Альбедо-9

И среди всего этого – голос, в самом центре его сознания:

«Переход начался.»

Он не помнил, как оказался в антенном секторе. Ветер захлёстывал пространство, воздух звенел на грани слышимого, будто на самой грани этой станции что-то вибрировало, крича в своём частотном диапазоне. Пальцы его сжали металл перил, пока он стоял на смотровой платформе, глядя в сторону мёртвого, тусклого круга на снегу. Тот не исчез. Более того, он разросся. Радиус увеличился почти вдвое. Теперь в его центре не было пустоты. Там – что-то виднелось. Не предмет, не форма – ощущение. Как будто в самом пространстве возникла воронка восприятия, искривление реальности.

Он медленно вытащил термокамеру. Навёл на круг. Экран дрожал. Никакой температуры. Ни повышения, ни понижения. Пиксели – мертвы. Чёрная зона. Даже в инфракрасном спектре этот участок не отражал ничего. Он не регистрировался как физическая область. Только отсутствие.

Как будто… оно пожирало сам факт существования.

Лев вернулся в командный центр. Его лицо отражалось в экране – но отражение чуть запаздывало. На полсекунды. Потом исчезло вовсе. Только пустота, а экран – всё ещё включён.

Он выдернул шнур питания. Экран мигнул – и отразил его снова. Уже без задержки.

Он отпустил кабель. Сердце грохотало, как будто по его внутренностям ходила тяжёлая поступь.

На мониторе один за другим начали открываться окна. Он не касался клавиатуры. Камера слежения за южным куполом активировалась. Изображение – мутное, но различимое: стеклянная поверхность купола изнутри была исписана чем-то. Он вгляделся. Это были не символы. Это было… лицо.

Человеческое. Распластанное, как будто размазанное по поверхности. Но каждая деталь – ясна. Глаза – раскрыты. Рот – разорван в беззвучном крике. Черты незнакомые. И всё же в них было нечто болезненно узнаваемое, как во сне, когда ты видишь умершего, но не можешь назвать его имени.

Фонарь. Скафандр. Спуск вниз. Его шаги отбрасывали двойные тени. Он не понимал – откуда второй источник света? Оглядывался – только один фонарь в руке. Но тень была двойной. Она не повторяла его движение точно. Иногда запаздывала. Иногда – опережала.

Он прошёл по тоннелю между куполами. Пол был слегка влажным. Хотя конденсат исключён – здесь герметичное замкнутое пространство. И тут он услышал звук. Скрежет.

Как будто кто-то медленно, с усилием, тянул ногтями по внутренней стороне стеклянного купола.

Он вышел в южный отсек. Купол был частично освещён. Искажённая тень бродила по внутренней поверхности – изнутри. Он видел её, но не мог поверить.

Подошёл ближе. На стекле ничего. Чисто. Но сквозь объектив камеры она была. Двигалась. Поворачивалась к нему. Теперь он видел чётко: лицо. Глаза. Его глаза.

Он отшатнулся, упал, поднялся с дрожащими ногами. Запись. Нужно сохранить запись. Он бросился обратно в центр.

Компьютер уже перезаписывал сегменты. Камера, захватившая лицо, уже была перепрошита. Сигнал – утерян.

На экране – только надпись:

"НЕ СОХРАНЯЙ. ОНИ УЖЕ ВНУТРИ."

Он обернулся. Пусто. Но в ухе – шёпот. Тихий. Ровный.

– Ты пришёл раньше срока…

Он схватил диктофон. Включил. Тишина. Только его дыхание. Шёпот не записался. Но он его слышал. Всё отчётливее. Как если бы в его сознании кто-то настроил частоту восприятия – и теперь сигнал шел без помех.

Он начал вести дневник от руки. Бумага. Чернила. Только это – надёжно. Он записывал всё. В мельчайших подробностях. Даже собственные мысли. Он боялся их потерять. Боялся, что они – уже не его.

На третьем дне после начала аномалии он проснулся от запаха гари. Весь модуль пах… мясом. Жареным. Но он ничего не готовил. Ни на одной панели – не было повреждений. И всё же – в воздухе витало что-то… животное. Прожаренное. Почти человеческое.

