Да здравствует РАЗВОД в 40+

Dark Colt

Да здравствует РАЗВОД в 40+

Глава 1

Я сняла кольцо в семь сорок три утра. Под ногами холодный ламинат. Кожа, как будто не моя. Я давно не чувствую себя в своём теле. Оно как чужой костюм, в который я втиснулась по привычке. Руки делают то, что должны. Ну а внутри – пустота. Точно знаю это время, потому что чайник вскипел. Я стояла у окна, босая, с зажатой в пальцах обручалкой, и смотрела, как пар поднимается вверх – как когда-то поднимались мои мечты.

На улице шёл снег. Весна, мать её.

Я не плакала. Не билась в истерике. Не кидала телефон об стену. Я просто… была пуста. На экране телефона мигала его последняя СМС: "Позвоню позже. Разберёмся. Не драматизируй."

Я больше не ждала звонка.

Где-то далеко, в другой стране, училась наша дочь. В этих стенах она давно не жила – и, может, именно поэтому я так долго позволяла себе оставаться в пустоте. Я не хотела, чтобы она видела, как я ломаюсь. А теперь… я просто хотела, чтобы она когда-нибудь увидела меня настоящую.

Я не звонила. Я больше никогда не звонила первой.

Мы были вместе двадцать лет. Сначала – как будто навсегда. Он знал, как смешить меня. Я умела готовить его любимые завтраки. Мы могли молчать вместе часами. Помню, как он целовал меня в лифте, забыв нажать на кнопку. Как держал за руку даже в машине. Как покупал сыр, который я терпеть не могла, только потому, что он пах моим детством.

Но потом всё начало рассыпаться. Сначала – молча. Потом – громче. Он стал задерживаться на работе. Отвечать не сразу. Раздражаться по мелочам. Один раз ушёл ночью «проветриться» и вернулся только под утро – с запахом чужих духов на воротнике. Я спросила, он усмехнулся: «Не начинай. Всё в порядке.»

А накануне этого утра он снова не ночевал дома. Написал: "Поздно, не жди." Ни объяснений. Ни звонка. Я уже знала. Внутри всё смолкло. Точка внутри меня была поставлена ещё тогда. Просто утром я её оформила в действие.

А внутри – пусто и страшно спокойно. Будто я больше не сопротивлялась.

Через два часа я подала на развод. Через три – сожгла его рубашку, ту самую, в которой он приходил домой от неё. А вечером…

…вечером я впервые поцеловала другого мужчину.

Я не знала даже его имени. Просто оказалась рядом с тем, кто посмотрел на меня не как на привычный силуэт, а как на женщину. Это было страшно – и в то же время так необходимо. Он увидел меня в тот момент, когда я сама себя не видела.

– Ты уверена, что хочешь этого? – прошептал таинственный незнакомец, прижимая меня к стене.

– Нет, – честно ответила я. – Но я хочу забыть, каково это – быть никем.

Он не торопился. Его ладонь легла мне на щеку, как будто я была хрупкой. Его дыхание касалось моих губ, медленно, будто спрашивало. И тогда я закрыла глаза.

Поцелуй не был нежным. Он был острым. Горьким. Как первый глоток сухого вина, после долгой жажды. Моё тело вздрогнуло, но не от страха – от узнавания. Как будто я вспомнила, что я – живая. Что я – женщина. Не тень. Не мебель. Не пустота.

Я чувствовала, как тело вспоминает себя – напряжение в бёдрах, затаённое дыхание, дрожь внизу живота. А душа, спеленатая годами молчания и терпения, вдруг застонала – тихо, как будто впервые позволила себе звучать.

Я не знала, что это начало конца.

Что Владимир не отпустит меня просто так. Что я сама не отпущу себя просто так.

И что однажды мне придётся выбирать между тем, кто лечит – и тем, кто ранит, но всё ещё живёт в моей коже.

