Вирши Мои

Вячеслав Синицын

Вирши Мои

Пролог.

Держу я с пола взятый револьвер.

В ладонь он лёг как будто с нею дружен.

Остыв от выстрела, остался он один.

Просившему покой он больше уж не нужен.

Семизарядный барабан его пустой.

Числом таким он был Судьбы глашатаем.

Теперь кто скажет нас не обманув.

Был сколько раз он Смерти провожатым.

Поставив точку в жизни словно в драме.

Тот револьвер был только инструментом.

Молчат пустые гильзы с прокурором.

Став откровенными беседуя с поэтом.

Зачин.

Решив сор вымести из ящика стола.

Нашёл там то, в чём жизни мера.

Ведь только так могла на свете быть.

Когда-то стрелянная гильза револьвера.

Тот, кто храним оружием своим.

Войдёт в день новый словно утка в воду

Хотя живущая в твоём кармане сталь.

Лишь охраняет право на свободу.

А у Нагана аргументов таких семь.

О том мудрец сказал за много лет.

Так перед правым станешь ты правей.

Когда имеешь снаряжённый пистолет.

Я на ладонь ту гильзу положу.

По праву данным мне всевластием поэта.

И стану ей вопросы задавать.

В стихи сложив что скажет гильза эта.

Первый выстрел.

И так мне отдали за деньги силу власти.

Не тварь, дрожащая теперь, я, а права имею.

Своим калибром револьвер мой подтверждает.

Моё здесь то, что отстоять сумею.

Зачем кричать в слезах о праве слабых.

Тем правды меньше, чем молитва дольше.

Но всё изменится, когда при встрече с хамом.

Твой пистолет окажется чуть больше

При том не плохо бы уметь стрелять.

Когда найдёшь ты к истине ступени.

Спрячь под кровать крик слабых не убий.

Мстить начиная всё-таки с мишени.

Второй выстрел.

Хмельною влагою манил к себе стакан.

Хотя в крови вино уже кипело.

И мясо в блюде возбуждало аппетит.

От радости вокруг кружилось всё и пело.

И вновь мы к небу подняли стаканы.

Но день, как и вино к концу подходит.

Так праздник отшумев пришёл к закату.

И в том виновного обида не находит.

Сменился день вечернею прохладой.

И хочется не уходить от сюда.

Но перезвоном траурным по полу.

Каталась опустевшая посуда.

Вот чья вина в несовершенстве мира.

И гнев твой лют от пяток до затылка.

Так из живущего в кармане револьвера.

Была расстреляна из-под вина бутылка.

Третий выстрел.

Качает ветром уличный фонарь.

И селит вечер чудищ в окнах стройки.

Ведомый делом завтрашнего дня.

Дойти желаю я до тёплой койки.

Студента день немного, но длинней.

Зима ли на дворе, не говоря про лето.

С тобою ночь приветлива всегда.

Когда в кармане тяжесть пистолета.

Сказал народ кто ищет тот найдёт.

И вот забота на филейную часть тела.

Кого-то щемит в подворотне гопота.

Пройти бы стороной сказав моё ли дело.

А ты кричишь вы что тут, так сказать.

Взяв смелость револьвер какую дал.

И даже выстрелил шпану дабы унять.

Но в этот раз фонарь лишь пострадал.

Четвёртый выстрел.

В осеннем парке городском.

Оркестр вальс играет.

Кружа как в вальсе жёлтый лист.

На гладь пруда слетает.

Но дня осеннего покой.

Злой сварой был нарушен.

Хрустальный замок тишины.

Жестоко тем разрушен.

Собака лаяла кружась.

Вокруг несчастной барышни.

Горжетка из лисы звала.

За зверем в след по пашне.

Твоё решение с тобой.

И наказать зло что бы.

Ты просишь плюнуть револьвер.

В собаку слитком злобы.

Зов слыша рыцарского долга.

Забыл про крестик свой нательный.

Но выстрел пусть и не в дракона.

Кровавый был, но не смертельный.

Пятый выстрел.

Рыдает совесть и душа в смятении.

Прельстившись славою шута и балагура.

Обидел друга я остротой неуместной.

Вновь над умом свой верх взяла натура.

Тяжка обида, где задета гордость.

И пусть с обидевшим одной вы ложкой ели.

