Знаток: Узы Пекла

Максимка кивнул. Он уже знал, что слова бывают разные. В устах знатка, произнесенные в верном порядке, слова приобретают особую силу. Он тщательно прожевал, запил сладким чаем и спросил:

– Дядька, а где вы палец потеряли? На войне, да?

Потерев култышку на месте безымянного пальца, зна́ток промолчал и хмуро уставился в окошко.

– Дядька Демьян, – не унимался Максимка, – а якое слово самое что ни на есть дужное?

– Аминь. Как сказано – так буде, – в своей манере лаконично ответил зна́ток и поглядел на старенькие наручные часы «Победа». – Так, отрок, ты поел, ты сыт? Пора нам до лесу прогуляться.

«Як всегда – ночью», – недовольно подумал Максимка и начал собираться.

Дорога вся раскисла, что твой жур – грязь так засасывала сапоги, что, казалось, ступи не туда – и ухнешь по уши. Зато по следам беса идти оказалось довольно легко. Демьян захватил из дому свечку на блюдце и нес ее перед собой, освещая дорогу; Максимка тащил банку. Когда достигли опушки, зна́ток сказал:

– Ставь сюды, на пень прямо, – сам положил газетку с махоркой, раскрыл – чтоб запах пошел. – А сами пошли сховаемся где-нить да поглядим, что тута за дрянь такая лазит.

– И все, больше ничего делать не надо?

– Да не, не треба боле ничога. Гэта ж бес, на бражку приманится як миленький. Засекай зараз, – Демьян сунул под нос Максимке часы, тот с трудом разглядел стрелки – полпервого ночи. – Коли бесенок тут блазнит, минут через пяток прибежит бражку лакать – они до всякой сивухи охочи. А мы его клюкой по мордам!

Сели в засаде – за близлежащим штабелем полусгнивших от сырости дров. Время шло, Максимка до рези в глазах вглядывался в лесную чащу. Демьян спокойно курил махорку, по-солдатски сложив ладонь лодочкой – чтоб угольком не светить. Выполз месяц из-за туч, дав немного света. Но бес все не являлся.

– Неладное нешто здесь творится, ой неладное, – пробормотал Демьян.

– А чаго так, дядька?

– А того. Коли бес на бражку не прискакал, так одно из двух: либо бес чой-то такое творит, что не до браги ему, то ли не бес гэта вовсе. Хоть и не может быть, шоб и впрямь чего такое здоровое лазило – не могут они в Явь попасть: им притвор печки мал…

– Чаго? – недоуменно переспросил Максимка.

– А, рано тебе яшчэ такое знать, – отмахнулся зна́ток. – Ты тольки одну вещь запомни – бесенок малый проникнуть в наш мир может да дел тут натворить, они тута як тараканы всегда лазают, бывают и во-о-от такие крохотные, с твой ноготок. Но шоб такая тварь, с рост человеческий – впервые вижу! Не может быть такого! А коли и вовсе обосновался б тут черт настоящий, как бабки говорят, – тута бы на месте деревни здоровенный котлован был с ямой посередке до самого земного ядра. Не черт это и не бес.

– Кто ж тогда?

– Думаешь, мало их, тварей Пекельных? Тут хоть Сухощавого спрашивай, хотя и тот, поди, не всех ведает, а тольки самых верхних.

– А ниже там кто?

– Много будешь знать… – Демьян шутливо замахнулся для подзатыльника. – Ну-ка лучше приглядись, чуешь чего?

Максимка прислушался к себе. Он уже научился распознавать некоторые знаки в окружающем мире – то ли зна́ток сумел чему научить, то ли сам он окреп в своем умении. Там, в поле и в лесу с немцем, он и впрямь чуял нечто, что не объяснить словами; и когда у Сухощавого ждали курьера из Пекла, тоже екало так странно в глубине души. И зубы ныли. Здесь же он не ощущал ничего.

Ученик пожал плечами:

– Не-а.

