Прощай Запад

Ваграм Оганджанян

Прощай Запад

Начало офицерской службы

После прибытия на вокзал Вюнсдорфа первое, что нужно было сделать – обменять мои тридцать советских рублей на немецкие марки в ближайшей банковской кассе, после чего я вышел из вокзала.

      Внешний вид вокзала Вюнсдорфа и его окрестности особо не впечатлил меня. Я решил попробовать немецкие сосиски и пиво в ближайшем киоске, расплатившись новыми и непривычными купюрами. Сосиски были очень вкусными, пиво тоже. Уже тогда я понял, что здесь качество жизни будет выше и интереснее.

      После Вюнсдорфа я отправился в небольшой город Форст-Цина, где находилась 57-я военная строительная бригада, откуда мне предстояло получить назначение на дальнейшую службу. Там я встретил одного из наших выпускников – лейтенанта Станислава Плотко, родом из Восточной Украины. Стас был единственным из наших выпускников Пушкинского училища, кроме меня, кто тоже получил назначение на службу в Германию.

Спустя несколько дней нам обоим предложили должности заместителей командира роты по политической работе. Это вовсе не соответствовало нашей специальности и считалось более низкой должностью для инженеров. Я сразу отказался, сказав, что мои пятилетние знания не для того, чтобы заниматься воспитанием солдат, и попросил назначить меня прорабом или начальником участка. Нам объяснили, что инженерные должности принято занимать только после нескольких лет командной службы, когда будет доказана наша «достойность». Такого мы еще не слышали – очевидно, это было местное нарушение.

– Если откажетесь, – сказал начальник кадров бригады, – тогда отправим обратно в Советский Союз.

– Это уже ваше дело, – ответил я, – мы закончили как инженеры, и будем служить по специальности, даже если в Советском Союзе.

      Стас колебался, не знал, соглашаться или нет, боясь упустить возможность служить в Германии. Я убедил его не паниковать раньше времени – предложат другую работу.

      Спустя несколько дней в бригаду приехал заместитель главнокомандующего немецкими войсками по строительству – генерал-майор Степанов. Мы вдвоём представились ему. Он также попытался убедить нас принять предложенные ранее должности. Мы снова отказались.

– Тогда отправим вас обратно на родину, – недовольно сказал генерал.

      Стас был очень расстроен, подавлен.

– Видишь, что ты наделал своим упрямством? – сказал он мне после выхода от генерала.

– Спокойно, Стас, – ответил я, – все будет хорошо, увидишь.

      В окрестностях бригады Форст-Цина были красивые густые леса. Я решил поднять настроение друга – подготовил мясо для шашлыка и решил приготовить его с овощами: баклажанами, перцем, помидорами.

      Тёплый августовский день, в лесу мы вдвоём готовили шашлык и отмечали красным вином окончание учёбы и прибытие в Германию. Мы были в самом начале долгого и сложного пути военной службы и каждый рассказывал о своих мечтах и светлом будущем своих семей. Настроение поднялось, и мы снова почувствовали боевой дух, веря, что все будет хорошо.

      Спустя несколько дней к нам приехал подполковник по фамилии Цыганков из руководства 999, предложив новые должности.

      Подполковник был начальником отдела эксплуатации особых объектов части и нуждался в инженерах на должности, соответствующие званиям капитана и старшего лейтенанта. Увидев, что Стас старше по возрасту – 28 лет, предложил ему более высокую должность. Но затем заметил, что при разговоре Стас заикается.

– Вы всегда заикаетесь? Особенно когда волнуетесь? – спросил он.

– Да, – ответил Стас, – в состоянии волнения говорю хуже.

– Нет, – сказал подполковник, – на той должности постоянно нужно отдавать чёткие команды, как на подводной лодке. Любая неточность может иметь плохие последствия. Поэтому поступим иначе: вы, – обратился он ко мне, – получите капитанскую должность, а Плотко – старшего лейтенанта.

      Спустя несколько дней пришёл приказ: меня перевели в Мелау на службу в системе фортификационных объектов в качестве инженера первого отдела эксплуатации, а Стаса направили служить в военные склады в Тельтове, рядом с Вюнсдорфом.