Терпеть от ближнего в двойне ведь тяжелее.

А по сему готовимся к дуэли.

И пусть вокруг её сочтут все блажью.

Как к чаю сладкому солёный крекер.

Но ведь когда-то по причине схожей.

Стрелялся с Пушкиным зануда Кюхельбекер.

И я как там закончу вновь всё шуткой.

Спасти дав другу честь красиво.

И помянуть прострелянную шапку.

Пошёл в кабак с ним вместе выпить пива.

Шестой выстрел.

Вещало радио кричащею строкой.

Была та весть по вдовьему черна.

И каждый слушавший услышал в ней одно.

Кричала весть в твой дом пришла война.

Так шутки кончились средь бала господа.

Страна в опасности трубила прокламация.

Я ствол твой вычистил и смазал механизм.

Встань и иди зовёт мобилизация.

И вы пришли твой револьвер и ты.

Взяв чай с собою папиросы и печенье.

Но было сказано не всё так плохо там.

А значит сборы выйдут за учение.

Так подвиг был отложен на потом.

Опошлив жажду умереть красиво.

Вернулся чай в комод и папиросы в портсигар.

А с ними прежнее желанье выпить пива.

Но как же трудно револьвер унять.

Его так сложно соблазнить уютом.

И с грустью выстрелив по стае воронья.

По существу, украденным салютом.

Седьмой выстрел.

Прогноз погоды ждать велел туман.

Средь серых будней мне не видно просинь.

В календари смотреть резона нет.

Когда слеза в глазах, а в сердце осень.

А предо мной стеною серой жизнь.

Ах как же трудно выбрать ей замену.

Так и терпя за свой забытый грех.

Глазами грызть я должен в эту стену.

Жизнь не тюрьма, а только монастырь.

Где свой устав порви и брось под стол.

Но выход я за стену всё ж нашёл.

Взглянув украдкой в револьверный ствол.

В свой лоб я направляю пистолет.

Прервать желая вздохов томность.

И тем чему меня учила жизнь.

Я крашу стену разрывая однотонность.

Эпилог.

Держу в руке остывший пистолет.

Уж в прошлом всё чей срок не вечен.

Семь актов с играно и в каждом выстрел был.

Всё, пьеска кончилась, и был вопрос отвечен.

Сюжетец пьесы той играют двое.

Где человеку жизнь, а револьверу бой.

Хотя не ими драма та писалась.

А духом сильного, боровшимся с судьбой.

И чья вина, что всё не так случилось.

Был человек тот духом слаб.

Судьбой был бит паяц в финале.

Простивший рабство худший раб.

Пусть жизнь его дочитанный роман.

Хотя и был он не по моде стильным.

Наган в кармане делает наглей.

Но никого пусть чуточку, но сильным.

Финал.

За сим окончу я о том роман.

Как раб, познавший силу, стал убийцей.

И как душа, просившая покой.

Найдя искомое в высь, улетала птицей.

К служению привыкнув как дышать.

Тем господина сделав из слуги.

Уподобляемся носимым на руках.

И встав на ноги забываем про шаги.

Вот и герой мой словно в старой басне.

Где шах велел под страхом смерти не сорить.

И выяснив кто корень всех несчастий.

Просил раба за то его казнить.

Не утомляясь поиском причины.

За катастрофу принимая пораженье.

Однажды раб, так не найдя лечение.

Убил хозяина тем прекратив его мучение.

Зачин.

Вот собрались мы, кто хотел тот смог.

Всем народом здесь свалоклись сошлись.

Отыскать сыскать, чтоб нам правду всю.

Раз сомненья в ней завелись.

Здесь поможет, кто правду нам найти.

Кто к ней выведет прямо из леса.

Пособит кто нам её вплесть в венок.

Травку вещую цветок Велеса.

Пойдём к дубу мы выйдем к старому.

Призвать птицу там правдой сытую.

Ой, ты гой еси Гамаюн вещун.

Пропой истину нам, здесь забытою.

Вспомним дерево облака в ветвях.

Что ломает враг да не рушает.

От чего ж ему в этом силы нет.

Нам открой секрет, народ слушает.

Вот вся, правда, вам Гамаюн стал петь.

Только трудно жить будет с ней.

Силу дерево, как и твой народ.

От земли берёт от корней.

