Шёпот вереска

Александр Панфилов

Шёпот вереска

Пролог

– Простите, я Вам не помешаю?

Задавая этот вопрос, я часто удивлялся как часто его используют для того чтобы именно помешать тому, кому его задают и еще более часто не задумываются о том, насколько важно его задавать. В этом вопросе есть и извинение за уже совершенный факт вандализма над личным пространством и декларация отсутствия намерений навязывать свое общество, а также готовность раствориться в забвении по первому требованию. За свою жизнь я уже сроднился с этим вопросом и задавал его автоматически, и также автоматически про себя отмечал тот факт, что задаю его человеку, которому, судя по всему, я помешать не должен. Моим намерением было занять краешек лавочки на берегу пруда в парке и полюбоваться на последний, наверное, в этом году закат, так удачно случившийся во время моей прогулки. Осень стремительно набирала обороты, солнечные дни случались все реже и наступающий октябрь грозился стать если не дождливым, то дождливым и холодным судя по прогнозам, но можно ли верить в прогнозы? Лавочка, которую я заприметил издали и казавшаяся мне пустой, на деле оказалась занята, что никак не делало ее от этого менее привлекательной. На самом ее краю, противоположном от того, со стороны которого я приближался сидела незнакомая девушка и любовалась природой, а там было на что полюбоваться. Не знаю уж, правда ли разбиение парков является искусством, но конкретно это место в данный момент было шедевром: небольшой склон вел прямо к водной глади и я не приукрашиваю, вода и прям была абсолютно гладкой в этот момент, а с того ракурса, что открывался с лавочки, она полностью отражала кристально голубое осеннее небо без единого облака, а на противоположном берегу, как для контраста полной безмятежности неба, ярким огнем желто-оранжево-багрового безумия росла кленовая роща. Справедливо заметив про себя, что если бы девушка была против соседей, то предпочла бы занять середину лавочки – я решительно приблизился к свободному краю, вежливо склонил голову в приветствии и спросил:

– Простите, я Вам не помешаю?

Казалось, что девушка – местная композиция, призванная дополнить шедевр природы со стороны человечества, насколько гармонично она смотрелась в этом парке, в это время года, в это время дня: на ней не было ни одного яркого пятна цвета и сделана из редкого мрамора. Волосы ее были пепельно-серыми и мягкой волной спадали на ее плечи и спину. Одета она была в легкий осенний плащ сумеречно-фиолетового цвета. На лице ни грамма косметики, но, видимо, ей она и не требовалась, потому как настолько идеального лица я не видел за всю жизнь. Девушка сидела с прикрытыми глазами и, возможно, мой вопрос ее не удивил и не испугал, так как она лишь едва заметно склонила голову, вероятно, считая, что если к ней внимательны – то ее жест будет и так заметен. В любом случае, иного ответа от нее не последовало и я тихо, стараясь не нарушать ее мыслей, присел и отставил зонт-трость в сторону.

Оглушительная тишина осеннего парка была прекрасным музыкальным фоном к вышеописанной картине.

Налюбовавшись природой, я уже готов был покинуть это прекрасное место, однако не успев даже потянуться за зонтом, тишину нарушил мягкий голос, казалось сотканный из шелеста опавшей листвы, он звучал тихо и гармонировал с окружением так же как и его владелица.

– Вы бы не могли подождать еще пару минут?

Я был крайне удивлен. И либо мое удивление, любо воспитание, либо нежданно откуда взявшаяся симпатия к незнакомке, либо все это вместе заставили меня отложить мои планы. Эти пару минут я решил провести в прежнем созерцании красоты мира. И уже через пару мгновений я понял, что солнце, такой нечастый гость в осенней погоде уже давно должно было уйти за горизонт, а листик клена, единственный, нарушавший идеальную гладь пруда, снесен течением. Совершенно неожиданно для себя, я обернулся в поисках иных прохожих, обычно гуляющих тут и обнаружил, что девушка открыла глаза и смотрит прямо на меня.

