Князьки мира сего

– В тысяча девятьсот девяносто третьем, осенью. С тех пор моя жизнь так изменилась! Мы все любим друг друга, а Иисус сказал, как узнать своих истинных учеников: они будут любить друг друга…

– Ваши соседи Голубинниковы знали, что вы являетесь членом секты?

– Мы – не секта!

– Прошу прощения, организации.

– Мы с сестрой подходили к ним, когда они только поселились в этой квартире. Но они не прислушались к истине. Сразу видно, что они – религиозные фанатики и не читают Библию. Они носили к себе в квартиру кресты, иконы с изображением мертвецов, которым не суждено воскреснуть в Царстве…

– До того, как над ними надругались, это были обычные иконы…

– Вот‑вот! На обычных иконах как раз изображаются мертвецы, отвернувшиеся от Иеговы, отвергшиеся Царства и не попавшие в число избранных. Библия предупреждает о том, что придут лжеучителя!

– Помилуйте, вашей организации ещё ста лет, наверное, нет, а до вас были только лжеучителя?

Бабушка Ефросинья отвернулась к стене и насупилась. Она уже несколько раз порывалась взять с полки Библию, но Пётр останавливал её.

– Какую веру исповедовали ваши соседи, по вашему мнению?

– Известно какую.

– А именно?

– Христианскую, – выплюнула старушка.

– Очень интересно. А что, по вашему мнению, произошло тогда в квартире Голубинниковых?

– Дружка какого‑нибудь пришили. У этих христиан вечно расколы и раздоры. Встретились псалмы попеть, повздорили – вот тебе и поножовщина. У нас никогда такого не бывает, потому что мы читаем Библию…

– Вы слышали или, может быть, видели, как и в каком составе они в тот день заходили в свою квартиру?

– Да щи я варила и радио слушала. А потом пошла в комнату и слышу – неладно за стенкой. Я – сразу в милицию звонить.

– А вообще к ним часто заходили друзья?

– Нет, не особенно. Я что‑то ихних друзей не видела. Но молились они своим мертвецам два раза в сутки – утром и вечером.

– А молитвы (например, «Отче наш») они читали правильно или наоборот?

– Да не разберёшь через стену.

– А вы сами никогда не молитесь?

– Всё, что нужно, Иегова сообщает Верному и Благоразумному Рабу.[2] Какая глупость – лезть к нему со своими молитвами!

– Ваши соседи не были христианами. Они состояли в секте сатанистов! Видите, как ваша установка повлияла на восприятие событий? Вы вписали полученную информацию в свою картину мира и получили искажённое вимдение действительности. Кресты Голубинниковы подвешивали к потолку, а иконам высверливали глаза.

Бабушка Ефросинья посидела минутку с открытым ртом.

– Это всё очень сложно, – сказала она наконец. – Иисус говорил простыми словами, надо подражать ему.

– Что поделаешь, в следственных органах много образованных людей. Если бы к нам шли одни имбецилы, страна бы давно развалилась. Но, слава Богу, они все у вас.

– К нам многие приходят! – гордо провозгласила бабушка Ефросинья.

– Вы где‑нибудь видели Голубинниковых кроме как на лестничной клетке?

– Да на Рогожском рынке. Они овощи там покупают у одного кавказца. Напридумывали себе постов, как будто Всевышнему есть дело до ихних постов…

– А как зовут кавказца?

– А я почём знаю? Морда чёрная, уголовная. Мы с сестрой к таким даже и не подходим…

– Выглядит он как? Где его прилавок?

– Маленький такой, шустрый. Прилавок под крышей. Как зайти с центрального входа, в конце, справа…

* * *

До вечера Иваненко успел опросить ещё нескольких соседей Голубинниковых по подъезду, но никакой полезной информации больше не узнал. «Да, видели этих молодых людей. В разное время суток. Одежда обычная, неброская. Чем занимаются, не знаем. Появились несколько месяцев назад. Подозрительного ничего не замечали». И так далее и тому подобное.

Затем Пётр отправился домой, написал отчёт о проделанной работе, и у него ещё осталась пара часов, чтобы сделать одно дело, которое он считал весьма важным на данном этапе следствия.