      Прошло ровно два месяца, как бригаду Форст-Цина с её отдельными строительными батальонами отправили обратно в Советский Союз, где она была расформирована, а мы остались служить в своих частях еще два года. На следующий год и часть Стаса расформировали, и он с семьей оказался в нашем подразделении. Это был приятный сюрприз – у нас обоих к тому времени родились сыновья. Не зря были наши мечты в лесу под звёздным небом Форст-Цина.

Дружили семьями до тех пор, пока и нашу часть не расформировали. Только через двадцать лет я нашёл семью Стаса через социальные сети – они обосновались в Португалии, в городе Портиман на побережье Атлантического океана.

      Вспоминая своё первое служебное назначение после училища, я вновь и вновь прихожу к выводу, что кадровая политика армии с тех пор не изменилась. За все время службы мне ни разу не предложили должность по специальности, и я был далеко не единственным в такой ситуации. Остаётся непонятным смысл получения образования, когда специалисты не используются по назначению.

За двадцать пять лет офицерской службы никто и никогда не интересовался, какое у меня образование и как я окончил училище и академию. И кому это нужно, если на должности назначают «своих людей», не обращая внимания даже на то, что уровень их образования не соответствует требованиям закона.

Со временем я понял простую истину: лучший диплом – не красный, а надёжная поддержка влиятельного покровителя.

2 октября 2014 г.

Незабываемый урок

В 1989 году в Степанакерте я познакомился со своей будущей женой, а после свадьбы 11 ноября мы переехали в Германию. Поженились мы так быстро, что толком даже не успели узнать друг друга.

– Ничего, – говорили мои знакомые, – так даже интереснее, за время совместной жизни лучше узнаете друг друга.

      Мы только прибыли на новое место. Жили в нашей служебной однокомнатной квартире, которую я успел отремонтировать перед свадьбой – запах свежей краски еще не выветрился.

      Однажды рано утром я собирался на службу и завтракал на кухне, стараясь не разбудить жену. И тут из нашей комнаты я услышал её нежный голос:

– Эй, эй…

– Кого ты зовёшь? – спросил я, зайдя в комнату.

– Тебя, – ответила она. – Как тебя зовут?

– Володька, – сказал я. – Да… «Володька, Володька, сказал же тебе не женись так быстро»!

      Я вспомнил популярную в те годы юмористическую короткометражку «Так не бывает», в которой герой по имени Володька женился так стремительно, что на свадьбе забыл свою невесту и постоянно путал её с другими женщинами.

– Нет, – сказала она, – не Володька, но я точно знаю, что на «В» начинается…

      Тут я понял, что моя новоиспечённая жена вовсе не шутит.

Через несколько дней она снова проснулась, широко распахнула глаза и задала тот же вопрос:

– Как тебя зовут?

– Да я же говорил тебе в прошлый раз – Володька…

      Порывшись в шкафу, я достал наше свидетельство о браке и протянул ей:

– Дорогая, вот наше свидетельство о браке. Здесь моё имя, фамилия, дата рождения и день нашей свадьбы – выучи и запомни. А если сразу не получится, можешь пока звать меня ласковыми именами: любимый, голубчик, рыбка – я не обижусь…

      Скоро исполнится двадцать пять лет со дня нашей свадьбы, и с того случая она больше никогда не забывала моё имя. Убедился, что женщины тоже бывают весьма сообразительными…

7 октября 2014 г.

Цена чести

      В Германии я служил в такой воинской части, где половина личного состава были инженерами, а другая половина – связистами. После недолгой службы меня выбрали партийным секретарём инженерного отдела, и вскоре я понял, что никому это было не нужно – просто как молодому нацепили эту обязанность на шею.

      Осень 1990 года. Однажды командир части распорядился отправить делегацию из семи человек в Магдебург для участия в партийной конференции группы войск Германии. В России в рядах партии назревал кризис – между сторонниками Горбачёва и Ельцина шла ожесточённая борьба.

