Его Адское Занудство

Михаил Гинзбург

Его Адское Занудство

Глава 1. Добро пожаловать, или Посторонним вход разрешен (но не рекомендуется)

Запись первая. Или последняя, если смотреть с другой стороны. Впрочем, какая теперь разница. Констатирую факт: процедура перехода из состояния «почтенный пенсионер Артур Пенделтон, проживающий по адресу Оук-лейн, дом 7, квартира 3» в состояние «новоприбывший грешник, инвентарный номер… ах да, его еще не присвоили, тут с этим, похоже, не торопятся» прошла на удивление неорганизованно. Никаких тебе ангелов с арфами или демонов с трезубцами наготове, как это любят живописать в дешевых брошюрах. Просто резкая, пронзительная боль в груди, будто кто-то невидимый решил проверить на прочность мою грудную клетку при помощи тупого предмета, короткий период полной, бархатной темноты, а затем – эта… приемная. Если это слово вообще применимо к помещению, где даже стулья, если эти скособоченные конструкции можно так назвать, расставлены так, будто их швыряли с потолка в припадке дурного настроения.

Сам воздух здесь был… густым. Не просто теплым, а именно густым, как плохо размешанная овсянка. Он пах серой, это само собой, классика жанра, но к ней примешивался еще какой-то трудноопределимый аромат – не то подгоревшей проводки, не то застарелой обиды, выдержанной в дубовых бочках тысячелетиями. С потолка, если эту неровную, закопченную поверхность можно было так назвать, капало. Не вода, нет. Что-то вязкое, темное, с неприятной регулярностью – кап… кап… кап… – отмеряя мгновения в этом безвременье. Звук падения каждой капли на каменный пол отдавался в ушах с неожиданной гулкостью, будто я оказался внутри огромного, треснувшего колокола. Освещение тоже оставляло желать много лучшего: багровые всполохи неизвестного происхождения плясали по стенам, выхватывая из полумрака то скопление таких же, как я, растерянных душ, то какую-то неаппетитную лужу, то участок стены, покрытый чем-то вроде плесени, которая, казалось, тихонько дышала.

Я огляделся, поправляя несуществующие очки на переносице – въевшаяся за десятилетия привычка оказалась сильнее даже смерти. Очередь. Ну разумеется, очередь! Куда же без нее в любом уважающем себя (или не очень) заведении, претендующем на хоть какую-то системность. Эта очередь, состоящая из таких же бедолаг, как и я, самых разных возрастов и, судя по обрывкам их земной одежды, социальных слоев, извивалась ленивой, апатичной змеей, теряясь где-то в глубине этого сумрачного зала. Двигалась она с той неспешностью, с какой обычно продвигаются проекты муниципальных улучшений – то есть, практически никак.

«Неудивительно, – пробормотал я себе под нос, тщательно избегая смотреть на особенно колоритного субъекта справа, который, кажется, пытался отковырять кусок собственной плоти. – При такой организации процесса производительность труда стремится к абсолютному нулю. Сколько здесь окон для приема? Одно? И то, судя по всему, обслуживает какой-то недоучившийся бес».

Мои размышления были прерваны движением впереди. Очередь дернулась и неохотно продвинулась на пару шагов. Это позволило мне рассмотреть «стойку регистрации» получше. Она представляла собой нагромождение обугленных камней, кое-как скрепленных чем-то похожим на застывшую лаву. За ней, развалившись на подобии трона, собранного из костей и черепов (верх безвкусицы, на мой взгляд), сидел ОН. Демон. Ну, или, по крайней мере, существо, которое более-менее подходило под это описание. Кожа цвета перезрелой сливы, пара коротких, неопрятно обломанных рогов, и глаза, горевшие тусклым оранжевым огнем, как угли в давно нечищеном камине. Он лениво перебирал какие-то пергаменты, время от времени издавая звук, средний между рычанием и тяжелым вздохом человека, вынужденного заниматься нелюбимой работой.

Когда подошла моя очередь, я откашлялся, намереваясь сразу же обозначить свою позицию по поводу царящего здесь беспорядка.

– Артур Пенделтон, – представился я четко, стараясь придать голосу максимум официальности. – Полагаю, мне следует зарегистрироваться? И, если позволите, у меня есть несколько замечаний относительно… – я обвел рукой окружающий хаос, – …эффективности вашей системы приема.

Демон медленно поднял на меня свои мутные глаза. В них не было ни злобы, ни интереса – только вселенская усталость.