– То-то же. И я ничога не чую. Пустота какая-то… – Зна́ток зевнул, почесал обрубок безымянного пальца. – Но я так и думал, хошь и видал в церкви – ну какой тут бес, право слово? Думал: будет нечисть якая, так и той тут нема…

Размышляя, Демьян чесал бороду и внимательно глядел в сторону леса, пытаясь высмотреть, что же за паскудь там такая сховалась. Максимка проследил за его взглядом, но не увидел ничего, кроме очертаний стволов елок да березок, терявшихся в темноте непролазной лесной чащи. Ничего. Нахмурившись, зна́ток кивнул своим размышлениям и промолвил:

– Ладно, хлопче, почапали спать – утро вечера мудренее. Завтре разберемся, шо тут за бесовщина творится.

Демьян проснулся ночью по малой нужде. Лежал некоторое время в темноте, глядя в потолок и слушая посапывание спящего Максимки. Наконец поднялся прогуляться на улицу до ветру, захватив табак и спички.

Ночью в Сычевичах не так уж и мрачно. С востока гурьбой катились пузатые дождевые тучи, но над деревней небо было ясным и глубоким, с россыпью мигающих звезд и щербатым полумесяцем. Свежо – зна́ток пожалел, что не надел куртку.

Он отошел в сторону от дома, расстегнул ремень на штанах. И застыл с открытым от удивления ртом, уставясь на поле между лесом и вёской.

Там над травой плыла страшная кобылица, описанная Дорофеевной. Плыла, будто не касаясь копытами земли, – с атласной переливающейся шкурой, с пылающей мертвым светом шелковистой гривой. Зеленоватое холодное сияние исходило от лошади, как от болотных огоньков, что горят на мертвецких сердцах, отбрасывая блики в темном поле. Глаза, темные и умные, глядели прямиком в душу. Предвестница смерти прядала ухом, издавала мерное ржание; а еще она шагала в сторону замершего Демьяна, угрожающе помахивая пушистым хвостом. Каждый шаг копыта будто втаптывал в землю оставшиеся годы жизни – один, второй, третий.

Зна́ток попятился назад, а когда лошадь прибавила ходу, то и вовсе рванулся бегом к хате, чуть не запутавшись в расстегнутых штанах. Ворвался в избу, запер дверь и выдохнул, стараясь не разбудить Максимку. Сердце колотилось как бешеное. В голове роились путаные пугливые мысли: «Что ж это я теперь, умру? Так ведь всяко умру. Или теперь скорее? А коли зараз прям? Вон как сердце долбит – а ну как инфаркт?!»

Пожалуй, впервые в жизни – пережив и фрицев, и Купаву, и много еще чего другого – зна́ток по-настоящему испугался смерти. Не погибели от лап какой-нибудь кикиморы, не лютого смертоубийства от рук фашистов, а такой вот банальной, спокойной даже смерти, когда сердечко раз – и привет. Перед глазами стояла длинная морда вестницы погибели. Буквально заставив себя, через силу Демьян выглянул в окно – лошадь удалялась в сторону леса, мерно перебирая копытами.

«Вроде пронесло. Отметила она меня али нет? Поди разбери!»

Зна́ток схватил со стола солонку и насыпал соли под дверь, у окон и, подумав, вокруг их с учеником кроватей. Прошептал заговор со свечкой (Максимка заворочался и что-то пробормотал во сне) и сел на кровать. Посмотрел еще раз в окошко. Кобылицы не было видно. «Вот те на, не выдумала Дорофеевна!»

Ложась спать, он прошептал молитву и крепко сжал ладанку на груди. «Чертовщина в Сычевичах непонятная, где такое встретишь яшчэ?» – подумал он, засыпая.

Максимку разбудило играющее радио. Кое-как пытался подпевать Демьян:

Я гляжу ей вслед,Ничего в ней нет,А я все гляжу,Глаз не отвожу…

Зна́ток, раздетый по пояс, тягал пудовый чурбан: играл мышцами и легко перекидывал импровизированный снаряд из ладони в ладонь. Заметив, что ученик проснулся, Демьян грохнул чурбаном о пол, улыбнулся с непонятной грустью:

– Доброй ранницы! В здоровом теле – здоровый дух! Надо б нам тоже радиолу в дом приволочь, не скушно буде.

