Теоретик

– А энергия основного состояния? – услышал Саша и порадовался: а эти старшеклассники кое-что знают!

– Хороший вопрос, – ответил он, – энергия состояний атома водорода пропорциональна массе частицы, вращающейся по орбите, и поэтому энергия возрастает во столько же раз, во сколько выросла масса. Я вам больше скажу, – увидев интерес в глазах школьников, Саша почувствовал, что заводится, – есть расчеты, по которым мезоводород, в отличие от обычного водорода, при атмосферном давлении и комнатной температуре будет металлом. Представляете, что это значит?

В зале стало совсем тихо. Все смотрели на Сашу.

– Свойства этого металла очень интересны. Если радиус орбиты мюона в двести раз меньше, чем у электрона, длина межатомного расстояния уменьшится примерно во столько же раз. Тогда во сколько раз возрастет плотность?

– В двести!

– Нет, неверно. Подумайте еще.

– В двести в третьей степени? – неуверенно сказал Семен.

– А вот и правильный ответ! Представьте, плотность металлического мезоводорода в несколько миллионов раз больше плотности воды. Масса бильярдного шара будет несколько десятков тонн!

Зал оживился.

– Тогда он провалится сквозь пол! – послышалось с последнего ряда.

– Что ж, очень может быть, – согласился Саша, – но этого можно избежать. Достаточно взять обычный материал и покрыть его тонким слоем мезовещества.

– Зачем?

– Такой предмет будет храниться вечно.

Десятки пар глаз сверлили Сашу.

– Металлический водород не только очень плотный, он еще и химически инертный. Кто здесь знает химию? Какая самая прочная молекула на земле?

– Молекула азота, – сразу несколько голосов.

– Молодцы, – похвалил Саша, – энергия связи атомов в молекуле азота порядка двадцати электрон-вольт. А энергия химической связи между атомами мезоводорода – тысячи электрон-вольт, представляете? Ни одна химическая реакция не сможет разрушить такую связь!

В зале расходились круги от услышанного.

– А температура плавления? – крикнули сбоку.

– В точку! – воскликнул Саша. – Рассчитать ее очень сложно, но, если химическая связь прочнее в двести раз, можно ожидать, что температура плавлениябудет во столько же раз больше. Чтобы расплавить мезоводород, надо нагреть его до сотен тысяч градусов…

Вопросы сыпались один за другим, Саша не успевал выбирать, на какой отвечать. Он говорил о невероятных возможностях, которые могло бы открыть перед человечеством мезовещество: сверхпрочные инструменты, механизмы, способные углубиться на десятки километров под землю, покрытия, первая царапина на которых появится через миллионы лет… Наконец, прозвенел звонок, и Юлия Сергеевна умело закруглила лекцию, выразив надежду, что Александр Игоревич еще не один раз посетит стены лицея. Раздались аплодисменты, и Саша, чуть покраснев, поблагодарил слушателей за внимание.

– Вот видишь, какой ты молодец, – сказала Ирина, когда они вышли, – а не хотел выступать. И я молодец, что раскрутила тебя!

Саша хмыкнул.

– Ну, я им рассказал увлекательную сказку, другой такой у меня нет. А вообще спасибо, давно меня не слушали с таким интересом. Хорошие ребята.

– Да, ты говорил с таким азартом. Я даже поверила, что такое вещество возможно. Юля потом ко мне пристала с этим.

– Да нет, невозможно, мюон нестабилен. Такова судьба тяжелых частиц – распадаться на легкие. Против слабого взаимодействия нет приема.

– Кстати, а что ты говорил о работе Лорана?

Саша ответил не сразу.

– Это разговор не на пять минут. Похоже, он нащупал кое-что важное, но явно об этом не написал – почему, не знаю.Не уверен, позволит ли Кондратьев заниматься этим. Впрочем, если запретит, буду по ночам работать.

– Многое зависит от ученого совета, – задумчиво ответила Ирина, – что там сегодня решили.

Саша почувствовал укол тревоги: ничего хорошего от внепланового заседания, да еще на фоне неудач последних месяцев, ждать не приходилось.

