Настройщик власти

Воланская отчаянно помахала кому-то за спиной охранника.

– Господин Хартман!

Подошел иностранец в элегантном костюме с белым платком в нагрудном кармашке. Цепкий взгляд из-под фирменных очков изучил Сосновского. Иностранец представился:

– Андреас Хартман – атташе по культуре посольства ФРГ. – И потребовал: – Ваше имя, должность, место работы.

Воланская уже прошла через заветную дверь. Борису Абрамовичу очень хотелось оказаться рядом с известной женщиной среди особенных. Он перечислил должность, ученое звание, институт и даже монографию, умолчав, что книга написана в соавторстве. Атташе по культуре оценил горячее желание и просительный тон доктора наук, сделал пометку в блокноте и пропустил Бориса Абрамовича.

В полночь в Концертном зале имени Чайковского собрались около ста человек. Среди них было много знаменитостей. Сосновский уже не удивлялся, замечая известных писателей, поэтов, художников, режиссеров, композиторов и даже чемпиона мира по шахматам. Между собой гости не разговаривали, сидели в креслах и настраивались на предстоящий концерт. В зале царил полумрак, на сцене никого не было.

Балерина усадила Сосновского рядом с собой и шепнула:

– Выкиньте хлам из головы. Откройте душу, внимайте музыке и вожделейте вдохновение.

У Бориса Абрамовича вертелись вопросы, но, глядя на молчаливую публику, он догадался, что слова здесь неуместны, а вскоре понял, что и посторонние звуки запрещены.

Вместо привычных аплодисментов публика встретила вышедшего на сцену исполнителя мертвой тишиной. Вид у музыканта был интригующий. Высокий сутулый мужчина в плиссированной черной мантии с капюшоном, накинутым на голову, в обуви на мягкой подошве скользил по сцене бесшумно. Он шел опустив голову, его лицо невозможно было разглядеть.

«Колдун», – подумал Сосновский. И вздрогнул, когда музыкант неожиданно остановился и что-то извлек из-под мантии.

ORT. Прицельный выстрел из автоматического оружия многое изменил бы в этой истории. А может, и в истории самой большой в мире страны.

Глава 3

Появившийся на сцене музыкант оказался органистом. В его руках угадывалась нотная тетрадь с пожелтевшими листами. Он расположился на скамье за органной кафедрой спиной к залу и раскрыл ноты. Зрители замерли в благоговейном ожидании. Когда тишина будто загустела и приобрела осязаемую тяжесть, пальцы органиста коснулись клавиш.

Невидимые тяги в недрах орга́на открыли клапаны в основаниях труб, бесшумный электромотор подал воздух через систему деревяных коробов. Распределенные потоки под давлением проникли в органные трубы. Трубы ожили и зазвучали. Сложнейший клавишно-духовой инструмент подчинился легким движениям музыканта.

Органист Санат Шуман специально прилетал из Германии на такие выступления. Его ангажировало немецкое посольство, как знающего русский язык. Поэтому в Германии его считали русским музыкантом, а в Москве немецким. Первый раз проходя паспортный контроль в московском аэропорту Шереметьево–2 Санат волновался: а вдруг он в розыске на родине. Но обошлось. Паспорт гражданина ФРГ и немецкая фамилия вызывали почтение, как и дойчмарки, которыми расплачивался Шуман.

В Концертном зале имени Чайковского он выступал не впервые и изучил возможности самого большого Московского орга́на. Сегодня он исполнял легкую волнующую токкату. По-итальянски токката – прикосновение – виртуозная музыкальная композиция, выдержанная в быстром размеренном ритме. Несмотря на кажущуюся простоту, она требовала сосредоточенности и мастерства исполнителя. Пальцы Шумана летали по всем четырем мануалам, клавиатурам органа, а ноги метались влево-вправо и давили педальные клавиши с самыми низкими звуками.

Перед выступлением в недрах орга́на поколдовал настройщик. Разумеется, не простой, а Королевский. Шуман оценил его работу. Все регистры, наборы труб с одинаковым тембром, настроены не по классике, а секретным способом для особого выступления. И налицо результат. Точнее, на слух!

С первых минут давящая тишина ожидания рассыпалась, в концертном зале дохнуло свежестью, словно после изнуряющей жары пошел благодатный дождь. Подавленное настроение слушателей улетучилось, в их душах пробуждалось волнующее желание чего-то нового, смелого, необычного. Тридцать минут погружения в волшебную музыку – и ростки новых идей воплотятся у каждого в яркий цветок вдохновения. Настоящего Вдохновения с большой буквы!