– Фамилия? – проскрипел он голосом, напоминавшим скрежет ржавых петель. Казалось, каждое слово давалось ему с неимоверным трудом.

– Пенделтон, – повторил я, стараясь не обращать внимания на то, что он явно пропустил мимо ушей первую часть моей тирады. – Артур Эдвард. Полагаю, у вас должен быть какой-то список? Или компьютерная база данных? Хотя, судя по обстановке…

Демон что-то черканул на своем пергаменте когтем, обмакнув его в лужицу чего-то темного, подозрительно напоминавшего ту самую жидкость, что капала с потолка.

– Пен-дел-тон… – протянул он, коверкая мою фамилию так, будто пробовал ее на вкус и она ему решительно не понравилась. – Ага… вот. Категория «Брюзга обыкновенный, класс повышенной нудности». Вам туда, – он неопределенно махнул когтистой лапой в сторону темного прохода, откуда тянуло сквозняком и доносились какие-то невнятные стенания.

– «Брюзга обыкновенный»? – возмутился я. – Позвольте, это что еще за классификация? На основании каких критериев она присваивается? И куда это «туда»? Могу я получить более точные инструкции? И, кстати, инвентарный номер мне так и не сообщили. Это грубейшее нарушение элементарных правил учета!

Демон издал звук, похожий на сдавленный смешок, смешанный с икотой.

– Инструкции? Номер? – он ухмыльнулся, обнажив ряд мелких, но неприятно острых зубов. – Парень, ты где, по-твоему? В санатории «Тихий уголок»? Расслабься и постарайся… ну, ты понял. Следующий!

И он, потеряв ко мне всякий интерес, уставился на следующего в очереди – женщину неопределенного возраста с выражением вселенской скорби на лице.

Я отошел от стойки, чувствуя, как внутри закипает праведный гнев. Нет, ну какова наглость! Какова некомпетентность! «Брюзга обыкновенный»! Да я всю жизнь посвятил борьбе с неэффективностью и разгильдяйством, а они… Они еще пожалеют. Если тут нет порядка, значит, его нужно навести. И, кажется, я знаю, кто этим займется. Первым пунктом в моем списке будет реорганизация этой так называемой «приемной». И разработка четкой, понятной системы классификации грешников. А там, глядишь, и до оптимизации пыточных процедур дойдет. Работы здесь, похоже, непочатый край.

Я решительно шагнул в указанный демоном темный проход. Пахло оттуда не лучше, чем в зале, но к сере и подгоревшей обиде теперь примешивался еще и отчетливый запах безнадежности. Что ж, мистер Пенделтон, похоже, ваша пенсия отменяется. Впереди много дел.

Глава 2. Клуб по интересам… весьма специфическим

Тот темный проход, куда меня столь бесцеремонно направил демон-регистратор с кожей цвета перезрелой сливы, оказался не просто коридором, а своего рода порталом в совершенно иную зону этого… заведения. Если «приемная» кипела хоть какой-то активностью, пусть и бестолковой, то здесь царило запустение, от которого веяло такой безнадегой, что даже сера в воздухе, казалось, пахла менее интенсивно, словно и ей все осточертело.

Стены, если эти осклизлые, покрытые чем-то вроде застарелой копоти вертикальные поверхности можно было так назвать, здесь были еще более обшарпанными. Вместо всполохов багрового пламени, освещавших предыдущий зал, тут источником света служили какие-то тускло тлеющие минералы, вросшие в камень, испускавшие слабое, мертвенно-зеленое сияние. Оно выхватывало из мрака горы мусора – не обычного бытового хлама, а чего-то более зловещего: обломки пыточных инструментов, истлевшие фолианты с нечитаемыми символами, горы костей, которые никто, очевидно, не удосужился убрать. Погода здесь, если можно так выразиться, была стабильно отвратительной: постоянный легкий сквозняк, пробирающий до самых… ну, до того, что осталось от костей, и приносящий с собой еле слышные стоны и шепотки, от которых волосы на затылке (те немногие, что еще сохранились) пытались встать дыбом.

Никаких указателей, разумеется, не наблюдалось. Ни одной таблички, ни стрелочки, ни даже нацарапанного на стене когтем направления «К ближайшему котлу со смолой» или «Пункт приема жалоб на качество вечности». Полнейшая дезориентация. Я остановился, в очередной раз поправляя несуществующие очки.