      Поехали на медицинском УАЗике. Старшим машины, чья обязанность была руководить водителем и указывать направление, был старший прапорщик Бобриков, только что переведённый к нам из Афганистана. Ему было за сорок. Как и все участники афганской войны, он пользовался большим уважением в нашей части и считался примером для солдат и молодых офицеров.

      На конференции обсуждали внутренние партийные вопросы, а также подробности противостояния Горбачёва и Ельцина. Ельцина жёстко критиковали, считая, что он выбрал неверный путь.

      За столом, где я сидел, собрались старые партийцы. Один из них спросил:

– Есть ли здесь кто-нибудь, кто поддерживает Ельцина?

      Я ответил:

– Да, есть. Я считаю, что Ельцин в противостоянии с Горбачёвым более прав.

      На меня посмотрели так, будто вдруг увидели инопланетянина, и были в шоке. Когда пришли в себя, пожилая женщина сказала:

– Эх, ты еще молодой, что ты в жизни понимаешь?

      После конференции отправились обратно в часть. На полпути остановились у супермаркета, чтобы купить продукты на обед. Когда уже собирались ехать, ко мне подошёл немец и попросил помочь вытащить их микроавтобус – после дождя он застрял и не мог сдвинуться с места. Машина была загружена пивом. Я позвал наших офицеров, пытались вытолкнуть – не получилось. Тогда позвал старшего машины, чтобы помочь вытащить УАЗом. Общими усилиями вытащили, и довольный немец в знак благодарности дал нам два ящика пива в жестяных банках. Наши обрадовались…

      По дороге мы остановились на обочине, под деревьями, разложили лёгкий перекус. Ящики с пивом старший прапорщик Бобриков положил рядом с собой, на переднее сиденье.

– Ну что, Бобриков, где наше пиво? Давай-ка выпьем, расслабимся, – весело окликнули его офицеры.

– Какое пиво? – удивлённо сказал ветеран Афганистана. – Я машину вытаскивал, значит, пиво моё!

      Все дружно рассмеялись, решив, что это остроумная шутка, но… оказалось, что это совсем не шутка. Прапорщик, прошедший боевой путь, намеревался грудью защищать ящики с пивом – будто отступать больше некуда, «позади Москва».

      Для людей, для которых самое дорогое в мире – это «халява», поведение старшего прапорщика вызвало шок и ненависть. На него смотрели как на идеологического или кровожадного врага. По дороге несколько раз пытались отобрать у него пиво, но Бобриков, участник боевых действий, так крепко прижал ящики к себе левой рукой, будто выносил с поля боя раненого товарища.

      Сидя на заднем сиденье, я размышлял о моральных ценностях людей и пытался представить себе Бобрикова на поле боя. В тот день я сделал для себя одно открытие: честь человека тоже имеет свою материальную или финансовую цену. Я понял, что цена чести старшего прапорщика Бобрикова оказалась ниже, чем два ящика пива…

24 февраля 2014 г.

Цена доверия

      Свою службу в Германии я начал на командном пункте в должности инженера по эксплуатации зданий. Это была сложная система подземных сооружений, напоминавшая подводную лодку, которая требовала постоянного контроля, ведь нужно было обеспечивать чистый воздух, воду и электричество, а также решать более сложные задачи на этом объекте.

      Однажды после дежурства мой начальник, майор Крехов, приказал мне принести несколько документов, чтобы внести в них срочные изменения.

– Не могу, товарищ майор, – доложил я. – Вы ведь знаете, что это строго запрещено.

– Как это не можешь, лейтенант? Это приказ! – вспылил начальник.

– Только после разрешения командира полка, – попытался я напомнить о принятом порядке.

– Что? Моего слова тебе недостаточно? Если я говорю, значит, разрешение командира есть. Давай быстрее! – повысил голос Крехов.

      Чтобы не обострять отношения, я все же взял документы и отнёс их ему. Майор недовольно принял бумаги, а когда я предложил подписать журнал о приёме, он рассердился еще больше:

– Что еще за подпись? Ты что, мне не доверяешь? – закричал вышедший из себя начальник.

– Простите, товарищ майор, но ведь я не устанавливал такие правила, вы сами знаете, что подпись обязательна, – попытался я его убедить.