* * *

Темнота. Но кое‑что можно разглядеть. Маленькое окошко зарешёчено и прикрыто снаружи рольставнями. Холодно и сыро. Он лежит на нарах, а по щекам текут невидимые слёзы. Он убил человека. Не человека, а Человека с большой буквы. Выстрелил ему в спину и прострелил сердце. Пуля прошла навылет…

Пилат вышел к толпе и сказал: «Вот Человек!» А потом приказал этого Человека распять. Богочеловека. Образ Бога Отца.

И Пётр убил образ Бога. Образ Сына. Стал Богоубийцей. Самоубийцей. Украл у ближнего – украл у себя. Убил ближнего – убил себя…

Ему становится невмоготу, он разрывает пространство сна и выныривает в пространство утренних сумерек, струящихся из окна. Всего лишь сон, всего лишь сон… Какое счастье, что не стал человекоубийцей. Что не такой, как мытари и грешники… Что десятину с мяты даёт…

Прошлым вечером Пётр Иваненко второй раз в жизни прочитал Четвероевангелие. А сейчас надо идти на Рогожский рынок, искать маленького, шустрого такого кавказца, торгующего овощами.

Глава 3Ибрагим

Люди идут по улице с суетными озабоченными лицами, увёртываются от автомобилей, торопятся в офисы, на работу. Они думают, что «работают на себя», но рабское выражение их лиц свидетельствует об обратном. Ну разве можно сравнить радостное лицо человека, работающего на себя, то есть занимающегося любимым делом, с перекошенным лицом москвича, носящегося в тухлом воздухе, как больная на голову ищейка, в поисках «деньжат» (ласково как называют эти засаленные бумажки!)?

А вот и здание рынка. Недоспавший охранник, ломящиеся от снеди прилавки. Все торгаши на своих местах.

Иваненко без труда нашёл нужного кавказца, показал ему удостоверение следователя МВД.

– Мы разыскиваем молодых людей, супругов, Алексея и Ольгу. Есть информация, что они отоваривались у вас.

– А что с ними случилось? – настороженно спросил кавказец.

– Так вы их знаете?

– Лёшу и Олю?

– Почему вы решили, что с ними могло что‑то случиться?

– Дорогой, у таких, как они, много врагов.

– А может быть, они сами совершили какое‑нибудь преступление?

Кавказец улыбнулся, глядя на Петра, как на умственно отсталого.

– Лёша и Оля? Дорогой, давай я расскажу тебе свою историю. Клиентов всё равно пока нет. Я приехал из Азербайджана в Москву совсем молодым. Восемнадцать лет мне было. Я сидел. Да, дорогой, вы же всё равно всё узнаете. Пять лет я сидел за грабёж. Я хорошо бегал. Родной дядя отправлял меня отнимать на улице сумки у обеспеченных женщин и убегать. На зоне меня сильно избивали, и я взмолился Аллаху, и Он защитил меня от смерти. Теперь я держу эту точку и всё делаю своими руками. Жена у меня азербайджанка, двухкомнатная квартира и пятеро детей. Ибрагим меня зовут, дорогой.

Азербайджанец протянул Петру покрытую чёрным волосом руку.

– Пётр Исаакович. И какое отношение имеет ваша история к супругам Голубинниковым?

– Мы всей семьёй ходим в мечеть, и мы, верующие, узнаём других верующих. Такое дело, дорогой, у верующих принято соблюдать заповеди, а другие делают, что хотят.

– Вы видели, как они крестятся? Может быть, они говорили, в какую церковь ходят?

– Нет.

– То есть это ваше предположение, что они верующие?

– Вот если ты, дорогой, увидишь ласку в глазах своей жены? Глаза её сверкают и говорят: «хочу», это будет предположение? Или знание?

– Вы правы, верующими они были. Своего рода… Алексей и Ольга пропали, нам надо обязательно их разыскать.

Взгляд Ибрагима сделался грустным.

– Вы их не разыщите. Они в раю…

– Или в аду.

– Всё лучше, чем здесь, – махнул рукой Ибрагим.

– Как это?

– Всё просто. Земля – СИЗО, рай – воля, ад – зона. Те, у кого нет хомдок, думают, что в СИЗО лучше, чем на зоне. Они ошибаются.

– То есть вам плохо на Земле?

– Как и всякому верующему. Да, я ращу детей, у меня любимая жена, своё дело. Но я не могу видеть, как все обманывают, брат брата отправляет на смерть, ненависть и злость всем управляют. Там Аллах этого не допустит. Даже в аду. Там – справедливость. Многие мои земляки любят Землю, потому что не верят в жизнь там. Они просят у Аллаха побольше денег и боятся смерти. Но есть и настоящие верующие.

