халате, этакую фею без волшебной палочки, и задаётся главный вопрос детства:
– Не бойся, жива останешься, – звучит в ответ, и в голосе столько заботы, сколько зелёного цвета в колготках.Фея в белом фыркает, словно её спросили, не улетит ли она на Луну.
Но дети, народ доверчивый. Послушно идёшь, думая, что, наверное, все взрослые так шутят.
А потом о, счастье! – можно притвориться таким больным, что разрешат остаться дома. Лежать на диване, пить тёплое молоко и чувствовать себя героем приключения. И вот тут-то случается самое главное.
Пушистая и важная кошка, словно чувствуя привилегированное положение больного, приходит в гости прямо… в туалет. Запрыгивает на колени, устраивается поудобнее и замурлыкивает так, будто читает сказку. И вдруг, на коленки выкатывается маленькая, мокрая, шевелящаяся фасолинка. Настоящий и живой котёнок!
Сидишь, боясь дышать, и думаешь: «Вот это да! А у тёти в белом халате игрушки скучные, шприцы да таблетки. А тут целое чудо на коленях!»
Именно в тот день приходит понимание, что рождение – это не про боль и страх. Это про чудо. Про маленьких мокрых котят, которые появляются на свет прямо в сердце, если оно открыто.
– Не бойся. Ты не умрёшь. Ты родишь. Ты справишься. А если что – я тут, с тобой. Опыт с кошками есть.Проходят годы. Акушерка держит за руки тысячи женщин, которые кричат, смеются и плачут. И всегда звучат слова, подмигивающие памяти:
Почему это рассказываю?
Потому что акушерка – это не профессия. Это призвание. Оно начинается не с диплома, а с первого вопроса о жизни и смерти, заданного уставшей тёте в белом халате. С первого чуда, которое пришло в гости прямо в туалет. И с понимания, что самое важное – быть рядом, когда чудо решает появиться на свет. Живым, тёплым и таким мурчащим.
Глава 2. Корова по имени Капуста.
(или Уроки материнства от безумной бурёнки)
Лето 1985-го пахло пылью асфальта, духами «Дзинтарс» и сладковатым запахом страха, того самого, взрослого, что застревает комком в горле, когда будущее кажется одной сплошной неизвестностью. Мы, два выпускных класса, готовились получить аттестаты зрелости. Но для этого предстояло пройти особый квест, согласиться на год превратиться в колхозных доярок. Мы толпились в школьном коридоре у директорского кабинета, как стадо овец перед стрижкой. Из-за двери доносились сдержанные всхлипывания, выходили оттуда чаще всего со слезами на глазах.
Районный комсорг, с лицом, как у полководца перед решающей битвой, вещал о долге, о селе, ждущем наших нежных девичьих рук, о том, что один год в деревне сделает нас героями. А потом прозвучала магическая цифра – четыреста рублей. Сумма, от которой у семнадцатилетней головы могла закружиться не от романтики, а от осознания внезапного богатства.
И вот я уже соглашаюсь. Легко и почти по-дурацки радостно.
Моим геройским полем боя оказалась… коровья родильня. Звучало как плохой анекдот. Семиклассница на практику к телятам – это одно. А семнадцатилетняя городская девчонка в мире, где жизнь буквально сочится, хлещет потоком и растекается под резиновыми сапогами – это совсем другое. Мир грубого физиологизма, от которого в школе деликатно прятались в учебниках биологии.
В тот день привели её. Доярка, женщина с лицом, изборождённым морщинами-тропинками, смерила меня усталым взглядом, перекрестилась на всякий случай и представила:
– Беспутная, дурная Капуста. Справишься? – и сунула в руку цепь, словно передавая собственное наказание.
Так она и вошла в мою жизнь, Капуста. Не корова, а именно Капуста. Существо с глазами, полными тихого безумия, и душой, не признающей никаких правил.
Её пытались привязать, но она рвала цепь. Загоняли в стойло, а она находила лазейку. Бодалась, шаталась пьяной походкой без всякого спиртного, воровала корм у соседок. Её гоняли матом и палкой, а она, отбежав на безопасное расстояние, смотрела на всех своим карим, абсолютно безумным взглядом, в котором читалось одно: «Я вернусь, но только когда сама захочу».
