Жюль. Дело о хромоногом Фаусте

Дмитрий Перцов

Жюль. Дело о хромоногом Фаусте

Вместо предисловия – познакомимся с Жюлем

Наш герой не француз, и зовут его не Жюль. Но всем вокруг он говорит, что зовут его Жюль, а вопроса национальности избегает, вследствие чего никому не ведомо, откуда он родом. Скажем, что Жюль – путешественник и гражданин мира без всякой этнической принадлежности.

Некоторые люди называют Жюля Жюлик. Не потому что он маленький (он не маленький), а потому что это созвучно со словом «жулик». В чём, разумеется, нет никакой справедливости, поскольку Жюль раскрыл не одну сотню преступлений, среди которых четырнадцать убийств и две попытки переписать историю.

О детективных методах Жюля говорить пока рано – их раскроют нижеследующие рассказы. Отметим только, что этот неординарный человек обожает опрос подозреваемых, стрекот кузнечиков, сбор улик и свежевыжатый банан (хоть пить его из трубочки не представляется возможным).

Вы спросите: помилуйте, но как факты о банане и сверчках связаны с раскрытием дел? – и будете, несомненно, правы. Воистину, никак. Но в том и кроется казус! У Жюля мало что связано с чем-либо, но папка успешных расследований растёт, словно ребёнок с трёх до восьми лет, – и хоть ты тресни.

А теперь приступим к делу.

Дело о хромоногом Фаусте

Жюль ехал в милый немецкий городок Рюдесхайм-на-Рейне утренним поездом, следующим из Франкфурта-на-Майне. Он не планировал заниматься сыскной деятельностью и уж точно не рассчитывал ловить дьявола за рога – но что вышло, то вышло. Следует заметить, что знаков, указывающих на будущие мистические события, было предостаточно:

• Жюль опоздал на поезд, но поезд опоздал тоже;

• по пути на вокзал ему дорогу перебежал ребёнок с чемоданчиком в виде чёрной кошки (Жюль сделал мальчику замечание и посоветовал сходить к гадалке);

• какая-то сонливость и лень.

Все эти знамения Жюль проигнорировал. Он уселся возле окна, и все мысли были заняты давней мечтой – о создании блога путешественника. Голова гудела, точно старый поезд, на каких ему приходилось ездить в менее благополучных странах. Какой будет концепция блога? Какое название? «Жюль-путешественник» – банально или, напротив, чересчур смело? «Место восторга, а не преступления» – хороший слоган? И стоит ли поместить на логотип утку? Вопросов – миллион, а ответ один: да, стоит. Ибо утки, а вовсе не голуби – райские птицы.

И предвестники чуда.

Первую тему Жюль определил давно, и звучала она так: «Кто путешествует, тому приятного аппетита». Чего греха таить: в плане еды Жюль – настоящий серийный маньяк. Только посмотрите – спустя полчаса от начала поездки он приговорил три круассана, две сосиски, половинку брецеля, и всё это – с красной пеленой перед глазами. Разве что кровь с клыков не стекала. Знают всё-таки немцы толк в выпечке, думал Жюль, впиваясь в мягкую плоть круассана.

Также он поделился1 тремя булками с соседом; тот представлял из себя милого дядечку с серыми пуговицами на рубашке, некрасивыми усами и в бесформенных джинсах.

– Чем обязан?

Дядечка придерживал рукой чемодан на колёсиках. Вместо того чтобы убрать эдакую бандуру на полку, он зачем-то поставил её рядом. Как опрометчиво! Даже младенец знает, что чемоданы (и в особенности те, что на колёсиках) всегда норовят куда-нибудь улизнуть. А уж если рядом чемоданный вор (особая разновидность воров, двадцать четвёртая в классификации Жюля), то пиши пропало.