– Иди спокойно, завтра лично отдам тебе документы, они из моего кабинета не выйдут, – уже более спокойно и уверенно сказал Крехов.

      Спорить не имело смысла. Я пошёл домой отдыхать – на следующую ночь у меня было боевое дежурство.

      В полдень раздался телефонный звонок – звонил заместитель командира по режиму. Начал расспрашивать о вчерашних документах и требовать объяснений, почему я вынес их с объекта. Я доложил все как было.

– Документы пропали! – закричал подполковник. – Немедленно приходи, нужно писать объяснительную! Крехов уже доложил мне, что ничего не знает.

      Ну и дела! Пока добрался до части, в голове промелькнули тысячи мыслей: суд, немедленная отправка из Германии, увольнение из армии и прочее. Когда я вошёл, в кабинете сидели Крехов и подполковник. После небольшой театральной паузы они предложили решить проблему мирно и внутренне. Цена вопроса – четыре бутылки водки «Smirnoff», которая высоко ценилась в недавно объединённой Германии.

      Я радостно побежал в магазин при части и купил им эти бутылки.

– Ладно, ступай, – сказал подполковник, – больше никогда так грубо не ошибайся.

      Этот случай стал для меня хорошим уроком – я навсегда запомнил осторожность в работе с документами. Больше Крехов на эту тему со мной не говорил. Он сам случайно потерял документы, или подполковник застал его в своём кабинете, или это была спланированная игра – так я и не понял. Но одно я усвоил чётко: доверие тоже имеет свою цену… Что ж, легко отделался.

25 февраля 2014 г.

Чрезвычайное происшествие

      После объединения Германии по решению Горбачёва и Шеварднадзе началась эвакуация войсковых частей Советского Союза из региона. В начале 1991 года началась демобилизация и нашего подразделения. Меня перевели в город Ютербог для продолжения службы. В новом гарнизоне я стал начальником службы эксплуатации жилого фонда. Хозяйство было большим – несколько котельных, множество зданий, сооружений и коммунальных объектов.

      В этом подразделении мне повезло с начальником. Мой командир по тылу, подполковник Оленко, был замечательным человеком – деятельным, умным, справедливым и человечным. Родом из Георгиевска Ставропольского края, он знал цену совместно съеденного хлеба и соли. Мы быстро подружились и понимали друг друга с полуслова. Он был гордостью нашей зенитно-ракетной бригады, помогал всем без исключения и пользовался большим авторитетом. Увы, он был первым и последним хорошим начальником в моей службе…

      Летом 1992 года он отпустил меня с работы пораньше, чтобы я подготовился к завтрашнему занятию с младшими командирами взводов на тему «Ведение ротного хозяйства». Я занимался конспектом дома, когда вдруг позвонил Оленко.

– Бросай всё и быстро ко мне! – сразу по голосу я понял, что произошло что-то серьёзное. Быстро оделся и выскочил из дома.

      Когда бежал в сторону штаба, увидел, что все тоже куда-то бегут. Догнал Оленко.

– Что случилось, Александр Иванович?

– Беги к нашему хозяйственному двору! – коротко бросил он и продолжил бежать.

Вблизи гарнизона был двор, где располагались огород, свинарник и птичник – всё для нужд личного состава. Я опередил остальных, перепрыгнул через забор и вдали увидел солдата, который жестами звал к себе. Подбежав, он доложил:

– Товарищ старший лейтенант, скорее сюда! – и побежал вперёд.

      У туалета он открыл дверь – там на полу лежал солдат с восточными чертами лица, татарин. А наверху, на потолке, свисал тонкий и крепкий капроновый шнур, обычно использовавшийся для упаковки мешков. Всё было ясно – солдат повесился, а его товарищ, обнаружив, перерезал верёвку и позвонил в часть.

      Не раздумывая, мы вытащили его на свежий воздух, и я начал делать искусственное дыхание. Пульса не было. В прошлом подразделении я часто обучал солдат таким приёмам – специфика службы требовала этого, и у меня уже был опыт. Каждый раз, вдувая воздух, я слышал хрип в лёгких и продолжал массаж сердца. Минут пять-семь я пытался реанимировать его, но всё было напрасно. Вероятно, он был мёртв уже какое-то время, а жара только усугубляла положение.

