Король Людовик Святой

– Давай, давай, рыцарь, посмотри, какой кусочек аппетитный, давай я сам тебе положу! Во имя Аллаха!

– Во имя Аллаха? – глухо проговорил Сержин, стиснув зубы. – Я сыт, эмир! Не будем терять времени друг у друга. Перейдем к делу.

– Ну что же, раз доблестный рыцарь не хочет есть, я не стану его заставлять. Говори. Что предлагает твой король моему султану аль-Малику аль-Муаззаму Гийас ад-Дину Туран-шаху ибн Айюбу, да продлятся дни его?!

Жоффруа де Сержин сел на предложенную лавку напротив эмира и большим усилием воли заставил себя отвести взгляд от столика с едой.

– Его величество король Франции предлагает султану Дамиетту в обмен на Иерусалим, и вся наша армия до последнего человека покидает Египет.

– Хорошее предложение, рыцарь! К чему султану далекий, недружелюбный Иерусалим, за которым вы так рьяно охотитесь? Дамиетта ближе сердцу моего султана. Султан Туран-шах ибн Айюб согласен на такой обмен.

Сержин почувствовал необыкновенную легкость на душе. Неужели все может получиться и война закончится победой?

– В городе есть больные, раненые, их надо тоже отпустить. Еще в Дамиетте большой запас солонины. Вы все равно не едите свинину. А это мясо мы возьмем с собой на корабли. Все остальное, что есть в городе, все полностью возвращается султану.

– Хорошо. Зачем нам ваши раненые? Мы не звери лютые. Аллах учит милосердию, – ответил эмир.

– Катапульты. Мы не сможем их взять сейчас. Они попадут к вам. Но мой король хочет их вернуть. Возможно, позже, но вернуть.

– Мы строим катапульты лучше ваших. Ваши нам не нужны. Султан согласится на это условие. Но теперь главное, рыцарь. Кто будет гарантией выполнения условий с вашей стороны? Мы должны быть уверены, что ваша армия покинет Египет, надо оставить кого-то у султана почетным гостем, которого он отпустит в свое время.

– Мы знаем этот обычай, эмир. Король предлагает вам в заложники одного из своих братьев – графа де Пуатье или графа Анжуйского. Одного из братьев он уже потерял в Мансуре, поэтому очень дорожит оставшимися. И не нарушит соглашения ни при каких условиях.

– Брат короля – это хорошо, рыцарь. Имам Али, да будет мир с ним, сказал: «Да не будет брат твой предан тебе больше, нежели ты ему». Но султан, да продлит Аллах дни его, никогда не согласится на это. Он хочет поближе познакомиться с вашим королем, проводить с ним вечера в беседах об Аллахе, о Христе. Султан ждет только вашего короля к себе почетным гостем. Пока король будет рядом с султаном, мы все будем уверены, что вы, рыцари, не солжете, как это у вас принято, и не нарушите договор.

Жоффруа де Сержин резко поднялся.

– Я не позволю, эмир, оскорблять честь короля и всех христиан! На таких условиях не может быть никаких переговоров. Никто в нашем войске, ни барон, ни простой слуга, не допустит, чтобы его жизнь была куплена ценой пленения короля. Мы лучше все умрем, но короля вам, псам поганым, не отдадим!

Усы на морщинистом лице эмира опустились вниз. Зейн эд Дин медленно поднялся на подушках и положил руку на кривой кинжал на поясе.

Костры горели ярко, поглощая все, что было в бросаемом лагере. Тысячи людей стояли в ночь 5 апреля 1250 года у берега Нила, ожидая погрузки на суда. Понимая, что переговоры с сарацинами бесполезны, король принял единственное из оставшихся решений, чтобы спасти армию, – оставить и лагерь на правом берегу, отступить к Дамиетте, а там уже дальше думать, что можно предпринять.

Проблемы с болезнями и голодом на правом берегу никак не решились. Все, что смогли доставить алчные до золота бедуины, было куплено за огромные деньги и сразу съедено подчистую. Армия султана лишь увеличивалась, войско крестоносцев таяло.