Первые дни пыталась действовать «по науке» – строгий голос, команды, попытки настоять. Капуста в ответ лишь презрительно фыркала. Тогда отчаяние подсказало другой путь. Я стала просто приходить. Говорить с ней ласково, приносить краюху хлеба, маленькую взятку за внимание. И звать её уже не «Капустой», а «Подружкой».
И случилось чудо. Однажды утром я зашла в коровник. Воздух был густой, парный, пропахший навозом, сеном и молоком. И она стояла там и смотрела прямо на меня. Её огромные карие глаза, обычно безумные, теперь выражали лишь спокойное, выжидающее терпение. Мол, наконец-то явилась, подружка.
Я обошла других коров и подошла к ней. Протянула ладонь с зажатым в ней хлебом. Она облизнула шершавым, тёплым языком, а потом вдруг придвинулась и упёрлась тяжёлым, влажным лбом мне в грудь. Это был не толчок. Это было прикосновение. Доверие, тяжёлое, как её голова, и тёплое, как её дыхание.
Через пару дней она родила. Тихо. Смирно. Без единого взбрыка. Просто легла и сделала своё дело. И я, затаив дыхание, принимала своего первого «ребёнка» – липкого и дрожащего телёнка.
А после, уже оправившись, Капуста окончательно всех удивила. Она, эта беспутная беглянка, оказалась самой нежной матерью. Она вылизывала не только своего малыша, но и всех чужих телят в яслях, подходя к ним с какой-то трогательной, почти человеческой ответственностью. Безумие в её глазах сменилось на мудрость.
Почему я рассказываю эту историю?
Потому что материнству не учат по учебникам. Ему учат у жизни, а жизнь иногда преподносит уроки через самых неожиданных учителей. Через безумную, «беспутную» корову по имени Капуста.
Она стала моей первой роженицей и научила главному: что любое рождение – акт глубочайшего доверия миру. А материнство начинается не с идеальной биографии или правильных инструкций. Оно начинается с простого, но самого важного признания: «Я рядом. Ты не одна». И неважно, кому ты это говоришь – женщине в поту и слезах или корове с сумасшедшими глазами. Суть одна.
Глава 3. Умное лицо
(или как растерянная девочка начала принимать важные решения)
28 февраля 1989 года – выпускной вечер, платья и запах духов, смешанный с надеждой на счастливую жизнь. 1 марта – уже подаю документы в больницу. 3 марта – первая смена. Сутки. Хирургия. Никаких скидок на «я же новенькая».
Дежурный врач встретил немногословно. В его глазах читалось всё сразу: и годы усталости, и едва уловимый юмор, и немой приговор: «Ты ещё тут поживи – не то поймёшь». Смена закончилась двумя смертями. Всё внутри застыло, сжалось в комок. «Я не вывезу», – прошептало что-то во мне, пока я вытирала слёзы в процедурной.
– Так бывает. Люди иногда умирают.Он посмотрел на меня спокойно, почти отстранённо:
Дальше начался настоящий водоворот. Меня кидало из отделения в отделение: хирургия, инфекционное, поликлиника, детское. Каждый месяц – новые лица, новые правила, новые страхи. Я металась, как пингвин на тающей льдине, чувствуя себя вечной затычкой для дыр в расписании.
– Зачем вы меня вообще взяли? Я же только и делаю, что закрываю чужие смены!В какой-то момент не выдержала и пришла к главврачу, почти с обидой:
– Всё в жизни пригодится. Вырастешь, станешь классным специалистом.Он улыбнулся, спокойно, по-отцовски:
И вот наконец, смотровой кабинет. Первое место, где я почувствовала: вот оно. Моё. Но на деле – опыта ноль, уверенности минус сто. В голове, сплошной туман и учебники, которые вдруг оказались бесполезными.
– Да я вообще ничего не понимаю!Как-то раз зашёл хирург из соседнего кабинета, будто случайно. Спросил, как дела. Я, чуть не плача, выпалила:
– Маша, – сказал он. – Делай умное лицо.Он рассмеялся. Но не зло, а тепло и по-доброму.
Вот так. Без лекций, без нотаций, без заумных схем. Просто: делай вид, что знаешь. Пока не научишься на самом деле.
И я начала. Сначала это было чистое актёрство: сжатые губы, сосредоточенный взгляд, уверенные движения руками, даже когда внутри паника и хаос. Но потом случилась странная вещь: женщины стали приходить ко мне за советом. Сначала робко, потом всё чаще. И я, продолжая «делать умное лицо», вдруг стала понимать, как выводить шейку, как слушать, как назначать. Маска постепенно становилась частью лица.
