Будем вместе, будем счастливы. Семейная жизнь замечательных людей

* * *

«Я – министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясенной, представляющей из себя шестую часть шара, и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет», – так ощущал себя Петр Аркадьевич в начале пути, который сторонним наблюдателям мог показаться невероятным карьерным взлетом.

После изнурительной борьбы с революцией в Саратовской губернии снова борьба, снова уговоры, попытки убедить, остановить агрессию.

А не об этом бы думать министру внутренних дел! Жизненно важно решить: провести широкомасштабные реформы, но не под знаменем разрушения, а под знаменем созидания новой России, которая опиралась бы на традиционные ценности (да-да, те самые «Православие-самодержавие-народность»), сделала рывок в развитии, превратившись в настоящее правовое государство. А для этого нужно вернуть самоуважение и возможность для развития самой бесправной части общества – крестьянства, дать ему в собственность основу крестьянской жизни – землю, освободить от диктата общины… Но землю можно вернуть по-разному. Радикально настроенные эсеры требуют раздать землю всем поровну, принудительно забрав у помещиков, лишив Церковь земельных наделов. Звучит эффектно, но что же дальше? Как дальше будет работать механизм земельного передела? Радикально настроенных революционеров этот вопрос не очень-то интересует.

А у Столыпина есть четкая программа, которая предполагает механизм выкупа земли из Крестьянского банка и широкую поддержку крестьянина-предпринимателя со стороны государства. Для того чтобы эти реформы воплотить в жизнь, нужно совсем немного… двадцать лет стабильности и мирной жизни… Но где их взять?

С распропагандированными крестьянами можно было договориться, а вот с пропагандистами, всеми этими эсерами, кадетами и прочими революционерами, которые составили Первую Государственную думу, договориться не получается. Они просто ничего не слушают, хлопают папками, стучат ногами, кричат «долой», улюлюкают. Единственное их желание и самое стойкое политическое требование – это амнистия для душегубов, борцов с самодержавием, которые ради своих политических фантазий буквально утопили Россию в крови. Свою работу в Думе они видели не иначе как еще одной формой революционной борьбы по свержению существующего строя.

Переговоры по созданию коалиционного правительства закономерно провалились. А через некоторое время стало известно, что готовится вооруженное восстание в Кронштадте при поддержке радикально настроенного думского большинства.

Вот поэтому-то 8 июля 1906 года Петр Аркадьевич вместе с другими министрами сидел на квартире у председателя правительства Горемыкина в томительном ожидании: подпишет ли Государь приказ о роспуске Думы? «Сидению» предшествовали решительные меры.

По приказу Столыпина Таврический дворец, в котором проходили заседания Думы, был оцеплен войсками, все газеты получили официальное правительственное сообщение о роспуске Думы. И утром оно обязательно появится в печати. Осталось дождаться царского указа. А время уже к полуночи.

Горемыкин не выдержал и позвонил товарищу министра внутренних дел, дворцовому коменданту Трепову домой, оказалось, что он у царя, звонок перевели в канцелярию Государя Императора. Там ответили сразу – в этот ключевой момент, несмотря на поздний час, все были на рабочих местах. Позвали Трепова.

– Относительно указа мне ничего не известно, – сухо ответил тот, никак не уняв тревогу министров.

Снова связались с канцелярией…

– Попросите узнать, не выехал ли фельдъегерь с подписанным указом? Нет? Это точно?

Тревога нарастала. А если вдруг не будет подписи, как можно будет расценить указ, ответственность за который взял на себя министр внутренних дел?

– Господа, – воскликнул удрученный Горемыкин, – я думаю, нам надо принять меры по отмене тех указов, которые были нами даны относительно нашего дела!

– Но каким образом? Технически войска вывести можно, но как убедить газеты не печатать официальное сообщение?

– Погодите, – останавливает паникующих Столыпин.

– Да завтра утром мы рискуем оказаться вне закона!

