Раскол. Мост в Пустошь

Майк Крапт

Раскол. Мост в Пустошь

"Я долго шёл к этой книге – через страницы Кинга, где страх становится реальностью, через мрачные тоннели «Метро», где выживание важнее надежды, через Зону «Сталкера», где наука и мистика сливаются воедино. Я мечтал создать свой мир – не просто постапокалипсис, а зеркало, в котором отражаются наши страхи и упрямая вера в то, что даже в Пустошах можно найти свет. И вот он перед вами. Дверь открыта. Решитесь ли вы заглянуть внутрь?"

Последняя запись доктора Элиаса Вейра

15.09.2043, 04:02

Они сказали, что Проект Мост откроет дверь в будущее. Никто не предупредил, что на той стороне двери нас будут ждать.

Я видел, как треснуло небо – не трещинами, а формулами, расходящимися как паутина. Видел свою тень, шепчущую числами Фибоначчи. Видел, как Ли Цзэ застыл в позе молящегося, а его глаза… о Боже, его глаза отражали что-то, что не помещалось в зрачках.

Теперь я понимаю: три круга на логотипе – это не символ синхронизации. Это предупреждение. Они уже здесь.

Если найдёте эту запись – разбейте все зеркала. Не смотрите на тени дольше трёх секунд. И если услышите…

[ЗАПИСЬ ОБОРВАНА]

Пролог.

14.09.2043, 15:47

Лаборатория Мост, сектор B-7

Стеклянный пол звенел под ботинками Вейра, как тонкий лед над пропастью. Каждый шаг отдавался эхом в пустом коридоре, смешиваясь с гудением спящей машины где-то в глубине комплекса. Синие огни индикаторов на потолке мерцали, будто далекие звезды в этом искусственном подземном мире.

Он шел, не глядя под ноги – знал каждый сантиметр этого места. Каждую трещинку в идеально отполированном стекле, каждый шов в титановых панелях. Три года жизни, вложенные в эти стены. Три года ожидания сегодняшнего дня.

Мост.

Технически – квантовый ускоритель нового поколения. Практически – ключ к бесконечной энергии.

За прозрачной стеной коридора, в главном зале, спала махина коллайдера. Бронзовые кольца, охлажденные сверкали в искусственном свете, как древние артефакты в гробнице фараона. Тысячи датчиков, словно нервные окончания, готовые зафиксировать то, что должно было случиться:

Пробой – мгновенный разрыв пространства-времени, крошечная ранка на теле реальности.

Связь – туннель в соседний пласт бытия, где материя танцевала под другие физические законы, переливаясь чистой энергией.

Откачка – несколько наносекунд этого безумия, которых хватило бы, чтобы питать целые города годами.

Теория. Прекрасная, как все гениальное. И пугающая, как все неизведанное.

Вейр остановился у бронированного окна. За стеклом коллайдер спал, свернувшись бронзовым змеем. Его кольца блестели неестественно – будто покрытые не конденсатом, а чьей-то слюной.

– Доктор?

Голос Ли прозвучал прямо за спиной. Вейр не обернулся – вместо этого прижал дрожащую ладонь к стеклу. Поверхность была теплее, чем должна быть.

– Ты опять не спал, – сказал он, наконец, поворачиваясь.

Ли стоял, прислонившись к дверному косяку.

Его левый глаз дёргался – последствия 38 часов без сна.

– Опять героически игнорируешь протокол отдыха? – Вейр замер в дверях, в руках две банки дешевого энергетика.

Ли поймал брошенную ему банку, но не открыл. Вместо этого ткнул пальцем в экран, где пульсировал график:

– Видишь этот всплеск? 0,3%. Каждый третий прогон.

– В пределах нормы.

– Для бухгалтерии – да. – Ли повернулся к коллайдеру. За стеклом махина размером с собор тихо гудела. На её корпусе чётко виднелись три круга логотипа – и царапины, которых там не было вчера.

Где-то в вентиляции заскрежетал металл.

– Совет утвердил запуск, – Вейр щёлкнул кольцом банки. – Завтра в 03:14.

Ли резко обернулся. Его часы – старые механические, подарок погибшей жены – внезапно остановились.

– Они видели мой отчёт про инцидент в секторе C?

– Видели. – Вейр потёр переносицу, где выступала капелька пота. – Но Роуэн вложил 140 миллиардов. Ему нужен зрелищный прыжок акций.