Только сейчас я уже не обращал внимания ни на ее необычный цвет волос, ни на ее идеальные черты лица, ни на то что она была удивительно печальна. Все в мире перестало быть важным, потому что у нее были фиолетового цвета глаза. Существуют всего два пигмента, наделяющие радужную оболочку глаза цветом: синий и коричневый, все остальные цвета – это лишь игра их сочетаний: чуть ярче или чуть тусклее, смешать один с другим в разных пропорциях, сделать иной рисунок и вот – совершенно невообразимое количество цветов и оттенков готово. Но вот фиолетовых глаз – просто не бывает, как не бывает и того, что эти глаза буквально светились изнутри теплом и умиротворением.

– Я надеялась что Вы не заметите мой маленький трюк и я смогу чуть дольше насладится этим прекрасным видом. – Девушка и впрямь выглядела печальной, но эта печаль была гораздо глубже, чем та легкая досада, о которой она говорила.

С трудом поборов себя, я смог оторвать свое сознание от ее взгляда и огляделся. Мир поблек. От былого безумства красок осени не осталось и следа, небо уже не было кристально-голубым, а, сорвавшийся буквально мгновение назад с ветки лист, недвижимо висел в воздухе и даже не думал подчиняться всемирному тяготению. Единственным, что еще сохраняло свой цвет были глаза моей собеседницы.

– Простите, я не хотел нарушать Ваших планов. – Произносить слова было очень тяжело. Воздух был тяжел и никак не хотел двигаться, будто это и не воздух, а какой-то кисель. Но, видимо, это чем-то задело мою собеседницу. Ее удивительные глаза сузились и вспыхнули ярче.

– Ты уже не первый раз так делаешь! Все! Хватит!

– Может тогда выпьем по чашечке кофе и обсудим, чем я мог Вас обидеть? – говорить по прежнему было тяжело. Гнев на лице девушки мгновенно сменился удивлением.

– Ты? По чашечке? Со мной?

Я продолжал смотреть на ее удивительное лицо.

– Ты вообще понимаешь с кем ты сейчас разговариваешь?

– Если вы не любите кофе, то могу предложить чай или глинтвейн. В такую погоду они даже лучше подходят.

Пока я говорил эту фразу в голове начали складываться кусочки головоломки: незнакомка, вечер, исчезнувшие краски, застывший мир.

– Даже если Вы здесь чтобы забрать мою душу или как это у Вас происходит – это не повод ругаться и отказываться от угощения.

– Вы не понимаете…

Девушка попыталась возразить.

– Я все понимаю. Мое время истекло, да? Что же теперь? Я вроде уже не принадлежу этому миру, как, наверное и Вы, раз мы по прежнему разговариваем, значит ничто не помешает нам выпить и по чашечке чего-нибудь в знак примирения, если Вы, конечно принимаете мои извинения.

– Принимаю. Но…

– Но принять предложение не можете?

– Не могу.

– Значит вы не против?

– Не против, но, увы.

– Тогда я буду ждать, когда сможете. Могу я узнать Ваше имя?

Глаза девушки снова стали грустными и стали терять яркость, теперь они просто были фиолетовыми.

– Лета.

Она произнесла свое имя и протянула руку для рукопожатия. Однако когда я прикоснулся к ее ладони, я ожидал всего чего угодно: спадет морок и я окажусь в палате психбольницы или просто исчезну. Однако, я почувствовал что ее ладонь удивительно теплая и мягкая. Я было хотел просто пожать ее, но повинуясь внезапному порыву поклонился и поцеловал ее руку. От нее пахло какими-то травами и медом. Когда я поднял глаза – Лета улыбнулась и подойдя ближе сказала:

– Прощайте и помните о том, что пообещали.

Мир исчез окончательно.

Глава 1

В сознание я возвращался тяжело. На периферии ощущалось чье-то присутствие, доносились обрывки слов, словно сквозь вату пробивающихся к тому, что считалось моим Я, потом тишина и холод. Сколько прошло времени – я не знал. Хотелось пить и есть. Даже не есть – жрать! Такого голода я не испытывал со своего голодного студенчества, когда после занятий приходилось бежать в госпиталь и ещё 8 часов драить бесконечные коридоры, палаты, выносить судна, а поесть… Что ж, поесть тоже иногда удавалось. Добрая нянечка (так по традиции мы называли диет-сестру отделения), завидев тощую фигуру, цветом лица сливающуюся со стенами, выкрашенными в мерзкий сине-зеленый цвет, по логике и заумным исследованиям видных умов, должный вызывать спокойствие и умиротворение, а на деле – вызывающий стойкое отвращение, махала рукой и тайком выносила из столовой четверть буханки свежего, пахнущего дрожжами и молоком хлеба и стакан киселя. Где она сейчас – не знаю. Много лет позже, когда уже став видным специалистом и известным врачом, я пришел работать в этот госпиталь, проходил у столовой – там работали совсем другие люди. Что же… Видно мне не суждено отблагодарить тебя так – лично. Значит буду благодарить своей совестью – решил я и, завидев в пролете коридора тощую фигурку молодого студента, махнул ему рукой, приглашая проследовать за собой и выдавая ему шматок сала и буханку ароматного хлеба.

