Кампанелла

В духе неоплатонизма Фичино пишет и Козимо Медичи: «Зло с корнем вырвать невозможно. Необходимо, чтобы было что-нибудь противоположное добру, что, однако, не имеет отношения к Богу, но окружает, по необходимости, смертную природу и низшую область мира. По этой причине нам надо пытаться бежать, и как можно скорее, отсюда – туда. Бежать – значит становиться, насколько это возможно, подобным Богу. Душу уподобляют Богу праведность, святость, мудрость»[41]. Ключевым в его учении было понятие Мировой Души – посредницы между Богом и тварным миром, вполне в духе античных неоплатоников, что, однако же, с церковной точки зрения рассматривалось как ересь. Фичино писал в комментарии на трактат Плотина «О небе»: «Небесное начало, душа, не объединяется с небом, будто бы уже к тому времени созданным. Нет, скорее сама она небо и порождает повсеместно благодаря плодородию своему, выше небес стоящая, но к ним, которые вот-вот появятся, плотно примыкающая. Наделенная жизнью в высшей степени, она небеса выдыхает. Но что же выдыхает? Выдыхает живое, доступное чувствам дуновение, но не такое, какое непременно почувствуют другие вещи, а такое, которое само почувствует их, им даруя жизнь. Исходя из души, подобное дуновение уподобляется пронизывающей ее силе, так что, само пронимая вселенную, оно влито во все вещи»[42]. Кампанелле был близок не только этот взгляд (признание Мировой Души будет ему инкриминировано инквизицией), но и непримиримое отношение Фичино к последователям Аристотеля, которое тот выразил, к примеру, в следующих словах: «Почти вся вселенная, занятая перипатетиками (именно так в Античности звали учеников Аристотеля – «прохаживающиеся» по Ликею во время занятий. – Е. С.), разделена на две партии – александристскую и авэрроистскую… Те и другие в корне уничтожают веру… (и) отрицают промысел Божий в людях»[43].

К философии самого Кампанеллы, отражению в ней идей Бернардино Телезио и Марсилио Фичино мы вернемся в свое время и в надлежащем месте, пока же завершим разговор об «обращении» юного монаха в «телезианскую веру». Мы остановились на том, что в 1582 году он стал послушником, а через год принял постриг в монастыре в Плаканико. Год спустя он был переведен в монастырь Благовещения в Сан-Джорджо-Морджето (по его же просьбе, так как там библиотека была более обширной) – примерно в 50 километрах от Стило, и именно к этому периоду его жизни относится широко известный рассказ о том, как молодой и никому не известный монах вышел победителем в публичном диспуте с францисканцем в Козенце[44]. Оба нищенствующих ордена издавна рассматривали друг друга не как сотрудников в общем христианском деле, но как соперников, которых не только можно, но и нужно периодически подвергать публичному посрамлению. Тогда от лица доминиканцев должен был выступать другой проповедник, но он заболел, и его спешно заменили самым даровитым, хотя и не очень покорным учеником – и не раскаялись. Победителя даже представили местному барону Джакомо II Милано, которого Кампанелла приветствовал гекзаметрами собственного сочинения, чем тот остался весьма доволен и впоследствии даже разрешал Томмазо останавливаться в своем неаполитанском доме. Однако над юным «потрясателем авторитетов» уже сгущались тучи. Его заподозрили в «телезианстве». Не исключено, что уже из-за блестящего и наверняка самобытного выступления на том самом диспуте – есть упоминание о том, что некоторые восторженные зрители кричали, что в юного монаха вселился дух Телезио, – довольно странно, если учесть, что старый ученый был тогда еще жив. По крайней мере, Кампанелла сам свидетельствует о том, что он выработал свои взгляды на «философию природы» еще до знакомства с трудами Телезио. Обратимся вновь к предисловию к его трактату «Философия, доказанная ощущениями», начиная с того места, где он продолжает громить «аристотеликов» и завершает свое повествование рассказом о том, как смерть прославленного ученого воспрепятствовала его личному знакомству с ним:

«И так укоренилось это зло среди людей, что они охотно стали прощать заблуждения, унаследованные от древних, как если бы связаны были обетом, и скорее отвергали собственный чувственный опыт. Главная причина этого была в неких книгах, именуемых диалектическими, так как их предметом являются слова. Книги эти внесли великое смятение своими темными понятиями и вымышленными терминами, имевшими различное значение в разных языках, от которых они дошли до нас, и даже в недрах одного языка. И так как иные рассчитывали прославиться, основательно изучив такие вещи и наловчившись рассуждать о них с другими, они усердствовали в этом, не замечая, что все это враждебно природному чувству, ибо сложность тут заключена лишь в словах, а не в вещах самих по себе. И перейдя затем к философии природы, которую Аристотель соорудил по своему произволу и с помощью подобных словесных ухищрений, не сверяясь с действительностью, они как бы поклялись, что в свете логики философия Аристотеля является божественной, или, быть может, не смея довериться собственным силам в исследовании природы вещей, полагают истинными его суждения, неопровержимыми его принципы и поэтому считают, что нельзя даже и в спор вступать с теми, кто не согласен с Аристотелем, но должно избегать таких людей. Они и тем уже были довольны, что могли понять его высказывания, и немногим удалось хотя бы прочитать его целиком. Они были охвачены стремлением не постичь истину, но только изложить другим Аристотеля, стяжав славу тем, что они основательно знают его и умеют разрешать противоречия при помощи авторитета цитат, так что они никогда и не достигали истины.

Так они спорят друг с другом обо всем, только не об истине, которую они извращают с помощью высказываний Аристотеля, которых они совершенно не понимают, и вымышленных тонкостей, совершенно не заботясь об истинном смысле и противоречиях в суждениях, стремясь единственно к утонченному толкованию, избегающему согласования с опытом. Если же случайно они и займутся вопросом, подлежащим ведению чувств, то они видят не то, что есть в действительности, но лишь то, что вычитали у Аристотеля, только это делают аргументом и это приводят в ответ на возражения. А если сама природа предмета откроется их противящимся и враждебно настроенным чувствам как явно противоречащая Аристотелевым определениям, то они говорят, что он не мог ошибаться, и с помощью пустой и лживой логической болтовни латают ложные суждения Аристотеля. И в качестве последнего довода они утверждают, что интеллект (они ведь составляют душу из многих противоречивых элементов, хотя на деле она едина) учит нас иным образом, нежели ощущения, и считают разумное знание более благородным, как если бы разум состоял из иной непогрешимой субстанции и был в состоянии воспринять что-либо без посредства чувств и как если бы сам Аристотель не говорил, что бессмысленно оставлять ощущения ради умозаключений, и не учил, что всякое знание рождается из ощущения и из вещей, им воспринятых или подобных. Поэтому они пренебрегают всякими чувственными данными, которые изобличают их в противоречиях Аристотелю и самим себе, в то время как те, кто пытается согласовать одно с другим, делают это не без ущерба для того и другого и ценой искажения природных законов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Контрреформация – с конца XIX века общее название политики католической церкви и применяемых ею мер для борьбы с европейским протестантизмом, принятых в середине XVI века на Тридентском соборе. – Здесь и далее примеч. автора.

2

Перевод с английского наш.

3

Перевод с английского наш. Полный текст сонетов см. в Приложении.

4

Перевод с английского наш.

5

Перевод В. Дмитриева.

6

Население Калабрии во времена Кампанеллы составляло около 545 тысяч жителей.

7

Мы нарочно отделяем одних от других, поскольку в византийской традиции богослов-мирянин был вполне естественным явлением.

8

Достаточно упомянуть о том, что византийцы и затем норманны довольно долго выбивали арабов с Сицилии, а в IX веке город Бари, известный с XI века всему миру христианский центр поклонения святому Николаю, был столицей Муфарита ибн-Салима, главы тамошнего мусульманского эмирата.