      Медики уже были на месте, но стояли как вкопанные и ничего не предпринимали. Подоспел командир бригады полковник Конотоп и потребовал продолжать реанимацию. Я попытался объяснить, что уже поздно, но он не хотел слушать. Снова начал, но понимал – солдат уже не жив…

      Так и не удалось спасти его жизнь. В командовании началась паника. Вечером на разборе причин происшествия командир потребовал:

– Кто из вас готов взять на себя ответственность и понести наказание по всей строгости?

Заместители молчали – никто не хотел брать вину на себя, ведь это означало не только немедленное возвращение из Германии, но и прощание с погонами.

– Я готов, товарищ командир, – шагнул вперёд подполковник Оленко. – Виноват я, солдат работал на моём объекте.

      Заместители с облегчением вздохнули.

– Нет, – сказал полковник Конотоп. – Вернитесь назад, Александр Иванович. Я не услышал ничего от нашего технического заместителя, в батальоне которого служил солдат. Ни командир батальона, ни сам заместитель никогда не интересовались проблемами солдата. Я доложу наверх о наказании подполковника Казачка.

      Оленко остался в части, а Казачка и его командира батальона отправили домой. Меня же больше месяца таскали в военную прокуратуру на допросы:

– Почему ты оказался на месте происшествия первым? Какие у тебя были отношения с этим солдатом?

      Понял, что и меня подозревают. Таков был мой урок за проявленную инициативу. В конце концов меня оставили в покое.

      Позже я ещё много раз сталкивался с подобными случаями, но этот был первым и самым запоминающимся.

      Нет на свете чувства тяжелее, чем осознание своего бессилия в попытке спасти человеческую жизнь.

27 февраля 2014 г.

Госпиталь Белица и военные врачи

      Я никогда ничего и никого не боялся, страха для меня не существовало… Но теперь есть то, чего я боюсь. Смеяться не надо – это военные врачи…

      В 1990 году моя жена родила нашего первенца Тиграна в роддоме центрального госпиталя Белица в Германии. Роды были тяжёлыми, ранним утром. Она лежала без сил на кровати, чувствовала себя очень плохо. Утром к ней подошла главврач – женщина – и начала кричать: почему не встаёт с кровати? Жена ответила:

– Нет сил, очень плохо себя чувствую.

      Врач снова закричала и заставила её встать и пойти. Жена сделала пару шагов, потеряла сознание и упала на пол. Когда очнулась, врач вместо помощи бросила ей в лицо:

– Вот такие вы, армяне, никчёмные, поэтому Бог вас всегда наказывает…

      Она намекала на землетрясение в Спитаке в 1988 году и события в Карабахе, когда армяне понесли большие потери.

      Целый день жена плакала от возмущения – ей было всего 22 года.

Во дворе той больницы, когда я приходил навестить жену, часто встречал бывшего лидера ГДР Эриха Хонеккера с женой, прогуливавшихся по больничному парку. Возле пожилой пары всегда шагали двое солдат – видимо, для обеспечения безопасности.

      В конце 1991 года я сам оказался в том же госпитале и полностью ослеп. Никто не взял на себя ответственность за ошибку врачей. Лишь спустя более года зрение начало понемногу восстанавливаться.

      Осенью перед глазами начали появляться какие-то пятна, зрение стало мутным. После проверки давления в глазу выяснилось, что оно повышено. Диагностировали «хронический увеит правого глаза ». Почти два месяца лечения в госпитале Ютербога не дали никаких результатов – давление не снижалось. В декабре меня перевели в центральный госпиталь Белица, где начали делать уколы под глаз.

      Был воскресный день, лечащий врач отдыхал дома. Чтобы не пропустить инъекцию, я попросил дежурного врача провести процедуру. Дежурным оказался начальник офтальмологического отделения – подполковник Головенко. После укола в глазу началась невыносимая боль, и я около трёх часов держал на нём платок. Когда убрал платок, глаз совсем перестал видеть. Позже выяснилось, что игла повредила основание зрительного нерва, а шприц был недостаточно стерилен – в те годы их стерилизовали кипячением.