Наверное именно, так неожиданно возникший, голод заставил меня открыть глаза. Было темно, но не настолько, чтобы не рассмотреть очертания стен и предметов обстановки, я лежал на чем-то металлическом и шатком. Во всяком случае именно такое впечатление у меня возникло, когда я попробовал пошевелиться. Двигаться было очень тяжело. Вы когда нибудь отслеживали руку? Или ногу? Похоже, что я отлежал себя всего. Попытавшись размять затекшие конечности я зацепил что-то и помещение наполнилось громом бьющегося стекла и звоном металла.

Спустя мгновение послышался топот пары ног, а затем яркий свет резанул по глазам, и я снова потерял способность видеть и слышать, потому что сразу после света – возник звук. Описать его ни одно приличное издательство не возьмется потому как из печатных слов в этом описании будут лишь предлоги, и то через один.

Когда зрение понемногу стало снова возвращаться – я смог, наконец осмотреться и первое что я захотел сделать – присоединится к тому санитару, двухметровому детине, двадцати лет, в его занятии, а именно завизжать.

Да, да. Не закричать, не заплакать, не завыть, а именно завизжать, потому как от ужаса связки парализует и ничего, кроме визга у человека не выйдет. Вы когда нибудь видели визжащего двухметрового детину в одежде санитара? А визжащего двухметрового детину в одежде санитара и визжащего почти двухметрового детину без одежды напротив друг друга? А все вышеперечисленное в подвале городского морга? Вот и я не видел. А кто видел – соврет, что такого не было, потому, что психическую травму такое представление нанесет любому.

Результатом наших вокальных этюдов стало как минимум три события: во-первых – санитар испустив последнюю ноту ("си"кажется), как-то комично всплеснул руками и как стоял – упал в обморок, во-вторых – я, вырванный из своего персонального кошмара этим действом, окончательно обессилел и вернулся в горизонтальное положение рухнув на металлическую каталку, возможно, больно ударившись затылком, но, как оказалось, затылок у меня тоже онемел и ничего не почувствовал, а в-третьих – в коридоре послышался топот уже не пары, а гораздо большего количества ног, и я приготовился ко второму отделению концерта, явно хоровому. Ой, мама!

Обладатели тех самых ног, приблизившись к помещению, в котором, по логике не должно было находится более одного живого не стали врываться, а лишь приоткрыли дверь, чтобы убедиться что источник психоактивного звукового излучения это самое излучение не готовится выпустить в новых жертв, но увидев в открывшемся проеме бесчувственное тело своего коллеги, сначала замерли в шоке и попытке осознать случившееся, а затем разразились гомерическим хохотом:

– Ох, Васек, 3 года в морге работает, а трупа испугался!

За Васька стало обидно. Мало того, что он сам не мог за себя ответить в виду, так некстати случившегося, обморока, так еще и не факт, что сами шутники не оказались бы в его положении в такой же ситуации. Чувство справедливости во мне одержало убедительную победу над здравым смыслом и я решительно вступился за своего партнера по вокальным упражнениям.

– Сами бы на его месте небось не лучше оказались. – Произнес я, неожиданно хриплым голосом. Видно к такому "сопрано"не зря певцы готовятся многие годы, не предназначены мужские голосовые связки к таким ударным нагрузкам.

Хохот мгновенно прекратился, а дверь захлопнулась. В коридоре послышалось отчетливое "бум", возвещающее о том, что у Васька появилась компания в обмороке. Хорошо им там вдвоем. Очередных звуков падающих тел не последовало, а значит у меня появился шанс на конструктивный диалог с человеком не переходя на близкие к ультразвуку частоты.