– Видите ли, я детектив, – ответил Жюль, – и поэтому категорически внимателен к деталям. С самого начала поездки меня не покидало ощущение (и в последние пять минут оно лишь усилилось), что… у вас нет трёх булок. Вручив их вам, я исправил данную оплошность. Вы ведь голодны? Все люди голодны. Просто не все готовы в этом признаться. Особенно первому встречному. Особенно в поезде.

Жюль улыбнулся так, как улыбался лишь однажды: в Тбилиси, когда благодарил официанта за роскошные хинкали с сыром. По задумке, эта улыбка должна была сразить собеседника наповал.

– Вы и впрямь бесконечно наблюдательны, – не без уважения, но с долей сарказма заметил сосед – пока неясно, сражённый ли. После этого он запихнул одну булку в рот, две оставшиеся – в чемодан, а пухлое своё тело – в другой конец вагона. Другими словами, встал и ушёл, не обронив ни слова благодарности. Ещё и разбудил скрипучими колёсиками всех, кто умудрился вздремнуть.

– Эх… – Жюль только и сумел, что горестно вздохнуть, и весь остаток пути провёл в одиночестве. Дышал в стекло, рисовал геометрические фигуры, а в тоннелях, когда окно превращалось в зеркало, рассматривал собственную щетину. Потом он прикрыл глаза, из-за чего пропустил пейзаж с мельницами и – во время короткой остановки в Наттенхайме – потешную бабушку.

«Надоел заниматься ерундой… – подал голос Джон. – Возьми себя в руки. Зачем ты вручил тому мужику булки? Зачем задвинул речь о том, какой ты весь из себя детектив? И на кой чёрт ты дышал в стекло, заржавей твой вентиль?! На тебя весь поезд смотрит как на полоумного».

«Поезд не может смотреть, – сконфуженно ответил Жюль и поэтически добавил: – только гудеть. Только гудеть…»

А?

Что говорите?

Ах, ну разумеется. Спрашиваете, кто такой, разрази вас гром, этот Джон и откуда он взялся. Жюль ведь ехал один! Неужели автор не следит за собственным повествованием? Что, если он так называемый «ненадёжный рассказчик»? Или просто глупая дубина? Нет, нет и ещё раз нет!

Всё не так.

Но момент раскрыть загадку сего необыкновенного (а под другим углом, напротив, чрезвычайно обыкновенного) человека действительно настал.

Джон – это внутренний голос Жюля.

Нет, не его вторая личность. Никакого «множественного расстройства». В этом отношении Жюль абсолютно здоров. Скажем так: Джон – его сверхрациональное альтер-эго, что заблудилось в густом тумане беспорядочного сознания; та самая благословенная резиновая уточка, которой одно лишь чудо (предвестницей которого, как вам уже известно, она и является) не позволяет утонуть в горячей ванне.

Иногда Джон проявляет себя, дабы бубнить, ворчать, кряхтеть, брюзжать и ругаться. До тошноты логически мыслить. А козырная супер-способность его – портить настроение и критиковать бедного Жюля. Мало нашему детективу неприятного пунктика, что каблуки должны быть оранжевыми, так ещё и голос по имени Джон!

О его происхождении и о том, как складывались с ним отношения в детстве, мы поговорим в другой раз. А пока вернёмся к нашему герою. Подобно ребёнку, Жюль сложил руки на груди и, нахмуренный, вышел из вагона.

Поезд прибыл в Рюдесхайм.

До встречи с дьявольщиной оставалось каких-нибудь несколько часов.

***

Что за чудо этот городок! Домики хочется съесть. Улочки – выпить. И умиляться облакам, что плывут над фахверковыми крышами, словно гуппи, и бродить круглыми сутками с миловидной фройляйн, да так, чтоб она и в физике разбиралась, и шептала на ушко, о чём всё-таки гласит теория струн.

– Люблю всё вот это вот! – громко воскликнул Жюль, испугав двух мальчиков-близнецов с деревянными автоматами. – О, не бойтесь, двое мальчиков-близнецов. У меня пока нет своего ютуб-канала, но мысленно вы можете на него подписаться уже сейчас. Вы подписались?

