Приключения Паштетика, мопса-паладина

– Один из ратманов, приблизившись, принялся что-то шептать на ухо бургомистру.

– Я пошутил, когда сказал про двоих, – заявил городской глава, дослушав шёпот своего подчиненного.

Ратманы принялись хихикать и посмеиваться, всем видом давая понять, что оценили шутку. Клерки, очевидно, не столь искушенные в делах подобного рода, хранили тишину.

Бургомистр неодобрительно посмотрел на них и указал на того, кто, как ему показалось, был серьёзнее прочих.

– Вот ты, молодой человек, сбегаешь на Малокорнийские топи и принесёшь нам доказательства того, что старая Копунция мертва, – мстительно произнес он.

– За что, господин Баух? – испугался клерк, – Это очень страшное место и я наверняка попаду там в какую-нибудь передрягу!

– Небольшая прогулка пойдёт тебе только на пользу. Ты слишком долго сидел сегодня за отчетами наших купцов и пивоваров. Это дурно сказалось на твоём чувстве юмора. Понимаешь, о чём я?

Бургомистр промолчал, наслаждаясь страхом юноши. Затем, слегка смягчившись, он миролюбиво добавил:

– Ты хороший служащий, Каун.

– Я Груффель, господин… – возразил было клерк, но вовремя сообразил, что лучше этого не делать и торопливо продолжил: но чаще я всё-таки Каун, как Вы верно подметили.

– Ты очень хороший служащий, Каун, – ничуть не смущаясь, повторил бургомистр, – и мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты сгинул в Малокорнийских топях, выполняя это поручение. Будет крайне сложно найти тебе замену. В Оукбранче не так много смышлёных парней, способных писать и считать почти без ошибок, и все они уже работают в нашей управе. Возьми с собой тех двоих оболтусов, что охраняют вход в ратушу. Всё равно от них мало толку.

– Господин Баух, – прервал его паладин, я пришёл сюда не за наградой. Деньги подождут.

–Деньги подождут? – искренне удивился бургомистр, – нечасто мне приходится слышать подобные речи. Но что может быть важнее и неотложнее денег?

–Жизнь.

– Не спорю, замечание, в принципе, верное, но я что-то не могу уловить связи. Вы сейчас говорите об абстрактной жизни или имеете в виду нечто более конкретное?

– Мой друг и соратник, мой пёс-оруженосец Паштетик. Я знаю, что единственный лекарь Оукбранча вынужден целый день находиться здесь, чтобы успеть оказать помощь, если кто-нибудь важный для города внезапно почувствует недомогание прямо в ратуше.

– Кто-нибудь? – с самым невинным видом переспросил бургомистр.

– Я бы даже сказал, не “кто-нибудь”, а “кое-кто”,– с уклончивой прямотой ответил рыцарь.

– Не будем вдаваться в подобные мелочи,– махнул рукой Баух, – Это не имеет ни малейшего значения. Ты прав, лекарь и впрямь находится здесь. Вернее, находился, если быть точным. Увы, сегодня днём он не то съел что-то неудобоваримое, не то переборщил со своей любимой имбирной настойкой, не то его хватил апоплексический удар. Трудно сказать, ведь он был единственным, кто сумел бы поставить себе верный диагноз. А если бы не сумел, сочинил бы какое-нибудь звучное словечко, которого никто не понимает, и объявил бы его новой болезнью, о которой мы, профаны в медицине, и не слыхивали. Он не раз проделывал подобные фокусы, чем снискал себе славу человека сведущего в лечебном искусстве. Одним словом, доктор Энимус скончался у себя в кабинете прямо за столом. Мы уже послали курьера в аббатство Бирмит, чьи монахи, по слухам, весьма искусно ставят пиявок и ловко пускают больную кровь. Уверен, через пару дней они пришлют нам в ратушу одного из братьев-целителей. До этого времени мы ничем не сможем помочь твоему… товарищу. Сожалею.

– Сэр рыцарь, – обратился к Доберику один из клерков, выглядывая из-за спины бургомистра, точно тощий цыплёнок-подросток из-за откормленного поросёнка, – Здесь неподалёку есть ещё один доктор. Только он немного странный и может запросто отказаться вас принять. Его зовут Барри и он живёт в Паршивом лесу. Это в часе быстрой ходьбы отсюда. Если хотите, я могу показать дорогу.

– Да, Груффель, – поспешно закивал бургомистр, – проводи наших героев. И возьмите, наконец, вашу награду. У меня уже рука затекла от тяжести этих монет!