Я вышла на улицу, не ощущая каблуков. Казалось, даже воздух трещал на коже. Губы горели, словно от ожога. Каждый прохожий казался свидетелем того, что произошло. Но никто не знал. Только я. И он. И – моё тело.

Когда я вернулась домой той ночью, в квартире стояла тишина. Он спал. Как всегда – на правом боку. На его щеке – залом от подушки. Я смотрела на него долго. Это было похоже на прощание. Только без слов. Без обещаний. Без будущего.

Кольца на пальце уже не было. Я сняла его утром – и теперь это было как печать. Не обручальное. Печать точки. Или выстрела без звука. И положила его в ящик, где когда-то хранились наши билеты в Прагу. Билеты, которые мы так и не использовали.

Теперь я знала: я не вернусь. Даже если он будет умолять. Даже если будет плакать.

Потому что я устала быть той, кого не выбирают.

А теперь – я выберу себя. Я не была его выбором уже давно. Пришло время выбрать себя – и больше не отдавать этого права никому.

Я шла к этому дню долго. Через годы молчания, ночи одиночества, сквозь ложные улыбки и затянутые платья. Но теперь всё. Я не жду больше никого. Потому что я вернулась к себе.

Глава 2

Он спал. Рядом. Спокойно, уверенно, как будто знал – я никуда не уйду.

Когда-то он встречал меня на вокзале с цветами. Водил по ночному городу, шептал, что боится уснуть, потому что тогда я исчезну. Где это всё потерялось?

Я лежала с открытыми глазами, чувствуя, как моё тело постепенно холодеет. Простыня на моём животе была влажной от ночного пота, но дрожь шла не от температуры, а от пустоты. Мне казалось, я лежу рядом с чужаком. Словно кто-то подменил моего мужа – и оставил вместо него оболочку привычки.

Он повернулся на бок, положив руку на моё бедро. Привычный, небрежный жест собственника. Как будто всё в порядке. Как будто всё, как всегда.

Именно тогда я впервые подумала: «Я одна. Даже когда я с ним.»

Я осторожно поднялась, стараясь не разбудить его. На цыпочках прошла на кухню, включила свет и налила себе воды. Холодная жидкость текла по горлу, но не приносила облегчения. Сердце билось глухо, сдавленно – как будто кто-то внутри уже знал. И ждал удара.

Телефон лежал на краю кухонного стола. Его телефон. Без пароля. Всегда – без пароля. Он часто повторял: «Мне нечего скрывать.»

Я села напротив, положила руки на стол. Смотрела на него долго. Мысленно просила себя – не трогай. Не ищи. Не смотри. Но рука всё равно потянулась.

Я просто хотела убедиться, что я ошибаюсь. Что накручиваю, как всегда. Что кризис – только в моей голове. Что я всё ещё люблю. Что он – всё ещё со мной.

Но фотография открылась первой. Без поиска. Без пролистываний.

Грудь словно сдавило бетонной плитой. Пальцы похолодели. Но даже слёзы не пришли – только звенящая тишина в голове.

Её звали Алиса. У неё были длинные ноги от ушей (как он любил повторять), рот полуоткрыт, язык высунут, а руки – обвивали его шею. Он был на фотографии тоже. Без футболки. С этой своей дурацкой ухмылкой, которую раньше я считала обаятельной.

И подпись:

"Это будет нашим секретом, тигрица" – в конце даже стоял этот дурацкий смайлик с подмигиванием.

Я смотрела в экран. Долго. Молча. В горле встал ком, будто проглотила гвоздь. Живот скрутило, словно внутри включили ток. Воздуха стало мало, как после удара в солнечное сплетение. Моё сердце сжалось, словно кто-то сунул в грудь кулак и выжал до сухости. Но даже слёзы не пришли. Было слишком тихо. Внутри будто всё застыло – и эта тишина была страшнее любого крика.