– Вы говорили, что у Голубинниковых должно быть много врагов. Кто, например?

– Например, их родные, соседи, друзья. Все, кто не верит в жизнь там и хочет, чтобы все жили по законам рынка. Чтобы всё покупалось и продавалось – дружба, благополучие, любовь. Чтобы обманывать и командовать.

– Так вы с ними беседовали о Боге? – догадался Иваненко.

– Мы по‑разному верим, но мы одинаковые.

– А говорил, что по глазам!

– По глазам вначале, дорогой. А в какую церковь ходят и где живут, я не знаю.

– Ибрагим, дорогой, а зачем ты называешь меня дорогим? Я тебе действительно дорог? Может, ты любишь всех работников милиции?

– Я называю всех «дорогой» и «дорогая» от чистого сердца. Мы все на одной планете, всем помогает Аллах.

– А как же «кафиры»? Может, тебе, дорогой, не в мечеть надо ходить, а в храм? И говорить всем, что Бог есть Любовь?

– Я верю так, как верили мои предки. Нельзя предавать традиции своего народа. Вы, русские, предали, и что с вами стало? Материтесь, даже женщины, пьёте водку и грозите всем ядерным оружием! Весь мир над вами смеётся! Даже хорошо торговать не умеете, а нас, «чёрных», обвиняете в том, что мы все рынки захватили!

– Мой отец, вообще‑то, евреем был. Но он не в лавке торговал, а в Университете преподавал. Ладно, оставьте мне свой телефон, гражданин Ибрагим. Если Голубинниковы в раю, мы вызовем вас на опознание их тел.

* * *

«Люди какие нынче религиозные пошли, – размышлял Пётр Исаакович, прогуливаясь по парку в ожидании офицера ФСБ. – Может, и майор – какой‑нибудь индуист. Нет, это ему не положено. Майор ФСБ должен исповедовать материализм. Хотя материализм – не религия, а образ жизни. Если тебе нравятся красивые изысканные вещи, удобная мебель и одежда, надёжный бесшумный транспорт, умная техника, упругие молодые тела… И ведь майору всё это нравится, но он служит родине. Он, как монах, готов терпеть лишения ради высшей цели – служения отчизне. А отчизне, в свою очередь, нужны материалисты, а не духовидцы. Вот оно как получается. Кто не материалист – тот враг родине! А как я, религиозно озабоченный человек, послужу своей родине? Вот что мне в наследство отец оставил – религиофилию!»

Увлёкшись своими мыслями, Иваненко не сразу заметил, что майор идёт сбоку от него, на полкорпуса позади. Патриот, как обычно, был одет в штатское и походил на клерка из хорошей компании, но его мудрые и в то же время затравленные глаза походили на глаза главы государства; и смотрели они так же обречённо и в то же время проникновенно, как у главы государства.

– Здравствуйте, Пётр Исаакович, – сказал майор, и на его лице изобразилось некое подобие улыбки. – Размышляете?

– Добрый день. Я всегда был склонен к размышлениям.

– И за мной такой грешок водится. Давайте присядем на ту скамеечку. Рапорт готов?

– Да. Пожалуйста.

– Версия уже есть?

– Да.

– Будьте добры, изложите в двух словах.

– Моя предварительная версия такая: убийство пришельца совершил Голубинников, оно не носит ритуальный характер и совершено не преднамеренно, а из страха, из животного ужаса. Если бы оно носило ритуальный характер, обстоятельства были бы очевидно другими. То, как пришелец попал в квартиру Голубинниковых, предстоит выяснить в дальнейшем. Горло перерезано по причине, что убийца счёл его наиболее уязвимым органом, в чём прослеживается явно мужская логика. Убийца сознавал, что пришелец – не человек, и расположение внутренних органов у него может не совпадать с расположением внутренних органов человека. Женщина, тем более в состоянии аффекта, попыталась бы поразить объект ножом в сердце. Таким образом я сделал вывод, что убийство совершил Голубинников. Затем супруги сразу же покинули квартиру и пустились в бега, не зная, какими могут быть последствия их поступка. Пытаясь обороняться, пришелец повредил Голубинникову руку, отсюда – кровь на ручке двери и перилах лестницы. Когда мы найдём Голубинниковых, ситуация полностью прояснится.