Он пошёл в архивный отсек. Там – старые коробки. Бумаги предыдущих смен. До него станцию обслуживали другие. Обычно записи стирались, но иногда кое-что забывали.

Одна папка была засунута под вентиляционный люк. Почти незаметно. Как будто кто-то пытался её спрятать. Пыль старая. Бумага – пожелтевшая. Гриф карандаша стёрся от времени, но можно было разобрать:

"Смена №8. Вторая фаза. Проникновение через зеркало."

Он вгляделся в строки. Записи вели от руки. Разные почерки. Один – особенно неровный. Последняя страница:

"Он смотрит из-за стекла. Но теперь стекло – внутри. Я чувствую его в каждом отражении. Он говорит, что я был первым, но я знаю: я один из многих. Мы часть его взгляда. Станция – только глаз. Мир – его зрачок. А я – ошибка."

Тишина. Он закрыл журнал. На полу перед ним – отражение. Лужа воды. Откуда она? Неважно. В отражении – не он.

В отражении он стоял неподвижно, глядя прямо в себя, но лицо было пустым. Без глаз. Без рта. Лоб – гладкий. Череп – чуть вытянут. А тело – такое же. Костюм. Та же поза. Но не он. Никогда не он.

Он выключил свет.

Тело в отражении не исчезло.

Станция дышала. Он знал, что это невозможно, и всё же – чувствовал. Гул, некогда казавшийся механическим, теперь звучал иначе. Как если бы где-то внизу, в чреве этой стальной туши, пульсировало нечто живое. Звук стал глубже. Он больше не напоминал работу вентилятора, не сводился к вибрациям компрессоров или резонансу антенн. Он обретал… интонации. Они не поддавались расшифровке, но были. Ритм. Повторы. Тонкие варьирования. Как если бы станция разговаривала с кем-то. Или – с чем-то.

Лев сидел в главном узле, окружённый панелями, мониторами и дюжиной диодов, мигающих в темноте, словно глаза. Руки дрожали. Он уже не спал две ночи – и не чувствовал усталости. Ни голода, ни жажды. Как будто его тело забыло свои нужды. Он пил воду машинально, ел по привычке, но всё это казалось актом чуждой симуляции. Словно он наблюдал за собой со стороны – через иллюзию участия.

На третьем часу этого дежурства началась вибрация. Почти незаметная, но непрекращающаяся. Все панели синхронно задрожали. Он почувствовал, как под ногами начинает пульсировать пол. Через ботинки. Через ступни. Прямо в кости.

Он сбросил сигнализацию на случай сейсмической активности. Ноль. Абсолютный ноль. Но дрожь оставалась.

Он встал. Кабель рации повис на плече. В помещении погас один из верхних светильников – как будто лампа перегорела, но за ней последовали и другие. Один за другим, они начинали тухнуть в определённой последовательности – по кругу. Как если бы неведомый разум двигался по периметру, гасил источники освещения, готовил сцену.

Он активировал автономный фонарь. Луч выхватил часть комнаты – и за ним, в стекле пульта управления, он увидел фигуру.

Опять не отражение. Эта фигура стояла за стеклом. На том участке, где никогда не было коридора. Только толстая стена, панели, обшивка. И всё же он видел: силуэт. Высокий. Невероятно худой. Неправильной пропорции. Плечи – слишком узкие. Руки – длинные, будто вытянутые. Голова – почти треугольной формы. И глаза. Глаза – как две угольные бездны, заполненные не тьмой, а… отсутствием света. Абсолютным.

Он моргнул – и фигура исчезла. Панель вновь отразила лишь темноту.

Он начал запись. Говорил вслух.

– Третий день. Или четвёртый. Хронология сбилась. Я больше не уверен, где утро, где ночь. Возможно, станция подверглась воздействию неизвестного внешнего источника. Возможно… я подвергся.

Он на секунду закрыл глаза. В голове пронёсся голос. Голос… не его. Он не принадлежал человеку. Даже не напоминал человеческий.