За стеклом коллайдер издал серию тихих щелчков – штатная проверка систем. По трубам пробежали привычные синие искры статики.

Вейр потёр переносицу:

– Послушай, если бы были реальные риски…

– Реальные? – Ли коротко усмехнулся. – Вчера в секторе C отключилось электричество. На три минуты. Когда свет вернулся, все камеры в коридоре 7B показывали помехи.

– И?

– И техник Соколов утверждает, что видел в темноте… – Ли замолчал, его взгляд скользнул по углам лаборатории.

Вейр поднял бровь:

– Что именно он видел?

– Тени. Неправильные. – Ли сделал глоток из банки и поморщился. – Будто кто-то стоял в конце коридора, но… не совсем человек.

Тишина.

Где-то в системе вентиляции заскрипел фильтр.

– Переработал, – твёрдо сказал Вейр. – У всех уже галлюцинации от недосыпа.

Ли не ответил. Его взгляд был прикован к монитору, где среди строк кода мелькнуло аномальное значение – 3.14%, исправилось само, через секунду.

– Завтра в три утра, – пробормотал он. – Да поможет нам Бог.

Вейр хотел что-то сказать, но в этот момент на экране замигал статус-бар:

[СИСТЕМА]: Калибровка модуля Q-387 завершена

Он взглянул на свою банку – логотип Моста на боку вдруг показался ему слишком выпуклым, будто кто-то провёл по нему пальцем с обратной стороны.

– Ладно, – Вейр встал, резко прерывая момент. – Идём проверять стабилизаторы. В последний раз.

Ли кивнул, но прежде чем последовать за коллегой, его рука непроизвольно потянулась к экрану, стирая пыль с логотипа проекта – тех самых трёх кругов, которые теперь казались чужими.

14.09.2043, 16:15

Офис Квант-Динамик, 127 этаж

За панорамным стеклом, на фоне закатного неба, медленно плыли дроны-рекламоносители. Их неоновые огни отражались в полированном столе длиной в десять метров.

– Господин Хейг, я вынуждена Вас предупредить, команда Ли настаивала на переносе.

Младший аналитик Камила дрожащими руками положила на стол планшет. Хейг – бывший нейрохирург, сменивший скальпель на кресло CEO – даже не взглянул.

– Основания?

– Аномалии в…

– Основания для инвесторов? – перебил рыжеволосый Роуэн. Его перстень с сапфиром стучал по столу в ритм Болеро Равеля – нервный тик после гибели дочери.

Камила показала график.

– – 97,3% готовности. Отклонения в пределах нормы. – Аналитик перевела дыхание. – Но команда Ли Цзэ настаивает на дополнительных тестах, есть риск…

– Риск? – Роуэн засмеялся. Его отражение в окне на миг стало старше на 20 лет. – Знаете, что рискованно? Если завтра Китай объявит о своём аналоге Моста.

Хейг молча смотрел на проекцию коллайдера. Три круга логотипа мерцали, как глаза совы в темноте.

– Запуск по расписанию.

Аналитик хотела что-то сказать, но в этот момент все их планшеты одновременно завибрировали:

[УВЕДОМЛЕНИЕ]: Финансовый комитет утвердил пресс-релиз. Трансляция эксперимента начнётся в 02:30.

Роуэн улыбнулся:

– Вот и прекрасно. А теперь, если позволите, у меня ужин с министром науки.

Когда дверь за ним закрылась, младший аналитик нерешительно прошептала:

– Господин Хейг… а если они правы?

Директор посмотрел на закат, где дроны теперь складывались в рекламный слоган: Будущее – сегодня!

– Неважно, – тихо ответил он. – Слишком многое поставлено на карту.

Когда Камила вышла, её планшет сам включился. На экране: фото пропавшего брата Вейра. Время съёмки – завтра, 03:15.

15.09.2043,03:10:30

Лаборатория Мост, контрольный зал

Доктор Элиас Вейр провел пальцем по шраму на тыльной стороне ладони – автограф от брата после той глупой детской аварии с самодельным реактивом. Именно Майкл научил его главному правилу: Если что-то выглядит как мистика, значит, ты просто не нашёл уравнение. Теперь, глядя на аномальные показания датчиков, он сжал кулак. Никаких призраков. Лишь неизученные квантовые эффекты. И если где-то в этих аномалиях застряли обломки сознания брата – он вытащит их научным методом, даже если придётся разобрать реальность на частицы.