Но я ведь знала. Знала ещё днём. Просто не хотела признавать. Не хотела верить, что смех в ванной – не для меня. Что исчезновение на ночь и короткое сообщение «Не жди. К встрече готовлюсь» – не про работу. А утром, будто в ответ на мой немой вопрос «где ты был?», он бросил СМС: «Позвоню позже. Разберёмся. Не драматизируй.»

Вот тогда я и сняла кольцо. Не со злости. Со знанием. С уверенностью. Это не был импульс. Это была точка. Молчаливая, как выстрел глушителем.

Теперь, глядя на экран с этим фото, я больше не сомневалась. Я не предатель. Я – выжившая. Поцелуй с тем незнакомцем не был изменой. Это был первый вдох после долгого удушья. Первое прикосновение к себе. Не к нему. К себе.

Я встала. Вернулась в спальню. Он спал, как ребёнок. Ничего не знал. Ни о том, что я всё видела. Ни о том, что уже сделала выбор. Он спал, уверенный, что я всегда буду рядом. Как пол под ногами. Как привычка.

На подушке, где раньше была моя рука, остался только залом на наволочке. Кольцо давно снято. Решение – принято.

Я шла в ванную как на казнь. Не чтобы смыть грязь – чтобы стереть кожу, в которой жила последние двадцать лет.

Я стояла под душем. В одной ночной рубашке. Вода стекала по телу, как по чужой коже. Я смотрела в стену с закрытыми глазами и не чувствовала ни боли, ни злости. Только холод. Только слепую ясность. Моя жизнь только что превратилась в разбитое зеркало. И ни одно отражение больше не скажет мне, кто я.

Где-то далеко, в другой стране, моя дочь, наверное, уже проснулась. Я не скажу ей. Пока не скажу. Она далеко. И не должна страдать вместе со мной. Я надеялась, что она никогда не узнает, как легко может рухнуть мир взрослой женщины. Я хотела бы остаться для неё сильной. Невозмутимой. Но в эту ночь я была только настоящей.

Я ушла. Без крика. Без истерики. Без сцены. Просто собрала вещи и закрыла за собой дверь.

Утром он проснётся. Подумает – каприз. Сценка. Он всегда говорил: «Ты драматизируешь.»

Но когда откроет шкаф – и не найдёт там ничего. Когда зайдёт в ванную – и не увидит ни одного моего флакона. Когда не услышит шагов по утрам. Тогда, может быть, поймёт.

Поздно, как всегда. Но поймёт.

В ту ночь я поехала к Марте. Она открыла дверь в халате, с бокалом вина и сигаретой, хотя давно бросила. Мы не говорили. Я села на диван, закуталась в старый плед и просто сидела. Смотрела в пустоту. Пила вино из чашки. Не рыдала. Даже не шмыгала носом. Боль была где-то глубже, чем слёзы.

Утром – снова ЗАГС. Окончание формальностей. Подпись. Щелчок. Всё. Теперь официально. Я – свободна. Формально. Юридически. А внутри – пустырь.

А в обеденный перерыв я записалась в салон. Новые волосы. Новые ногти. Новая помада.

Я смотрела на своё отражение в зеркале и впервые за долгое время сказала:

– Привет. Я тебя почти не помню.

И это было началом.

Началом конца.

И, может быть, началом чего-то другого…

Глава 3

На следующий вечер Марта снова открыла вино. Мы сидели на кухне – я в её старом халате, она – как всегда прекрасна в хаосе. За окном моросил мелкий дождь, московский апрель пытался напомнить, что весна вообще существует. Но внутри было серо, сыро и гулко.

– И всё? Просто ушла? Без истерик, без тарелок?

Голос Марты звучал одновременно восхищённо и недоверчиво. Она сидела в пижаме с леопардовым принтом, с бокалом вина и сигаретой, хотя давно обещала бросить и даже не курила долгое время. Странно было вновь видеть её с сигаретой. Их разделял старый дубовый стол, покрытый царапинами и следами бокалов – точная метафора их дружбы: времени не боится.

