Джонни Уокер. Супершпион КГБ

– Баш на баш, – сказал он.

Предоставленный самому себе, Джонни занялся приукрашиванием обстоятельств бегства из Скрэнтона в своем воображении. Нечто подобное он уже видел на экране «Рузвельта» в фильме «Враг общества» с участием Джеймса Кэгни. Джонни представлял себя крутым парнем, сбежавшим от тупых полицейских. И пусть они его разыскивают. Надо будет – сбежит от них еще не раз. Преисполненный собственной важности, Джонни совершил роковую ошибку: он позвонил знакомой девушке в Скрэнтон, сообщил ей, что с ним все в порядке, и оставил свой обратный адрес.

1 июня 1955 года Джонни был арестован полицией в Уильямспорте прямо напротив магазина, торговавшего поздравительными открытками. На него донесла девушка, которой он звонил в Скрэнтон. Через два дня Джонни перевезли в Скрэнтон и поместили в местную тюрьму. На первом же допросе он сдал своего подельника. Три недели спустя судья Отто Робинсон, председательствовавший на заседании суда по делам несовершеннолетних, на котором Джонни и Козерог предстали в качестве обвиняемых, сказал им:

– Вы двое – самые обычные воришки. В вашу пользу свидетельствует единственный факт: вас еще ни разу не привлекали к уголовной ответственности.

Робинсон приговорил Джонни и Козерога к бессрочному содержанию в исправительной колонии для несовершеннолетних. Артур, специально приехавший на судебное заседание, на котором рассматривалось это дело, встретился с Робинсоном во время обеденного перерыва. Моряк-подводник, одетый в безукоризненно белую форму, выглядел и держался так безупречно, что казался живым воплощением бравого служаки из рекламного объявления с призывом стать военным моряком. Рассказав Робинсону про пьяницу и тирана Уокера-старшего, Артур предложил не отправлять Джонни в исправительную колонию, а разрешить ему поступить на военно-морскую службу. Дескать, там Джонни быстро вправят мозги.

Во второй половине дня Робинсон вновь встретился с семнадцатилетними Джонни и Козерогом в зале для судебных заседаний и сказал, что назначает им испытательный срок:

– Примерно через год вы достигнете призывного возраста, и вас спросят, привлекались ли вы к уголовной ответственности. Такой же вопрос зададут и нам, а мы ответим, что однажды вы попали в небольшую передрягу, но с тех пор твердо встали на путь исправления. На военной службе воришки не нужны. Я даю вам, парни, реальный шанс исправиться. Не совершайте больше никаких ошибок. Оставайтесь честными американскими гражданами. Выучите наизусть 10 библейских заповедей, соблюдайте их и больше никогда не попадете в беду.

Джонни отказался возвращаться в школу и на работу в кинотеатре «Рузвельт». Он заявил, что эта часть его жизни осталась позади и что теперь хочет подождать наступления призывного возраста. В июле 1955 года в письме Джоуи Лонгу Джонни написал: «Я решил больше нигде не работать, а просто побездельничать».

Поэтому остаток лета Джонни ничего не делал, ожидая, когда ему исполнится 18 лет и по почте придет призывная повестка. Он хотел любой ценой вырваться за пределы Скрэнтона. Но его опередил Уокер-старший. В августе 1955 года, через несколько дней после того, как Джонни стукнуло 18, Уокер-старший исчез. Он не пришел на работу, ни о чем не предупредил жену, детей и коллег на местной радиостанции, на которой вел ночную музыкальную программу. Уокер-старший не оставил записки и забрал с собой все деньги. Ходили слухи, что он покинул Скрэнтон в компании молодой женщины по имени Дороти.

25 октября 1955 года Джонни сел в Скрэнтоне в автобус, который должен был отвезти его в военно-морской учебный центр «Бейнбридж» в Мериленде. Расположившись на автобусном сиденье, Джонни сразу же закрыл глаза. Он не хотел видеть опостылевшие ему сельские пейзажи родного штата. Ведь впереди его ждала полная удовольствий и приключений жизнь взрослого самостоятельного мужчины.