– Мужики, может вы все таки зайдете и мы поговорим? Тут так-то холодно, да и другу вашему помочь надо, он наверняка неплохо приложился.

За дверью стояла тишина. Уже хорошо. Это значит, что как минимум никто не побежал за охраной или вызывать полицию или, что еще хуже, поискать что-нибудь тяжелое.

– Ты что, живой что-ли?

Вопрос был не то чтобы риторический. Но ответить на него было не просто. По всему выходило, что кто-то нашел мое тело в парке, вызвал скорую, та меня осмотрела и либо сразу констатировала смерть, либо это сделали уже где-то еще, но тех, кого считают живыми, пока еще в морг не отправляли, хотя, недостаток коек в отделении часто толкал персонал на необычные способы размещения прибывающих пациентов, морг всегда был местом особым и предназначенным только для исследования и дальнейшей подготовки мертвых к захоронению, а значит что живым себя называть было как-то не правильно что ли.

– Разговаривать с мертвыми, конечно, не предосудительно, но мне почему-то кажется что они вам не часто отвечают.

– Совсем не часто. Ладно! Положи что у тебя там есть на пол и держи руки на виду, я вооружен!

Видимо мой собеседник счел меня грабителем. Безобразие! Я, конечно, слышал о разных там историях о расхитителей гробниц и даже читал, что, вроде, в Мексике или Гаити раньше воровали трупы для обрядов Вуду, да и в 90е частенько местные братки крышевали морги и ставили там своих людей, чтобы прикрывать или проворачивать свои темные делишки, но чтобы вот так грабить городской морг? Но здраво рассудив, что в моем положении лучше не спорить, и мысленно хихикнув, на то, чем может быть вооружен дежурный санитар, я приподнял ладони, чтобы вошедшим сразу было понятно как то с кем они говорят, так и то что их собеседник "гол, как сокол".

– У меня ничего в руках нет и драться я не собираюсь.

Дверь медленно открылась и в помещение вбежали два крепких парня, чуть пониже своего отдыхающего друга, но заметно пошире того в плечах. В руках одного был пожарный топор, в руках другого – лопата. Оба орудия самообороны были ярко-алого цвета и явно были экстренно повышены в разряд боевых из пожарных.

Увидев меня голого посреди помещения – одно орудие медленно опустилось, а второе с грохотом упало на пол, лишь слегка опередив своего обладателя. Оставшийся на ногах четвертый решительно завидовал остальным и стремительно бледнел. Я прикрыл глаза и дождался слитного "бдзынь-бум".

Вот и поговорили.

Со спины послышался заливистый девичий смех. Не то чтобы ситуация не была комичной, просто он никак не должен был звучать в помещении, где все живые лежат в обмороке, а один условно живой рассматривает эту композицию с металлической каталки. Я медленно повернул голову. На письменном столе у стены, закинув ногу на ногу сидела девушка. Описывать ее наряд не имеет никакого смысла ввиду его отсутствия, а внешность ввиду ее почти полной прозрачности. То что это девушка выдавало лишь очертание фигуры и длинные до пояса волосы.

– Никогда не думала, что можно так падать в обморок при виде голого парня! Вот умора! Будто девицы!

Девушка хохотала от души. Интересно, может ли душа хохотать от души? Ее смех был таким заразительным, что я сам расхохотался.

– А что сама никогда в обморок не падала? – спросил я веселящуюся тень.

Девушка тут же осеклась и уставилась прямо на меня.

– Ты… Ты меня видишь?

– Не то чтобы четко и внятно, но слышу тебя прекрасно.

– Боже! Перед мужчиной не одета не накрашена! Кошмар! – засуетилась она и упорхнула куда-то в стену.

– И этот собеседник сбежал. – пробормотал я, и начал осматривать помещение более внимательно на предмет наличия отсутствия кого-то еще.

Отсутствие этих самых "кого-то"было в наличии. Я решил вернуться к задаче, так неожиданно прерванной первым визитером, а именно – разминанию затекшего тела. Когда чувствительность, а точнее правильное понимание какое положение занимает каждая моя конечность в пространстве немного восстановилось – я попытался подняться снова. Получилось значительно лучше. Спустив ноги с каталки попробовал встать сначала на одну конечность. Покалывание в ступне давало хороший знак. Перенеся на нее полный вес – опустил вторую ногу. Получилось – я стоял. Опираясь руками на каталку, но стоял. И тут взгляд упал на то, что я и не надеялся увидеть. Точнее я видел и ранее, но не рассматривал раковину в углу комнаты, как источник воды для утоления мучившей меня жажды, ибо в темноте рассмотреть ее не мог, а последующие события заставили отвлечься от собственных потребностей.