Все суда, имевшиеся в распоряжении христиан, стоявшие рядом с лагерем герцога Бургундского или затащенные внутрь его, теперь быстро заполнялись больными. Но этих бедняг было так много, что всех погрузить и увести оказалось невозможно. Некоторые сеньоры, чьи суда принадлежали лично им, хотели плыть на них сами, а не уступать места доходягам. Все крестоносцы знали, что выше по течению Нил стерегут галеры сарацин, не пропускавшие суда с едой, и вряд ли они окажутся столь милосердны, что выпустят флотилию христиан. Но все надеялись на Бога, на то, что если враг нападет, то их-то корабль, в отличие от других, сможет прорваться. Тяжелобольные просто лежали вповалку и ждали своей участи.

Все, кто мог держать оружие, имел коня, собирались выступать по берегу.

Герцог Бургундский, держа лошадь в поводу, подошел к королю:

– Ваше величество, вам пора сесть на корабль. Это, должно быть, последняя галера.

Людовик почувствовал приступ дурноты и сильное урчание в животе, покачнулся, опираясь на Эрара де Валери, и ответил:

– Я остаюсь, герцог. Я привел вас сюда, я и буду уходить последним.

Король стоял в простой одежде, без доспехов, рубаху слуги сильно укоротили, чтобы она не прикрывала низ спины. Уже несколько дней Людовика мучил понос. В то время как многие уже заболели и умерли, он долго держался относительно здоровым. Но зараза оказалась сильнее.

– Где Жоселин де Карно? – глухо произнес король. – Самое время начать уничтожать мост!

– За Карно послали, – сказал Жоффруа де Сержин.

– Эрар де Валери, помоги мне, отведи за ту палатку.

Рыцари короля в беспокойстве переглядывались – как они повезут короля, который не может потерпеть и часа, чтобы не присесть и облегчиться, и уже еле держится на ногах от слабости?

При свете костров была видна болезненная бледность короля, его осунувшееся, высохшее лицо, воспаленный взгляд. Людовик вернулся к своим людям, оглядываясь, присматриваясь, как идет дело с погрузкой и отступлением из лагеря.

– Эрар де Валери, садись на коня, возглавь первый отряд. Посмотри, много наших пеших воинов уже готовы выступить. Не мешкайте!

– Ваше величество, вон галера папского легата, еще не успела отплыть, садитесь на нее. Вы не сможете продолжить путь верхом! – заметил Жоффруа де Сержин.

– Оставьте, Сержин. Лучше поторопите Карно! Где его носит? Пусть заряжает катапульты! Разве он не видит, что на том берегу сгрудились сарацины?

– Мой король, граф Яффы Жан д'Ибелин с отрядом уже ушел!

– Правильно он поступил, мой дорогой Матьё де Марли. Ты ступай тоже вперед с Эраром де Валери.

– Нет, ваше величество, я не брошу вас.

– Тогда помогите мне сесть в седло.

Короля посадили, дали попить воды, и он с жадностью припал к фляге с водой!

Мимо двинулся Пьер де Моклерк, граф Бретонский, с оставшимися при нем конными рыцарями и пешими воинами. Он ругался на чем свет стоит на неповоротливость своих людей, на сарацин, чье число на левом берегу все увеличивалось, на нехватку кораблей, на погрузку на них заведомо обреченных больных вместо тех, кто смог бы выжить. Было ясно, что в душе он ругает и короля, чьи решения довели войско до столь бедственного положения.

К королю примчался Карл Анжуйский. Он был в доспехах, держал под мышкой шлем.

– Ваше величество! – официально обратился он к королю при всех. – Вы дурно поступаете, противясь дружескому совету. Герцог Бургундский сказал, что вы не хотите садиться на галеру! Если вы останетесь на суше, больной, войско будет двигаться медленно, а это опасно! Вы можете стать причиной нашей гибели! Пока еще не поздно, сядьте на галеру к легату!

– Граф Анжуйский! – медленно проговорил король. – Если я вам в тягость, оставьте меня, идите вперед, но я не покину своих людей. Да что там с Карно, черт его подери?! Почему не разрушают мост?!

– Посмотрите! Сарацины скачут по мосту! – в ужасе крикнул королевский рыцарь Матьё де Марли. – Ваше величество, пора уходить!