А потом – роддом. Место, где, казалось бы, нужно было окончательно испугаться. Но нет. Наоборот, именно там наконец почувствовала: я на своём месте.
Почему я рассказываю эту историю?
Потому что профессионализм рождается не из уверенности. Он начинается с мужества признать: «Ни чего не понимаю, но я здесь. И я учусь». И потому что иногда одна случайная фраза – «делай умное лицо» – становится тем самым щитом, который помогает пройти путь от растерянной девочки до человека, которому доверяют самое ценное. Не притворством, а напоминанием: держи себя, пока не окрепнешь. А ты обязательно окрепнешь.
Глава 4. Моя миссия
(или почему акушерство – не просто профессия, а посвящение).
Тридцать три года в роддоме.
Сотни женщин. Тысячи историй.
И всё началось с «я выбрала эту профессию».
А с чего-то тихого, глубокого, как зов. Как невидимая рука, мягко взявшая за локоть и ведущая:
«Идём. Ты нужна именно здесь.»
После смотрового кабинета меня перевели в роддом.
Я вошла в родзал и будто шагнула в иную реальность.
Здесь всё иначе: воздух гуще, звуки острее, каждое дыхание ощущается вдвоём – твоё и ещё одно, нерождённое, но уже живое.
Первая женщина, которую я сопровождала, была совсем молодой. Её глаза, полные страха, боли и надежды, смотрели на меня безмолвно, но так ясно:
«Посиди со мной».
Я держала её руку, гладила взмыленный от усилий живот и повторяла:
– Ты справишься.
И верила в каждое своё слово.
Потому что иначе – зачем всё это?
Ребёнок родился.
Пуповина ещё пульсировала.
Маленькое, мокрое, кричащее чудо положила ей на живот.
Она плакала.
Смеялась.
Смотрела в глаза и я поняла:
она видела во мне не просто медсестру, не акушерку, а свидетельницу её собственного величия.
С того дня я осознала: это не работа.
Это – посвящение.
Быть рядом, когда возникает новая жизнь.
Когда женщина становится сильнее себя самой.
Когда смерть бродит где-то рядом, но отступает.
Когда ты наблюдаешь рождение силы, которую до конца не понимаешь, но безоговорочно чувствуешь.
Почему я рассказываю эту историю?
Потому что акушерство – это подвиг.
Но не громкий, а тихий.
Не героический, а каждодневный.
И ты совершаешь его,
когда женщина цепляется в твою руку,
когда её глаза ищут поддержки в твоих,
и когда, уже после всего, она тихо шепчет:
– Спасибо, что была со мной.
И в этот миг ты точно знаешь:
Это – моё.
Глава 5. Наставница
(или как я узнала, что быть профессионалом – не значит быть правым).
У каждого, кто приходит в профессию, есть тот самый человек. Наставник. Кумир. Женщина, на которую хочется равняться, чей каждый жест кажется пропитанным мудростью и силой. У меня тоже была такая.
Она входила в родзал и будто включала свет. Уверенная, быстрая, точная. Сухая, как медицинский спирт, и такая же резкая. Она не заглядывала в учебники, она чувствовала роды кожей, слышала их дыхание. Под её рукой я впервые услышала то, что казалось волшебством:
– Вес плода? Без УЗИ – три шестьсот, затылочное предлежание.
– Плоскости таза? Чувствую – нормально пройдёт.
– Это схватка? Нет. Это только предвестники. Жди.
Я смотрела на неё, как завороженная девочка, и всей душой хотела стать такой же – непоколебимой, знающей, почти ясновидящей.
Под её строгим, почти железным руководством я приняла свои первые самостоятельные роды. Она держала ситуацию твёрдо: её рука была опорой, а взгляд – точным инструментом. Именно тогда я впервые увидела, как женщина может верить не в Бога, а в акушерку. И тогда же твёрдо решила: вот кем я хочу быть.
Но слава, как и скальпель, вещь острая. Она может резать не только пуповину.
Я никогда не забуду тот вечер. Случайно включила документальный фильм о пренатальном развитии. На экране, крошечный эмбрион, почти прозрачный, живой комочек возможностей. И вдруг, приближается хирургический инструмент. И это крошечное существо, ещё не человек, но уже чудо, отодвигается. Пятится. Боится.