Но тех уже и след простыл.

Жюль подышал виноградниками, покатался на фуникулёре, посмотрел на памятник Нидервальд и сделал восемьсот четыре селфи. Даже Джон ни разу не попытался испортить ему столь благостный настрой. Конечно, не обошлось и без приключений: Жюль в шутку снял бейсболку с головы пожилого туриста и, хотя тут же её вернул, всё-таки получил порцию немецких ругательств. А порции, как известно, в Германии щедрые.

Когда начало темнеть, измотанный Жюль заселился в отель Трауб. Выкладывая из сумки бритву, трусы и щелкунчиков из сувенирной лавки, он дал себе слово, что обязательно напишет перед сном абзац для блога. Или снимет видео с приветственным словом. И в том, и в другом случае будет присутствовать фраза «щедрые немецкие порции». А до тех пор необходимо осушить пару бокалов пива и, конечно, поесть. С этой целью Жюль отправился на Дроссельгассе2, центральную улицу города, что вела прямиком к Рейну и славилась чудесными барами.

Стало прохладно, от реки прямо в усы дул мартовский ветерок. Детектив-путешественник выбрал бар под названием «Хуфайзен»3 и занял столик в углу.

– Что вам принести? – спросила официантка, приготовив блокнотик. Это была женщина лет пятидесяти с гладкой кожей, усталыми глазами и разодетая в пастушье платье, точь-в-точь как на Октоберфесте. Весьма, надо признать, симпатичная.

Жюль смерил её долгим взглядом и изрёк:

– Клятву.

«Майн Готт…» – не выдержал Джон.

– Простите?

Официантка сделала удивлённое лицо – не иначе увидела кролика верхом на носороге.

– Клятву! – повторил Жюль.

– Простите, это… Ах, это блюдо такое? – нашлась она. – Боюсь, у нас такого нет. – Попробуйте наш фирменный пирог с курицей.

– Нет, клятва – не блюдо. – Сказал Жюль. – поклянитесь, что принесёте именно то, что я закажу.

Улыбка официантки стала немножко менее искренней и чуточку более натянутой. Но всё-таки совершенно своего блеска не лишилась.

– В этом и есть смысл нашего заведения – приносить то, что заказывают, иначе бы мы давно закрылись, – заверила Жюля официантка. – Хотя, конечно, бывает всякое. Людям свойственно ошибаться.

– Надеюсь, «всякого» в этот раз не случится.

– Я прослежу.

– В таком случае я буду томлёную говядину с пюре, двойную порцию капусты, давайте ваш пирог с куриным мясом, и-и-и… – Жюль сделал паузу. – Два бокала пшеничного нефильтрованного, четыре дольки лимона и ещё один бокал пшеничного нефильтрованного. Позволю себе уточнение: всё это я буду есть и пить.

– Вы будете рады, но и в этом тоже состоит смысл нашего заведения!

Официантка держалась молодцом. Она делала пометки, не выказывая никакого негативного отношения к Жюлю и его в лёгкой степени вызывающему поведению.

– Что-нибудь ещё?

– Да. Пиво мне, пожалуйста, принесите в таком же бокале, как у этого герра, – Жюль указал на соседний столик. – В форме сапожка.

– У нас только такие.

Официантка улыбнулась и упорхнула.

От произнесённых названий блюд потекли слюнки. Мозг Жюля превратился в бабл с надписью: «ЕСТЬ!» и только что через уши не вытек густым супчиком.