Санат Шуман не первый раз исполнял эту мелодию и был посвящен в тайну ее происхождения. Обычная на первый взгляд музыкальная пьеса была написана в эпоху Барокко композитором Бахом. Не тем всемирно известным Иоганном Себастьяном Бахом, а его предком Иоганном Кристофом Бахом, двоюродным дядюшкой знаменитого композитора.

В меру образованный и просвещенный дядя Кристоф работал чиновником в городской администрации, а на орга́не играл в дни душевной смуты или физической болезни. Музыка возвращала ему спокойствие, а порой исцеляла. В период выздоровления он сочинял собственную музыку, уверенный, что его эйфория через звуки передастся слушателям. Кристофа Баха ждало жестокое разочарование. Зрители откровенно скучали на его выступлениях, переговаривались о своем и уходили, не дожидаясь финала.

Раздосадованный композитор мстил неблагодарным слушателям, сочиняя музыку в минуты душевного надлома. Пальцы ударяли по клавишам, ноги давили на плашки, а в голове стучало. «Вот вам! Вот вам! Получите!» Чиновник-музыкант мысленно втаптывал невеж в грязь, а сам возвышался. Он рос не только в своих фантазиях, но и по служебной лестнице.

Таким образом Иоганн Кристоф Бах написал десять пьес в разных жанрах. Представить их публике не решился, играл для себя. Композитор-неудачник скончался на рубеже 18-го века. Его рукописные нотные тетради истлели бы в семейном сундуке, если бы не случай.

В 1703 году восемнадцатилетний Иоганн Себастьян Бах стал органистом церкви святого Бонифация в провинциальном немецком городе Арнштадте. Юному Баху хотелось сочинять собственную музыку, и он пытался. Получалось не очень. Однажды Себастьян Бах, пребывая в депрессии, разорвал очередное невыразительное произведение и бросил в камин. Вспыхнувшего огня юноше показалось мало. Он метался по дому, выгребал нотные записи и швырял бумаги в топку. Пока не натолкнулся на чужой почерк. Неизвестная токката для орга́на его заинтересовала, но исполнить ее мгновенно музыкант не мог.

Себастьян Бах аккомпанировал для общества во время церковной службы, а для себя у него был доступ к орга́ну в ночное время. Однако, чтобы огромный инструмент зазвучал, требовалось еще два человека для нагнетания воздуха в сотни труб с помощью ручных мехов. Обычно этим занимались братья Ганс и Герман Фоглер. Они жили рядом с церковью, а их отец Георг Фоглер, славившийся пышными усами, перед важными праздниками настраивал звучание органных труб.

Взбудораженный Бах в черной накидке с капюшоном от дождя явился в дом Фоглеров с уговорами около полуночи.

– Чем заплатишь? – спросил Герман, опустив ироничный взгляд на обычно пустой коше́ль Баха.

– Бери всё! – ответил музыкант, отстегивая коше́ль от пояса.

Герман нацепил кошелек себе и только в церкви обнаружил, что в мешочке не монеты, а сушеный миндаль. «Ах так! Я тоже пошучу!» – разозлился Герман на настырного музыканта. Жуя миндаль, он инструментами отца расстроил звучание самых мощных труб.

Себастьян Бах, даже не сняв капюшон, стал исполнять токкату двоюродного дядюшки. Звуки орга́на услышал Георг Фоглер, искавший сыновей, и нахмурил кустистые брови. Трубы по мнению настройщика звучали неправильно!

Георг Фоглер решительно зашел в собор, прошел до средины зала, но неожиданно остановился и опустился на скамью. Новое звучание его очаровало. Он прослушал неизвестную токкату до конца и подкрутил пышные усы вверх, почувствовав прилив вдохновения. Подобное вдохновение испытал и Иоганн Себастьян Бах. В последующие недели взлет творческого энтузиазма позволил начинающему композитору написать несколько хороших произведений.

Георг Фоглер тем временем изучил, что сотворил с трубами проказник Герман за оплату миндалем. Он записал хулиганские действия сына и восстановил классическую настройку.

