Шейх. Испытание судьбой

Калид сжал кулон сильнее.

– Я искал её всё это время. Все шесть лет. Но лишь три месяца назад, когда увидел запрос на аккредитацию от имени Хелене Зоммер, я наткнулся на статью. Я бы узнал её стиль среди тысячи. Я отдал материал на проверку – всё сошлось: псевдоним, агентство, документы. Формально всё выглядело чисто, но я знал: это она.

Он прошёлся по комнате, подхватил распечатку с журнального стола и передал брату.

– Ты подменил аль-Мансура? – уточнил Ахмед.

Калид кивнул.

– Он заболел – формально. Но я сам настоял. Хотел убедиться. Хотел увидеть.

– И увидел?

– Да. В первый же миг. Её глаза. Их невозможно подделать. Ни маской, ни псевдонимом.

Ахмед опустил взгляд на кулон.

– Но она ничего не сказала?

– Ни слова. Ни намёка. Но я видел, как дрожали её пальцы. Как сбивалось дыхание. Она не забыла меня. Но боится вернуться. Я не знаю – из-за страха или из-за вины.

Повисла тишина. За окнами утро разгоралось всё ярче. Из коридора донёсся отдалённый звук – стук каблуков. Его жена возвращалась с утреннего визита. Он не вышел навстречу. И она не постучала. Они давно жили в разных комнатах, в разных мирах.

– А ты? – тихо спросил Ахмед. – Ты хочешь, чтобы она вернулась?

Калид повернулся к нему, и в его взгляде было нечто иное – не гнев, не боль. Любовь. Та, что живёт не в словах, а в тишине, в долгих бессонных ночах, в невозможности забыть.

– Я хочу, чтобы она была в безопасности. Чтобы больше не исчезала. А если… если она решит остаться – я не отступлю. Даже если это поставит под удар всё, что я строил шесть лет.

Он снова взглянул на кулон. И положил его в шкатулку.

– Но сейчас – я просто жду. Потому что я не могу иначе.

Ахмед кивнул.

– И ты до сих пор не сказал семье, что это была она?

– Нет. И не скажу. Пока сам не пойму, зачем судьба вернула её в мою жизнь.

Он вышел на балкон. Ветер трепал его одежду, но внутри бушевало нечто иное – пожар, который не гаснет, несмотря на время, несмотря на долг, несмотря на то, что между ними выросла пропасть.

Калид сжал перила. В груди скребло глухое ощущение опустошённости. За шесть лет он не позволил себе никого. Жена – союз ради династии, не любви. Он даже не помнил, когда в последний раз прикасался к ней. Их спальни были разделены давно, ещё до первой годовщины. Он избегал её близости не только потому, что не любил – но и потому, что не мог лгать телом.

У него нет наследника. Ни сына, ни дочери. Первые годы он делал всё, чтобы наследники появились – будто это могло оправдать ту боль, на которую он пошёл ради долга. Он верил, что, возможно, дети помогут смириться с потерей Елены. Что если не любовь, то хотя бы долг будет исполнен до конца. Но когда спустя два года врачи сказали, что он бесплоден, внутри всё рухнуло. Ему казалось, что его жертва была напрасной. Что он остался с пустыми руками, с нелюбимой женщиной и без будущего.

В глазах совета – это слабость. В глазах жены – повод для обвинений. Но он не хотел продолжения рода любой ценой. Он хотел верности. Искренности. Любви. А сейчас, глядя на горизонт, он чувствовал, как мир вокруг становится всё более хрупким. Как будто любая ошибка – и он потеряет всё. Опору. Самого себя.

И всё-таки он знал – встреча не была случайной. Это было предупреждение. Или дар. И он был готов.

Потому что любовь – не всегда про слова. Иногда – про ожидание. Про тишину. Про боль, которую носишь в себе, и всё равно не отпускаешь.

– Ты не просто вернулась, – прошептал он. – Ты ворвалась, как ураган… боюсь я не в силах сдержать эту бурю…

***

Дворец окутывала сухая, стерильная тишина. В стенах, где некогда звучал смех и звон бокалов, теперь царила невысказанная напряжённость. Калид был здесь. Уже несколько дней, как вернулся из Дубая, но его словно не было. Он часами сидел в кабинете, просматривал документы, отдавал приказы, принимал делегации – как всегда. Но каждый, кто хоть немного знал его, понимал: внутри него что-то сломалось.