Я сидела напротив, босая, закутавшись в плед. В руках – кружка с остывшим чаем, а в голове – тишина, будто я неделю пряталась в бомбоубежище. Я устала. Но внутри было странное спокойствие. Будто кто-то чужой наконец вышел из моего тела.

– Да, Марта. Просто ушла. Как из горящего дома. Без сожалений. Только запах дыма остался.

– И что теперь?

– А теперь, наверное, я попытаюсь вспомнить, кто я. Без него.

Марта затянулась, выдохнула к потолку.

– Хочешь, я скажу тебе непопулярную правду? Ты не из-за фото ушла. Ты ушла, потому что он давно перестал смотреть на тебя как на женщину. Фото – только последняя капля. Ты просто перестала ждать, что он снова выберет тебя.

Я кивнула. Глаза были сухими, но в уголках затаилась соль.

Марта посмотрела на меня внимательно:

– А ты скажешь ей?

– Дочери? – уточнила я. Марта кивнула.

– Когда я сама перестану плакать ночами. Пока нет. Она должна видеть меня сильной. Не сломанной. Не сейчас.

Я вздохнула:

– А ты бы простила?

Марта нахмурилась:

– Я – да. Потому что я злопамятная. Я бы простила, чтобы потом годами манипулировать. А ты – нет. Ты слишком гордая, чтобы мстить. Ты умеешь только уходить.

За окном во дворе что-то громыхнуло. Марта откинулась назад, посмотрела в окно, как будто ждала – может, это знак? Потом снова посмотрела на меня.

– Он ведь тебя не удержал?

– Он спал. Как будто всё в порядке. Как будто я никуда не собиралась.

Я вспомнила: два месяца назад Владимир проснулся раньше обычного. Стоял в ванной с телефоном, думая, что я ещё сплю. Он улыбался экрану. Той самой улыбкой, которой когда-то касался моей кожи. Я тогда даже не разозлилась. Просто сжалась внутри.

С тех пор я перестала краситься дома. Надевать кружевное бельё. Надеяться.

– У вас был секс? – Марта вернулась к настоящему, как всегда неожиданно.

– С Владимиром?

– А с кем ещё, чёрт побери?

Я пожала плечами. Всплыла сцена, такая серая, что даже запаха у неё не было. Он вошёл в спальню поздно. Не глядя. Не спросив. Как будто так надо. Поцеловал механически. Одной рукой стянул с меня халат. Всё длилось не больше пяти минут. Без слов. Без взгляда. Без души.

– Очень и очень давно… – сказала я. – Но это было как милость. Как будто я – не женщина, а тело. Просто тело.

Марта подошла, села рядом, обняла за плечи. Молча. Без утешений. Просто была рядом.

Я вздохнула. И сказала:

– Я целовалась с другим.

Марта приподняла бровь.

– Когда? Где ты вообще была? Как это произошло?

Я выдохнула, взглянув в бокал.

– Вышла из дома. Просто пошла куда глаза глядят. Тогда ещё не знала, что уйду навсегда. Просто не могла дышать в этих стенах. Я спустилась в метро, ехала без цели. Оказалась в баре, где когда-то бывала с коллегами. Он сидел напротив. Один. Мы встретились взглядами – и будто что-то внутри сорвалось. Он подошёл, что-то сказал. Я не помню слов. Только глаза. Я хотела почувствовать хоть что-то. Хоть каплю желания, волнения, страха…

Марта нахмурилась:

– Подожди… Ты правда вот так – пошла и поцеловалась с первым встречным?

– Я… я просто сидела в баре, одна. Не пила даже. Просто хотела тишины. Он сел рядом. Спросил, всё ли в порядке. Я не ответила. Он смотрел не как мужчина на добычу. А как человек, который вдруг увидел в другом боль. Не сказал банальностей. Просто молча сел рядом. И смотрел. Я сидела слишком близко, он посмотрел на меня слишком внимательно. И я позволила. Это был не поцелуй страсти. Это был поцелуй пробуждения. Мне нужно было почувствовать, что я ещё живая. Это было нужно… мне…

Она кивнула, молча. Налила вино в оба бокала. Мы чокнулись без звука.

