Светодиодные спирали

Сейчас, когда опыты на животных ушли в прошлое, когда все можно было смоделировать при помощи сетей именно церковь стала основным его потребителем. Он позволял делать ткани прозрачными и тем самым повышать качество сигнала лазерной связи. Вживление клеток, способных накапливать Тартразин и замена межтеменной чешуи затылочной кости с частями теменных костей на прозрачный купол, вживление евхаристических имплантов давно стало частью священства. Согласие на них стало условием окормления паствы. Во время литургии, во время священных таинств сенсоры были прикрыты кипой, и священник мог посвятить всего себя служению. Но удалившись в келью он оставался в курсе внутренних дел церкви.

Эффект Тартразина постепенно исчез и кожа, оставшись неповрежденной, вновь стала непрозрачной. Тогда они долго спорили. Евгений ощущал так и не осознанною им тогда двоякость использования лазерной связи в церкви.

–Как же так? – Вопрошал он. – Вы учили меня, что наноботы в теле, вечный онлайн – Есть грех, что они противоречат замыслу Его, а сами под кипой носите лазерные ретрансляторы!

– Нет, сын мой, – отвечал ему отец Кирилл. – Не сама связь, не сама передача данных является грехом. Ведь люди всегда этим занимались – через рот, словами, а если их мало, то взглядом, жестом, поступком, и в конце концов, общение – есть дар Божий. Но только наноботы позволяют менять самую суть человека, сейчас, когда не найти простого мирянина, да что там мирянина – половина епископов до священства хоть раз подвергались нейромодуляции, чтобы сохранить себя мы вынуждены отказаться.

Евгений задумался, смутные воспоминания о прошлой жизни все еще преследовали его.

– Ты подвергся модуляции, так кто ты теперь? Какой ты есть настоящий? Тот, что был или тот, кем ты стал? Ведь это разные люди, Евгений. Чья душа была ниспослана с небес? – отец Кирилл тогда осекся и замолчал. Евгений молчал в ответ не в силах высказать свой вопрос. – Прости, Евгений, – церковь учит, что чудо может быть ниспослано только Богом, иное же от Лукавого. Ты изменился, не усердной молитвой, не обретение веры изменило тебя, а последствия теракта…

–Так у меня, по-вашему, нет души?!– Евгений говорил медленно. Он так и не выбрал для себя ответ на этот вопрос.

Отец Кирилл молчал, смотря ему в глаза и со вздохом произнес. – Неисповедимы пути господни. Ты нашел в себе силы встать на путь истинный. Я верю в это. А без живой души это невозможно.

Евгений молчал, глядя прямо перед собой, его разрывало на части от чувства вины и стыда

– Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие.

– Но Вы тоже изменили себя! Славлю тебя, потому что я дивно устроен. И Вы, святой отец, знаете откуда эти слова. Бог создал нас по своему образу и подобию, кто мы такие, чтобы менять себя?

– Менялись ли люди прошлого от того, что пользовались телефоном? И что такого, что теперь мы носим телефон в голове? Нет. Меняются ли люди после нейромодуляции?.. Потому то наноботы и запрещены.

Евгений развернулся и пошел к выходу. Отказался от пищи на сутки, принимая только воду и посвятил весь следующий день молитве.

Много позже к Евгению пришло смирение и с этим. Действительно, лазерная связь вполне позволяла поддерживать информационный поток, который признали бы сносным, где-нибудь в конце двадцать первого века. Однако она не позволяла передачу психических феноменов. Слова, мысли, но не чувства. Или чувства, но только они – без какой-либо осознанности. Многие соблазны становились просто невозможными. Нельзя принять интеллектуальный наркотик, невозможно подключиться к нейросетевому порно транслирующему в мозг не просто физические ощущения, а саму страсть и похоть, да такими, какие не могли себе представить люди без сетей. Сложно представить, но отсутствие наноботов помогало поддерживать целибат. Ведь большинство браков были виртуальными, супруги могли не делить ложе друг с другом, их боты вполне могли создать иллюзию для них, передать чувства и страсть лучше, чем они были бы будь они реальными.

Все равно рождение детей давно стало вопросом медицинских технологий. ИИ Минздрава возьмет на себя редактирование генома будущего ребенка, тщательно отредактирует гены, заранее избавит от рисков. Далее выбор за родителями: вынашивать самим или воспользоваться одним из инкубаторов ИИ им. Земмельвейса. Большинство, если и решались завести детей, то предпочитали инкубатор. Это безопасно, надежно и позволяло не упустить ни чего из привычной жизни, получив заведомо здорового ребенка. Церковь закрывала на это глаза. В конце концов, отказываться от будущих прихожан никому не хотелось. Вопрос о том, считать ли использование инкубационных технологий непорочным зачатием, оставался открытым. Как и вопрос о том, считать ли создание пико-машинами зигот будущих людей без использования атомов из тел их родителей актом творения или нет.

Евгений стоял у окна и смотрел на Небеса.