Когда вдохновение Баха сошло на нет, Фоглер предложил повторить эксперимент с неправильным звучанием. С первого раза не получилось, что-то ускользало от слуха опытного настройщика. У него на поясе болтался кошель с монетами, а Герман ел миндаль. Георг Фоглер припомнил утверждение лекаря, что миндаль улучшает слух. И заменил содержимое кошеля. Во время настройки он жевал миндаль и почувствовал уверенность. Прежний случайный набор действий он дополнил продуманными манипуляциями и преобразовал необычную настройку в систему.

Важный эксперимент назначили на полночь. Теперь на орга́не играл Фоглер. Помня черную фигуру исполнителя в ту памятную ночь, он облачился в мантию с капюшоном. Бах жадно слушал. Начинающий композитор был одержим желанием творить. После системной настройки музыкального инструмента прежняя токката дала еще больший эффект вдохновения.

Пока Себастьян Бах упивался творчеством, Георг Фоглер собрал все нотные записи его покойного дядюшки. В распоряжении настройщика оказалось десять рукописных нотных тетрадей разной толщины. Чем толще, тем больше нот и дольше звучание пьесы. Фоглер предпочитал системный подход и сгруппировал музыкальные произведения по продолжительности. Получились четыре стопки нот. В первую попали самые тонкие тетради: два вальса и две токкаты, рассчитанные на полчаса исполнения. Среди них та самая токката с волшебным эффектом.

Георг Фоглер проверил неправильную настройку орга́на на трех других произведениях из первой стопки. Полуночным слушателем снова был Бах. Эффект вдохновения повторился. После каждого прослушивания Иоганн Себастьян Бах упивался творчеством. Через пару месяцев творческий порыв угасал и требовалась новая порция живительной музыки. Нетерпеливый Бах сам играл для себя дядюшкины пьесы, но без настройки Фоглера вдохновение не приходило.

Шесть оставшихся нотных тетрадей Георг Фоглер распределил в три других стопки. Во вторую стопку попали три сонаты на час исполнения каждая. В третью – два долгих марша по полтора часа. В четвертую – единственная фуга, мощное произведение на целых два часа непрерывного исполнения. Педантичный Фоглер определил, что произведения каждой последующей группы звучат в два, в три и в четыре раза дольше первой части. Это случайность или закономерность? Музыкальный размер и высота тона тоже делятся на четверти. Настройщик продолжил исследование.

Тайное предназначение трех сонат Георг Фоглер раскрыл в тот же год. Для них потребовались небольшие изменения неправильной настройки орга́на.

Оказалось, что произведения из второй стопки усиливали эффект вдохновения и дополняли творческий порыв жадным стремлением к совершенству. Музыка укрепляла силу духа творца, наделяя волей к достижению цели. Ведь создать произведение искусства недостаточно, нужно суметь его продвинуть, распространить, продать, чтобы стать известным и востребованным мастером, а в итоге прославиться.

Первую ступень музыкального воздействия Георг Фоглер назвал Вдохновение. Вторую – Воля. Inspiratio и Voluntas по-латыни.

Музыкальных сеансов Вдохновения и Воли оказалось достаточно для Иоганна Себастьяна Баха. Он стал известным композитором и покинул провинциальный город. Георг Фоглер продолжил эксперименты с тремя оставшимися сочинениями дядюшки Кристофа. Раскрыть секреты третьей и четвертой стопки нот с двумя маршами и одной фугой настройщику удалось спустя несколько лет.

С тех пор секреты настройки орга́на для десяти произведений недооцененного и позабытого композитора Кристофа Баха семья Фоглера передавала сыновьям из поколения в поколение. И сегодня один из братьев Фоглер по имени Генрих тоже прилетел в Москву и настроил орга́н концертного зала перед исполнением токкаты.

Санат Шуман знал, что в конце выступления московская публика получит психоделический эффект, который стимулирует их творчество на два-три месяца. А дальше эффект вдохновения породит эффект привыкания, потребуется новая порция музыки, как пристрастившемуся наркоману новая доза.

Заключительными аккордами токката накрыла слушателей музыкальным одеялом, как заботливая мама уснувшего малыша. Органный трубы стихли, но в головах собравшихся еще звучала музыка и будила заснувшее воображение. Музыка открывала дверь во что-то новое и звала за собой.

Органист покинул сцену в полной тишине, как и пришел. Ни браво, ни аплодисментов не последовало. Зрители не заметили его исчезновения. Каждый грезил в собственном волшебном мире.