– Ага, можно, – Максимка широко зевнул. Поставив ноги на пол, удивился при виде рассыпанной соли. – Гэта вы солью напорошили?

– Я-я. Ночью гости приходили. Нехорошие… – задумчиво сказал зна́ток, выключая радио. – Поди умойся, да работать пора. Нам тама бабки блинцов натаскали – подкрепись.

Максимка поплелся во двор – к бочке. Зна́ток крикнул в спину:

– Слышь, Максимка, а как певца звать?

– Иосиф Кобзон…

– Анна Демидовна его слухает, як думаешь?

Максимка пожал плечами. Чего Демьян Рыгорыч к этой Демидовне привязался?..

На улице слегка моросило, сырость была такая, что хоть в стакан наливай. Отправились прогуляться по деревне. Заглянули в гости к Дорофеевне – той совсем стало плохо, даже разговаривать не могла. Бабки суетились рядом, с платками, суднами и лекарствами; в общем переполохе на знатка с учеником и не обратили внимания. В общем, не до них было.

– Вы идите тама с чертями разбирайтеся, поплохело ей, – бормотала Марфа, выталкивая их наружу. – С сердцем шо-то… Слухай, зна́ток, а мож, чаго посоветуешь, кстати? Травку якую, а?

– Валидолу и нитроглицерина, – буркнул Демьян на пороге. – И врача годного.

– Поговорку слыхал? Врач – исцелися сам! – блеснула эрудицией бабка. – Не нада нам коновалов тута, управимся.

Дверь избы захлопнулась, изнутри донесся горестный стон Дорофеевны.

– Ей же в больницу надо… – сказал потом Максимка, шагая рядом с Демьяном по улице.

– Так-то да, не помешало бы. Но мы кто такие, шоб людей жизни учить? Они поболе нас эту землю топчут. Умные! – с горечью крякнул Демьян. – День добрый, бабуль, у вас тоже сердечко прихватило?

У крайней избы на лавке сидела бабка, держась за грудь, – Агаповна, кажется. Максимка уже стал их различать. Маленькая, подслеповатая, в кургузом платочке, она щурилась в сторону леса и заполошно целовала нагрудный крестик.

– Ой, божечки, чаго ж гэта деется-то…

– Вы чего, бабуль?

– Да сами гляньте! Опять поле жгеть! Полудница!

– Твою мать, да чаго у вас тута за бесовщина такая! – аж вскрикнул Демьян, проследив за пальцем Агаповны.

На поле, у лесной чащобы, крутилась высоченная, как будто на ходулях, женская фигура в белом платье до пят. Маленькую по сравнению с телом голову покрывал наспех повязанный куколь. Под ним зиял пустыми глазницами череп – издали вроде даже как козлиный. Может, такое ощущение возникало из-за повисшей в воздухе стылой взвеси, но жуткая баба вертелась так, что от нее веером брызги летели – брызги огня. От сырости трава не загоралась, огонь сразу гас; белесая фигура крутилась-крутилась, а затем резко замерла, заметив наблюдателей. Совершила театральный низкий поклон – от движения из широко разинутой пасти выкатился длиннющий, как змея, розовый язык. Агаповна охнула со страху, вцепилась в руку Максимки. Раскрывший от удивления рот, он увидал, как полудница напоследок подняла руки и выплюнула из рукавов очередную порцию пламени, что прокатилось по полю, оставляя за собой дымящийся след. Хлопчик даже услышал протяжный огненный гул.

Чудовище на поле гулко захохотало, довольное устроенным представлением, и оборотилось спиной. Несколькими быстрыми прыжками полудница достигла лесной опушки. Перед тем как она скрылась в кустах, случайные зрители увидели, что она горбатая, что верблюд, как если бы у нее в спине был спрятан мешок.

Демьян с Максимкой переглянулись. Агаповна все крестилась без остановки, читая молитву Николе Заступнику, шугливо косилась на них – как бы прося покончить с напастью.