«Ну что за подход к организации пространства? – возмущенно подумал я. – Даже в самом захудалом земном муниципалитете позаботились бы о минимальной навигации для посетителей. А здесь, где, по идее, должны содержаться миллионы, если не миллиарды душ, царит полнейший хаос. Это же элементарное неуважение к… э-э… клиентуре! Пункт номер два в моем списке улучшений: разработка и внедрение единой системы навигации по всем кругам, секторам и подсекторам Ада. С использованием стандартизированных шрифтов и пиктограмм, разумеется».

Мои плодотворные размышления о будущей реорганизации были прерваны звуками. Сначала я не придал им значения, приняв за очередной акустический каприз этого проклятого места. Но затем я различил отдельные голоса. Они доносились откуда-то справа, из-за полуобвалившейся арки, за которой виднелась дверь, державшаяся на одной петле и украшенная дощечкой с криво нацарапанными буквами. Я подошел ближе, силясь разобрать надпись. Что-то вроде: «ШТАБ… КВ… ВРЕМ. КОМ… ПО РАС… ПРЕД… (строго по предв. зап., которой никогда нет)».

«Комитет? – удивился я. – Неужели здесь существует хоть какая-то форма самоуправления или хотя бы общественной деятельности?»

Из-за двери доносился оживленный спор. Один голос, громкий, басовитый, с нотками плохо скрываемого самомнения, вещал:

– …и я вам авторитетно заявляю, господа, что корень всех наших бед – в отсутствии четкой идеологической платформы! Нам нужен манифест! Манифест, который зажжет сердца… или что там у них вместо сердец… миллионов! План из пяти пунктов по радикальному переустройству системы вечных мук!

Ему отвечал другой голос, женский, низкий, с отчетливым французским акцентом и непередаваемой усталостью в каждой интонации:

– Ах, Виктор, дорогой, вы так предсказуемы со своими манифестами. Сколько их уже было на вашем земном веку? И где они теперь, эти манифесты? И где вы? Мы здесь, в этой… клоаке… не потому, что у кого-то не хватило манифестов, а потому, что сама идея улучшения этого места абсурдна по своей сути. Это все равно что пытаться припудрить чумной труп.

– Мадам Моро, ваш экзистенциальный пессимизм, безусловно, добавляет пикантности нашим собраниям, – вклинился третий голос, с энтузиазмом, который показался мне совершенно неуместным в данной обстановке, – но нельзя же отрицать, что даже в самом изысканном страдании должна быть… изюминка! Система! Вот, например, подача грешников к котлам! Никакой эстетики! Никакой… драматургии! А ведь можно было бы обставить все как гала-ужин! С аперитивом из мелких пакостей, основным блюдом из тщательно подобранных терзаний и дижестивом из горького раскаяния! Я уже набросал пару эскизов для меню…

Любопытство, смешанное с профессиональным рефлексом бухгалтера, учуявшего нецелевое расходование… вечности, пересилило мою обычную брезгливость к незваным визитам. Я осторожно толкнул скрипучую дверь.

Помещение за ней оказалось небольшой, сводчатой комнатой, освещенной несколькими особенно яркими и чадящими кусками того самого зеленоватого минерала. В центре стоял грубо сколоченный стол, заваленный какими-то свитками, обломками камней с нацарапанными на них схемами и чем-то, подозрительно напоминавшим модель гильотины в миниатюре, сделанную из спичек и засохшей глины. Вокруг стола сидели трое.

Тот, что говорил про манифест, – крупный мужчина с громогласным голосом и копной седых, вечно взъерошенных волос, напомнивший мне одного профсоюзного лидера, с которым мне довелось как-то спорить по поводу сметы на канцелярские принадлежности. Это, очевидно, был Виктор Айронвуд.

Женщина с усталым голосом и французским акцентом, Селеста Моро, оказалась дамой неопределенного возраста, с тонкими чертами лица, темными кругами под глазами и сигаретой (откуда здесь сигареты?), дымившей в длинном мундштуке. Она окинула меня взглядом, в котором читалось лишь вежливое безразличие.

Третий, автор идеи про «гала-ужин из страданий», был невысоким, полноватым мужчиной в чем-то, отдаленно напоминавшем поварской колпак, только изрядно закопченный. Его маленькие глазки энтузиаста горели нездоровым блеском. Это, без сомнения, был шеф Огюст Пикан.

Мое появление прервало их оживленную дискуссию. Все трое уставились на меня. Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Первым нарушил молчание Виктор, громогласно и не слишком дружелюбно:

– А вы, собственно, кто такой будете? И по какому праву врываетесь на заседание… э-э… чрезвычайно важного комитета? У вас есть предварительная запись?

Я поправил несуществующие очки.