В гримерной музыкант снял мантию, переобулся и покинул концертный зал. Он стал похож на иностранного туриста залюбовавшегося ночной Москвой. По улице Горького Шуман прошел к гостинице «Интурист». Там получил ключ на стойке администратора и поднялся в свой номер.

В это время Генрих Фоглер быстро расстраивал органные трубы. Музыкальный сеанс закончился, и он уничтожал семейные секреты, топил их в хаосе будущих звуков. Тайна «неправильной» настройки должна оставаться тайной. Сильные руки Королевского настройщика действовали грубо. Еще грубее и жестче они будут в номере «Интуриста», где его ждет податливое тело продажной женщины. Пышные усы Фоглера растянулись в предвкушении наслаждения. Он тоже получил заряд вдохновения и реализует свои фантазии для получения запретного удовольствия.

ORT. Сушеный миндаль, черная мантия, полночь – странный ритуал. Впрочем, ритуалы в любой религии не требуют логического объяснения, потому что имеют сакральное значение. Ритуальные действия подчеркивают связь с необъяснимым и потусторонним.

Глава 4

Борис Сосновский после органного концерта вышел в фойе в необычном возбуждении. К серьезной музыке он был равнодушен. Когда-то даже задремал на опере, хотя там помимо музыки можно было лицезреть вычурные костюмы артистов, вникать в их притворные страсти или пялиться на пышную грудь солистки. А здесь только музыка в полумраке притихшего зала. Вместо симфонического оркестра всего один музыкальный инструмент, но какой! Тысячи труб – от малых, укрытых от глаз в акустической камере, до огромных от пола до потолка. Звуковые волны то обрушиваются на тебя и придавливают, то обволакивают и проникают внутрь, трогают за сердце, волнуют разум, дарят ощущение легкости и даже полета.

Он не заметил, как пролетело время. Сколько сейчас? Час ночи. А спать не хочется. Такое ощущение, что наступает рассвет чего-то нового и важного в его жизни.

В мраморном фойе среди колонн на круглых барных столиках искрились бокалы с немецким игристым. Борис Абрамович сопроводил Майю Воланскую к одному из столиков.

– Концерт-вдохновение! – вещала балерина. – Вы что-нибудь почувствовали?

Сосновский еще не собрал гамму впечатлений в единое целое и промолчал. Серьезная музыка, как наука, требует серьезного отношения и только тогда дает серьезный эффект, понял доктор наук.

Прославленная балерина взяла бокал и подмигнула спутнику:

– До концерта ни-ни! Чары музыки не подействуют. А сейчас можно и нужно!

Она пригубила бокал, Борис Абрамович последовал ее примеру. Воланская кивала налево-направо знакомым, излучала уверенность и всех приглашала на балет.

– Через две недели я танцую «Даму с собачкой». Приходите.

– Спасибо, но не получится. Уезжаю в Дом творчества в Юрмалу. Погружаюсь в новую книгу. Сейчас или никогда, – отвечал известный писатель.

Чернявый шахматист с горящими глазами, казалось, разыгрывал в уме новую партию:

– У меня турнир в Амстердаме. Столько идей. Надо проверить…

Художник Уханов взирал на мир сквозь струйки пузырьков в бокале:

– Теперь точно закончу грандиозное полотно «Великая Россия». Там будут все! И балерина. Приходите позировать, Майя.

– Ну уж нет. Видела я вашу задумку. На картине только мертвые знаменитости, а я еще поживу.

Слушатели необычного концерта и не думали разъезжаться. Они оживленно переговаривались, делились планами, обсуждали новые идеи. Между столиками бойко сновал Андреас Хартман. Атташе по культуре угощал гостей импортными сигаретами, интересовался их планами, давал советы и вел себя как наставник. Ему почтительно кланялись, благодарили, заглядывали в глаза.

Хартман сделал комплимент балерине:

– Без вас, Майя, Большой театр был бы средним. – Получил ответную улыбку примы и обратился к Сосновскому на немецком: – Anfangen ist leicht, Beharren eine Kunst. Анфанген ист лайхт, Бехаррен айне Кунст.

Борис Абрамович смутился. Воланская поспешила помочь:

– Господин Хартман обожает немецкие пословицы. «Начинать легко, настойчивость – это искусство». Кажется так?