– М-да-а, во дела… – Зна́ток с несвойственной ему растерянностью почесал бороду, ошеломленно глядя на обугленную землю вдалеке.

– У вас тут вся паскудь с Беларуси, шо ль, обосноваться решила? Черти, лошадь белая, полудница яшчэ… А банника нема.

– И так кажный день… – пискнула бабушка. – Хоть какое чудище да явится.

– Вы, бабуль, тут не сидите. Идите-ка домой. А то мало ли яшчэ якая сволочь припрется…

Проследив, чтоб Агаповна ушла до дому, отправились к опушке – поглядеть следы чуда-юда, когда на пути им попался председатель Никодим. Мужик стоял на крыльце клуба, мрачно попыхивая папиросой, и глядел волком. С издевкой крикнул:

– О, граждане чародеи! Ну как, много рублев у бабок выколдовали?

– И тебе не хворать, товарищ, – вытягивая сапоги из месива, Демьян кое-как подошел к председателю. – А ты шо это, никак нас поджидаешь?

– Делать нечего, – буркнул Никодим. – Но разговор имеется.

– Так говори.

Демьян присел на упавший забор, поставил рядом трость и полез за табаком. Максимка разглядывал окрестности – все как и вчера: безлюдное, упадочное, только из трубы избы бабки Дорофеевны валил ленивый дымок. И не поверишь, что пять минут назад своими глазами наблюдал, как жуткая белая тетка огнем плюется.

– Ты это, слышь, колдун…

– Да не колдун я, сколько вам раз…

– Не перебивай, – поморщился председатель. Разговор ему явно удовольствия не приносил. – У меня предложение деловое. Сколько тебе бабки пообещали?

– Хер да ни хера. Я не за деньги, а допытливости ради.

– Так, харэ мне тут воду мутить. Сколько тебе надо? Щас… погодь.

Никодим вытащил из кармана стопку денег, отсчитал оранжевые рубли, желтые трешки, синие пятаки и сунул их Демьяну. Тот даже не пошевелился.

– Ну ты че? Бери! Тут… десять, двадцать… тридцать пять рублей! Хоть рубаху новую купишь, мальчонку в школу к зиме оденешь!

– Взятку, шо ль, предлагаешь?

– Да какую взятку, дурной ты! Я тебе денег даю, шоб ты уехал и не путался под ногами! Ну хошь, полтинник дам? У меня в хате есть, одной купюрой…

– А чего ж ты, председатель, так от нас избавиться хочешь? Никак замыслил чего супротив партии и народа? А ты ща видал, кто к вам из лесу в гости ходит?

Никодим со злобой сплюнул под ноги.

– Ну и дурак! Хто там ходит-то, мракобесы? Ладно, некогда мне тут с вами… Не хошь – не бери.

Председатель еще раз сплюнул – вместе с папиросой, и вернулся в здание клуба. Демьян весело шлепнул ладонями по коленям.

– Во чудила! Ты видал, Максимка?

– Видал… У меня мамка в месяц пятьдесят рублей получает.

– Да заладили вы со своими паперками никчемными! Видал, как он вел себя? Чагой-то тут неладно… Давай-ка знову в засаду.

Демьян с Максимкой прошли в сторону леса, обогнули деревню и вернулись проулками обратно. Тут спрятались в соседней с клубом полуразрушенной избе. В ней тоже было грязно, за потемневшей от копоти печкой скопился мусор из мокрых журналов «Маладосць» и разбитых банок под засолку. Демьян зачем-то заглянул в печку – внутри зашуршало.

– Мыши, шо ль?

– Не-е, – с ухмылкой сказал зна́ток. – То анчутка шебуршит. На пустую избу позарился. Малой совсем, полудохлый, як таракан.

Расселись по углам в избе. Демьян выглядывал в окошко, Максимка пытался читать журналы. Ничего интересного, одни новости про засевы, успехи партии и белорусский чернозем. Из головы не шла белесая фигура, танцующая на поле.