Я выключила телевизор. Руки дрожали. И в тишине нахлынули воспоминания.
Мы с ней делали подпольные аборты. Молодые, опрятные, уверенные в своей правоте профессионалов. Делали это быстро, чисто, безэмоционально. И только теперь, глядя в ту самую тишину, поняла: я участвовала в убийствах.
Последовала бессонная ночь, а потом тишина, в которую провалилось всё моё восхищение. Потом пришла боль за себя. За всех тех, кого я не смогла отговорить, кого не услышала.
Она осталась профессионалом. А я… я изменилась
Почему я рассказываю эту историю?
Потому что в профессии бывают моменты, когда ты теряешь веру и находишь совесть. Когда понимаешь: даже лучшие могут ошибаться. И что медицинская точность не всегда моральная истина.
Настоящая зрелость – это не слепо повторять путь наставника. Это посмотреть в глаза прошлому и сказать: «Я иду дальше. С любовью. Но по-другому».
Глава 6. Как меня угораздило?
(или почему в акушерство приходят не потому что хотят – а потому что не могут не остаться).
Почему люди идут в медицину? Вопрос, который я задавала себе снова и снова. Особенно в те минуты, когда стоишь среди оглушительной симфонии из криков, стона, слёз и внезапного смеха, когда глаза горят от бессонницы, а руки дрожат не от кофе, а от того, что только что держали жизнь, буквально на кончиках пальцев.
Я начала спрашивать коллег. Сорок акушерок и врачей. Семьдесят пять процентов ответили одинаково: «Я сюда попала случайно». Кто-то не прошёл по конкурсу в желанный вуз, кого-то «уговорили родители», кто-то просто пошёл «куда возьмут». Но потом случается парадокс: остаются не те, кто хотел, а те, кто не смог уйти.
Я стала смотреть шире. Сколько нас остаётся? Сколько уходит?
65% моих коллег – старше 45 лет.
30% – от 30 до 45.
И только 5% – моложе 30.
Акушерство – не модная профессия. Это профессия выживания. Невыносимая, если ты не готов. Незаменимая, если остался.
А ещё – мифы. Говорят: медики и педагоги рожают хуже всех. На практике – чушь. Шестьдесят пять процентов опрошенных коллег не испытывали страха перед своими родами. Они рожали, зная все «ужасы», «сценарии» и «если что – кесарево». Они всё равно доверяли телу и профессии. Потому что страх, от не знаниея. А знание – это не всегда контроль.
И был у меня один вопрос, который я задавала осторожно:
– Правда ли, что в хирургию и акушерство идут те, кто хочет властвовать над чужими жизнями?
Ответы были почти одинаковыми:
– Ну что ты…
Но я не успокаивалась. Копалась в статьях, искала ответы. И нашла: канадский психиатр Габор Матэ пишет, что в основе всех зависимостей лежит боль. И что многие медики приходят, потому что хотят быть нужными, исцелить свою собственную ненужность.
И тогда я поняла: мы зависимы. От боли. От чужого «спасибо». От того момента, когда ты нужен здесь и сейчас, как воздух.
Почему я рассказываю эту историю?
Потому что никто из нас не становится акушером «просто так». И даже если ты попал сюда случайно, остаёшься только если сердце выдерживает. Если ты влюбился не в профессию, а в её сокровенный смысл.
А ещё потому, что акушерство – это не когда ты выбираешь. Это когда ты однажды остаёшься. И уже не можешь уйти.
Глава 7. Кто ты в родблоке?
(или 5 психотипов, без которых акушерство рухнуло бы к чёртовой матери).
Много лет назад, едва переступив порог роддома, я наивно полагала, что акушерки – это ангелы. Непорочные, бескрылые сестры милосердия, чьи руки творят лишь добро, а голоса звучат как утешительная молитва. Увы, реальность оказалась куда сложнее, шумнее и человечнее. Всего пара смен и иллюзии развеялись. Ангелы, как выяснилось, бывают разные. Некоторые из них вполне могут рявкнуть: «Кто опять не выключил КТГ?!» – так, что стены вздрогнут.
Со временем я начала различать за белыми халатами не униформу, а целые вселенные. И поняла: мы – не однородная масса спасительниц. Мы, сложный, порой дисгармоничный, но удивительно слаженный оркестр, где у каждого музыканта свой инструмент, свой темперамент и своя незаменимая партия.