Разочарование

Поначалу военно-морская служба Уокеру очень понравилась. По сравнению с домом родителей в Скрэнтоне, где отец безнаказанно издевался над своими домочадцами, «Бейнбридж» больше всего напоминал Уокеру летний молодежный лагерь. В октябре 1955 года он написал Джоуи Лонгу: «Ну вот, старина, я уже отслужил 1 месяц. Это было счастливейшее время в моей жизни. Какой же ты идиот, что выбрал морскую пехоту. В моем тренировочном лагере заниматься чертовски ненапряжно. На гражданке мне приходилось трудиться намного усерднее. Кормят, черт подери, гораздо лучше, чем дома. И свободного времени у меня значительно больше».

Соперничество с другими моряками подстегивало Уокера. Быть на хорошем счету в скрэнтонской школе означало усердно изучать непонятные предметы, не имевшие практического значения. А чтобы стать отличником в «Бейнбридже», надо было просто лучше других играть в игры вроде тех, которым Уокер и Лонг отдавали предпочтение в Скрэнтоне. Впервые в своей жизни Уокер добился успехов, которыми мог гордиться и похвастаться перед другими – например, перед тем же Лонгом:

«Вчера меня назначили главным семафорщиком в нашем экипаже. Семафорщик подает сигналы с помощью таких маленьких флажков. Ты должно быть знаешь, кто это. Ну а меня сделали инструктором по этому предмету. Когда мы встретимся, я научу тебя семафорить.

Я уже писал тебе, что стал командиром второго взвода и был зачислен в штат. А штатникам положено носить кортики. Поэтому береги свою задницу, когда нагибаешься, или я проделаю в ней еще одну дырку».

В «Бейнбридже» Уокер регулярно проходил различного рода тестирования. Особенно высокие баллы он получал в тестах по радиоэлектронике. Уокер стал радиолюбителем в 12 лет и поэтому обладал преимуществом перед остальными курсантами. Кроме того, ему доставляло удовольствие возиться со всяким радиооборудованием. Он как-то признался своему младшему брату Джеймсу, что любит разгадывать тайну хитросплетений радиоламп и проводов в радиоаппаратуре.

На призывной комиссии Уокеру сказали, что у него слишком слабое зрение, и прописали ему очки, о чем сделали пометку в его личном деле. Уокер возненавидел выданные ему тяжелые очки в черной оправе. Он говорил всем, что в этих очках выглядит нелепо и совсем не похож на военного моряка. Кроме того, из-за очков Уокер мог лишиться назначения на некоторые должности в будущем. Тем не менее он не унывал и в самом конце обучения в «Бейнбридже» сообщил своему другу Джоуи Лонгу: «При тестировании я показываю хорошие результаты и рассчитываю продолжить обучение в престижном учебном заведении».

Зимой 1956 года Уокера отправили учиться на радиста в военно-морское училище в Норфолке в Вирджинии. Ему не составило особого труда освоить высокочастотную радиосвязь, которая использовалась в то время американскими военно-морскими силами. Все остальные учебные дисциплины показались ему скучными. Чтобы преуспеть в их освоении, никакие способности не требовались. Нужны были только постоянные тренировки. И преисполненный энтузиазма Уокер научился машинописи, морзянке и стенографированию. Он даже стал вторым в своем учебном классе по скорости печати на пишущей машинке. Но об этом достижении он предпочитал ни перед кем не хвастаться. Уокер считал, что возможность в два счета что-то напечатать была сродни способности молниеносно выхватить пистолет, спрятанный в заднем кармане брюк. Обоими навыками не надо было хвалиться, но они могли очень пригодиться, если в них возникала потребность.

При обучении радистов в военно-морском училище в Норфолке затрагивались и вопросы обеспечения безопасности связи. Сугубо технические детали никак не обсуждались. О криптографии и шифраторах рассказывали только в самых общих чертах. Всем курсантам постоянно вдалбливали в голову одну и ту же идею: болтун – находка для шпиона. Ведь радист на военном корабле первым узнает обо всех событиях. По долгу службы он знакомится с содержанием любых радиограмм, поступающих на корабль и отправляемых с него. И если матросы хотят знать, куда направляется их корабль и когда прибудет в порт назначения, то первым делом спрашивают об этом радиста. Поэтому на лекциях будущим радистам твердо внушали, что радиорубка – главное хранилище секретной информации на корабле и что священный долг каждого радиста состоит в том, чтобы не давать этой информации покидать пределы радиорубки.