Все было уже готово, доктор впился пальцами в край консоли, когда голос системы отсчёта вдруг стал слишком громким, слишком человеческим. Десять секунд, – произнёс он, но это уже не звучало как предупреждение. Это было похоже на молитву.

За его спиной Ли Цзэ резко поднял голову. Его тень на стене не успела за движением – задержалась на полсекунды, будто нехотя отрываясь от поверхности. Вейр заметил это краем глаза, но не стал комментировать. Последние три дня они все видели подобные мелочи: часы, идущие назад в секторе C, капли воды, поднимающиеся по стенкам стаканов, собственные отражения, моргающие с опозданием.

– Стабилизаторы? – крикнул Ли через гул пробуждающегося коллайдера.

Техник Петров, обычно невозмутимый, теперь лихорадочно тыкал пальцами в голограмму:

– Зелёные! Все! Но… – Его голос сорвался, когда один из индикаторов вдруг стал цветом старой крови, затем снова зелёным. – Глюк. Должен быть глюк.

Марьяна из квантового отдела стояла неподвижно, уставившись на главный экран. Её губы шевелились, повторяя одно и то же:

– Ноль целых три десятых… ноль целых три десятых…

Этот проклятый процент. Допустимая погрешность. Та самая, из-за которой Ли трижды откладывал запуск.

Пять секунд.

Вейр почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Не страх – предвкушение. Так хирург чувствует момент перед первым разрезом, зная, что под кожей может быть что угодно.

Коллайдер проснулся.

Не так, как на тестах – плавно, послушно. Нет. Он вздрогнул всем корпусом, будто животное, почуявшее опасность. Бронзовые пластины затрещали, выпуская синие искры – не привычные статические разряды, а что-то другое. Они извивались в воздухе, как змейки ртути, прежде чем исчезнуть, оставляя после себя запах озона и… мяты? Странно. Очень странно.

– Что это? – Ли рванулся к окну, его тень наконец догнала, но теперь их было две – одна обычная, вторая… тоньше. Прозрачнее. Слишком длинными пальцами.

Вейр не ответил. Его внимание привлекли цифры на мониторах. Они не просто изменились – танцевали, перетекали друг в друга, иногда складываясь в знакомые формулы, иногда – в нечто, что заставляло глаза слезиться.

Три секунды.

– Прекращайте! – закричала Марьяна, но её голос потонул в нарастающем гуле. – Это не сингулярность! Это что-то…

Громкость её голоса внезапно упала до нуля. Вейр обернулся – её рот продолжал двигаться, но звука не было. Как будто кто-то выключил звук в реальности.

Потом мир перевернулся.

Сначала стекло. Оно не треснуло – стало мягким, податливым, как вода. Вейр видел, как его отражение медленно подняло руку и помахало ему. Улыбка отражения была слишком широкой. Слишком… радостной.

Затем тени. Они замерли, затем разом повернулись к людям в комнате. Тень Ли наклонилась и шепнула что-то на ухо настоящему Ли, отчего тот вдруг застыл с выражением чистого ужаса.

– Вы видите? – закричал Петров, но его слова распались на отдельные буквы, зависшие в воздухе. Буквы сложились в слово ПИ, затем рассыпались.

Вейр почувствовал, как его собственное тело перестаёт слушаться. Не паралич – скорее ощущение, что кто-то другой теперь управляет пальцами, веками, сердцебиением. В голове вспыхнули воспоминания, которых никогда не было: детство на Марсе (он же никогда не был на Марсе?), смерть брата (но брат пропал без вести, они не находили тела), поцелуй женщины с глазами как у кошки (кто это?).

Коллайдер застонал. Не механически – по-иному, как раненый зверь. Его корпус изогнулся, выпуская струи голубого пламени, которое не жгло, а… лизало оборудование, оставляя после себя идеально чистые поверхности.

Вейр осел на колени, ладони уткнулись в пол, который странно подался под пальцами – не как холодный металл, а как тёплая кожа после долгого сна. Когда он поднял голову, лаборатория дышала. Не метафорически. Стены ритмично расширялись, будто гигантские лёгкие, а воздух струился густыми волнами, искажая свет.