– Браво! – хлопнул два раза в ладоши майор. – Ваша версия полностью совпадает с моей, хотя аргументация у меня несколько другая. В религиозных семьях мужчина обычно доминирует и несёт ответственность за все решительные действия. Даже если бы убийство совершила Голубинникова, она сделала бы это по указанию мужа. А как, по вашему мнению, необычное вероисповедание Голубинниковых может быть связано с появлением пришельца именно в их квартире?

– Тут можно строить лишь отдалённые предположения. Возможно, это связано с религией неопознанных существ. Скорее всего, с их стороны это была неудачная попытка вхождения в контакт с человеческой расой.

Майор сцепил кончики пальцев и несколько секунд помолчал.

– Не исключено, что ситуация окажется более сложной, чем нам кажется на данный момент. Будьте бдительны, Пётр Исаакович! Отправляйтесь завтра утром в Тверь и допросимте родителей Голубинниковых. Если выйдете на других людей, тесно общавшихся с подозреваемыми, естественно, допромсите и их. Служебный автомобиль уже должен стоять у вашего подъезда. Вот ключи, все документы в бардачке. Если обнаружите, что Голубинниковы скрываются в Твери, свяжетесь непосредственно со мной, и я вас проинструктирую по поводу дальнейших действий.

* * *

Ночью Петру опять приснился яркий и живой сон. Он играл со своим другом детства, Вадиком, в бильярд, и вдруг в бильярдную, ковыляя, ввалился убитый инопланетянин. Его серебристая одежда потускнела и приобрела землистый оттенок, голова болталась на лоскуте зеленоватой кожи, руки были сложены в мольбе. «Мы пришли с миром! – говорил инопланетный мертвец. – Мы – с христианской планеты. Мы прилетели в православную страну, страну, где сохранилась истинная христианская вера, к своим братьям. Увидели людей, поклоняющихся Христу… Какой ужасный приём! Мы знали, что ваши рядовые христиане считают всех пришельцев бесами. Но как можно убивать только за то, что кто‑то выглядит по‑другому! Можно было перекреститься, прочитать „Отче наш“… Но мы простим вас, если вы покаетесь. Опомнитесь, братья, и покайтесь!»

«Вы ошиблись, они не христиане, они сатанисты!» – стал отвечать пришельцу Пётр и проснулся. Но ему показалось, что мертвец успел расслышать и понять его слова.

Глава 4Родители сатанистов

Город воинской славы встретил следователя хмурым небом и мелким дождём. Иваненко припарковал чёрный «Форд» рядом с обшарпанной пятиэтажкой, где проживали Владимир Александрович и Мария Степановна Голубинниковы. Домофона на двери подъезда не оказалось, и он беспрепятственно проник в темноту подъезда.

Пётр несколько раз позвонил в нужную дверь, прежде чем немолодой женский голос настороженно спросил:

– Кто там?

– Милиция, откройте. – Он показал своё удостоверение глазу, припавшему к дверному глазку.

Дверь открыла женщина лет пятидесяти пяти. Зайти в квартиру она не предложила и встала так, чтобы перегородить собой проход внутрь.

– В чём дело? Вы по какому поводу?

– Вы – Мария Степановна Голубинникова?

– Да, это я.

– Я по поводу вашего сына, Алексея Владимировича Голубинникова, и его супруги, Ольги Николаевны Голубинниковой.

– А что с ними случилось? – Женщина сильно побледнела. – Неужели несчастный случай? Они живы?

– Не волнуйтесь, с ними всё в порядке. Давайте пройдём в квартиру, и я вам всё объясню. А то вот и соседи уже интересуются. – В этот момент какая‑то бабулька вышла из квартиры напротив с помойным ведром и направилась к мусоропроводу. Она с плохо скрываемым любопытством таращилась на визитёра Голубинниковых.

Немного поколебавшись, Мария Степановна пропустила Иваненко внутрь и закрыла за ним дверь.

Они оказались в тесной прихожей маленькой двухкомнатной квартирки.

– Маруся, кто там пришёл? – раздался хрипловатый мужской голос из ближайшей комнаты.

– Это товарищ из милиции, Володя. Ему надо поговорить с нами по поводу Алёши и Оли.

– Так зови его быстрей сюда!

– Муж болен, – объяснила Голубинникова и жестом пригласила Петра войти в комнату.