      На следующий год мне заразили кровь сепсисом во время её очистки центрифугой. Еле выжил, но последствия этого будут беспокоить меня ещё долгие годы – сильно пострадала иммунная система.

      В июле 1999 года в Челябинске меня привезли в госпиталь на военной санитарке с невыносимой болью в почках – выходил камень. Я царапал стены ногтями от боли. Подошёл лечащий врач – подполковник. Я надеялся, что он предложит обезболивающий укол или хотя бы совет. Но он неожиданно спросил:

– Слушай, как у тебя с финансами?

– Что вы имеете в виду? – с трудом спросил я.

– Знаешь, жара такая… Не мог бы сбегать за парой бутылок пива, горло пересохло…

      Я прямо на месте послал его куда подальше. Он вытаращил глаза, махнул рукой и ушёл.

      В 2007 году мой начальник попал к ним на лечение. Он рассказывал, что после укола у него помутнело в глазах и он потерял сознание. Я не поверил – подумал, что такого не может быть.

      Четыре года спустя я поехал кататься на велосипеде. Вдруг кто-то открыл дверь и втянул меня внутрь. Это был знакомый полковник – здоровяк с отменным здоровьем, каждое утро бегал. Но сейчас он был синий и терял сознание.

– Что случилось? – спросил я.

– Не знаю… Какое-то лекарство дали…

      Оказалось, ему дали дозу препарата для снижения давления – как для слона.

      Не зря говорят, в армии надо бояться трёх «ВВ»: «военный водитель», «взрывчатое вещество» и «военный врач».

      Трагедия нашей медицины в том, что мы до сих пор не умеем давать правильные знания, готовить хороших специалистов, ставить точные диагнозы и назначать правильное лечение, особенно когда дело касается антибиотиков. Почему я упомянул антибиотики? Потому что из-за их неправильного применения у людей развиваются хронические и неизлечимые болезни, которые в свою очередь ведут к раку. Антибиотики назначают как витамины, не проверяя их воздействие на имеющиеся в организме бактерии. В результате бактерии становятся устойчивыми к этим препаратам.

      А бактерии теперь настолько обнаглели, что на антибиотики уже не реагируют, как современные чиновники на законы и правоохранительные органы.

8 апреля 2014 г.

Любите жизнь

      Когда врач впервые сказал мне, что есть большая вероятность вскоре потерять зрение, я был потрясён этой зловещей новостью. После этого всё изменилось внутри меня. Я начал любить свои глаза, начал смотреть на мир другими глазами и любить всё, что они видят. Я стал сильнее любить свет, его пёструю игру с тенью, их танец и переплетение…

      Будто впервые влюбился в солнце, в его болезненно-жгучие лучи, в краски и оттенки земли и космоса… Влюбился в закат и рассвет, в жару дня, в звёздное ночное небо и в луну.

Влюбился в белоснежные, лёгкие облака, что плавно скользят по лазури неба, в сияющие капли дождя, падающие с них, в серебристые и чудесные снежинки, в сонные капли росы на лепестках цветов, дрожащие от прохладного ветра, освещённые золотисто-розовыми лучами рассвета…

      Влюбился в людей, в их неповторимые лица, в их улыбки и грусть, в их глаза, в которых спрятан их внутренний мир, глаза, что становятся мостом света между двумя мирами…

Влюбился во всё, что попадало в поле моего зрения, жадно впитывал и не мог насытиться этим жаждущим восприятием…

      Врач сказал всего лишь, что я могу вскоре потерять лишь одно из пяти своих чувств…

Но сколько же людей на свете, имея все пять здоровых чувств с рождения, так и не научились любить и ценить жизнь, радоваться каждому её дару.

Они так и не почувствовали теплоту протянутой руки и солнечных лучей, аромат цветов и волос любимого человека, вкус губ и медовый цветочный нектар, волшебство искренних слов и звуков скрипки…