Дабы отвлечься – хотя бы немного – от мыслей о еде, Жюль принялся рассматривать заведение. Убранство пришлось ему по вкусу: приглушённый свет, огни – точно маленькие демонята. Антиквариат на стенах и полках: рыцарский шлем, старый свисток, полотно с грифоном на гербе, деревянная кошка, жуткие маски. Десятки подков на разный манер (в честь названия заведения): чёрные, бронзовые, серебристые. Одна – так и вовсе. Розовая. Из людей Жюль выделил нескольких: человека за соседним столиком (потому что тот стащил несколько бирдекелей). Художника, что делал зарисовки, глядя на барную стойку. Молодую девушку с мамой, заказавших свиную рульку. Жюль подумал: а не стоило ли свиную рульку заказать и ему? И понадеялся, что официантка всё-таки нарушит клятву и принесёт в точности то, чего он не заказывал.

А потом, когда Жюль бросил взгляд на бармена, в нём активизировался режим детектива4.

И поскольку, дорогие друзья, мы стоим на краю встречи с демоническими силами, вам категорически рекомендуется сделать небольшой перерыв, принять ванну и приступить к продолжению чтения через некоторое время.

***

Добро пожаловать обратно!

Надеемся, в вашей ванне плавала уточка, поскольку утки – предвестники чуда.

Так вот: что-то в поведении бармена зажгло в Жюле тревожную лампочку. Слишком нервно тот шевелил плечами, и моргал часто-часто, и в те секунды, когда глаза бармена оказывались открытыми, в них читался ужас.

«Нет! Не вздумай!» – попытался удержать Жюля Джон, но тот уже, с грохотом отодвинув стул, подошёл к барной стойке.

– Послушайте, герр бармен, – без приветствия заявил он. – Во всём мире существует не четыре, а восемь стихий5: первая – любовь, вторая – лунный свет, третья – головокружение, четвёртая – желание спать, пятая – воздух, шестая – смысл, восьмая – дрожь.

Бармен заморгал ещё чаще, точно пулемётом.

– А седьмая? – тихо спросил он.

– А! – Жюль хлопнул в ладоши. – Молодец, подметили! А седьмая стихия, герр бармен, – это загадка. И вы – носитель её.

Бармен опешил.

– Что?

– Не «что», а «чего». Загадки, вы носитель загадки, улавливаете лингвистическую тонкость? – бармен открыл было рот, чтобы ответить, но Жюль продолжал, делая голос то громче, то тише. – Вас что-то гложет. Возможно, нечто опасное. Не исключено, что вы просто потеряли любимый брелок с головой черепашки, но я доверяю интуиции, хоть она и не доверяет мне, и поэтому хочу, чтобы вы поведали мне абсолютно всё – даже если речь идёт о сущем кошмаре.

Повисла пауза. Бармен огляделся по сторонам.

– И с чего бы мне это делать? – спросил наконец он, хоть и не очень уверенно. Частота его морганий снизилась, и даже страх поблёк – слишком сильно давил на него Жюль своей ерундистикой.

– Я частный детектив. Моё имя – Жюль. И я помогу вам, чего бы мне это не стоило.

– Прям чего бы не стоило? – заинтересовался бармен.

– Ха! – обрадовался Жюль. – Теперь вы поймали меня на лингвистической тонкости, и за это я вручаю вам балл. Нет, я не имел в виду, что пойду ради вас на смерть или, допустим, сам заплачу за то, что распутаю ваше дело. Заплачу я исключительно за заказанную говядину (надеюсь, она действительно вкусная). Герр бармен, я вижу, что дело серьёзно. Это написано у вас на: лице, шее, ладонях, волосах. Я применю все свои таланты и навыки, чтобы вывести преступников на чистую воду (если речь идёт именно о них либо о нём). А в конце вы сами решите, какого вознаграждения я достоин. Ну? Уговор?

На протяжении этого сумбурного диалога выражение бармена менялось. От страха – к недоумению, от недоумения – к недоверию. И финальная остановка – надежда. Такое происходило повсеместно. Жюль не умел определять профессию человека по пятнышку на ботинке. Но он обладал невероятной способностью влиять на психику собеседников. Абсурдностью ли своего поведения или харизмой – оставалось загадкой, но ему всегда шли навстречу, доверяя самые сокровенные тайны. Вероятно, ни один мозг не в состоянии противостоять бездне хаоса, что содержит в себе душа Жюля.