Ли Цзэ стоял у панели управления, но что-то было не так с его силуэтом. Не то чтобы он изменился – скорее пространство вокруг него слегка смялось, как мокрая бумага. Его спина неестественно выгнулась, но выражение лица оставалось спокойным, почти задумчивым.

– Ли? – позвал Вейр, но его голос прозвучал на три тона выше, будто кто-то случайно крутанул регулятор радио.

Ли медленно повернул голову. Не всё тело – только голову. На 180 градусов. Но самое странное – Вейр не удивился. Это казалось… логичным. Как будто всегда было возможно.

– Ты слышишь? – спросил Ли, и его слова растеклись по воздуху видимыми буквами, прежде чем испариться.

Петров в углу комнаты что-то бормотал, размахивая руками перед лицом, будто отгонял невидимых мошек. Его контуры стали размытыми, как фотография при долгой выдержке. Когда он закричал, звук вышел замедленным, растянутым в жалобный вой сирены.

Марьяна сидела, скрестив ноги, будто медитировала. Её глаза были не просто тёмными – они поглощали свет, как крошечные чёрные дыры, и Вейр вдруг осознал, что не помнит, были ли они такими всегда.

– Мы думали, что создаём мост, – сказала она, и её голос звучал одновременно везде – из динамиков, из вентиляции, даже из собственных костей Вейра. – Но мосты работают в обе стороны.

Вейр почувствовал, как сознание начинает уплывать. Последнее, что он осознал перед тем, как тьма накрыла его – ощущение, будто кто-то аккуратно стирает его воспоминания, одно за другим, реальность вокруг него начала терять четкость, как изображение на старом телевизоре с плохой антенной. В последние мгновения сознания ему показалось, что кто-то коснулся его плеча. Не рукой – скорее, самой идеей прикосновения.

Темнота наступала мягкими волнами, и в ее глубине что-то зашевелилось. Не голос, а лишь его тень, едва уловимая вибрация в пространстве между мыслями. Последнее, что он успел понять – что тьма не наступает. Она всегда была здесь. Просто они, наконец, разглядели её.

Личный дневник старшего спасателя Энтони Парка

(найден среди обгоревших документов в Старом Городе, предположительно 2043г)

Пишу это с одной целью, не забыть, что произошло в тот день. В группе нас было шесть человек, как сейчас помню, да и на стене висит групповое фото – нас шестеро. Но я помню только троих. Кто эти люди в кадре? Их лица… размыты, будто стёрты ластиком, я сам чувствую, что скоро к ним присоединюсь, потому что не помню, даже как их зовут. Роза и Райан тоже не могут их вспомнить, но клянутся, что нас было больше чем трое.

Только подъехали к этой чёртовой лаборатории – и сразу кошмар начался. Машины как будто кто-то душит – движки захлёбываются, фары мигают сами по себе. По рации… Боже, по рации кто-то дышит. Не наши – там вообще никого не должно быть! Райан, наш электрик, аж побелел: Это же закрытая частота, Энтони, какого хрена?!

Вылезли – и сразу в горле пересохло. Воздух густой, как в парилке, только пахнет… знаете, как в больнице, когда зубы сверлят. Озоном, что ли. А под ногами – будто кто-то рассыпал ртутные шарики, только они не катятся, а прилипают к ботинкам.

Лаборатория стоит, но… Господи, она неправильная. Северная стена – будто великан кулаком ударил, только без трещин. Стекла все матовые, и если приглядеться – там шевелится. Не тени, нет. Как… ну, как когда в кино плёнку порвали, а картинка дергается. Райан вдруг говорит: Слышишь? А я слышу – будто здание дышит. Тихо-тихо, но ритмично. Роза, наш врач, трогает стену – а у неё рука дрожит: Пульс… У стены пульс, 40 ударов.

Двери распахнуты, хотя должны были заблокироваться. Внутри – тишина. Не просто тихо, а… как в вакууме. Даже шагов не слышно. Запах – сладковатый, как миндаль, но от него першит в горле. Роза сразу насторожилась: Это цианидный след, так трупы пахнут. Только вот трупов нет.