Человечество, по его представлению, извратило их. В этом его представление совпадало с мнением церкви. Больше не было смерти. Не было больше ада и рая. Купол из стали, бетона и проекционных экранов заслонил небо над городом. Там жили мертвые. Столкнувшись с кризисом перенаселения, человечество решило, что смерть все же нужна, что биологическое бессмертие – путь в никуда, но умирать никому не хотелось. Тогда был найден выход.

Там, на многокилометровой высоте, выше парящих кварталов, выше орбитального шоссе, в рукотворном кольце Земли, где была сконцентрирована вся промышленность планеты, были построены сервера Небес. Цифровые копии людей жили там. То, что каждый представлял из себя в реальной жизни, то, что захотел, чтобы было в нем после неё, воссоздавалось в виде компьютерной симуляции. Кто-то называл их «душами», а иные презрительно наименовали «анимированными куклами». Они обладали всеми воспоминаниями, которые умерший хотел сохранить, они могли переживать чувства, которые человек при жизни хотел ощущать. Они грезили, пребывая в полусне полу бодрствовании и в вечном умиротворении, пока кто-то из живых не удосуживался нарушить их покой. И тогда они могли беседовать как их покойные прототипы.

Состоятельные люди могли позволить себе копию настоящего тела и запись своего образа с Небес, обретая тем самым бессмертие. Первые поколения воскрешенных таким образом людей оставались застывшими в одном из конкретных периодов своей жизни, не могли иметь стремлений, которых не было при жизни его прототипа, не могли устанавливать новые связи и привязанности. Сложные механические куклы. Последние поколения – новейшие образцы были неотличимы от своих покойных оригиналов и обладали всеми правами настоящих людей.

Ни одна из религий не смогла принять этого. Нечестивое воскресение.

Смертей стало несколько: промежуточная и истинная. Только истинная смерть, по мнению церкви, гарантировала страшный суд и шанс попасть в рай.

Тела священников, лишенные наноботов, не оставляли информационного следа в Небесах. Священник умирал один раз и на всегда.

Нейросети обслуживающие Небеса потребляли от десяти до двадцати пяти процентов всей мировой энергетики. Они были злом, порождением антихриста, созданным, чтобы окончательно отвратить человечество от спасения. И именно поэтому Евгений не смог принять использование ИИ церковью.

Со служением отец Кирилл справлялся в одиночку. Чего нельзя было сказать о приходе в целом. Одному человеку было не под силу заниматься и тем, и другим, следить за счетами, за обслуживанием помещений, за маркетинговыми стратегиями и всем прочим. Практически всем этим занимался ИИ Церкви. Новость о его использовании святыми отцами шокировала Евгения. Он искал оправдание в том, что это лишь очень удобный инструмент, а священнослужители остаются людьми даже больше, чем их прихожане.

Однако, прожив с отцом Кириллом много месяцев Евгений узнал от него же, что ИИ Церкви имеет в том числе Экклезиологический и Богословский модули. Его наставник объяснил тогда, что ИИ освящен, что аппаратно он распределен между кафедрами епархий и находится под контролем человека, он инструмент и не причастен таинствам. Он выполняет лишь технические задачи. Истинность этого Евгений бы принял, если бы не видел, что церковный суд, как и мирской, выносит свои решения за доли секунды.

Бунтуя против этого, он вновь обратился к отцу Кириллу. Они долго спорили, ругались и мирились, но так и не нашли ответа на те вопросы, что возникли.

Тогда же, вечером того же дня, отец Кирилл передал Евгению конверт из настоящей бумаги. От был непрозрачным и судя по толщине в нем лежал один небольшой листок настоящей бумаги. Отец Кирилл попросил оставить конверт закрытым. "Ты прочтешь, когда придет время, когда будешь готов".

Те слова мучали, ему хотелось прочитать, но он не решался.

Ему было очень хорошо здесь. Здесь он мог забыть о том, во что превратилось человечество, здесь можно было обрести спокойствие. Постоянная работа и мысли о Боге заставляли время искажаться и исчезать. Бытие казалось вневременным. Как будто один момент застыл на вечно. Физическая работа сменялась литургией, коротким отдыхом и беседой с отцом Кириллом. Дни сменялись днями, цикл повторялся много раз. Впервые в жизни Евгений ощущал уверенность в завтрашнем дне. Он поведал отцу Кириллу все о себе, он ощущал принятие, он ощущал прощение.

Труп священника лежал в притворе уже несколько дней. Прихожане давно не приходили в храм физически и найти тело было некому. Лужа крови под телом превратилась в буро-черное пятно отмыть которое Евгений не пытался. Он накрыл тело тряпками и пакетами и просто обходил его, стараясь не смотреть.

Он искал внутри себя ответ.

Он хорошо помнил, как воткнул в живот отцу Кирилл отвертку. Она прошла сквозь рясу, сквозь кожу и внутренние органы и с лязганьем вырываемого зуба соскользнула по позвоночнику влево разорвав в клочья брюшную часть аорты.