– А вы правда детектив?

– Абсолютно точно верно.

– Что ж. Давайте поговорим после закрытия бара. Мы работаем до последнего клиента, но обычно закрываемся примерно в полночь. Дождётесь?

– Конечно, дождусь, – сказал Жюль и вернулся за свой столик, попутно прошептав человеку рядом: «Я видел, как вы стащили бирдекели. Лучше бегите от греха».

А потом с таким остервенением съел свой заказ, что спасибо никто полицию не вызвал, мол, в баре ужиновый садист.

***

Жюль и бармен (звали его Рихтер) прогуливались по набережной, попивая из картонных стаканчиков горячий «Апфелвайн». Огромный белый глаз с кратерами-катарактой наблюдал за ними с небес. Рюдесхайм притих, затаился; лишь где-то в глубине, в одном из ресторанов, продолжали шуметь туристы. Вроде бы итальянцы.

– Рейн, – произнёс усталый после смены Рихтер. – Не река, но – аорта, по которой течёт дух моих предков. Глядя на него, я успокаиваюсь. Даже если он шумит. Даже если гроза. Рейн помнит всё. И знает всё. Он прекрасен, словно живой кристалл, из которого рождается жизнь. Вы уже плавали на пароходе?

Жюль не очень внимательно слушал собеседника, поскольку пытался не становиться на трещины в асфальте. Но вопрос он услышал и мигом ответил:

– Конечно. В Париже плавал, в Лондоне.

Рихтер рассмеялся.

– Я имел в виду Германию! – он раскинул руки, широко указывая на реку. – Северный Рейн-Вестфалию. Мою родную землю.

Жюлю взгрустнулось.

– А. Нет, – и уточнил: – Я вас разочаровал?

– Ни в коем случае. Но я рекомендую вам сделать это завтра же. Вы увидите удивительные города и замки: Бахарах, Обервезель, Кобленц. Вот где разворачивались настоящие игры престолов…

Рихтер вдохнул полной грудью, словно впитывая невидимую энергию реки. Жюль подумал, что идея неплоха – особенно, если на теплоходе подают крекеры, например. Плюс это может стать очень эффектным заделом для блога. Жюль – капитан!

– Так вы, говорите, детектив? – прервал его блаженные мысли Рихтер.

– Угу. Я вас правда не разочаровал?

– Нисколько. А на чём конкретно вы специализируетесь?

– На всём. На кражах, на глупости, на изменах, на убийствах. Судьба преподносит мне множество испытаний, и каждое из них я прохожу с достоинством. Не так давно я распутал дело о коварном убийстве манты на Мальдивах. Например. Есть и другие примеры.

– А что насчёт дьявольщины?

Жюль остановился.

– Чегощины?

– С демонами – имели дело?

С воздухом после этих слов могло произойти всё что угодно, а он взял – и сгустился. И тени – их ведь не просили! – будто бы увеличились. От реки вместе со всплесками послышался шёпот. А сама вода – она что, и впрямь почернела? И жутко при этом стало, и холодно, и голодно (несмотря на столь крепкий ужин). Первым порывом Жюля на вопрос о демонах было ответить что-то о плохих людях в целом. Мол – да, имею с ними дело ежедневно. А потом перейти на комплимент – вы-то дескать, конечно же, не такой. Но Рихтер, громоздкая его фигура в свете луны и искренние, почти детские глаза говорили об одном: в своём вопросе он серьёзен и прямолинеен. И о демонах он говорит о тех самых.

– Я принимал участие в процессе экзорцизма – проговорил Жюль. – Это было в Венгрии, года два назад. Девочка вела себя странно, родители переживали. Я согласился помочь… – Он тяжело вздохнул. – Оказалось, что в девочку вселился не чёрт, а слонёнок. Плюшевый. Она так придумала и до конца отыгрывала свою фантазию.