Холл:

Пол – как будто песок сплавили в стекло

Часы на стене – стрелки пляшут, как пьяные

Потолок – все решётки забиты чем-то похожим на паутину, только она… блестит

Контрольный зал. Тут… Тут всё хуже всего. Экраны – все до одного показывают чёрный круг. Он пульсирует. Как сердце на УЗИ. И цифры по краям: 3… 1… 4…

Люди. Вернее, их нет. Только:

Четверо в углу – живые, но не дышат (Роза говорит, кома, но пульс ровный)

У всех на запястьях ожоги – будто кто-то проволокой обмотал и поджёг

Одна девушка (Марьяна, как потом выяснилось) шепчет одно слово: Порог…

А ещё… на полу отпечатки. 13 штук. Как будто люди стояли – и испарились. Края чёткие, а внутри – идеально гладко. Трогаешь – ледяное.

Коридор №7. Тут… Тут я чуть с ума не сошёл.

Лампы горят. Но электричества НЕТ! Райан проверял – провода холодные, щиток отключён.

И вдруг – все фонари гаснут. На секунду. В темноте я его вижу…

В конце коридора кто-то стоит. Не человек. Не тень. Просто… дыра в форме человека. Высокий, худой. И движется… как в старом кино, рывками.

Свет вернулся – его нет. Но на полу… мокрые следы. Они испаряются на глазах.

Роза плачет. Райан весь чешется – у него на груди сыпь, как от радиации.

В столовой – холодильник. Всё свежее. Но…

Надписи на банках – будто арабская вязь с цифрами

Молоко в бутылке – мутное, и там что-то шевелится

Когда перечитываю эти записи, не верю, что это писал я. Рука дрожала не только от страха – лаборатория меняла нас физически. Роза теперь боится теней, а Райан… он больше не спит с выключенным светом

Вывод:

Ребята, это не авария. Здесь что-то проснулось. Или пролезло. И оно ещё внутри. Или уже везде.

(Страница оборвана. Далее – пятна крови и неразборчивые каракули)

Записка рейдера Кирпича

Даже не знаю, с чего начать. Вчера наткнулись на такую дичь, что до сих пор трясёт. Стоим у старой заправки, вдруг – слышим голоса. Чёткие, будто рядом, но вокруг – ни души. Два мужика переругиваются про какие-то моторы, про АЭС… Один бубнит что-то про реактор сам остановился и не запустить, второй про то, что машины не заводятся. Хрен знает, о чем это, машины уж и так, сколько лет не завести. Мы как раз в сторону той чёртовой станции хотели идти, думали, может, сможем чего ценного найти.

Тут Марк орет: Смотрите на тени! А они… Чёрт, они двигаются не от нашего факела. Как будто светит ещё что-то, чего мы не видим. Дождь перестал идти – капли повисли в воздухе, да не просто так, а кругами, как на воде. Я к Джексу обернулся – а у него лицо белее мела. Часы встали, – шепчет. А у меня в рюкзаке все железки куда-то делись. Вообще, нафиг испарились.

Потом этот голос – не их, другой какой-то – говорит: Они учатся заново. И у Джекса сразу глаза стеклянные становятся. Бросил ствол, тыкает в него пальцем, как малой, и орёт: Как это перезаряжать?! Совсем шиндарахнулся. Мы его вырубили, закинули на плечо и свалили оттуда побыстрее.

Теперь этот голос в голове сидит. То ли мне кажется, то ли он действительно что-то шепчет, когда тихо. А у Джекса… Утром проснулся и лупит на нас глазами огромными, молчит, слюни пускает, говорить не может, а ведь не из-за того, что мы ему по башке дали, он всегда был парнем крепким. Вот и прошлись за хабаром без проводника, это ж надо так, на ровном месте в аномалию угодили…

Короче, если найдёте эту записку – на 12-е шоссе не ходите. Там какая-то херня творится, и она, кажется, запоминает тех, кто рядом был. Мы, наверное, уже и не мы…

P.S. Голос говорит, что мы скоро увидимся. Все. Со всеми.

Глава 1. Рождение Пустошей

2045–2052 гг. Первые годы после Катастрофы

Катастрофа не грянула громом – она пришла тихо, как сбой в механизме мира. Сначала люди думали, что это локальная авария. Потом – что война. Лишь когда перестали работать спутники, а по улицам поползли первые стеклянные трещины в воздухе, все поняли: что-то сломалось на самом деле.

Первые дни

Города не горели. Они забывали, как быть городами.