Он не говорил о ней. Ни слова. Но каждый раз, когда кто-то произносил "Берлин" или "журналистка", его пальцы сжимались чуть сильнее. Он держался. Так, как его учили. Но стены его покоев стали свидетелями немых ночей, когда он стоял у окна и не находил покоя. Он перебирал кулон в пальцах, словно пытаясь нащупать ответ на вопрос, который не смел задать вслух.

По утрам он выходил на балкон – и наблюдал, как свет ложится на мрамор, как слуги двигаются по дворцу слишком тихо. Всё напоминало пустоту. Даже чай был безвкусным.

Лейла вошла без стука. В белом платье, изысканно накрашенная, будто только что вышла из-под руки придворной стилистки.

– Ты не выходил на ужин, – сказала она спокойно, подходя ближе, – Люди начнут задавать вопросы.

Калид не поднял глаз от бумаг:

– Пусть спрашивают.

Она молчала, рассматривая его сзади. Затем подошла ближе, положила ладонь ему на плечо.

– Я волнуюсь. Ты почти не спишь. С тех пор, как вернулся, ты словно… исчез.

Он тихо снял её руку с плеча.

– Оставь меня, Лейла. Сейчас не время.

– Ты снова отстраняешься. – В её голосе не было гнева, но было холодное раздражение. – Как всегда, когда хочешь спрятаться. Я – твоя жена, Калид.

Он медленно поднял на неё глаза.

– По договору. И ты знаешь, почему этот брак существует. Довольно лицемерия.

Она смотрела на него долго. Затем улыбнулась – красиво, бездушно. Её пальцы чуть сжались, словно она сдерживала другое движение.

– Если ты снова думаешь о ней… то помни: она не из этого мира. Она не выдержит. А ты – уже не тот, кем был тогда.

Он отвернулся, не отвечая. Но в его глазах зажглась боль.

Позже, в коридоре дворца, Лейла остановилась у колонны. Из тени вышел Салем. Его шаги были почти бесшумны, а голос – колюч.

– Он ускользает, – сказала Лейла, не поворачиваясь.

– Нет. Он слаб. А слабость можно использовать, – ответил Салем.

– Она снова появилась в его жизни.

– Тем интереснее. Значит, он уязвим. Значит мы снова вернём его тебе.

– Ты уверен, что всё под контролем?

– Я давно слежу за ней. И знаю, где её боль. Главное – не торопиться.

Они переглянулись. В их взгляде было больше, чем слова могли бы выразить: союз. Хрупкий, тайный, опасный. Её пальцы едва коснулись его руки – на долю секунды. Почти невидимо. Но этого было достаточно, чтобы всё стало ясно.

Поздно вечером Ахмед вошёл в кабинет брата. Калид сидел у окна, не шелохнувшись.

– Я вижу, ты избегаешь всех, – мягко начал Ахмед. – Даже меня.

– Не сейчас, брат.

– Ты когда-нибудь скажешь, что у тебя внутри?

Калид не ответил. Ахмед подошёл ближе, сел напротив.

– Ты позволил себе слабость и был с ней, не так ли? – спросил он почти шёпотом.

Калид медленно кивнул.

– Но всё сложнее, чем ты думаешь.

– Ты всё ещё любишь её.

Калид сжал кулак на подлокотнике.

– А она уехала. Потому что так безопаснее. Потому что так правильнее.

Ахмед долго молчал. Затем тихо сказал:

– Иногда правильное – не то, что делает нас живыми. Береги себя, брат. Если она значила для тебя всё… не отпускай это просто так.

Когда он ушёл, Калид остался один. И в этой тишине, наконец, позволил себе закрыть глаза. Но за веками сдержанности всё равно проступила боль. И имя, которое не исчезало из его памяти:

– Елена…

Глава 11

Ночь в Берлине выдалась беспокойной. Елена проснулась рано, но не от звуков – от чувства. Как будто сердце звало сквозь сон, пытаясь вырваться. Всё тело было влажным, словно она провела ночь в лихорадке. Подушка пахла им. Или это память? Или запах остался в ней? Точно ядовитый след, что не смыть… а в груди жило глухое, но острое ощущение тревоги. Она поднялась с постели, подошла к окну.