Рихтер покачал головой. Не убедила его эта история. Не плюшевые медведи тревожили его барменский ум.

– А о Фаусте слыхали? – спросил он.

– О «Фаусте» Гёте?

– Нет. Просто о Фаусте.

– О «Докторе Фаустусе» Манна?

– Нет же! Просто о Фаусте. О докторе Фаусте. Гёте и Манн написали художественные интерпретации его жития, но Фауст – это фольклор по сути своей. Легенда о человеке, продавшем душу дьяволу. Пусть и основанная на реальной личности (о которой, впрочем, известно не так уж много).

– За сколько?

– Что, простите?

– За сколько денег продал?

В голове завопил Джон: «Жюль, хватит прикидываться дураком!». И тем самым слегка остудил юмористические порывы Жюля. Впрочем, оставалось только догадываться, где тот шутил, а где говорил искренне.

– Дело не в деньгах, а в чём-то гораздо, гораздо большем, – сказал Рихтер. – Мефистофель даровал Фаусту Силу – с большой буквы «С». О такой средневековые алхимики и мечтать не смели. Силу проникать в тайны бытия, заглядывать в структуру Мироздания, ощущать себя на вершине блаженства… Помимо этого Фауст, говорят, летал по городам Германии, подсматривал в окна и читал чужие мысли.

– То в окна, то в мироздание. Какой молодец!

– Послушайте, Жюль. Прежде чем я расскажу вам то, что собираюсь рассказать, я хочу быть уверенным…

– В чём?

– …в том, что вы воспримете это серьёзно. Не поднимете меня на смех. Не будете юморить. Хотя бы на минутку допустите, что всё это – правда.

– Я обещаю, – честно сказал Жюль. И, замявшись, переспросил, – Вы – Фауст?

– О, что вы, нет… – Рихтер отвернулся к воде. Задумался. – Однако же… видите ли…

Слова давались ему нелегко. Словно штанга для новичка в тренажёрном зале.

– Я допускаю, что Фауст реален. Мало того: что он по-прежнему жив. В тусклом свете за шторами; в шорохе за углом; в том, как ухмыляется тьма, когда ты нет-нет да начинаешь её опасаться. Фауст – везде. И если раньше я заставлял себя думать, что это игра моего воображения, то недавно всё изменилось.

«Он протрезвел?» – ехидно спросил Джон.

«Подожди, Джон! Не мешай» – строго велел Жюль. И добавил вслух:

– Я слушаю.

– Всё началось с подков… Сейчас объясню. Был полдень. Я пришёл в бар, чтобы подготовиться к ланчу. Помню, что был расстроен, и…

– Простите, – перебил его Жюль. – Почему вы были расстроены? Важна каждая мелочь!

– Не думаю, что эта действительно… Однако извольте. Тем утром к себе домой в Эйндховен уехал мой младший брат, Ульрих. Я и так вижу его редко, он приезжает раз в пару лет, каждый раз весной. Лучшее время года для меня, я очень сильно люблю Ульриха, понимаете? Мы добрых десять минут обнимались на станции, когда я его встретил.

– Так, и? В баре-то что случилось? Кто-то украл ваши подковы?

– Нет. Кто-то с ними, так скажем, «поигрался». Все подковы были набекрень. Шутки – тоже почерк Фауста. К тому же это плохая примета, дурной знак, антипод удачи – «к несчастью», как говорится. Но подковы висели вверх тормашками, словно перевёрнутые кресты. Так я это и воспринял и перекрестился несколько раз. И ни единого следа взлома! Всё заперто…

– Ключ есть только у вас?

– И у супруги. Но она спала. Я бы услышал, если бы Агнесса вставала.

– В полицию обращались?

– Нет. Что бы я им сказал? Кто-то перевернул подковы, но ничего не украл? Они бы меня выставили.