Сэр Доберик машинально принял кошель из затекшей руки славного бургомистра, столь же машинально закинул его в уже знакомый нам замшевый сак и пылко ухватил за плечо подошедшего к нему клерка.

– Веди нас, юноша! – произнёс он и с нежностью посмотрел на морщинистую мордочку Паштетика.

Молодой человек, рыцарь и пёс покинули здание ратуши и сэр Доберик, тяжело дыша, устремился за своим резвым провожатым.

Глава 3

Клерк шагал с такой скоростью, что со стороны казалось, будто он спасается бегством от преследующего его паладина. Старик шёл за ним, не позволяя себе отстать. Годы суровых тренировок и походной жизни превосходно закалили его тело. Сэр Доберик, совсем недавно почти падавший от усталости, мчался вперёд с такой скоростью, на которую был способен не каждый человек вдвое моложе его. Время от времени воин прижимал голову мопса к своей щеке, чтобы убедиться, что тот дышит.

– Потерпи, мой друг. Скоро мы спасём тебя, – ласково шептал он, – Клянусь небом и землёй, Луной и Солнцем, вином и хлебом, я заставлю этого Барри исцелить моего славного Паштетика!

– Вот мы и пришли, – клерк, остановившись, рукой указал на огромный коренастый дуб, чья крона почти закрывала своею тенью довольно большую поляну.

– Дальше я не пойду. Этот чудик имеет привычку кидаться в людей всякой гадостью. Надеюсь, вы с ним столкуетесь. Удачи Вам, господин рыцарь! Вам и вашему другу!

С этими словами парень припустил обратно едва ли не быстрее, чем мчался сюда.

– Спасибо тебе, юноша! – крикнул ему в спину паладин и подошёл к дубу поближе.

У самой земли виднелось огромное дупло, слегка подтёсанное внизу до формы некрупной дощатой двери, закрывавшей вход. Над дверью была прикреплена табличка, на которой большими буквами кто-то вывел угрожающую надпись: “Тебе здесь не рады. Проваливай, пока цел!”. Чуть ниже буквами помельче было приписано: “Этот лес полон могил дураков, которые не вняли голосу разума. Не заставляй меня копать ещё одну. Я этого не люблю”.

Ничуть не напуганный, сэр Доберик наклонился и забарабанил по двери кулаком. Латная перчатка издавала при этом немного глуховатый звук, похожий на тот, что бывает, когда молоток промахивается и ударяет мимо гвоздя.

– Это кому здесь жить надоело? – раздался из глубины дуба голос, не предвещавший ничего хорошего, – Думаете, я для того поселился в такой глуши, чтобы меня тревожил всякий, кому не лень?

– Уважаемый господин Барри, – обратился сквозь дверь к лекарю рыцарь, – Речь идёт о жизни и смерти!

– Все так говорят. А потом оказывается, что нужно занозу из ладони выковырять или чирей на заднице вскрыть! Я последний раз прошу по хорошему: убирайтесь отсюда, пока я не вышел и не переломал ваши кости!

– Я не уйду. Клянусь небом…

– Знаю, знаю. Небом и землёй, Луной и Солнцем, вином и хлебом. Что за привычка клясться тем, что никак от вас не зависит? Если клятва будет нарушена, вы там Солнце с небес сорвёте или Луну в землю закопаете? Бессмысленная клятва.

– Тем не менее, я никуда не уйду.

– Тогда я выхожу! И никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не предупредил очередных идиотов.

Дверь распахнулась вовнутрь и на пороге появилось весьма сердитое существо, облаченное в засаленный бурый балахон с глубоким капюшоном, закрывавшим почти всю голову так, что наружу торчал только явно не человеческий нос, немного напоминавший сурчиный. В одной руке лекарь Барри держал погрызенную капустную кочерыжку, а в другой – угрожающего вида палицу, из которой криво торчали ржавые гвозди.

– Ты всего один, – разочарованно фыркнул он, – а колотил так, будто вас, по меньшей мере, двое.

Нас двое, – сэр Доберик протянул лекарю бедного мопса, но Барри брезгливо отшатнулся.

– Я лекарь, а не коновал. Я не лечу животных.

В глазах паладина опять заплясали те самые грозные искорки, однако невысокого доктора они не напугали. Он слегка принюхался и задумчиво пробормотал:

– От него пахнет колдовством. Мерзкими чарами. Я бы даже сказал, что этот запах воняет гнилой магией старухи Копунции, если бы твёрдо не знал, что после стычки с ней никому не уйти живым, тем более, таким задохликам, как вы.