– Пётр Исаакович, следователь, – представился Иваненко седому худощавому мужчине, полулежащему на диване перед телевизором. – Простите, что побеспокоил, но дело важное. Как я уже сказал вашей супруге, с Алексеем и Ольгой всё в порядке. Вернее, мы надеемся, что с ними всё в порядке. Наверняка сказать не могу, так как мы не знаем, где они сейчас находятся. Дело в том, что они сбежали, и мы их разыскиваем.

– Почему их разыскивает милиция? Они совершили что‑нибудь противозаконное? – Владимир Александрович заметно разволновался.

– Они стали свидетелями преступления. Но испугались, что заподозрят их самих, и пустились в бега. А нам очень важны их показания. Без них мы не можем арестовать настоящего преступника. Так что любые сведения, которые могут помочь нам выяснить местонахождение вашего сына и его жены, чрезвычайно ценны для следствия. Прошу вас со всей откровенностью отвечать на мои вопросы. Поверьте мне, чем скорее их найдут, тем всем будет лучше.

– Хорошо, задавайте свои вопросы… Маруся, принеси товарищу стул.

Усевшись на расшатанный стул, Иваненко начал допрос:

– Как я понимаю, вы не знаете, где они сейчас находятся?

– Нет, в последний раз сын звонил нам приблизительно месяц тому назад из Москвы, – ответил Голубинников‑старший.

– У них были какие‑нибудь друзья в Москве?

– Про их московскую жизнь мы с Марусей ничего не знаем. Они нам ничего не рассказывали. Алексей исправно нам звонил, справлялся о здоровье, поздравлял с праздниками, но о себе почти ничего не говорил. Знаю только, что жили они там в квартире какого‑то знакомого еврея, вроде как охраняли её, пока хозяин был в отлучке.

– А родственники у вас в Москве есть?

– Нет, ни в Москве, ни в Московской области никого нет.

– В Твери у них было много друзей?

– Со всеми друзьями, товарищ следователь, они давно уже порвали всякие отношения!

– По какой причине?

– По религиозной, конечно. Видимо, их религия запрещала им нормальное общение с людьми, – с горечью в голосе сказал Владимир Александрович. – Даже с нами, своими родителями, они в последние годы почти не разговаривали. Когда жили у нас, запирались у себя в комнате, не выходили к гостям, даже электроплитку себе купили, чтобы пореже выходить на кухню.

– А какую религию они исповедовали?

– Ну, называли‑то они себя православными! – ответила Мария Степановна. – Но я лично сомневаюсь, что для православного христианина нормально так себя вести. Христиане должны чтить родителей, а они даже не приехали, когда у Володи случился инсульт! Для христианина главное – милосердие, помощь людям…

– Простите, откуда вы знаете, как должен вести себя православный христианин? – перебил её Пётр Исаакович. – Вы читали какую‑нибудь православную литературу, Библию? Ходили в воскресную школу?

– Нет, но это ведь и так всем известно! Мы живём в православной стране! – возмутилась Голубинникова. – Я пыталась объяснить им их ошибки, но разве они кого‑нибудь послушают! Знаете, Алёша бывает таким упрямым и твердолобым!

– Скажите, вам не приходило в голову, что они состоят в какой‑нибудь секте?

– Ах, товарищ следователь, сейчас появилось так много всяких сект! – вздохнула Мария Степановна. – Они охотятся за молодыми людьми, превращают их в зомби, заставляют отдавать последние деньги, уводят из семьи! Некоторые симптомы мы замечали в Алёше и Оле. Правда, они посещали церковь, но ведь это ещё ни о чём не говорит!

– К ним приходили какие‑нибудь странные люди?

– Нет, – ответил Владимир Александрович. – Они никого в гости не приглашали. Однако они иногда надолго исчезали из дома. Нам они не говорили, куда уходят. Возможно, на какие‑то собрания с себе подобными.

– У них была какая‑нибудь необычная религиозная атрибутика? Например, иконы с просверленными глазами?

– Мы не видели. Если и было что‑то такое, они это от нас тщательно прятали.

– А на что они жили? Они работали?