9

Ж. Делюмо предлагает несколько иную версию: Мартелло – это общая фамилия супругов, а будущий философ взял в качестве фамилии прозвище деда. Это противоречит, однако, заявлению на допросе 23 ноября 1599 года самого Кампанеллы, наименовавшего своих родителей Джеронимо Кампанелла и Катарина Базиле.

10

Хотя ничего невозможного не было, почти в это же время, в 1585 году, римским папой стал Сикст V, пройдя всю иерархическую лестницу, что называется, с самых низов, будучи сыном крестьянина и подавшись во францисканцы.

11

Перевод А. Горфункеля.

12

Перевод А. Горфункеля.

13

Как писал И. Григулевич: «Доминик отличался слепой преданностью папскому престолу. Судя по всему, это был тип бездушного фанатика, готовый на любое преступление во имя торжества “святого дела”. Бертран Рассел отмечает, что Доминику была свойственна только одна человеческая слабость: ему больше нравилось разговаривать с молодыми женщинами, чем со старыми». Кстати, один из самых известных процессов Средневековья – сожжение Жанны д’Арк – формально был проведен именно доминиканскими инквизиторами.

14

Как сказано в «Молоте ведьм» (ч. 2, гл. 9): «Изображение этого животного (кошки. – Е. С.) – постоянный символ неверных, тогда как символ доминиканцев – собака. Поэтому они всегда преследуют один другого. Орден доминиканцев изображался в виде лающей на еретиков собаки, находящейся у ног основателя ордена» (перевод Н. Цветкова). В цикле росписей Испанской капеллы флорентийской церкви Санта-Мария-Новелла второй половины 1360-х годов авторства Андреа да Флоренцы доминиканцы прославлены как богословы, проповедники и инквизиторы, причем, как пишет Вазари, доминиканцы аллегорически представлены «в борьбе с еретиками, изображенными волками, нападающими на овец, которых защищают многочисленные псы, отгоняющие и убивающие волков» (перевод А. Габричевского).

15

Вполне в духе своего покойного друга новый папа рассуждал в булле 1233 года, обращенной к епископам Майнца и Гильдесгейма: «Необходимы самые суровые меры, ибо там, где лечение не помогает, необходимо действовать мечом и огнем. Гнилое мясо должно быть вырвано».

16

Под епископами в данном случае подразумеваем верхушку Церкви как класс, включая всех – кардиналов, архиепископов и епископов, а не только нижнюю степень архиереев.

17

Оба не только отличились приспосабливанием методов Аристотеля к защите католической веры, но и были весьма «сведущи» в демонологии, вплоть до половой жизни нечистых: Фома в своих двух «Суммах» рассуждал о мужчинах-дьяволах – инкубусах, возлежащих на смертных женщинах, и женщинах-дьяволах – суккубусах, лежащих под смертными мужчинами, причем для зачатия своего потомства дьявол вынужден красть сперму смертного мужчины, так как не имеет собственной, для чего оборачивается суккубусом, а приняв ее, становится инкубусом и внедряет в смертную (см. «Молот ведьм». Ч. 1, вопрос 3). Альберт писал о ламиях, которые, не будучи ни людьми, ни демонами, но зверями, принимают облик летающих женщин.

18

Перевод с английского наш.

19

Перевод с английского наш.

20

Весьма интересное предложение монаха-доминиканца – изъять инквизицию из рук его собратьев и вернуть епископам, у которых ее отнял еще Григорий IX.

21

Перевод с английского наш.

22

Перевод с английского наш.

23

Перевод с английского наш.

24

Перевод И. Перельмутера. Вот лишь один из множества случаев: «Что же можно сказать об отшельнике, который не так давно обитал неподалеку от нашего города. Немало постаравшись и снискав себе имя человека достойного, он построил в роще келью и украсил ее изображениями святых. Из этой кельи он выслушивал исповеди женщин через маленькое окошечко, над которым находилась хорошо скрытая опускная решетка. Если женщина казалась ему привлекательной и была одна (а это бывало очень часто, так как люди относились с полным доверием к его благочестию), он предлагал женщине просунуть через окошко голову и посмотреть на изображения святых. Как только женщина это делала, он опускал решетку и, поймав шею женщины как бы в петлю, выходил наружу и познавал свою пленницу. Однажды случилось, что в то время, когда какая-то женщина оказывала ему сопротивление, неожиданно пришла другая женщина и застала его врасплох. Перепуганный отшельник сразу же убежал» (параграф 20).