Некоторые полезные знания и навыки Уокер приобретал за пределами военно-морского училища. Он начал посещать окрестные бары, в которых быстро научился не только покупать себе секс, но и получать сполна за свои потраченные деньги. В письмах другу Джоуи Лонгу, служившему в морской пехоте, Уокер любил изображать из себя этакого бывалого моряка: «Эх, черт возьми, на новогодние праздники я приеду домой в двухнедельный отпуск! Попробуй тоже взять свой отпуск одновременно со мной, и мы сможем свободно развлечься, как это с давних пор делают военные моряки. Берегись, Скрэнтон, потому что я не оставлю от тебя камня на камне!»

Во время этого отпуска Уокер встретил в церкви девушку, учившуюся на медсестру. У нее были длинные рыжие волосы и, как Уокер написал в письме Лонгу, «она прекрасно умела с помощью обтягивающего свитера привлечь к себе мужское внимание». Они много времени проводили вместе. Но в канун Нового года будущая медсестра позвонила и сказала, что заболела гриппом. После этого их встречи прекратились. Вернувшись в Норфолк, Уокер проинформировал Лонга: «Некоторое время я ходил на свидания с местной медсестрой. Я познакомился с ней во время моего последнего отпуска. Потом мы регулярно виделись, но она стала слишком серьезно ко мне относиться, и я порвал наши отношения. Мне очень не хотелось расставаться с этой штучкой, ты ведь в курсе, какие медсестры страстные. Не зря она говорила мне, что знает, как меня завести».

После того как в 19 лет Уокер добился двух главных целей в своей жизни – стать мужчиной и военным моряком, он перешел к третьей – подводным лодкам. Они были особенными, даже дизельные: именовались лодками, а члены их экипажей звались подводниками и носили нарукавные нашивки с изображением носа и рубки подводной лодки в окружении выпрыгивающих из воды дельфинов. Заслужить такие отличия было совсем не просто. Чтобы погружаться на морскую глубину, необходимы были изрядное мужество и толика безрассудства. Уокер, которого с юных лет манили романтические и опасные приключения, не сомневался, что его репутация опытного подводника произведет сильное впечатление на собутыльников в барах.

Была и еще одна причина, по которой Уокер хотел стать подводником. После обучения в «Бейнбридже» его старший брат Артур закончил сначала гидролокационное училище в Ки-Уэсте во Флориде, а потом училище подводников в Нью-Лондоне в Коннектикуте. Руководство высоко оценило его успехи в ходе учебы и по результатам проведенной служебной аттестации отправило служить на дизельную подводную лодку «Торск». К тому времени, когда Джонни стал выпускником военно-морской школы в Норфолке, двадцатитрехлетний Артур уже 2 года провел на «Торске» и был повышен в должности до старшего гидроакустика. По всему выходило, что на флоте его ждала успешная карьера. Капитан-лейтенант Сипл, непосредственный начальник Артура на «Торске», дал ему оценку, открывавшую новые перспективы для продвижения по службе: «Уокер является одним из лучших кандидатов на получение офицерского звания».

Джонни решил, что не вся слава в семье Уокеров должна доставаться Артуру. Он считал, что если Артур сумел чего-то добиться, то и ему будет вовсе не трудно сделать то же самое. А может, даже еще проще ввиду наличия у него старшего брата-подводника с отличной репутацией и прекрасным послужным списком. Поэтому когда пришла пора перечислить назначения, которые Джонни хотел бы получить по окончании военно-морского училища в Норфолке, то он, не задумываясь, указал в своей анкете, что хочет стать радистом на подводной лодке.

Кадровик, рассматривавший вопрос о том, где Уокер должен был служить дальше, увидел в заключении призывной медкомиссии отметку о его слабом зрении и пришел к выводу, что о подводной лодке не может быть и речи. Поэтому Уокер получил нарукавную нашивку матроса низшей категории без всяких выпрыгивающих из воды дельфинов и назначение на сторожевой эсминец «Хатчинс». Его обязанности были довольно примитивными и шаблонными: он должен был следить за радиочастотами, на которых военные корабли и гражданские суда передавали сигнал бедствия.

Раз в две недели главный старшина Коллинз, у которого в непосредственном подчинении находились радисты «Хатчинса», объявлял учебную тревогу. Они получали документы для сжигания и аппаратуру для приведения в негодность с помощью молотка. А пока радисты тренировались, Коллинз объяснял им, как важно, чтобы никакие секреты не попали в руки врага. Поэтому, даже если на «Хатчинсе» бушевал пожар или случился потоп, при малейшей угрозе его захвата русскими Уокер должен был, рискуя жизнью, немедленно схватить массивную деревянную колотушку, висевшую на стене радиорубки, и вдребезги разбить всю секретную аппаратуру.