– Браво! Вы совершенны во всем. – Хартман улыбнулся балерине и перевел внимательный взгляд на Сосновского. – Немецкая музыка, немецкий исполнитель, немецкий порядок. Германия производит только лучшее. Вы согласны, господин Сосновский? Я не только про автомобили.

Борис Абрамович закивал:

– Западная Германия, Запад вообще, у вас столько всего… Не поспоришь!

Искренняя реакция немцу понравилась. Он чокнулся с новым гостем и протянул свою визитку.

– До новых встреч, господин Сосновский.

Польщенный Борис Абрамович закивал еще интенсивнее, но дипломат уже спешил к следующему гостю.

После затянувшегося ночного фуршета Сосновский отвез Воланскую домой. Когда свернули с улицы Горького в переулок, похожий на тот, где они столкнулись, балерина вспомнила о «вольво».

– Совсем забыла – моя машина! Надо что-то делать.

Борис Абрамович мгновенно сопоставил выгоду с затратами и решил не упускать редкую возможность. Знакомство с прославленной балериной – верный путь в круг московской элиты.

– Не беспокойтесь, Майя. Я починю «вольво» и верну вам в лучшем виде.

– И сколько будет стоить…

– Дружба бесценна, – галантно заявил кавалер. – Дайте ключи.

Воланская мило улыбнулась, роняя ключи на брелке в ладонь Сосновского.

– Ваше вдохновение мне выгодно.

Балерина зашла в подъезд. Логичный ум ученого зацепила строгая последовательность: вдохновение – выгода! Тайный концерт-вдохновение наполнил его эмоциональной энергией. На что ее употребить? Научные изыскания?

Борис Абрамович подбросил ключи от «вольво» и сжал их в ладони. К черту науку! Жизнь меняется, вокруг столько новых возможностей. Он видел на концерте успешных людей, у многих западные автомобили, а если отечественная «волга», то черная и с персональным водителем. Это творческая элита страны. У них положение, связи, возможности, а главное деньги!

– Я войду в их круг, – убедил себя Сосновский. И сразу поправил: – Я превзойду их!

Он проехал по улице Горького мимо гостиницы «Интурист». У порога отеля дежурила длинная иномарка, в уютных номерах спали обладатели заветной и недоступной валюты. Раньше доктор наук гордился своей должностью, квартирой, новой «волгой», а сейчас ему стало обидно. И должность невысокая, и квартира не в центре. Даже цвет у его машины ни черный, ни белый, а никакой – серый.

ORT. Как там в пословице? Настойчивость – это искусство. Неточный перевод. Настойчивость – это упорство. Упорство – это проявление воли. А воля – это сила духа! Только мальчики и спортсмены меряются физической силой, взрослые побеждают силой духа.

Глава 5

Утром Санат Шуман собрал чемодан, спустился в вестибюль гостиницы «Интурист» и сдал ключ от номера. Под козырьком главного входа за рулем черного «мерседеса» с посольскими номерами органиста и настройщика ждал атташе по культуре немецкого посольства.

– Где Фоглер? – насторожился Хартман.

– Генрих задерживается, – не поднимая глаз ответил Санат и сел рядом с водителем.

– Опять?! – вскипел дипломат. – Ох, доиграется!

Оба были в курсе, что Генрих всегда снимает в Москве проституток, но только Санат знал в деталях, как жестоко он с ними обращается. Для тонкого слуха Шумана не было секретом, что происходит в соседнем номере. На этот раз Фоглер не только придушил связанную женщину с кляпом во рту, но вошел в раж и зверски избил ее.

– Генрих заплатил триста марок. Девушка обещала молчать, – сообщил Санат.

Появился заспанный Фоглер, бросил чемодан в багажник, плюхнулся на заднее сиденье. В салоне пахнуло перегаром. Хартман с каменным лицом упрекнул настройщика:

– Генрих, держи себя в руках. Ты находишься в коммунистической стране.

– Она шлюха! Я заплатил.

– Ты здесь с другой целью. Второстепенное не должно вредить главному!

– Никто из братьев к коммунистам не поедет. А я устал, – отмахнулся Фоглер, откинулся на подголовник и задремал.

Посольский «мерседес» направился в аэропорт. Автомобиль блестел хромом, атташе по культуре от носков до очков был одет в фирменные вещи западного производства. Роскошный автомобиль и броский внешний вид немецкого представителя демонстрировали его принадлежность к развитой стране.