– Господи! Только не это! Ведь еще несколько сотен больных на берегу! – воскликнул король, и это отняло у него последние силы.

Он повис на шее лошади, чувствуя новый приступ дурноты.

Почти весь лагерь стоял пустой, исключая группу людей Жоселина де Карно у катапульт. Но на берегу несколько сотен больных, истощенных воинов сидели в ожидании, что их смогут забрать. Обессиленные, изнуренные поносом, кровотечениями из рта и носа, грязные, тощие, они тем не менее цеплялись за жизнь и, когда сарацины проникли по мосту в брошенный лагерь, понимая, что им точно не уйти с места, где они сидели и лежали, завыли и заголосили, начали молиться, кричать, сыпать проклятиями – все вперемешку. Несчастные протягивали руки то к кораблям, сталкивающимся бортами, чтобы отплыть побыстрее, то к небу, прося избавления от мук.

Король увидел, как напали конные сарацины на людей Жоселина де Карно и перебили их. Сам де Карно бежал на коне, так и не выполнив приказ. Мост, соединяющий оба берега Нила, остался на месте, и новый отряд врага уже ступил на него.

– Ваше величество, посмотрите, вон та лодка, она остановилась, люди машут нам! – с волнением сказал Жоффруа де Сержин, оглядываясь на сарацин, неспешно идущих с обнаженными ятаганами и саблями к больным христианам. – Клянусь, я узнаю его – это сенешаль Шампани Жуанвиль. Там его герб поднят на мачте!

– Это прекрасные новости, Сержин! Пусть причаливают, если могут.

Королевские рыцари остановились. Они были последними из всего войска, кто еще находился рядом с брошенным лагерем, все остальные отряды ушли вперед. Рыцари надеялись, что король внял их просьбам и сейчас сядет на корабль, а они поскачут что есть сил.

Сарацины, чувствуя свою полную безнаказанность, вплотную подошли к большой группе больных христиан, в ужасе жавшихся друг к другу, встающих на колени перед врагом, лишь бы их не убивали.

Враги хватали несчастных за волосы, что-то в гневе кричали им, потрясали оружием, а потом стали резать. Не спеша, всех подряд. Христиане завопили громче, поползли к берегу, кто-то неуклюже попытался бежать на больных ногах, но падали, поднимались, снова бежали.

Маленькая галера Жуанвиля не могла подойти близко, чтобы не сесть на мель, но конный человек легко мог достичь ее.

– Пора, мой король, пора! – торопил Сержин. – Я с вами войду в реку, провожу, подсажу к борту.

– Нет, нет! – запротестовал король, поднимая голову с шеи коня. – Помоги бедолагам, пока их всех не убили эти бесчестные ублюдки. Посади, кого можешь, на корабль.

– Как я это сделаю? – в отчаянии удивился Сержин. – Ваше величество, их не спасти! А вас еще можно!

– Проклятье, Жоффруа, делай, что приказываю! Хоть несколько человек спаси! Остальные, что встали? Рыцари, помогите вашим братьям во Христе, возьмите каждый впереди себя и позади по одному человеку, пока всех не перебили, и отнесите на корабль!

Сарацины не знали, что король Франции находится совсем рядом, и если ударить дружно, то его можно захватить. Ночная тьма и жажда убийства ослепили их.

Рыцари сделали, что смогли, и вернулись к королю. Враги, увидев близко стоящее судно, сразу стали по нему стрелять из луков, а перешедшие мост метатели «греческого огня» запустили, к счастью неловко, в него несколько огненных горшков. Жуанвиль в панике велел немедленно отплывать, молясь за короля, не пожелавшего оставить войско.

Примчался Альфонс де Пуатье.

– Брат, что ты, во имя всего святого, творишь? Если хочешь остаться с нами, так поторопись! Все уже ушли, только ты и твои рыцари бессмысленно топчетесь, ждете смерти!

Король послушался брата, обрадовавшись тому, что хоть нескольких несчастных его люди смогли доставить на корабль, и велел немедленно выступать.

Пока отряд короля исчезал в ночи, больных крестоносцев, оставшихся на берегу, сарацины отправили к небесам.