На ватных ногах я приблизился к вожделенному крану, открыл холодную воду и присосался к вожделенной струе воды. Какая же она оказывается вкусная! Я пил и пил пока не почувствовал, что уже не могу сделать ни одного глотка. Тогда я прополоскал рот несколько раз, зачерпнул воду руками и сполоснул лицо. Свежесть холодных капель на коже вернула мне трезвость мыслей и я поднял голову.

Зеркало над раковиной показывало немолодого мужчину, с проседью в грязных волосах и бороде, опухшим лицом, но что самое страшное – огромным швом в виде буквы "игрек"через все туловище. Ватные ноги стали еще чуть более ватными, подкосились, и я сел на пол.

Теперь мне стал понятен весь ужас, объявший бывалых санитаров. Конечно, ходили слухи об оживших в морге, но то были слухи – это раз, а два – никто и никогда не оживал после вскрытия, разве что в каких-нибудь третьесортных ужастиках, но на то они и третьесортные.

– Что грустишь? – девичий голос прозвучал со стороны того-же стола.

– Да вот, понимаешь, умер я. – сказал я, и понял что сморозил глупость.

– Ну да, бывает. – Прыснула она. – Не со всеми так, как ты, но как знаешь, то рано или поздно с каждым.

– Тут не поспоришь. – наконец я смог улыбнутся. – И часто у вас тут мертвецы оживают?

– Ты первый!

– В смысле первый?

– Думаешь, если бы тут каждую субботу оживали покойники эти мальчики бы падали на пол как озимые?

– Да уж. И что мне делать?

– Если живой, то жить. – выдала девушка мудрость и снова захихикала.

Я посмотрел на нечеткую тень, сидящую на краю стола и заметил, что очертания ее изменились. Она оделась!

– Тебе идет! – выдал я дежурный комплимент.

– Что? А? А! – девушка сначала не поняла о чем я, но тут же догадалась, что я говорю об ее наряде. – Это так, домашнее.

– А что до этого без одежды была?

– А кто видит? Ты первый, кто меня тут рассмотрел. Я и не думала.

– Как тебя хоть зовут?

– Машка я. А тебя?

Я было открыл рот чтобы назвать имя, и тут осекся.

– Я… Я не помню.

– Бывает. Наверное. Я не в курсе.

Осознание того, что я не помню своего имени билось в голове. Я помнил всю свою жизнь, все значимые события, как учился, как любил, как работал, но в тех местах, где ко мне хоть кто-то обращался или я представлялся – пустота.

– Слушай, если не хочешь снова устраивать массовые обмороки или получить по кумполу одной из этих штуковин, – Машка мотнула головой на алые орудия борьбы с грабителем-нежитью, – то тебе бы лучше отсюда сматываться.

Я потряс головой отгоняя воспоминания и тяжелые мысли и посмотрел на нее.

– В таком виде?

– Вид, как вид, разве что шов тебе сделали уродский, но я на него и не смотрю.

– Ну я так-то голый.

– Ааааа! – Протянула она. – Это – да, это – проблема. Стащи.

– Что?

– Одежду стащи.

– Как это?

– Ну, укради. Что непонятного то?

– Я так не могу.

– Ну, тогда иди голый. – ее простота поражала.

Я несколько секунд обдумывал варианты и, ко всему выходило, что кроме как попросить одежду у местных работников или украсть ее у них – раздобыть мне одежду было больше не у кого. Просить ее было глупо. Во первых – они сейчас пребывали без сознания, а во-вторых – дожидаться их пробуждения я не собирался. Оставалось только украсть. Я осмотрел троицу находящуюся в бессознательном состоянии и обнаружил, что если я и стащу с них то, что на них одето, то точно замерзну, ведь на улице осень, да еще и буду в их одежде как в мешке, потому что парни были явно плотнее меня и шире в плечах. И тут я вспомнил о четвертом, валяющимся в коридоре.

– Можешь присмотреть за ними пока? – спросил я Машу.