Дары.

С небес сошли дары как снегопад.

Был плуг ниспослан землю, чтоб пахать.

Поля с ним станут благодарней.

Когда рыхла земля, что ж семя не сажать.

Была подарена на две луны секира.

С такой в руках и пахарь будет смел.

Труд добрый защитить благое дело.

Дана она, чтоб враг глумится, не посмел.

Ещё легла росой на землю книга.

Проста как, правда в том лишь и повинная.

Но мудрость древнюю в своих стихах несёт.

Потомкам нынешним та книга голубиная.

Начало.

Из тьмы великой и пустой.

Рождён своей был волей Род.

И сам себя, родив из тьмы.

В себе он зачал небосвод.

Так тьму со светом разделив.

Им срок дал свой он с той поры.

Под небом этим не спеша.

Стал создавать миры.

Теперь ты их как есть прими.

Приняв, как есть, восславь.

Был мудро мир тот поделён.

На Правь, на Явь, и Навь.

Но, не имея ничего.

Всё ж медлить Род не стал.

И что замыслить он сумел.

То из себя создал.

Так солнце миру подарил.

Дал месяц, чтоб сиял.

Себя для мира разделив.

Сам этим миром стал.

Трое.

Взвалив мешок забот себе на шею.

Что был печалями из трёх миров нагружен.

Смущённо, вес той ноши ощущая.

Помыслил Род, помощник видно нужен.

Да ноша с трёх миров была тяжка.

И чтоб под ней не удавиться.

Решает Род пусть на пока.

Пусть на чуть-чуть, но расстроится.

Себе оставил бы он Правь.

За всем здесь нужен был пригляд.

И дети меньше бы шалили.

Когда отцовский будет взгляд.

Отдавши Явь себе другому.

Дав справедливость и надежду.

Бел-Богом там нарёк себя.

Надевши белую одежду.

Себе иному подарил бы Навь.

Пред падшими предстать, чтоб в строгом.

Меч наказанья, в руки взяв.

Он звать себя стал Чернобогом.

Лада.

Начав отсчёт от самосотваренья.

В себе имея бремя двух начал.

Познаешь, вряд ли сладость вожделенья.

Когда, помыслив лишь, так сразу и зачал.

Когда нет времени обдумать всё в серьёз.

Совет спросил бы ты, но у кого.

И Род решил себя надвое поделить.

Часть для неё и для него.

Но станет проще ли ему теперь.

Отыщешь как теперь, где, чья вина

Когда на всё причины целых две.

И кто правее он или она.

Беда пришла, откуда и не ждали.

Страшнее хмари, что лежит у дна.

Но вот вошла она, которую не звали.

И стала нужной для него из всех одна.

В начале дел.

В себя впустил, вдохнув впервые Род.

Всю силу пустоты животворящей.

Чтоб выдохнув начать отсчёт времен.

Став, словно семя этот мир родящей.

Само дыханье не пропало даром.

Свершив рожденья волшебство.

Дыханье Рода обернулось птицей.

Проматерию народа Сво.

Потом взошла звезда, чтобы светить.

Сияньем, радуя средь пустоты великой.

Коза с Короваю вдруг обрелись.

Тем, сделав бездну многоликой.

Из бормотанья первых слов.

Родившись, Барма вышел к ним.

Принёс он первую молитву.

Алатырь-камень, вручив им.

И после этих всех трудов.

Иметь же право в силе Бога.

Род из того, что смог найти.

Себя для Мира воплотил в Сварога.

Алатырь-камень.

Его родил Творец в начале всех начал.

Пути открыв для нынешних времён.

Сим камнем в час творенья мир был зачат.

На нём записан первый Им закон.

Он может быть пониже малой травки.

А может стать повыше грозных туч.

И подчинён одной лишь Божьей воле.

Алатырь-камень иже белгорюч.

Рождён от Рода он при миро сотворении.

Чтоб троном быть и камешком в венце.

Ему судьба быть при рождении мира.

И рок его встать при его конце.

Земун-корова.

Придя в мир, будто между прочем.

В делах дала подмогу Роду.

Зему-корова встав с ним рядом.

Несла прокорм его народу.

Вот так судьбу свою отмерив.

Её как долг отдаст потомству.

Стоять в веках земун так будет.