После длинного трудового дня и пары банок пива Уокер забавлял своих корабельных сослуживцев пародиями на Коллинза. Имитируя голос Коллинза, они хором декламировали его любимый рефрен:

– Парни, ни за что не позволяйте проклятым коммунякам заграбастать нашу секретную аппаратуру и документацию к ней.

На «Хатчинсе» регулярно проходила аттестация матросов. Проводившие ее офицеры шутили, что наивысшие итоговые баллы навсегда заслужил бы моряк, который смог бы пройти пешком по морю, аки посуху. А пока этого не случилось, ближе всех к идеалу, по общему мнению, удалось приблизиться Уокеру. Меньше чем за год его повысили в звании. На аттестациях он неизменно получал наивысшие оценки во всех категориях и заявлял, что намерен прослужить на флоте всю оставшуюся жизнь.

Но никто на «Хатчинсе» не догадывался, что Уокер умело притворялся. Под фальшивой улыбкой он прятал свое истинное выражение лица. Уокер старательно исполнял служебные обязанности, которые на самом деле ненавидел. Ему было плевать, какие надежды на него возлагало командование. Уокер собирался отбыть положенные 4 года на «Хатчинсе» и сразу же демобилизоваться. Он терпеть не мог отдежурить с четырех до восьми утра, потом ненадолго лечь спать и встать после сна только ради того, чтобы съесть на завтрак кусок отвратительного мясного хлеба. Особую ненависть у него вызывали избалованные и заносчивые богачи-резервисты, которые по выходным отправлялись на «Хатчинсе» в учебное плавание. По этому поводу Уокер сообщил Джоуи Лонгу: «Обучение резервистов на военных кораблях – это не что иное, как чистой воды мошенничество. Презираю дерьмоголовых резервистов!» Но больше всего Уокер ненавидел службу на «Хатчинсе» из-за ее обыденности. В письме брату Джеймсу он пожаловался: «С таким же успехом я мог бы заниматься нудной починкой телевизоров на гражданке».

Уокер скучал по играм, в которые играл в Скрэнтоне. Его жизнь на «Хатчинсе» была настолько гнетущей и однообразной, что он даже не сумел изобрести для себя интересное занятие, чтобы хоть как-то от нее отвлечься. Уокер по-прежнему очень хотел стать подводником, как его старший брат Артур, и гордо носить нарукавную нашивку с выпрыгивающими из воды дельфинами.

Барбара

Холодной зимой 1957 года «Хатчинс» встал на якорную стоянку в морском порту Бостона. В один из вечеров Уокер вместе со своими товарищами отправился на танцевальную вечеринку в местной церкви. Его внимание привлекла девушка с густыми и черными, как смоль, волосами, стоявшая напротив с другой стороны комнаты для танцев. Уокер пригласил ее на медленный танец. Они разговорились. Девушку звали Барбара Кроули. Она рассказала Уокеру, что работает продавщицей в универсальном магазине и живет с родителями в большом доме в богатом районе Бостона. А тот поведал ей о своих грандиозных планах на будущее: однажды он станет адмиралом Уокером. Сначала Барбара засомневалась, насколько можно было доверять словам Уокера. Но затем он очаровательно улыбнулся, и все ее сомнения отпали сами собой. С этого момента Барбара была твердо уверена, что после танцев Уокер проводит ее до дома и вскоре они снова встретятся.

Барбара выросла в захолустье. Ее жалкое жилище можно было назвать домом с большой натяжкой. Это была лачуга, в которой она ютилась в страшной тесноте вместе со своими близкими родственниками. В их семье насчитывалось семь детей. Денег не было. Платья и туфли переходили от сестры к сестре по мере взросления. Обед состоял исключительно из бутербродов с арахисовым маслом и фруктовым желе. В отсутствие достаточного количества теплой одежды особые страдания доставляли холодные зимы.