– Прошу, продолжайте. Это не всё, верно?

– Не всё. Той же ночью я услышал, как по моей крыше (я живу на втором этаже двухэтажного дома) кто-то ходит, прихрамывая. Дождь не шёл. Деревьев, чтобы всё спихнуть на ветви, там не растёт. И это хождение продолжается до сих пор. Почти каждую ночь. Пару раз я выбирался на крышу через люк, но – никого. Лишь чернота германского небосвода.

Жюль невольно тоже взглянул на небо. Мысленно поздоровался со звёздами. «Я с вами, я ваш, я свой, я тоже – звезда. Вы уж, верно, знаете, кто мешает бармену спать. А я – пока ещё нет».

– И, наконец, главное, – после паузы сказал Рихтер. Жюль навострил уши. – На барной стойке я обнаружил записку. Затем ещё одну. И ещё. Всего три штуки. С одним и тем же текстом.

Рихтер протянул Жюлю скомканный лист бумаги. На нём было сказано:

Совсем скоро ты попадёшь в ад

***

Жюль пообещал Рихтеру во всём разобраться и, подгоняемый иррациональным страхом, устремился в отель (не наступив при этом ни на одну трещину!). Там включил камеру на телефоне, подсветил лицо карманным фонариком и проговорил: «С вами путешественник Жюль, это должен быть мой первый выпуск о путешествиях. Но я узнал о Фаусте. У меня пропал аппетит, и, пусть он вернётся через пять минут, когда я буду спать, сейчас я потрясён. Выпуска не будет. Всем неспокойной ночи». После чего удалил видео, разложил на столике талисманы и игрушки, выпил две таблетки мелатонина и, сделав из одеяла берлогу, уснул. Спалось невыносимо и беспокойно. Снились рога и просроченное пиво. Ещё снилась школа и контрольная работа, к которой он не подготовился. А наутро – что ж, настроение выдалось прескверным. Жюль влил в себя апельсиновый сок и кофе из грохочущей кофемашины, растерзал два отварных яйца, сгрыз четыре барбарисовых леденца с вазочки на ресепшене и отправился на прогулку.

***

Что за монстр этот Рюдесхайм!

От домиков хочется спрятаться. Сквозь улочки – провалиться. Может, пора обратно – во Франкфурт? Прямиком в аэропорт – да и улететь куда-нибудь. На Восток, например. В Японию. Или в Таиланд – на слоне поездить, на массаж сходить, измазаться манго… Нет, так нельзя. Не по кодексу детектива. Коль решил – надо довести дело до конца. Желательно как можно скорее, поскольку каждое дело Жюль принимал близко к сердцу, а вчера, словно таблетку аспирина, он буквально принял дьявола. А с подобным, как известно, лучше не тянуть.

С Рихтером условились, что тот позвонит, когда откроет смену. Примерно в полдень. Пока оставалось время, Жюль решил воспользоваться советом и взял прогулку на пароходе. Однако ни Рейн, ни замки на берегу он так и не посмотрел – трёхчасовое путешествие Жюль доставал команду вопросами о Фаусте. «Да не знаю я ничего! В юношестве только читал, и то не помню!» – отвечали ему коренастые мужички. «А я так на вас надеялся, коренастые мужички!» – восклицал в ответ Жюль.

Вот как на него повлиял рассказ Рихтера! Впустил в него тьму, истерию и страх. К такому настрою Жюль не привык и не знал до конца, что делать. Поэтому снял десяток однообразных видео с водой и грустно их пересматривал, пока пароход причаливал к пирсу Рюдесхайма.

***

Рихтер так и не позвонил, и Жюль в половину первого явился в бар самостоятельно. Хотелось открыть дверь с ноги, как ковбои в салуне, но он всё-таки остановился на традиционной, хоть и жёсткой, руке. Нельзя обманывать Жюля. Нельзя! Это правило номер четыре в отношениях с Жюлем!