Служа опорой миротворству.

И ты взгляни на наши дни.

Как кормит мир её порода.

Дай людям хлеба и дай кружку молока.

И голода не будет у народа.

Сдунь-коза.

Ах, кто ж не любит пошалить.

Упрямством ближних зля.

Меняя скучный мир грозой.

Как будто впрямь козля.

За это мудрый наш народ.

Не зря зовёт козлом.

Того на добрый кто совет.

Готов ответить злом.

И вот небесная коза.

Дав молока для Рода.

Ушла гордыни тешить грех.

Как ей велит порода.

Чтоб принести в урочный час.

От златопёрой щуки.

Таких же, как сама детей.

Какими ж будут внуки.

На радость нам Седунь-коза.

Родит сынов и дочек.

Чтоб с Явью Навь перемешав.

Весёлых дать нам ночек.

Сотворение Земли.

Коза с коровою дел прочих, не имея.

Сочились уж с наполненных сосков.

Так путь отмечен был их молоком по небу.

До мира Родова от самых тех лугов.

В небесный ковш, собрав их молоко.

Стал Род его Алатырь-камнем бить.

Сбить маслице в комочек чтоб.

Хотел вот-так Род землю сотворить.

К тем временам уж были день и ночь.

И звёздам было в море трудно наглядеться.

Но только вот под небом сим.

Ногою невочто средь хлябей опереться.

И в хляби те ком масла тот упал.

И сохранялся в хлябях тех он до поры.

А пору знать мог только лишь Сварог.

Но мал он был, чтоб сотворять миры.

Серенькая уточка.

Жизнь из пены дала ей морская беспутица.

И страха, не зная среди волн жила.

Резвилась играючи серая утица.

Судьбой обречённой она знать была.

Кругом только море и спрятаться негде.

Раз прятаться негде, то незачем звать.

И как голос с неба Сварог объявился.

Из моря он землю велел доставать.

Пусть с третьего раза, но все, же достала.

Пусть только горстку ну сколько смогла.

И только Алатырь в зобе затерялся.

Так ведь не задаром она помогла.

Как только из горстки стал мир разростатся.

Подросший белкамень она принесла.

И в день, когда бремя её стало тяжким.

В его тени яйца на землю снесла.

И яйца те были не как прочих утиц.

Судьба её вновь от беды не спасла.

Но что по судьбе значит не в наказанье.

Железные яйца та утка снесла.

И первый из них вышел ночь чёрный ворон.

Вторым бледный лебедь с печальной мольбой.

И вся сила нави с того гнезда вышла.

От серенькой утки с тяжёлой судьбой.

Праматерь птица Сва.

Купалась в море птица Сва, крылом плескалась.

И певши песню, птица Сва, в волнах куналась.

И снизошел Дух на неё, Род постарался.

Зачавши в птице без греха, жизнь состоялась.

И тяжело вдруг стало ей, и тошно очень.

Знать её времечко дошло, до крайних точек.

На землю вышла Матерь Сва, ступая тяжко.

Взошла она на бережок, на бел песочек.

Там ею строилось гнездо, травой стелилось.

Когда положенное ей, над ней свершилось.

В гнездовье яйца отложив, стеречь осталась.

Пока свершённое над ней судьбой творилось.

В гнезде лежали яйца Сва, да не простые.

Горят как солнышки они все золотые.

Из них свет соколов орда ввысь поднималась.

Так из единого гнезда Явь начиналась.

Правь.

Правь, так назвали по её природе.

Как замышлялось, так и совершилось.

Её Род создал для себя родного.

Чтоб где-то радость всё-таки водилась.

Там жили все, как он хотел.

Там правда с кривдой не боролась.

Там честь имевший, жил в добре.

Там об мечту льдом сталь кололась.

Там каждый жил как должно жить.

Согласно данному завету.

А если вдруг не знал, как быть.

Завет стать мог во всём советом.

И жизнь была бы в Прави в сласть.

Когда б не выросшие детки.

Им в скуке волю подавай.

И не указ уж больше предки.

Явь.

Пастух довольным хочет видеть своё стадо.

Но овцы эту мысль не разумеют.

И лезет каждая из них куда попало.

А если воли нет на то, так слёзно блеет.

И тяжкий труд пасти такое стадо.

Где ищет каждая овца себе наживу.