– Артур Пенделтон, – представился я. – Записи у меня нет, поскольку система предварительной записи, как указано на вашей… двери… не функционирует. Что, кстати, является первым признаком неэффективной организации. И я не врываюсь, а осуществляю вход в помещение, дверь которого была не заперта и которое, судя по доносящимся звукам, используется для проведения некоего собрания. Я ищу здесь ответственное лицо или структуру, способную принять к рассмотрению ряд моих предложений по улучшению… – я сделал паузу, подбирая слово, – …местных условий.

Наступила тишина. Селеста Моро выпустила колечко дыма, которое тут же рассеялось в спертом воздухе. Огюст Пикан с любопытством разглядывал меня, будто прикидывая, какое из меня получится блюдо. Виктор Айронвуд нахмурился еще больше.

– Предложений? – переспросил он с подозрением. – Каких еще предложений? Вы что, из конкурирующей фирмы? Или… шпион от администрации?

– Я – новоприбывший, – терпеливо пояснил я. – И у меня есть определенный опыт в вопросах оптимизации и наведения порядка. И, судя по тому, что я успел здесь увидеть, этот опыт может оказаться весьма востребованным. Ваша дискуссия, например, при всем уважении, показалась мне несколько… хаотичной. Отсутствует четкая повестка дня, регламент выступлений, не ведется протокол…

Селеста Моро тихо хмыкнула в свой мундштук.

– О, мон Дьё, еще один… реформатор. Кажется, это заразно. Виктор, дорогой, не предложить ли мсье чашечку… чего у нас там вместо чая? Перебродившей серы?

Виктор Айронвуд побарабанил пальцами по столу, переводя взгляд с меня на своих коллег. В его глазах промелькнул какой-то новый интерес, похожий на блеск в глазах человека, нашедшего неожиданный инструмент.

– Постойте, мадам Моро. Возможно, мсье… э-э… Пенделтон… сможет внести свежую струю в нашу несколько застоявшуюся… деятельность. Вы сказали, у вас есть предложения? И опыт? Это… любопытно. Очень любопытно. Присаживайтесь, мсье Пенделтон. Расскажите нам подробнее о вашем опыте. Возможно, мы найдем точки соприкосновения. В конце концов, все мы здесь стремимся к одному – сделать это место… чуточку лучше. Или, по крайней мере, невыносимее, но более организованно.

Я с сомнением посмотрел на предложенный мне грубо отесанный камень, служивший стулом, затем на троицу этих… энтузиастов. Идея делиться своими тщательно продуманными планами с этой эксцентричной компанией казалась мне сомнительной. Но, с другой стороны, это был единственный «комитет», который мне пока удалось обнаружить в этом царстве абсурда. И кто знает, возможно, даже из такого неперспективного материала можно было бы что-то слепить. При наличии должного руководства, разумеется.

– Что ж, – сказал я, осторожно присаживаясь на краешек камня. – Пожалуй, я мог бы изложить вам некоторые свои предварительные соображения…

Глава 3. Форма №666: Стандартизация Адских Жалоб

Мое предложение изложить «некоторые предварительные соображения» было встречено членами этого, с позволения сказать, «Комитета» с энтузиазмом, граничащим, на мой взгляд, с нездоровым ажиотажем. Виктор Айронвуд даже хлопнул себя по ляжке (звук получился неожиданно гулким, будто внутри он был полым) и провозгласил, что «свежая кровь и свежие идеи – это именно то, что нужно их застоявшемуся болоту». Селеста Моро лишь скептически хмыкнула, но в ее глазах мелькнул огонек, который мог быть как отблеском тлеющих минералов, так и проблеском любопытства. Огюст Пикан немедленно предложил «отметить начало конструктивного диалога» каким-нибудь «концептуальным блюдом из пепла сомнений и соуса из невысказанных упреков», но я вежливо, но твердо отклонил это гастрономическое излишество, сославшись на необходимость сосредоточиться.

– Итак, господа… и мадам, – начал я, стараясь придать своему голосу максимальную убедительность, на какую только был способен в данных акустических условиях (сквозняк завывал за дверью с особым усердием, будто подслушивал). – Прежде чем мы приступим к глобальным реформам, таким как пересмотр системы наказаний или оптимизация логистики поставок серы, нам необходимо заложить фундамент. И этот фундамент – четкая, отлаженная система обратной связи.

Виктор нахмурился. – Обратной связи? С кем? С администрацией? Да они нас на вилы подымут, если мы заявимся к ним с… обратной связью!