– Ты не предала. Ты спаслась. Пусть неосознанно, пусть бессильно. Но ты выдохнула.

– Наверное… спать одна. Просыпаться – для себя. И, может быть, в какой-то момент… снова почувствовать.

– А если Володя придёт?

Я усмехнулась:

– Пусть сначала научится смотреть мне в глаза.

Может, в другой жизни – или хотя бы в другой версии себя. Сейчас я больше не хочу смотреть на него снизу-вверх. Мне достаточно знать, что я умею подниматься без его рук.

Позже, в тот же вечер.

Я вышла на лестничную клетку, чтобы выкинуть мусор. Лифт остановился, и я даже не сразу подняла глаза. Но когда увидела его – моё тело напряглось, как от удара током.

Владимир.

В дорогом пальто. С тем самым взглядом – чуть снисходительным, чуть обеспокоенным, но с налётом привычной власти.

– Что происходит? Мы можем поговорить?

Я молчала, и просто смотрела на него. Прошло чуть больше суток с тех пор, как я вышла из его квартиры, а он даже не позвонил.

Ни разу.

Ни слова.

Ни вопроса.

А теперь – стоит здесь.

– У меня нет к тебе претензий, – продолжил он, – Я просто хочу понять, что с тобой происходит. Я просыпаюсь – и пусто. Твои вещи исчезли. Ты исчезла! Я заслуживаю объяснений.

– Ты не заслуживаешь ничего, кроме тишины, – ответила я спокойно, – И ты её получил. Сутки. Молчания.

Он хмыкнул:

– Ты серьёзно думаешь, что всё закончится так просто? Это развод, Оля. Это… решение на всю жизнь. А ты ведёшь себя как подросток, обиженная на вечеринке.

– А ты ведёшь себя как мужчина, который вдруг понял, что женщина больше не обязана быть рядом, чтобы греть ему постель.

Его лицо дёрнулось. Я знала эту мимику: злость, за которой пряталась растерянность. Он не был готов к тому, что я уйду. Он был уверен – я останусь.

– Послушай. Давай не будем превращать всё в цирк. Я не хочу войны. Мы можем нормально поговорить. Без крика. Без обвинений. Я всё ещё считаю, что мы можем спасти этот брак.

Я замерла. Больно защемило внутри.

Когда-то он касался меня иначе. Один вечер, много лет назад: я простыла, температура, бессонница. Он укрывал меня пледом, приносил мятный чай, клал ладонь мне на лоб и просто сидел рядом. Тогда я верила, что это – навсегда. Что я – любимая. Что я – единственная.

Теперь я была чужая.

Где ты был со своей «спасательной речью», когда я ночами молча лежала рядом, притворяясь спящей, чтобы не заплакать?

– Слишком поздно, – тихо сказала я, – И я не верю в спасение там, где давно всё утонуло.

Я вернулась в квартиру. Захлопнула дверь. Спина горела, как будто он смотрел в упор, но я не обернулась.

В кухне меня ждала Марта. Она подняла бровь:

– Ты вся пылаешь. Что-то случилось?

– Он был здесь.

– Он?

Я кивнула и села. Взяла бокал, нервно начала глотать, чуть не захлёбываясь.

– Начинается.

Марта молча села рядом и сказала только одно:

– Тогда тебе придётся стать ещё сильнее.

Марта встала и принесла из спальни коробку с записками. Там были визитки, старые брошюры, открытки, на которых мы когда-то писали мечты.

– Помнишь, как ты мечтала о своём бутике? До всей этой истории с Владимиром.