И влезть старается туда, где быть не надо.

В угоду волку, что в овраге ждёт поживу.

Спокойно в Яви, будто всё кругом.

Вот потому пастух то и не спит.

Он словно чувствует тут, где-то бродит лихо.

Опасен враг, от вас который скрыт.

А ведь задумана была Явь справедливо.

Все сыты в ней хитрец ты иль простак.

Но потому и рыщет в яви лихо.

Уснёт пастух и всё пойдёт не так.

Навь.

Так пахарь, день забот своих окончив.

В след скажет солнышку до встречи.

И жизнь твоя вся как вода в песок.

Вот было утро, глянешь, уже вечер.

Так и уходят люди в Навь как в ночь.

Одни рождаемся одни и умираем.

Теперь сидим, считаем дни свои.

Как будто бы пшено перебираем.

Себя тут по-другому не спасёшь.

На зёрна чистые лишь волю выкупаешь.

Слезой горючею зерна не ототрёшь.

Себе ты сам их в Яви набираешь.

Что там набрал то здесь твой урожай.

Жуй, что собрал, не ты тут выбираешь.

Вот зёрна чистые, а вот совсем гнильё.

Зерна чужого здесь с земли не подбираешь.

Здесь только дни твои былые.

Спасибо что хоть эти отдадут.

Когда от плевел зёрна отделяют.

Отдав сор мусору, лишь полные вернут.

И ты поймёшь, что не чего варить.

Кто ж виноват, что дни твои такие.

Здесь не своруешь, в поле не найдёшь.

Уж не сменяешь в Яви дни свои сякие.

Порой пройдёт не малый срок.

Пока грехи свои познаешь.

Но все ли, помним мы из них.

А сколько тех, которые не знаем.

Да с Нави скорого возврата нет.

И чтоб печальней была повесть.

Помочь не сможет адвокат.

Когда судить вас будет совесть.

Жизнь.

Так лишь когда своё получит каждый.

О справедливости заходят речи.

Делить чужое, нам, на много интересней.

Так карты розданы, и в зале ставят свечи.

Чтоб спор начать, ума немного надо.

Ведь для любой игры азарт лишь нужен.

Тогда становится совсем не безразлично.

Кто будет первый, от того то вид натужен.

Так поделив своё между собой.

Род, предложил игру, азарту, потакая.

Но правила игры знал только он.

И потому, она занятная такая.

Свою игру, Он позже жизнью назовёт.

Здесь есть две фишки, чёт и нечет.

Судьба крупье, и ставки высоки.

Игра на всё, слепой же фишки мечет.

Рождение Ирия.

Мир, сотворив из пригоршни земли.

Кружению времён тем, дав толчок.

Взошел Сварог на то, что сам испёк.

Как будто впрямь на каравай сверчок.

И видит он лежит вокруг земля.

Вовсе пределы и всю ширь одно и то же.

А по серёдке камень Алатырь.

Среди полей он словно нос на роже.

Богата та земля, да только вот.

Воде никто не может открыть дверь.

И чтобы рекам путь дать из болот.

Землёй на свет рождён был Индрик-зверь.

И тем путём, прорытым им сквозь твердь.

Вода земная до сих пор в моря уходит.

И по старанью Индрика того.

Потоп у нас давно не происходит.

Такую землю стал пахать Сварог.

Мир, разделив межою справедливо.

Но справедливости неведом ведь закон.

Ворчал не громко Чернобог ревниво.

Но с этой пахоты вся Сварга началась.

И лишь в горах, где облака как иней.

Среди цветов с медовою росой.

В тени садов Сварог построил Ирей.

Там между гор Репейских и лугов.

Земун-корова славная лежала.

Сочилось молоко из вымени её.

И белою рекой по Ирею бежала.

Отражение.

Ах, сколько дел-забот одновременно.

На море, глядя, простонал Сварог.

Один всегда и надо всё успеть мне.

Ну, хоть бы кто пришёл так и помог.

Услышав море стон его глубокий.

Услугу делает в одно мгновенье.

И на песок к тому, кто чeуда ждал.

Его выходит отраженье.

Был тот во всём такой же кок и он.

И вышел в самый нужный срок.

Различие лишь только в том.

Что правит видно им порок.

Ревнивый, хитрый, жадный, злой.