Отец умер, когда Барбаре исполнилось 9 лет. С этого момента ее и без того трудная жизнь стала еще невыносимей. Мать все время выпивала, и дети, как могли, пытались приспособиться к ее вредной привычке. У матери начались гулянки с обильными возлияниями, пошлыми шутками и гоготаньем. Все это нередко сопровождалось другими звуками, некоторые из них были явно неприличными. Однажды Барбара вернулась домой и застала мать в обнимку с каким-то незнакомым мужчиной. Они не прекратили обниматься, даже когда заметили Барбару.

Одна из сестер последовала примеру матери. Она приводила мужчин с улицы, и по ночам Барбара была вынуждена слушать ритмичный скрип пружин стоявшей напротив кровати сестры. Иногда любопытная Барбара подглядывала за сестрой, созерцая ее порочные занятия. Время от времени у спящей Барбары возникало чувство, что очередной ночной гость вплотную подходит к ее кровати и пристально наблюдает за ней. А однажды ночью у нее появились странные и непривычные ощущения. Она проснулась и увидела, что какой-то мужчина соскочил с ее кровати и устремился ко входной двери. Хотя, может быть, все это просто приснилось Барбаре.

Когда Барбаре исполнилось 10 лет, ее мать вышла замуж за мужчину, которого все звали Смитти. Он очень любил обниматься с Барбарой и ее сестрами. Пожалуй, слишком любил. Их отец ничего такого себе не позволял.

Смитти потребовал, чтобы дети называли его папой. Барбара отказалась. Он пригрозил ее наказать. Без толку. Тогда Смитти так долго хлестал Барбару ремнем, что она два дня не ходила в школу. Но и это не помогло: Барбара все равно ни разу не назвала Смитти папой.

Дед Барбары был чистокровным индейцем из племени чероки. Доказательством ее индейского происхождения служили черные, как смоль, густые и блестящие волосы, а также высокие и острые скулы. Дед жил на расстоянии в несколько километров, если идти по дороге. Но Барбара ходила к нему прямиком через лес. Люди говорили, что она унаследовала от него не только внешность, но и острый ум. Барбара очень любила общаться с дедом. Он всю жизнь проработал плотником и любил все делать аккуратно, по правилам. Дед дожил до девяноста двух лет. Барбара редко виделась с ним после того, как покинула родной дом. Но она часто говорила, что каждый день думает о нем и о житейских мудростях, которыми он с ней поделился.

В 15 лет Барбара закончила девятый класс и выглядела как вполне взрослая женщина. Сыновья Смитти от предыдущего брака не давали ей прохода. Поэтому она переехала жить в Бостон, устроившись там продавщицей в универсальный магазин в отдел женских блузок. Барбара снимала комнату вместе с другой девушкой, и по пятницам они ходили обедать к ее богатым родителям. Стол был покрыт кружевной белой скатертью, на фарфоровых тарелках красовался изящный цветочный узор, массивные серебряные ножи и вилки приятно тяжелили руки. Еды было предостаточно. Чаще всего подавали куриное мясо или ростбифы, и хозяева были искренне рады аппетиту гостей.

Но больше всего Барбаре нравилось, как общались хозяева и гости. В семье Барбары родственники вели себя крайне пренебрежительно и все время старались перекричать остальных. А здесь все проявляли заботу друг о друге и выражали неподдельный интерес к событиям в жизни присутствующих за столом. Впервые в своей жизни Барбара осознала, насколько комфортной может быть семейная жизнь. Она начала относиться к родителям соседки по съемной комнате, как к своим собственным, и воочию представляла себе, как могла бы жить вместе с ними в их большом дощатом доме с забором из штакетника. Неудивительно, что когда Барбара познакомилась на церковной танцевальной вечеринке с очаровательно улыбавшимся молодым матросом, то рассказала ему, что ее родители живут именно в таком доме.

Покататься на роликовых коньках Уокеру предложила Барбара. Каток находился недалеко от ее съемной комнаты, и после долгих уговоров Уокер согласился пойти туда. Он освоил катание на роликовых коньках еще в Скрэнтоне, хотя в этом шахтерском городке катание мальчиков на роликовых коньках не приветствовалось и не поощрялось. Всего после нескольких посещений катка с Барбарой Уокер добился существенного прогресса. Обычно он обнимал ее рукой за талию, его пальцы слегка давили на ее бедро, и они часами нарезали медленные круги по катку, разговаривая на разные темы. Среди прочего Уокер и Барбара обсуждали свое будущее.