– Это она не ушла живой, – гордо ответил сэр Доберик, – мы с другом навсегда покончили с этим злом.

Существо рассмеялось громким радостным смехом.

– Старая задница сдохла! И поделом ей! Из-за неё все начали ползать за помощью ко мне в лес. Любой крестьянин, у которого корова прекратила давать молоко, бежал сюда с воплями: “Господин друид! Нашу Бурёнку сглазила ведьма!”. А я им не друид. Просто мне нравится жить в этом дубе посреди леса. Я ненавижу, когда меня называют друидом! Эти лицемеры в зелёных одеждах, для которых жизнь какого-нибудь паршивого куста бузины дороже человеческой, мне просто отвратительны! Нет, не спорю, я тоже не люблю людей, но не до такой же степени!

Лекарь отложил дубину с кочерыжкой и бережно, точно собственное дитя, принял на руки свёрток с мопсом.

– Раз уж вы, ребята, прибили Копунцию, я приму вас. Никто не скажет, что старина Барри не сумел помочь тем, кто избавил наши края от этой язвы. Проходите за мной. И осторожно, в доме тесно.

Сэр Доберик, скрючившись, кое-как протиснулся в жилище доктора. Внутри дуба приятно и успокаивающе пахло сухими травами и древесиной. Над куполообразным потолком висел стеклянный шар, испускавший ненавязчивое голубоватое свечение.

– Моё изобретение, – похвастал лекарь, заметив, с каким интересом паладин изучает незнакомый светильник.

Сэр Доберик подозрительно глядел на шар. Брови его гневно нахмурились и глубокая морщина пролегла между ними.

– Я здесь не хозяин, – стараясь говорить как можно более вежливо, произнёс он, – но нас, паладинов Серебряного пса, при посвящении в рыцари Ордена наделяют даром чуять нежить и всё, что враждебно миру живых. Мне кажется….

– Тебе не кажется, – перебил его лекарь, – в этот шар я заточил парочку привидений, что мешали мне спать по ночам. Знаешь, я сперва хотел отправить их туда, где им и полагается обитать – в загробное царство, но потом подумал: они светятся в темноте так здорово, что жаль пропадать подобному добру. Вот я и заточил их в освящённое стекло. К тому же оно совершенно звуконепроницаемо и теперь мне не мешают по ночам их всхлипы и стоны.

– Скорее всего, ты недооцениваешь опасность.

– Это ты недооцениваешь меня. У себя на родине я был известен как довольно неплохой экзорцист. Когда тебе приходится сражаться с разгневанными демонами, одолеть парочку маломощных призраков не составит никакого труда. Да я сильнее устаю, когда грызу морковку! И стекло это особое. Его мне продал Гамусс, не самый последний колдун в Букатике. Он дал мне пергамент с гарантией на триста лет. Так что прекрати беспокоиться об этом.

Барри положил Паштетика на стол и навис над ним, продолжая обнюхивать.

– Скверная магия, противное проклятие, – приговаривал он, – но я не вижу ничего смертельного. Я скажу больше: этот пёс проживёт невероятно долгую жизнь. Его жизненная аура говорит мне, что твой друг способен протянуть почти до семидесяти.

Сэр Доберик расхохотался.

– Проклятье, которое он принял на себя! Оно должно было убить меня ещё до заката, но теперь оно позволит Паштетику прожить целых шестьдесят семь лет! Клянусь Серебряным Псом, здесь не обошлось без вмешательства свыше! И, боюсь, это знак, что и мне уже пора на покой. Но отчего он не просыпается?

Казалось, Барри улыбается в темной глубине своего капюшона.

– Я не такой учёный, как те выскочки, что препарируют упырей, оборотней и прочих тварей, чьи тела подверглись изменениям благодаря чужеродной магии, но сдаётся мне, сейчас его организм перестраивается, чтобы прожить все эти годы. Я дам ему вытяжку из пятицветного гриба, которая даже умирающего заставит преисполниться юных сил. Это поможет ему быстрее совладать с переменой. А после этого мы с тобой просто ляжем спать и будем делать это до самого утра. И не вздумай у меня вставать по ночам. Я сплю очень чутко и плохо засыпаю, если меня разбудить.

С этими словами лекарь указал паладину на крохотный соломенный тюфяк на полу. Сэр Доберик кое-как устроился на нём, почти прижав колени к подбородку. Барри накинул на светильник чёрную тряпицу и лёг, вытянувшись около стола. Всё погрузилось во тьму и тишину, нарушаемую лишь негромким похрапыванием спящего мопса.