Всю ночь войско короля шло правым берегом Нила на север, к Дамиетте. Тысячи пехотинцев – копейщиков и арбалетчиков, ослабленных голодом и болезнями, выбились из сил. Рыцарская конница шла рядом, как и приказал Людовик. Но сохранить видимость единой армии оказалось невозможно. Граф Яффы со своими людьми, госпитальеры ушли далеко вперед, многие пешие воины, не выдержав тягот ночного перехода, отстали, потерялись в ночи, отклонившись от маршрута, чтобы отдохнуть, напиться воды из реки или в надежде найти какую-нибудь еду.

Войско растянулось на несколько миль. К утру уставшие люди уже еле двигались, падали и не могли подняться от голода.

Король всю ночь пробыл в забытьи, свесившись на шее лошади, иногда пробуждаясь и прося стащить его на землю, чтобы облегчиться.

Когда он очнулся, рядом шумели, не стесняясь крепких выражений, его рыцари.

– В чем дело, господа?

– Ваше величество! Посмотрите, что творится на реке! – с болью в голосе отозвался Филипп де Нантей.

Король, чувствуя тошноту и новые неумолимые позывы в кишечнике, бросил мутный взгляд на Нил.

Большая галера сарацин с длинной трубой на носу шла наперерез судну крестоносцев, полному раненых. Были там и здоровые люди, они пытались отстреливаться из луков и арбалетов. Но это им не помогло остановить врага. Огонь, вырвавшийся из трубы, охватил паруса и борта судна. Оно начало тонуть, люди кто в панике метался, не решаясь прыгнуть в реку, кто молился перед смертью, кто еще со злости пытался стрелять в сарацин. Корабль христиан поглощал адский «греческий огонь», который нельзя было затушить даже водой. Кто-то из бедолаг держался за мачту, словно она могла спасти их, удержать на плаву. Большинство не умели плавать или были настолько истощены, что сразу тонули. Кто-то горел прямо в воде. Лучники сарацин дали залп, чтобы побыстрее закончить с этим судном и переключиться на другое.

Король остановил коня и сполз. Ему не понадобились никакие усилия – из него все текло, как из решета. Жоффруа де Сержин дал королю напиться воды. И пока Людовик пил, он смотрел, как умирают в Ниле его воины.

– О Господи! – воскликнул Гоше де Шатильон, присоединившийся еще вчера к рыцарям короля. – С самого утра мы уже видим третий уничтоженный корабль и один в плен захватили! Накажи, Христос, наших врагов! Вступись за нас!

– Должен же хоть кто-то прорваться, – еле ворочая языком, промолвил король. – А вы хотели, чтобы я там был! Сейчас бы мной уж рыбы завтракали. А я вот еще дышу!

Вскоре появились конные сарацины. Отряд, грабивший лагерь и убивавший больных, был только арьергардом всей армии султана, за ночь перешедшей по неразрушенному мосту. Конная часть армии начала преследование, как только немного рассвело, зная, что христиане идут медленно.

Первыми под удар попали те пехотинцы, кто, выбившись из сил, отстал от своих. Их в плен не брали, так как никто не собирался караулить пленных, все стремились к основному войску, где если уж и брать кого, так это рыцарей, за них хоть можно просить выкуп.

– Ваше величество, сарацин очень много! – крикнул Филипп де Монфор, сеньор Тира, единственный из сирийских баронов, оставшийся при короле, а не ушедший вперед с Жаном д'Ибелином, графом Яффы. – Они прямо за нами. Если мы не изменим маршрут, нас окружат!

– Они в любом случае нас окружат, но если мы будем вместе со всеми нашими братьями, то биться будет легче, а если мы уйдем в сторону, то мы уведем с собой на хвосте сарацин, и они нас уничтожат, – заключил Филипп де Нантей.

– Ты прав, Нантей! – промолвил король. – Именно поэтому мы и отклонимся от этой дороги. Уведем за собой сарацин. Пусть войско спасается.

– Что вы говорите, ваше величество? – удивился Нантей. – Вы же погибнете!

– Да я уже наполовину мертв, я подняться с лошадиной гривы не могу, зад голый болит, да я истеку прежде, чем закончится этот день. Вы их уведете, а когда я умру, попытаетесь пробиться к Дамиетте!