– Но до утра еще далеко…

Пакет от Государя прибыл с рассветом. В нем содержалось два подписанных приказа: о роспуске Государственной думы и об отставке Горемыкина. Теперь председателем Совета министров назначался Столыпин. Петр Аркадьевич не ждал этого назначения. Однако в критический для страны момент не счел возможным отказываться от возложенной на него миссии.

После личной аудиенции у Императора он принял возложенную на него тяжелую обязанность.

«Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что Он поддержит, вразумит меня. Господи, помоги мне. Я чувствую, что Он не оставляет меня, чувствую по тому спокойствию, которое не покидает меня».

Но главные испытания для Столыпина и его семьи были еще впереди.

* * *

12 августа 1906 года был обычный приемный день: Столыпин работал в своем кабинете на даче на Аптекарском острове. В приемной, как всегда, толпилось огромное количество народу, среди которых были инженеры, генералы, просители с детьми, губернаторы, военные чины.

В три часа пополудни особняк сотряс удар невероятной силы. Маша к этому моменту только закончила свой урок с Олечкой, Наташа и трехлетний Аркадий гуляли с няней…

Один миг – и дом, уютный и безопасный, превратился в смертельную ловушку, в которой двери стали дырами, лестничные пролеты вели в пропасть, а окна так и манили выскочить и спасаться бегством…

– Оля, ты жива? – голос Столыпина снизу.

– Да! – крикнула жена и открыла глаза.

В осколке зеркала отразилась какая-то женщина, совершенно седая. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы опознать в отражении себя. Тряхнула как будто чужой головой и впустила в нее тупую боль. Однако стало понятно, что густая седина – это всего-навсего известка.

– Все с тобой дети? – спросил спокойно, как будто ничего не случилось.

Ольга Борисовна покрутила гудящей головой: вот к ней подбегает Маша, вон в конце коридора Оля. Елена? Недавно переболела тифом и должна быть в своей комнате – на месте.

– Со мной нет Наташи и Ади.

– Спускайтесь!

Легко сказать, но как спуститься, если вместо лестницы и двери один черный провал?

Маша и еще одна девушка, княжна Маша Кропоткина, недолго думая, прыгнули туда, где обрывался лестничный пролет. Остальных спустили на простынях подоспевшие пожарные.

Нужно было найти потерявшихся детей и скорее увести их из того ада, в который теперь превратился сад перед домом.

Маше казалось, что началась война, что она, печальная, далекая, русско-японская, в мгновение ока приблизилась, ворвалась в ее жизнь, сделала ее героиней «Войны и мира», но не Наташей Ростовой на первом балу, а безымянной солдаткой, которая ищет своих среди скрученных, стонущих, умирающих. Мечта стать героиней романа сбылась самым страшным образом.

Стоял погожий летний день, но девушку била дрожь от внутреннего холода. Долго ли она ходила среди раненых, Маша не могла сказать. Она старалась во всем подражать спокойствию отца и матери, поила тех, кто содрогался в истерике, валерьянкой, отдавала каким-то людям какие-то распоряжения, которые сама не могла потом вспомнить и понять… Зачем все это?

Вот лежат уже не люди, а части людей: чья-то нога, чей-то палец, чье-то ухо… вот кто-то стонет:

– Пить… ради Бога… пить…

Кто это? Повар? Кучер? Генерал-адъютант? Возможно, именно его видела Маша из окна своей комнаты, когда диктовала сестричке неправильные глаголы… Возможно, именно он приехал сюда с собственным экипажем, прошел по дорожке, посыпанной гравием, обдумывая свой разговор со всемогущим министром. Теперь не понять.

– Сестричка… пить.

И Маша со всех ног бросилась искать воду… А когда вернулась, глаза этого человека отражали небо… Небо Аустерлица… Маша запрокинула голову. Нет никакого Аустерлица. Они дома, они в России, и они не сдадутся!