Я села ближе. Взяла одну из открыток. На ней – мои каракули: «Открыть студию на Патриарших. Яркие платья. Только индивидуальный пошив. Только свобода.»

– Ты ведь могла бы снова открыть свой бутик, – сказала Марта мягко, – Или хотя бы начать консультировать. У тебя вкус, опыт, имя. Ты просто пряталась в его тени слишком долго.

Я грустно усмехнулась. А потом вдруг, впервые за долгое время, почувствовала, как где-то внутри что-то шевельнулось. Как будто мысль о том, что я могу быть не только бывшей женой, а собой – оживила меня.

– Да. Наверное, могла бы.

Марта подмигнула:

– Вот. Начинай. С этого. С себя.

Мы допили вино. Как в юности. Как будто ничего не изменилось – кроме всего. Марта включила музыку. Французский джаз, которого мы не слушали сто лет.

А я смотрела в окно на отражение в стекле. Женщина с собранными в лёгкий узел волосами, в уютной одежде и с лёгким блеском в глазах, вдруг показалась мне сильнее, чем я была за многие годы. Не тогда, когда мы только поженились, и не в моменты бурной влюблённости, а сейчас – в этом хрупком, но честном одиночестве.

Без мечтаний о новых мужчинах. Без фантазий о спасителе. Только я – и то, кем могу стать, если не остановлюсь.

Я не знала, когда именно начну. Но в тот вечер впервые подумала: если я правда хочу быть собой – пора вытаскивать мечту из ящика.

Не когда-нибудь. А сейчас!

Глава 4

Я проснулась рано. Было ещё темно, за окном шептал дождь, и небо казалось тканью, натянутой на боль. Марта тихо посапывала в соседней комнате, а я лежала на раскладном диване, прислушиваясь к пустоте. Внутри уже не было паники. Только напряжение – как перед грозой.

Телефон дрогнул.

Я быстро проверила сообщения от дочери – всё спокойно. Она за границей, учёба, проекты. Пока не знает. И пусть так. Её пока не трогает эта буря. Я защищу её, хотя бы дистанцией.

Одно новое сообщение от Владимира.

«Ты серьёзно? Мы не договорили. Я не дам тебе всё так разрушить. Вернись домой. Или поговорим по-человечески.»

Я закрыла экран. Сердце застучало – быстро, неравномерно. Я не боялась. Я злилась. Он влезал даже в моё молчание. Даже в тишину, в которую я только начала дышать. Он не мог отпустить – не из любви, а из страха потерять власть. Он начинал манипулировать. И я почувствовала, как внутри снова поднимается буря.

На кухне запахло кофе. Я стояла у окна, завернувшись в Мартин кардиган. В голове вспыхивало одно и то же: «Ты вернулась к себе. Не дай его голосу сбить этот маршрут».

Я даже не услышала, как зашла Марта.

– Он пишет? – спросила она.

Я кивнула, не поворачиваясь.

– Будет пытаться. Он не из тех, кто отпускает. Не потому что любит. А потому что собственник.

– Я знаю, – сказала я, – Но в этот раз ему не хватит силы затянуть меня обратно. Я не прощаюсь. Я уже ушла.

К обеду мне позвонили с работы. Когда-то я оформляла витрины для одного шоу-рума, и дизайнер Лена предложила подработку: стилизовать съёмку новой коллекции.

– Ты ведь не умерла там совсем, Оль? – поддразнила она. – У тебя вкус, глаз, энергия. Нам не хватает именно тебя.

Я впервые за долгое время улыбнулась по-настоящему.

– Я приеду, – ответила я. – С понедельника.

После звонка я долго сидела с телефоном в руках, разглядывая старую записку из коробки с мечтами, где дрожащим почерком было написано: «Собственный бутик. Только индивидуальный стиль. Только свобода».

И тогда я впервые зашла на сайт объявлений и стала искать помещение. Не всерьёз – пока из любопытства. Но каждая фотография, каждый чертёж, каждый голый бетон вызывал странное волнение в груди. Я не знала, откуда взять деньги, но знала: если не начну сейчас – не начну никогда.