В Германии Хартман одевался проще. Санат Шуман, тогда еще Шаманов, познакомился с Андреасом в Бонне в спецотделе министерства культуры. Бесправный музыкант согласился стать органистом и работать на Хартмана ради семьи и малолетнего сына. Семья беженцев из Советского Союза получила новую фамилию и законный статус в Германии, Хартман – талантливого и послушного музыканта, а маленький Марк Шуман – перспективу на светлое будущее.

«Мерседес» проехал мимо Концертного зала имени Чайковского, где ночью Шуман играл на органе для московской элиты. Он догадывался, что будет происходить там сегодня.

Главный органист концертного зала Гарри Гомберг придет на репетицию. Уже первая страница партитуры озадачит музыканта – любимый инструмент совершенно расстроен. Что случилось? Ночью был дождь, упало давление, сложный инструмент отреагировал на погоду? Скорее какой-то бездарь во время ночного фуршета осмелился тронуть клавиатуру. Медведь, а не музыкант! Так решит Гомберг. Срочно вызовет мастера-настройщика, тот приведет инструмент в норму. Орга́н зазвучит, как обычно. Секрет Королевских настройщиков останется в тайне.

Каждый раз, покидая Москву, Санат Шуман задавался вопросом, который наконец решился озвучить:

– Герр Хартман, вы мне не доверяете?

– Откуда такие мысли?

– Я летаю в Москву второй год. Исполняю первую ступень Пирамиды, иногда вторую. А третью и четвертую играет кто-то другой?

– Маэстро Шуман, мы вам доверили самое важное – подготовку к выборам могущественного канцлера Европы. В Москве наоборот. Нам не надо, чтобы власть в Советском Союзе становилась сильнее и монолитнее.

Санат бросил взгляд на озабоченных москвичей, выходящих из метро и спешащих на работу.

– А простые люди? Вы знаете, что им надо?

– Деньги и наше покровительство! – уверенно ответил немец. – Все эти людишки гордятся показной дружбой с Западом. Мы похлопываем их по плечу, дарим сувениры и дергаем за ниточки. Все довольны!

– Но их развитие будет ограничено.

– Krummes Holz gibt auch gerades Feuer! Круммес Хольц гибт аух герадес Фойер! – резко ответил Хартман.

Шуман с минуту обдумывал смысл немецкой пословицы: «Из кривых бревен получается прямой огонь». Расчетливые немцы ничего не делают просто так. Он покосился на Хартмана и спросил:

– Западу нужен в Москве огонь?

– Пламя! – поправил Хартман.

Санат умолк. Роскошному «мерседесу» уступали дорогу советские автомобили. Хартман обогнал череду одинаковых «жигулей» и указал на однотипные многоэтажки:

– Что отличает высокоразвитое общество от недоразвитого?

– Технические достижения, – предположил Санат.

– Тогда бы японцы сейчас владели миром.

Шуман не знал, что ответить. Довольный собой атташе по культуре уверенно отчеканил:

– Культурные достижения, главное из которых великая музыка – вот ключ к успеху нации! – И пояснил: – Технические достижения можно купить. Так поступают арабские шейхи, но их влияние в мире ничтожно. Где их композиторы? Не было и нет. А вспомните наших. Бах, Бетховен, Вагнер, Брамс, Гендель, Шуман, Шуберт! Тот же Мендельсон звучит на всех свадьбах в этой жалкой стране.

– У русских тоже были великие композиторы. Чайковский… – Начал перечислять Санат, но Хартман его перебил.

– Были! Тогда и Россия была великой. Поэтому наши страны и столкнулись в двух мировых войнах.

– Германия проиграла, – напомнил Шуман.

– Поэтому сейчас мы не спешим в пекло. Мы добьемся победы с помощью музыки!

– Западной рок-музыки, на которую подсела советская молодежь?

– Им нравится всё западное – и это отлично! Но я про другую музыку. Вы с ней более чем знакомы.

– С помощью моих выступлений? – усомнился Санат.

– Именно! Музыка живет во время исполнения вживую, а не в записи. А лучший музыкальный инструмент – это орга́н! Вспомните историю. Развитие орга́нов в Западной Европе способствовало эпохе Возрождения. А может ее и породило. Наши орга́ны становились лучше и мощнее – мощнее становилась Западная Европа.