– Без проблем! Я тебе крикну, если они начнут приходит в себя. Меня они не услышат, а ты сразу поймешь что пора давать деру.

– Спасибо. – искренне поблагодарил я девушку и поковылял в коридор.

Сказать что мне повезло – это ничего не сказать. Парень был моей комплекции и роста, Однако, одет он бы в такой же легкий хлопчатобумажный зеленый костюм, не дающий шанса согреться осенью. Но ведь они как-то пришли на работу, а значит тут должны быть их шкафчики. Я быстро посмотрел содержимое карманов парня и обнаружил маленький ключик с номерком и огляделся. Где же раздевалка? Длинный коридор уходил в обе стороны, но с одного конца был тупик, а с другого – лифт и лестница. Сообразив, что глупо делать раздевалку в конце помещений, я направился в противоположную сторону.

Последняя перед лифтовым холлом дверь была приоткрыта и за ней горел неяркий свет. Я медленно приоткрыл ее и убедился что это дежурка персонала и одновременно с этим – раздевалка. Искомый шкафчик был самым угловым и мне пришлось быстро, насколько это возможно ватными конечностями напяливать чужую одежду на себя. Уже застегивая куртку, я подумал что время обморока как раз должно заканчиваться, как тут появилась Маша.

– Они очнуться через минуту, пошевеливайся.

– Спасибо еще раз. Не покажешь дорогу наружу?

– Без проблем. – Маша струйкой дыма потянулась за дверь в коридор и на лестницу.

– Я вообще-то собирался лифтом воспользоваться. – пробурчал я.

– Ничего. Разомнешь свои чресла. – Хихикнула ехидная девица.

Через пару пролетов лестница вывела в лифтовый холл первого этажа. Одна из дверей которого вела в сторону, ведущую в больничные помещения судя по указателям, видимо морг был при какой-то больнице. Вторая выводила на пандус для подъезжающих машин. Все верно – покойников привозят и увозят не через помещения больницы, а с отдельного входа. Маша тенью стояла у двери и заламывала пальцы.

– Ты меня будешь навещать? – грустным голосом спросила она.

– А ты не хочешь пойти со мной? Вместе всяко веселее.

– Я не могу. Еще метр и я развоплощусь, потом месяц снова воплощаться. Больно.

– Почему?

Маша лишь пожала плечами.

– Иди. У тебя нет времени.

Я подошел к ней и постарался ее обнять. Тень сначала сжалась, но потом девушка расслабилась и сделала попытку обнять в ответ.

Что произошло дальше – я так и не понял. Вместо тени передо мной стояла самая настоящая девушка, только слегка прозрачная, но не бесплотная. Я чувствовал ее прикосновение. Она замерла не в силах понять произошедшее сама.

– Бежим! – Сказал я, схватил ее за запястье и потянул за собой.

На улице падал первый снег, а в свете уличных фонарей бежали смеясь двое не понимающие ничего из произошедшего только что. Где-то вдали лаяла собака и некоторым прохожим могло бы показаться что лает она: "Воры – Воры". Странные они, эти уличные шавки.

Мы бежали по улице и мне было безумно смешно и весело. Жизнь возвращалась в меня водопадом и от этого было безумно хорошо. Я ловил ртом снежинки, а в руке сжимал руку Машки.

Выбежав на освещенный проспект мы остановились.

– И куда ты меня утащил? – услышал я смешливый голос и повернулся чтобы рассмотреть ее обладательницу.

Маша стояла в свете фонарей и вывесок магазинов и теперь я мог рассмотреть ее, так она уже не представляла из тебя колышущуюся тень, в которой не разобрать было даже черт лица. Она была маленькой рыжеволосой зеленоглазой девчонкой 14-15 лет. На ней была синяя пижама и тапочки зайчики. А на улице – мел мелкий снег, тут же превращавшийся на асфальте в лужи и дул не очень сильный, но холодный ветер.

– Прости, тебе не холодно? – я с ужасом понял, что в таком наряде по осеннему городу не побегать.

– Нет. Я чувствую, что на улице холодно, это неприятно, но я не замерзаю, я же не человек в конце-концов.

– Надо найти во что тебя переодеть.

– Зачем?

– Потому что мужчина осенней ночью на улице с ребенком за руку – это слишком подозрительно.