– Т-с-с, пшел вон!

Максимка подобрался тихонько к окну и выглянул наружу. И впрямь – пошел! Воровато оглядываясь, председатель шагал к лесу; под мышкой он тащил здоровенный сверток.

– Гэт куды он?

– А вот ща, хлопче, и проследим. Зараз погодим немного, и пошли. Демьян от нетерпения закурил. Вот Никодим исчез в лесу, вот пробежал по лужам трехлапый пес. Протелепала куда-то местная бабка с коромыслом; Марфа – вспомнил Максимка. Гаркнула с церкви ворона.

– Ну усе, давай следом.

Потрусили быстро в сторону опушки. А в лесу Максимке стало как-то уныло – не такой совсем жизнерадостный лес, как в родном Задорье: квелый, сырой, помирающий будто. И… пустой, что ли? Как если б не хватало в нем чего-то живого. Ни малины дикой, ни грибов, хотя и сыро. Деревья вон хилые, тонкие, птиц почти нет, все не зеленое, а серое, и солнца не видать, один белый круг на пасмурном небосводе. Не светит, а так, видимость одна – для порядка.

– Давненько сюда лешак не заглядывал, – пробурчал недовольно зна́ток.

Следы сапог председателя вели через буераки и валежник, Демьян легко вычислял его путь даже там, где следы терялись – по сломанным веткам ельника, по едва придавленным кочкам мха у корней деревьев – сказывалось партизанское прошлое. Один раз зна́ток остановился, задумался. Максимка ткнулся ему в спину.

– Чего там?

– Да хитрый он, петляет. Видать, есть, на кой ховаться. Давай-ка лучше на муравьишек глянем.

– На кого?

Демьян с загадочной ухмылкой присел на корточки и уставился на огромный, с половину роста, муравейник в логе. Максимка сел рядом, с недоумением глядя на насекомых – не зная, то ли издевается зна́ток, то ли всерьез.

– У нас, брат, ремесло такое, что лес знать надобно, – рассуждал Демьян, – и обитателей его. Когда лешака нема и спросить совета не у кого, ты гляди внимательно кругом. Вот муравьи – гэта кто? Много их, они кучкой думают, поэтому один муравей дурной, а муравейником они умные. А коли человек рядом есть, то и идут они к нему, тянутся – у человека же на привале и сахарок найдется, и матерьял всякий для стройки. Так шо, зараз потеряли мы след, то поглядим за муравьем – муравей мудрый, выведет, куда надо.

И впрямь – Максимка увидал, что муравьиная дорожка ведет не абы куда, а по четкой траектории. Черная вереница из марширующих мурашей петляла промеж сосновых стволов, вытекала из лога и вела в глухую чащу, где деревья стояли густо, вплотную друг к другу.

Шли по муравьиному следу недолго. Вскоре деревья чуток расступились, меж ними выглянула небольшая прогалина. Демьян остановился и пригнул рукой голову Максимке, зашипел:

– Тихо щас!

Максимка увидел поляну. Посредине стояла треугольная палатка зеленой армейской раскраски, чадил дымом костерок, из покрытого сажей котелка аппетитно тянуло тушенкой. У костра сидели трое в накинутых на плечи плащ-палатках, а к ним спиной стоял председатель и что-то неразборчиво шипел на троих лесников:

– Куда вы… мать вашу! Сказано было – ночью! Это шо за самодеятельность? Афоня, твою-то мать! Обратно в часть захотели?

Те, потупившись, выслушивали ругань. Наконец, когда председатель «выдохся», один заискивающе спросил:

– Дядька, а ты нам консервы принес? Жрать уж совсем неча.

– Принес, – буркнул Никодим и вывалил на землю из свертка кучку блестящих банок. Троица сразу с довольными возгласами их расхватала, парни сноровисто начали вскрывать консервы ножами.

– А чаю? А табаку?

– Чай завтре, папиросы вот, нате, хоть закурись, покуда с ушей не закапает. Сахара на, кило с дому взял. И яблок авоську…

– Скок нам тут еще сидеть-то? – спросил третий, косой и лопоухий малорослый парень – он с высунутым от усердия языком открывал банку армейским штык-ножом.