Вот они, пять архетипов, что правят бал в этом царстве боли и чуда:
1. Эпилептоид – Хранитель скрижалей
Его узнаешь по взгляду, выверенному как хирургический шов. Он – воплощение порядка. Для него роддом не место для импровизации, а святилище, где каждый шаг предписан протоколом.
– Почему журнал не заполнен?
– Кто оставил мусор на столе?!
– Где моя ручка? Она лежала ПОД ЛИНЕЙКОЙ!
Он не просто следует правилам, он дышит ими. В хаосе экстренных родов он, как якорь. Не ждите от него тёплых слов, но знайте: его холодный расчёт спасёт там, где отчаяние уже опустило руки.
2. Эмотив – Сердце роддома
Она входит в палату и будто включается свет. Её руки не просто делают дело, они гладят, успокаивают, принимают.
– Милая, я с тобой. Не бойся. Я рядом.
Она не играет в сочувствие, она живёт им. Её глаза наполняются слезами от первого крика новорождённого. Женщины потом вспоминают её как «ту, что была как мать». Она выгорает быстрее всех, таская чужую боль домой, но возвращается вновь, потому что иначе не может.
3. Паранойял – Архитектор реальности
Если в отделении что-то меняется, графики, стандарты, расстановка мебели – это его рук дело. Он видит систему там, где другие видят хаос. Он не работает, он проектирует реальность, предвосхищает катастрофы загодя. С ним сложно. Он требователен, непоколебим, его похвала редка как солнечное затмение. Но именно он не даёт системе рухнуть под грузом человеческих ошибок.
4. Истероид – Маэстро театра жизни
Она входит не просто, а совершает выход. Безупречный халат, идеальная укладка, голос, поставленный так, что ее слышно даже в предродовой.
– Девочки, слушайте! Такая история!
Она превращает рутину в шоу, кесарево сечение в драму со счастливым концом. Она обаятельна, убедительна, незаменима в партнёрских родах. Порой кажется, что она спасает не столько жизни, сколько настроение. Но кто сказал, что надежда не нуждается в красивом фантике?
5. Гипертим – Вечный двигатель
Она только что закончила суточное дежурство и уже организует вылазку на природу. Ее энергия заразительна, а смех разносится по коридорам, сметая усталость.
– Ну чё ты киснешь? Родим и чай пить будем!
Она нарушает правила, шутит некстати, но именно она вливает в команду живительный адреналин, не давая ей погрузиться в уныние.
А теперь – главное:
Никто не является чистым архетипом. В каждом из нас живёт сразу несколько этих сущностей. Утром ты – эмотив, держащий за руку испуганную девочку-первородку. Днём – эпилептоид, требующий отчётность до последней запятой. Вечером – гипертим, тащащий всех пить чай с тортом после сложных родов.
Мы – не идеальные ангелы. Мы – люди. Со всеми нашими слабостями, противоречиями, смешными и нелепыми чертами. Но именно эта пестрота, эта способность быть разными и есть залог того, что система работает. Что роды вопреки всему, остаются не конвейером, а таинством.
Почему я рассказываю эту историю?
Потому что акушерство – это не про одиночек-героев. Это про ансамбль. Про то, как самые разные люди, с разными ранами и мечтами, собираются вместе под одной крышей и день за днём творят самое древнее чудо на свете.
И да, иногда мы хотим придушить друг друга пелёнкой. Но когда на кону жизнь, то мы становимся единым организмом. Оркестром, где даже фальшивая нота в итоге сливается в общую, прекрасную и вечную музыку.
Глава 8. Ошибки
(или как остаться в профессии, когда кажется, что ты не имеешь на это права).
Если кто-то когда-нибудь скажет вам, стоя у окна родильного отделения, где за стеклом бьется новая жизнь: «Я в акушерстве двадцать лет и ни разу не ошибся» – улыбнитесь. Тихой, печальной улыбкой понимания. Или просто отойдите в сторону. Потому что перед вами либо святой, либо лжец, либо человек, который еще не встречался с настоящим чудом. А чудо, как известно, не терпит идеальных планов.
Ошибки в акушерстве подобны внезапному шторму в ясный день. Можно годами изучать карты морей, знать каждый риф и течение, но когда налетает ураган, остается только одно, держать штурвал дрожащими руками и молиться. Роды – это не математика, где два плюс два всегда четыре. Это танец двух вселенных, где партнерша-жизнь внезапно может сменить ритм.