– Не обязательно сразу с администрацией, – успокоил я его, хотя мысль о вилах неприятно кольнула где-то в районе несуществующей печени. – Начнем с малого. С самих обитателей этого заведения. Я заметил, что уровень недовольства здесь… высок. Это, конечно, вполне естественно для Ада, но даже недовольство должно быть канализировано в конструктивное русло. Иначе оно порождает лишь хаос и неэффективное расходование… э-э… эмоциональной энергии.

– Вы предлагаете открыть клуб анонимных жалобщиков? – с легкой иронией поинтересовалась Селеста, стряхивая пепел со своей бесконечной сигареты прямо на пол. – Боюсь, нам не хватит помещений. Да и анонимность здесь – понятие весьма условное.

– Не совсем, – возразил я. – Я предлагаю стандартизировать процесс. Создать единую форму для подачи жалоб, предложений и, возможно, даже рационализаторских идей. Назовем ее, скажем, «Форма №666-А: Обращение к компетентным (или не очень) инстанциям Ада».

Огюст Пикан оживился. – Форма? Это как бланк заказа в ресторане? «Прошу предоставить мне менее прожаренного демона-искусителя и гарнир из легких угрызений совести»? Звучит аппетитно!

– В некотором роде, – осторожно согласился я, стараясь не дать его кулинарным фантазиям увести дискуссию в сторону. – Главное – структура. Четкие графы: Ф.И.О. заявителя (или инвентарный номер души), суть претензии, дата и место инцидента, желаемый результат рассмотрения…

– …и место для революционного лозунга! – подхватил Виктор, вскакивая. Его глаза загорелись. – Каждая форма должна начинаться с призыва! «Долой некомпетентность и бюрократическую волокиту в девяти кругах!» Или: «Ад – грешникам, а не ленивым демонам!»

– Виктор, дорогой, полегче, – Селеста выпустила очередное дымное колечко. – Боюсь, такие лозунги приведут к тому, что наши формы будут использованы не по назначению. Например, для растопки котлов. Я бы предложила добавить графу: «Степень экзистенциальной тщетности данного обращения по шкале от одного до десяти». Чтобы сразу снять с себя ответственность за результат.

– А я бы добавил раздел для описания страданий в кулинарных метафорах! – не унимался Огюст. – «Мои мучения были подобны пережаренному стейку – сухие, безвкусные и оставляющие горькое послевкусие разочарования!» Это же поэзия! И, конечно, место для оценки «сервиса» – от одной до пяти адских звезд!

Я вздохнул. Задача оказалась сложнее, чем я предполагал. Эти… сотрудники… были совершенно не приучены к системной работе.

– Господа, мадам, – я постарался вернуть их в конструктивное русло. – Давайте пока сосредоточимся на базовых элементах. Предлагаю такой макет…

Я взял обломок какого-то плоского камня, служившего столешницей, и куском обугленного дерева попытался набросать прототип формы. Это было непросто, учитывая качество «канцелярских принадлежностей» и постоянные встречные предложения моих новых коллег. Виктор настаивал на крупном, жирном шрифте для слова «ТРЕБОВАНИЕ», Селеста предлагала печатать формы на саморазрушающейся бумаге из пепла несбывшихся надежд, а Огюст пытался пририсовать к каждой графе виньетки в виде чертей с вилками и ножами.

Погода за стенами нашего «штаба» тем временем испортилась окончательно. Зеленоватое сияние минералов стало еще более тусклым, а завывания сквозняка превратились в нечто, напоминающее хор плохо настроенных музыкальных инструментов, на которых играют скелеты. С потолка начало капать чаще, и одна из капель угодила прямо на мой чертеж, размазав тщательно выведенное слово «Резолюция». Я с трудом подавил стон отчаяния.

После нескольких часов (или это были дни? Время здесь текло как густая смола) препирательств, правок и взаимных уступок, мы наконец пришли к некоему подобию консенсуса. Финальный вариант «Формы №666-А» представлял собой устрашающий документ на нескольких листах (Виктор настоял на разделе «Историческая справка о возникновении проблемы»), с графами, способными вогнать в ступор даже самого опытного земного бюрократа. В шапке красовался скромный, но емкий девиз, предложенный мной как компромисс: «В интересах оптимизации и повышения эффективности». Селеста добилась включения пункта «Осознание заявителем возможных негативных последствий данного обращения (да/нет/затрудняюсь ответить)», а Огюст протащил сноску мелким шрифтом: «К жалобе можно приложить эскиз желаемой пытки».