– Сколько надо – столько и просидите. Или че – обратно захотели?

Трое замотали головами – мол, не, не хотим. Никодим удовлетворенно кивнул и направился обратно. Демьян прижал голову Максимки еще ниже к земле, тот постарался даже не дышать. Демьян погладил ствол стоящего рядом кустарника, и тот благосклонно сомкнул ветки, загородил знатка и ученика. Никодим прошел мимо, не обратив на них внимания. Демьян с Максимкой посидели еще некоторое время под кустарником, потом зна́ток потрепал его за ухо, сказал:

– Лады, свезло нам – не заметил. Вставай, по́йдем.

– Куды по́йдем?

– А туды и по́йдем, знакомиться с товарищами. Коли шо – ты сынка мой, зразумел?

Демьян выпрямился, громко кхекнул и шагнул на поляну, раздвинув кусты руками. Сидевшие у палатки парни застыли с открытыми ртами и с ложками в руках, уставившись на гостей.

Максимка понял, что они ненамного его старше – ну лет на шесть-семь, не больше. У того лопоухого вообще вся морда в прыщах. А здоровый Афоня встал резко и шагнул навстречу Демьяну.

– Э, вы кто такие?

– У мине такой же вопрос, – прищурился Демьян. – Я тут с сынком пошел в грибы, а в лесу якие-то личности странные заседают. Вы шо, хлопчики, браконьеры?

Рослый сразу поник.

– Та не, студенты мы… Экспедиция у нас.

– Кспидиция, гришь? По рябчику, небось?

– Ты шо, дядь, какой рябчик! У нас и оружия нема, сам погляди! – Афоня обвел рукой поляну, палатку, костер, а двое его товарищей согласно закивали с набитыми ртами. – Биологи мы, лес изучаем.

– А чего изучаете?

– Ну флору там, фауну…

– Гэта да, фауны тут в лесах навалом. А шо, доку́менты есть у вас, не? А шо, хлопцы, я гляну, чаго у вас там в палатке?

Не получив еще разрешения, Демьян смело залез в палатку, поворошил там, сев на четвереньки и выпятив зад.

– О, баллоны якие, ящики всякие… Это вам для кспидиции надобно?

– Ага, – кивнул Афоня, переглядываясь с товарищами. Лопоухий нервно крутил в ладонях нож, Максимка хотел уже позвать Демьяна, но тот выполз из палатки; отряхнул ладони.

– А в ящиках чаго?

– Да мелочи всякие для работы… Ты гэта, дядька, не обессудь, заняты мы тута. Вы, может, того, дальше в грибы пойдете?

– Да пойдем, чего б не пойти? – с веселым хохотком согласился зна́ток. – Бывайте, биологи! Консервы-то с чем?

– Говядина… – вякнул косой и лопоухий.

Обратно шли в молчании. Только Демьян все хихикал под нос, как дурачок, будто шутку смешную вспомнил.

Максимка не удержался, спросил:

– Дядька Демьян, так шо, правда браконьеры они какие?

– Та не-е, – отмахнулся зна́ток. – Из таких дураков браконьеры як из нас грибники.

– О, глядите! – Максимка цепким мальчишечьим взглядом высмотрел странный клок на дереве, схватил его. – Это ж та шерсть, якую я вчера в церкви видал! Ну точно такая же пакля!

– Не удивлен даже… – Демьян взял клочок шерсти, понюхал, как собака. – Бесовья вроде, да? Мы таких бесов… Пачакай чутка.

Максимка все не мог связать в одну цепочку Никодима, и странных ребят в лесу, и беса из церкви, увиденную сегодня полудницу – как оно все в голове у Демьяна Рыгорыча увязалось? Но раз сказал ждать – значит, надо ждать.