Бетон крошился, как печенье, обнажая арматуру, которая извивалась, словно от боли. Автомобили застывали посреди дорог, их двигатели намертво сливались с асфальтом. Люди просыпались и находили свои отражения в зеркалах – но те не повторяли их движений. А потом начали шептать.

В больницы хлынули первые пострадавшие.

– Доктор, я не сплю уже две недели, – бормотал мужчина с прозрачными, как слюда, веками. Его зрачки судорожно метались, будто он видел что-то за спиной врачей. Через три дня он исчез, оставив после себя лишь тень на стене – и ту через час стерли санитары, потому что она шевелилась.

– Мне холодно, – жаловалась девочка, у которой изо рта шел пар при +30°C. Ее кожа покрывалась инеем. Когда она умерла, тело не разлагалось – оно испарялось, как сухой лед.

Врачи называли это синдромом пустоты.

Голод

Еду приходилось добывать как в каменном веке. Консервы протухали за часы, даже в закрытых банках. Мука превращалась в черную слизь. Воду можно было пить только из глубоких колодцев – та, что текла по трубам, иногда горела синим пламенем.

В пригородах люди ловили крыс и ворон. Потом – собак. Потом…

– Они не люди больше, – шептались в очереди за пайком. Говорили о тех, кто ушел в мертвые кварталы и вернулся с пустыми глазами и слишком острыми зубами.

Первые крепости

Стальной Улей родился из отчаяния.

Бывший завод, окруженный рвами с горящей соляркой. Стены из брони танков, сваренных в панике. Люди спали в цехах, под вой ветра в трубах, и просыпались от того, что металл пел по ночам – тонко, как комариный писк.

Здесь заново изобрели первый паровой генератор. Когда рухнула энергосистема, это произошло не из-за нехватки топлива. Бензин в баках оставался бензином, но не воспламенялся – будто сама концепция горения была оспорена реальностью. Дизельные генераторы молчали, будто их механизмы забыли законы термодинамики. На АЭС реакторы застыли в странном состоянии – не холодные и не горячие, просто… безразличные.

Солнечные панели, покрытые вечной пеленой пепла и облаков, давали ток, достаточный разве что для карманного фонаря. Ветряки вращались даже без ветра, но не производили энергии – их лопасти рассекали воздух, словно перемешивая нечто невидимое.

И тогда вспомнили о паре.

Не потому что он был лучше. Потому что он был последним, что еще подчинялось старым законам.

Уголь все еще горел. Вода все еще превращалась в пар под действием тепла. Металл все еще проводил это тепло. В этом была ужасающая простота – все сложные технологии рухнули, но элементарная физика XIX века продолжала работать.

Первые паровые установки собирали из:

Котлов старых фабрик

Труб отопления

Даже самодельных бойлеров

Они были ненадежны, опасны и требовали постоянного ухода. Но когда механик видел давление на манометре – он мог быть уверен, что это реальное давление. Когда котел шипел – это был настоящий пар, а не голос из ниоткуда.

Это стало новым базисом цивилизации.

Не выбором.

Не ностальгией по прошлому.

Последним островком предсказуемости в мире, где даже огонь иногда забывал, что должен жечь.

Те, кто выходил наружу

Сначала их называли собирателями. Потом – рейдерами.

Они уходили за стены с самодельными арбалетами и возвращались редко. Иногда приносили ресурсы: еду, цветной металл, лекарства и оружие иногда, что-то не понятное….банки с неизвестной жидкостью, светящейся в темноте. Чаще – рассказы.

– Там, где был парк, теперь висит озеро. Вверх дном. Рыбы плавают в воздухе, а дождь идет из-под земли.

– Видел их. Стоят в развалинах, все в одинаковых костюмах. Говорят, это те, кто работал на Мосту. Только… они не дышат.

А еще они приносили болезни. Новые.

– Железная чесотка – кожа покрывалась струпьями, под которыми блестел металл.

– Тик-так – человек начинал двигаться рывками, как заводная кукла, пока сердце не останавливалось.

– Смещение – сначала просто провалы в памяти. Потом – чужие лица в зеркале. Имена, которых ты не помнишь. Воспоминания, которые никогда не были твоими. Дети, зовущие тебя отцом, хотя у тебя никогда не было детей.

А потом ты начинаешь верить, что это ты – ненастоящий.

Проводники

Их узнавали по глазам.

Слишком бледным. Слишком внимательным. Они чувствовали аномалии раньше, чем те проявлялись.