От хлынувших воспоминаний Евгению стало дурно. Тело казалось наэлектризованным, в ушах возник тонкий писк, в глазах на мгновение потемнело.

Перед ним ожила картинка, как бледнея с каждой секундой отец Кирилл с торчащей из живота отверткой делает шаг к нему – его рот продолжает двигаться, как будто он выкрикивает последние слова молитвы, но звуков не издает. Делает еще шаг, третий и падает замерев навсегда.

Евгений пытался найти ответ. Он ли убил его? Или, как ему сейчас думалось: его ли он убил?

Все случилось внезапно. День был совершенно обычным. После заутренней Евгений отправился в подвал чинить опреснитель. Отвертка сорвалась, и он поранил руку. Поднялся наверх, чтобы обработать рану. Аптечка была в доме и, хотя рана не была глубокой, подцепить воспаление, а еще опаснее дикий код ему совсем не хотелось. Проходя мимо главного зала, он внезапно понял, что слышит голос отца Кирилла, спорящего с кем-то. Заглянув в предел Храма, он вновь услышал слова священника. Речь была сбивчивой, он угрожал, затем просил и наконец умолял. Приблизившись к средней части, он увидел отца Кирилла, стоящего лицом к стене, поодаль от ризницы. Стена перед ним светилась ярче обычной дежурной подсветки, но голоса собеседника слышно не было. Кипа была снята, а значит звук транслировался непосредственно в мозг священника, в то время как изображение выводилось на проекционные экраны стен церкви.

– Не говорите мне о долге!

…

– Нет это не эволюционно стабильная стратегия!

…

– Да, но как?! ИИЦ дает другой результат.

…

– Производительность… Как вы собираетесь это делать, если его наниты нельзя допускать до Сети?!

– Послушайте, он верит мне… да нет же, я стараюсь, он будет…– пауза. – Нет будет, дайте время!

…

– Все безопасно, мы же здесь… – он не договорил.

Видно было плохо. Понятно было, что отец Кирилл попятился назад, спина его стала сгорбленной, как будто он увидел что-то ужасное. Увидел или услышал.

–Не-е-ет… – почти шепотом на выдохе. – Мы так не договаривались, вы не можете так со мной поступать!

Отец Кирилл схватился обеими руками за затылок, как будто старался разорвать армированный акрил, закрывавший прозрачную затылочную кость.

Евгений сделал шаг. Бледный он наблюдал серию мельчайших белых вспышек за прозрачным имплантом отца Кирилла. Как будто древний модем устанавливал связь. Затем вспышки прекратились. Нечто серое стало разливаться по поверхности мозжечка, но стекать не вниз, а против всех законов физики, вверх на кору полушарий.

Отец Кирилл резко обернулся. Эта же серая слизь медленно заменяла его глаза.

–Убей меня!

Евгений отшатнулся, парализованный ужасом. Его колени подогнулись, он сделал еще шаг назад и запнувшись о собственную ногу, упал.

– Они распаковали архивы-ы.

Отец Кирилл сделал шаг к Евгению.

Отвертка выпала из рук Евгений и описав на полу дугу закатилось за проекционный экран лампады.

– Пока можешь – убей!

Евгений, отталкиваясь пятками и локтями, неуклюже пятился назад. Отец Кирилл, шатаясь приблизился, упал на Евгения и взял его за горло.

Евгений схватил священника за руки, попытался разжать, но старческие пальцы внезапно обрели силу промышленного пресса, продолжали сжиматься.

– Убей! Убей! Убей во имя Господа!

Сердце стучало бешено. Голова кружилась. Смертельный ужас охватил каждый уголок мозга.

Евгений схватил священника за лицо и обеими пальцами надавил на глаза, ломая роговицу, выдавливая стекловидное тело. Вместе с кровью на его руки начала капать серая слизь, падая, она на мгновение покрывалась пленкой кристалликов на его коже, слегка мерцая, а затем, не смачивая кожу скатывалась подобно ртути.

Отец Кирилл лишь на мгновение ослабил хватку и надавил на горло еще сильнее.

Проекционный экран. За ним отвертка. В обход не дотянуться. Рука упирается в прозрачный хрусталь, точно воспроизводящий мирное биение свечей. Удар по стеклу. Еще удар. Бесполезно. Сознание проваливается, плывет, в глазах темнеет. Страх превращается в панику… Рука проходит сквозь экран. Она не встречает сопротивления. Пальцы сжимаются на рукоятке отвертки…

Воспоминания об убийстве страшнее самого убийства. Во время убийства им руководил инстинкт – выжить любой ценой. Воспоминания были отрывочными, чем-то вроде статичных картинок. Но каждая из них была яркой, каждая из них возникая перед глазами заслоняла собой реальность. Пальцы отца Кирилла на шее. Холодный пластик отвертки в руке. Кровь и серая слизь. Пытаться понять было невозможно. Евгений помнил, что он сделал. Он убил. И сейчас мучительно пытался ответить для себя на вопрос – кого? И не находил ответа.