По дороге домой услышали звук работающего трактора. «Беларусь» с покрашенными белой краской нижними окошками выехал из-за поворота и, раскидывая толстыми шинами грязь по кюветам, промчался на полной скорости мимо. Максимка на него даже внимания не обратил, а Демьян застыл с отвисшей челюстью, глядя вслед трактору.

– Дядька, ты чаго? – дернул его за рукав Максимка.

– Почудилось, наверное… В кабине как будто пусто.

Трактор повернул за угол и, фыркнув выхлопом, исчез в глубине деревни. Вскоре его тарахтение умолкло.

– Ох уж я дурачина стоеросовая! – воскликнул Демьян. – Ну все ж ясно теперь окончательно! Трактор пустой, хах! Бесы по церквам скачут, полуденница, итить ее в дышло! Ну-тка за ним!

Пошли по глубоким следам от протекторов. Они привели к открытому сараю – внутри никого, однако вокруг натоптано. Дверь трактора прикрыта, но не захлопнута. Двигатель еще горячий. Демьян забрался в кабину, посмотрел там, потрогал рукоятки и панель. Поскреб зачем-то ногтем выкрашенные нижние окошки на дверях, хмыкнул с таким видом, будто понял чего. А уже собравшись вылезать, нашел на полу какой-то предмет и быстро сунул его в карман.

– Максимка, как у тебя фамилия?

– Губаревич.

– Элементарно, Губаревич! – Демьян отряхнул руки, выпрыгнул наружу. – А теперь домой.

В хате их ждала Лексевна в компании с бабкой

Марфой. Встречали накрытым столом, да таким, что у Максимки аж слюнки потекли: тут тебе и блины с киселем, и сметана, и пирог, и бульба в масле с рыбкой. Только сами бабули сидели мрачные, зыркали так странно.

– Вы чаго там робите, где блукаете? – с ходу накинулась Марфа. – Бражку присвоили; в лесу бродите; в церкви шарили. С паскудью нечистой якшаетесь, да? Ты, малой, кушай, кушай, худой якой, – тут же увещевала она Максимку, суя тому в рот жирными пальцами рыбий хвост. Максимка с трудом отнекивался.

– Вы мине наняли – я работу делаю, – Демьян бухнулся на стул, взял блин и обмакнул в миску со сметаной. – Иль нам обратно ехать? Ну, послезавтра Федорыч буде, дайте переночевать… Дык я Дорофеевне зарок дал…

– Зубы не заговаривай, Дема! – насупилась бабка, таки сумев всучить Максимке рыбу. – Работаешь – работай! Тольки давай без чернушества вашего! Мы люди верующие, хоть и церква без кресту стоит, о хоспади, грех-то якой! – Они синхронно перекрестились с Лексевной. – А про Купаву и ваши делишки с ней мы все слыхали, все знаем: слухами земля полнится.

Демьян поморщился, как от зубной боли.

– Слухи ваши подколодные мине не треплют. Треба буде – пред Богом отчитаюсь. А вы либо робить мне дайте и слово исполнить, либо я до дому, до хаты поехал.

– Не, ну ты делай, как знаешь… – пошла на попятный Марфа. – Но того, с нечистым не заигрывайся!

– Было б у вас тут с кем заигрываться… А вопрос такой, теть Марфа: шо там за разговор был про дамбу и Никодимку?

– О, да то история старая! – махнула рукой успокоившаяся бабуля.

– Как дамбу построили, у нас давай всю деревню выселять – в Минске и Могилеве квартиры давали. Ну туда внук мой зъехал, Шурка, помнишь такого? Ну а мы с Дорофеевной остались – наша земля, мы отсюдова никуда…

– Гэта я уже слыхал. А сейчас чего?

– А зараз Никодимка снова давай агитировать! – подхватила Лексевна. – Сулит нам квартиры свои минские, мол, там лепше, все устроились ужо, пенсию в руки приносят, и унитазы прям дома стоят, фаянсовые.

– Херня какая! – внезапно матюкнулась Марфа. – Мы-то знаем, шо стервецу выжить нас надо, но во, дулю ему! – Бабка продемонстрировала кукиш. – Никуда мы не уедем! Нам и тута добре!