Всё делает на оборот.

И вроде не со зла как будто.

А всё ж улыбкою кривится рот.

Должна, где яма быть.

Там гору он на сыпет.

Где щепочку найдёт.

А где бревно не видит.

Спросил Сварог его об этом прямо.

Кто ты в ком я себя увидел без чудес.

А тот смутясь ничтожно отвечает.

Желаний тёмных, скрытый закут, твой я бес.

Щука золото-перо.

Сварог окончив тяжкий труд, Мир всё же создавал      .

С сестрою Ладою своей, по Ирею гулял.

Шли не спеша покой, храня, и тут вмешался Род.

Сказал Отец, ваш мир хорош, но, где, же в нём народ.

Такой вопрос смутил детей, хоть с виду был простой.

Велел им Род поесть ухи, из щуки золотой.

Там, где кровь щуки пролилась, Землёй зачался Змей.

И помня, он про то родство, с войной пошёл в Ирей.

Поев ухи, зачала Лада, и детям свой, отдав завет.

Жизнь подарила свет хранящим, на много долгих лет.

Подъели кости с той ухи, Земун с Козой чуть-чуть.

Но дети их ушли жить в Навь, гоня по Яви жуть.

Сам же Сварог взяв молот свой, с ухи набравшись сил.

Гранить им начал Алатырь, так что бел-свет не мил.

Снопом летят до неба искры, куёт Сварог народ для мира.

Так и явился рыжий Велес гуляка, воин, и задира.

Первая война.

Покой нам сниться должен средь боёв.

Ведь жизнь без боя выглядит убого.

Единой правды нет в поделенной земле.

Поёт так истина прям в уши Чернобога.

Так и сошлись две правды в первый раз.

Восстала Навь на Ирий против Прави.

Ты Ворон, прежде чем полёт начать.

Подумай, есть ли столько слёз у Нави.

На грозный зов явились к Чернобогу.

Пришли, чтобы в войне ему помочь.

И бледный лебедь с грустными глазами.

И ярый ворон чёрный будто ночь.

Слеталось вороньё всей тьмой на Алатырь.

Народ у Нави силой чтоб прибавить.

Но с неба соколы на них сошли ордой.

Войною удаль молодецкую забавить.

Был так избит над морем в белый пух.

И бледный лебедь лик, чей был в печали.

Истерзан до крови он ими за пустяк.

За порчу вида, что тут был в начале.

Залита кровью Явь была земная.

Но из чего что вышло туда пусть и вернётся.

И после боя вновь поют нам птицы.

И кровь землёю пусть цветами обернётся.

Жали земные.

И так война закончилась за Ирий.

В который раз не в пользу тех, кто мог бы.

И окна целы и ворота устояли.

Надёжен терем если крепки скобы.

И значит, плачет мать Мать сыра земля.

Увидев, как кружится вороньё.

Ведь у Земли детей чужих здесь нету.

Родное каждое и каждое своё.

И даже тот зачатый щучьей кровью.

Для мамы он дитя и бить его не смей.

Пускай дитё дурное уродилось.

И он любим ей пусть даже Скипер-змей.

Был он рождён по воле мудрой Рода.

Как воплощение земное Чернобога.

Так Скипер-зверь прибудет Чернозмеем.

И нам судьбы его неведома дорога.

Чернозмей.

Среди войны, пиров, и мелких ссор.

Между забот пустых не греющих нам кровь.

Придёт она, заставив нас летать.

То будет Ладою дареная Любовь.

Подвластны, её чарам, всяк кто дышит.

Кто вдаль пойдет, не глядя на грозу.

Так сын Земли, взяв имя Чернозмея.

Ума лишился, повстречав Седунь-козу.

И закружилась жизнь во всём многообразии.

Став с силой пущенною, яркою юлою.

И не досуг нам говорить здесь с вами.

Что было там, они, где оставались под луною.

Но время шло, опять пришли дела.

Которыми он скажет, сын земли я.

А между тем его Седунь-коза.

Свой, помня срок, рожает сына Вия.

Рождение Перуна.

Рождён Перун был по веленью Рода.

Три года с ним ходила матерь Лада.

Земля дрожала, когда Он рождался.

Надежда Папина и Мамина услада.

А по рождению Он был в печи прокален.