– Пойдем быстрее, – предложил он, – может, они уже закончили…

III

Административные корпуса Сибирского ядерно-ускорительного комплекса построили в стиле советского модернизма конца прошлого века: стекло и бетон, простые формы, много свободного пространства. Сочетание горизонтальных и вертикальных доминант комплекса – прямой линии ускорителя и градирен энергетических блоков – эхом повторялось и в зданиях: трехэтажный приплюснутый цилиндр научно-исследовательского кластера с просторным внутренним двором выглядел пьедесталом для устремившейся в небо гостиницы с конференц-залом на самой вершине.

Вид из зала с панорамным остеклением открывался великолепный – сияющая на солнце излучина Оби посреди зеленого моря тайги. Кондратьеву, однако, сейчас было не до красот природы. Как он и предполагал, на внеочередном заседании ученого совета обсуждались не научные, а организационные вопросы. Академик Орлов, вице-президент РАН, прямо из Толмачево направился в СИТКОМ, провел короткие переговоры с его руководством и теперь выступал с докладом перед коллективом ядерно-ускорительного комплекса. Если перед началом заседания у кого-то оставались сомнения относительно намерений Москвы, то заголовок презентации академика, видный с самого дальнего ряда, быстро развеял их: «О неотложных мерах по реализации постановления Правительства Российской Федерации об улучшении работы Сибирского ядерно-ускорительного комплекса». Академик не щадил чувств собравшихся: значительное отставание от целевых индикаторов, неустойчивая работа термоядерных реакторов, недостаточный поток мюонов, вырабатываемых линейным ускорителем. И вывод: необходима коренная перестройка работы СИТКОМа с целью достижения плановых показателей – прежде всего, по выработке электроэнергии для потребителей Сибирского федерального округа.

Дискуссии после доклада не предполагалось. Всем было очевидно – выступление Орлова имело целью морально подготовить коллектив комплекса к непростым решениям.

– Сергей!

Олег Крутов, замдиректора СИТКОМа, окликнул Кондратьева, когда тот вместе с остальными выходил из зала.

– Зайди-ка на минуту, есть разговор.

Выражение лица Крутова не предвещало ничего хорошего. Кабинет замдиректора располагался рядом с конференц-залом, и из него открывался такой же отличный вид.

Крутов уселся в кресло и показал посетителю на соседнее:

– Садись. Ну, как тебе доклад?

– Жестко.

Замдиректора хмыкнул.

– Да, ты прав. Жестко. Но справедливо. Москва дала нам полгода, чтобы мы справились своими силами, но результат тебе известен.

Камень в мой огород, понял Кондратьев. Что ж, ожидаемо.

– Догадываешься, что будет? – спросил Крутов.

– Ну, большая порка, наверное.

Крутов поморщился.

– Я не об этом. Москва утвердила план перестройки комплекса. Один реактор заглушат. Ускоритель будет работать, как раньше, поток мюонов в оставшиеся три реактора вырастет, что позволит, наконец, выйти на безубыточное производство энергии.

– Но мощность будет меньше плановой.

Крутов кивнул.

– Да, именно так. Комплекс задумывался как крупнейший в мире, но после реконструкции даже в лучшем случае мы уступим и Кадарашу, и Пекину. Имиджевые потери неизбежны, но другого выхода в Москве не видят.

– Понятно.

– А теперь самое неприятное. На все про все Москва выделила две трети необходимого бюджета. Остальное нам надо найти из собственных резервов.

– Будут сокращения.

– Да. Прежде всего, в исследовательских подразделениях. Они не выполнили свою задачу.

Кондратьев молчал.

– На следующей неделе Москва пришлет аттестационную комиссию. Возглавит ее Орлов. Комиссия будет решать, кто останется работать в комплексе, а с кем придется расстаться. С каждым сотрудником проведут собеседование. Скажи своим ребятам, пусть готовятся. Вам надо подумать, чем вы можете помочь подразделениям на земле. Если что, я могу организовать встречу с производственниками. Главный инженер у нас – нормальный мужик, сам знаешь. Болеет за дело.