– Сразу после окончания институтов они оба работали по специальностям. Ольга – логопедом, а Алексей – школьным психологом. Но когда всё это началось, они поувольнялись с работ и стали в основном жить за наш счёт. Сын, правда, иногда подзарабатывал, разгружая какие‑то фуры, ему платили 200–300 рублей, но по нынешним временам это ведь копейки…

– Да, – вмешалась в разговор Мария Степановна, – мы – родители, и поэтому готовы помогать своему ребёнку и его избраннице, готовы протянуть руку в сложных обстоятельствах, поддержать в трудную минуту, но в ответ, естественно, ожидаем получить нормальную человеческую благодарность и хоть каплю уважения. Нет, они нам не грубили, но я чувствовала холодность и отчуждённость в их взглядах, даже порой презрение, как будто они и за людей нас не считают. Иногда мне казалось, что они живут как будто на другой планете. А мы ведь не за себя беспокоились, мы же об их будущем пеклись! Из них могли бы получиться хорошие высокооплачиваемые специалисты, они могли бы жить в своё удовольствие, ездить отдыхать за границу, родили бы нам внуков (мы с Володей мечтаем о внуках!), построили бы дачу на берегу Волги… Нам было больно смотреть, как они сами себя губят!

– А на какие средства они жили в Москве? – спросил Иваненко.

– Около года назад Оля получила наследство от своей тётки. Кажется, какой‑то антиквариат. Они всё распродали, получилась довольно приличная сумма.

– До отъезда в Москву они жили у вас?

– Временами у нас, а временами – у Марковых, родителей Оли.

– До того, как Алексей увлёкся религией, каким он был по характеру?

– Да в общем‑то, мальчик как мальчик, – ответила Мария Степановна, – вот только немного замкнутый. Друзей у него всегда было мало. Был один школьный друг, Миша, но он умер. Была пара приятелей в институте. Книги любил читать. Ну, что ещё про него сказать? Нам с отцом почти никогда не перечил. Если просили что‑то сделать по дому, всегда делал. А после своего так называемого воцерковления стал вдруг жутким упрямцем. Всё делал по‑своему, с нами вообще перестал считаться. Мы, мол, ничего в жизни не понимаем, дураки приземлённые…

– Давно они с Ольгой женаты?

– Поженились они восемь лет назад. Алёша уже работал, а Оля училась на последнем курсе института.

– Их брак был удачным? Они часто ссорились между собой?

– Вы знаете, – на этот раз ответил Владимир Александрович, – как это ни странно, мы ни разу не видели и не слышали, чтобы они друг с другом ругались. Оля нашего Лёшу безоговорочно слушалась. Ненормально, не по‑людски это всё…

Иваненко заметил стоящую за стеклом в шкафу свадебную фотографию молодых людей. Худенькая девушка смотрела в объектив серьёзными, немного грустными глазами. Угловатый молодой человек бережно обнимал её за талию. Петру Исааковичу молодожёны понравились. Но он знал из опыта, что преступники порой бывают вполне симпатичными и обаятельными людьми. Так что доверять личным впечатлениям не стоило.

– Это их фотография? Разрешите мне её взять с собой, – попросил он.

– Конечно, если надо, берите. Мы сделаем другую. Маруся, дай товарищу следователю фотокарточку.

– А в какой храм они ходили, вы знаете? – спросил Иваненко, убрав фото в кейс.

– Да в церковь Николы Угодника, тут недалеко, – ответила Голубинникова. – Я сама иногда туда хожу, свечки за упокой родителей ставлю.

– С кем‑нибудь они там общались?

– Да кто их знает? Может, и были у них там знакомые…

– Спасибо вам за откровенную беседу, – сказал Иваненко, вставая. – Если Алексей или Ольга с вами свяжутся, прошу вас, немедленно сообщите об этом мне. Вот мой телефон. – Иваненко протянул Владимиру Александровичу карточку с номером своего мобильного. – Всего вам доброго!

* * *

Марковы жили недалеко от набережной, в трёхкомнатной квартире в сталинском доме.

Дверь Иваненко открыла пожилая ухоженная дама.

– Елизавета Феликсовна?

– Да, это я. Вы из органов? Что‑нибудь случилось?

Пётр представился и объяснил цель своего визита, сообщив ту же версию, что и Голубинниковым.

– В таком случае, пожалуйста, входите. Мы с Николаем Валентиновичем как раз собирались пить чай. Можно предложить вам чашечку?

– Спасибо, не откажусь.

Изящным движением руки Елизавета Феликсовна указала Петру на открытую дверь гостиной, где уже стоял накрытый к чаю стол. Сидящий за столом полный мужчина в домашнем халате при их появлении тут же поднялся.

– Николай, у нас гости. Разреши представить тебе Петра Исааковича из милиции.