Барбара мечтала растить детей в собственном просторном доме – примерно таком, как у ее воображаемых родителей. С ними она пообещала познакомить Уокера в ближайшее время. И тут Уокер неожиданно сказал ей, что семья – это, конечно, здорово, но его больше привлекала не семейная жизнь, а военно-морская карьера. Высшим карьерным достижением Уокера, по его словам, должно было стать присвоение ему адмиральского звания. Барбара не могла понять, шутит Уокер или говорит всерьез.

Барбара становилась очень набожной, когда речь при ней заходила о религии. Однажды она спросила Уокера, верит ли он в бога. Он ответил, что в детстве прислуживал в алтаре. Барбара сказала, что это не ответ на ее вопрос, и задала его снова. Уокер глубоко задумался и потом медленно произнес, как будто признавался в чем-то, превозмогая себя:

– Когда я был ребенком, мой отец самым настоящим образом издевался над моими братьями и надо мной. И что бы мы ни сделали, поступали правильно или нет, он со всего размаха бил нас. Зачем я тебе сейчас про это говорю? Конечно же, я верю в бога. Но он совсем не тот бог, про которого нам рассказывали в школе. На мой взгляд, он больше похож на моего отца. Он сурово наказывает нас всякий раз, когда пребывает в плохом расположении духа. Фокус в том, чтобы идти, куда глаза глядят, делать все, что вздумается, и надеяться, что тебе повезет и у бога всегда будет хорошее настроение.

Весной девятнадцатилетняя Барбара была уже на втором месяце беременности. Но не только по этой причине она хотела поскорее выйти замуж за Уокера. Барбара боялась, что если не успеет вовремя оформить с ним свои любовные отношения, то он может узнать всю правду о ее семье. И тогда она потеряет его навсегда.

Нет, Барбара не лгала Уокеру. По крайней мере, она всеми силами старалась убедить себя в этом. Просто слегка ввела его в заблуждение, чтобы у него не сложилось плохое представление о ней. Барбара прекрасно знала, насколько высокомерно и презрительно Уокер мог относиться к другим людям, постоянно одергивая и прерывая их. Поэтому ни при каких условиях она не собиралась рассказывать Уокеру о своей настоящей семье. Ведь при одном воспоминании о близких родственниках Барбара испытывала такое сильное чувство стыда, будто вывалялась в грязи. Похожее ощущение иногда возникало у нее после секса с Уокером на заднем сиденье его автомобиля.

Спустя много лет Уокеру стало известно, что на самом деле представляло собой семейство Кроули. Правда застряла у него в мозгу, как кость в горле, и он навсегда затаил смертельную обиду на Барбару. Даже будучи приговорен к пожизненному тюремному заключению, Уокер больше всего сокрушался по поводу обмана Барбары:

– Я испытал настоящий шок! Если бы я был хорошо знаком с этой тошнотворной и отвратительной семейкой, то между нами не возникло бы никаких любовных отношений.

Узнав, что «Хатчинс» вскоре должен был отправиться в длительное плавание вдоль восточного побережья Америки, Барбара решила окончательно выяснить отношения с Уокером. Тот на удивление спокойно и положительно воспринял новость о ее беременности. Он слегка похлопал Барбару по животу и сказал:

– Ну что же, я полагаю, что нам следует пожениться.

На церемонию бракосочетания, которая прошла 4 июня 1957 года, Уокер и Барбара никого не пригласили. Мужем и женой их провозгласил мировой судья, у которого не было служебного кабинета, только собственный бакалейный магазин. Свидетельницей была его жена. После свадьбы Уокер сразу же вернулся на «Хатчинс», а счастливая Барбара провела ночь в своей съемной комнате.

Джонни-отец

27 декабря 1957 года Барбара родила девочку. Роды были трудными. У Барбары обострился токсикоз, и доктор сказал Уокеру, чтобы тот готовился к худшему, полагая, что ни роженица, ни ее ребенок не выживут. Послать за священником было единственное, что пришло в этот момент в голову Уокера. Но услуги священника не понадобились.

Доктор, принимавший роды у Барбары, был итальянцем и посоветовал ей пить побольше красного сухого вина, чтобы сделать гуще ее грудное молоко. Уокер и Барбара вместе посмеялись над необычным советом доктора, но решили попробовать и не пожалели: вино помогало им скрасить досуг на протяжении многих вечеров. Свою новорожденную дочь они назвали Маргарет в честь матери Уокера.