25

Конечно, монашество развивалось на Востоке, где были его корни, и на Западе разными путями, но не настолько, чтобы говорить о радикальном расхождении, особенно учитывая различные гибридные формы (например, проникновение сирийских традиций через Константинополь и Галлию в Ирландию – через святых Иоанна Златоуста, Германа Оксеррского, Иоанна Кассиана и Патрика). Как типичную черту истории западного монашества стоит отметить стяжательство старых орденов, порождавшее реакцию в виде появления орденов новых, нищенствующих – францисканцев и т. п., которые, однако, хитрые и расчетливые римские папы быстро брали в оборот и использовали в своих целях – тех же францисканцев, гумилиатов, доминиканцев и других.

26

Горькая ирония состоит в том, что в советское время Аристотель вновь стал идолом античной философии – с легкой руки К. Маркса, назвавшего его «самой универсальной головой… (исследовавшей) существеннейшие формы диалектического мышления» и «Александром Македонским греческой философии». Аристотеля противопоставляли его почтенному учителю, Платону, как материалиста идеалисту, хотя по трезвой оценке идеализма в философии Аристотеля гораздо больше, нежели материализма.

27

Он называл Аристотеля «мудрейшим из знатоков начал» и таким образом восхвалял его основы: «Аристотель написал книгу, которая называется «О десяти категориях» с той целью, чтобы посредством немногих родовых обозначений сделать доступным пониманию бесконечное многообразие вещей, неохватное для знания; чтобы, таким образом, то, что было непостижимо для науки из-за неохватного своего множества, с помощью немногочисленных родов подчинилось духу и стало бы предметом знания» («Комментарий к Порфирию») – перевод Т. Бородай.

28

Он восхищается: «Только Аристотель не остановился перед тем, чтобы выявить способы [логической связи] высказываний, исходя из самих вещей, и выразить это, то есть открыть закономерность… (и) превратил философию в точное искусство» («Толкование «Аналитики» Аристотеля») – перевод С. Аревшатяна. «“Категории” Аристотеля необходимы для всей философии, ибо они являются введением в философию в целом, так как с их помощью мы постигаем все сущее» («Анализ “Введения” Порфирия») – перевод С. Аревшатяна.

29

Ж. Делюмо датирует Парижский собор 1204 годом; неужели столь быстро распространилась занесенная из взятого 13 апреля 1204 года Константинополя «аристотелевская зараза»? Вряд ли.

30

Перевод И. Черняка.

31

Перевод К. Бандуровского, М. Гейде.

32

Перевод К. Бандуровского.

33

Перевод К. Бандуровского.

34

Перевод Ш. Богиной.

35

Перевод Ш. Богиной.

36

Перевод с английского наш.

37

Перевод с английского наш.

38

Существуют стихотворные переводы этого довольно популярного сонета Кампанеллы, однако нам важнее смысл, чем форма. Полный наш перевод и комментарии см. в Приложении. В целом перевод М. Фиалко более удачен, чем С. Шервинского.

39

Перевод А. Горфункеля.

40

Перевод М. Фиалко.

41

Перевод О. Кудрявцева.

42

Перевод М. Фиалко.

43

Падуанские «александристы», последователи античного философа Александра Афродисийского, отрицали бессмертие отдельных душ, «придуманное законодателями, чтобы держать в узде народ», и утверждали естественное происхождение человека; падуанские же «аверроисты» пытались противопоставить «схоластическому Аристотелю» «истинного» на основе «Великого комментария» к Аристотелю, созданного арабом Аверроэсом.

44

Так представляется вернее всего, если Томмазо было тогда 17 лет (1585), хотя есть мнение, что диспут состоялся, когда Кампанелла был уже переведен в монастырь в Никастро (1586).