А позже рассказала об этом Марте.

– Я даже написала в юридическую фирму, – сказала я, наливая нам чай, – Не знаю, кто будет защищать мои интересы, но хотя бы начну с чего-то. Хватит бояться.

***

Вечером я решила выйти на воздух. Сама. Без Марты. Без пледа. Без вина.

Я шла по Патриаршим, где мы с Владимиром когда-то держались за руки. Помнила всё – лавку, где он купил мне цветы, кафе, где мы впервые не заговорили друг с другом за весь ужин. Это место хранило не только нас, но и наше разложение.

Возле арки я увидела его машину.

Он стоял рядом. Как будто ждал. Или искал. В глазах – смесь усталости и раздражения.

– Ты ходишь кругами. Я это вижу. Ты не знаешь, чего хочешь.

– Ошибаешься, – сказала я, – Впервые я знаю точно.

Он шагнул ближе.

– Дай мне шанс. Один вечер. Один разговор. Без обвинений. Я не спал. Я думал. Я… Я вспоминал, какой ты была. И понял, как скучаю.

Эти слова звучали знакомо. Привычно. Как спектакль, который он разыгрывал для клиентов, когда хотел сделку.

– А я вспоминала, какой я была с тобой. И знаешь, что поняла? Я была удобной. Тихой. Красивой. Тенью.

Он напрягся.

– Не драматизируй, Оля.

– А ты перестань говорить, как будто ты всё ещё важен. Ты просто бывший. Один из. И скоро – юридически.

Он вздохнул, отступил.

– Я не понимаю, что не так? В чем причина?

Я молчала, не было сил сейчас вести с ним перепалку о его измене.

Глаза его потемнели, будто он прочитал мою внутреннюю боль.

– Ты не будешь счастлива. Без меня.

– Это уже не твоя забота.

Я вернулась домой на ватных ногах. Сердце стучало громко. Не от любви. От ярости. От освобождения. В груди пульсировало: «Я не сломалась. Не сломаюсь!»

Марта ждала меня на кухне. На столе – свеча и листок бумаги. Она улыбнулась:

– Запиши. Первую строчку новой жизни.

Я взяла ручку. Подумала. Написала:

«Я выбираю себя. И мне этого достаточно.»

Позже, уже ночью, я сидела на диване и понимала: пора.

Марта дала мне передышку. Но теперь нужно вернуться к себе. Даже если этот “свой угол” – старая квартира с облезлыми стенами и пустыми ящиками.

Я больше не хотела быть временной. Ни у подруги, ни в чужом городе, ни в чьей-то жизни.

Я хотела стены, в которых никто не повышал голос. Пол, по которому не ходили угрозы. Воздух, который не надо фильтровать от упрёков.

Я хотела дом. Без него. Без страха. Без «мы».

пусть. Но это будет моя трещина.И даже если сначала это будет просто замызганный квадрат с трещинами на потолке – пусть. Но это будет моя трещина.

А с неё, как с тонкой нитки – можно начать штопать себя обратно.

***

После двух недель у Марты я переехала в одну из наших старых квартир – ту самую, что мы когда-то купили «на будущее». Тогда обсуждали: сдавать, не сдавать? В итоге оставили пустовать – якобы для Алины, если та решит остаться учиться в Москве. Владимир называл её «мёртвым активом» – а теперь она стала для меня крепостью. Без его запаха. Без его взгляда. Без его власти.После двух недель у Марты я переехала в одну из наших старых квартир – ту самую, что мы когда-то купили «на будущее». Тогда обсуждали: сдавать, не сдавать? В итоге оставили пустовать – якобы для Алины, если та решит остаться учиться в Москве.

Я не сказала ему, куда ушла. Он не знал, где меня искать. И это было впервые за двадцать лет – я исчезла с его радара. Полностью.