Встретимся под звездами

– Спрошу по-другому: ты точно не хочешь мне ничего рассказать? – с улыбкой поинтересовалась я.

Мама на мгновение замешкалась, но затем быстро покачала головой.

– Все как всегда, милая. – Она встала и протянула мне руку. – Пойдем, сделаю нам сэндвичи.

– А после сразу отправимся на чердак, – сказала я и взяла ее ладонь.

Я была рада, что мама захотела вернуться к своему давнему увлечению. Нужно всегда ставить себе непростые задачи и никогда не застревать на одном месте. Как-никак этому меня научили две самые сильные женщины, которых я знала.

* * *

Полдень пролетел незаметно. Сольвей и Шэрон закончили исцеляющую игру на барабанах и поздоровались со мной, а потом мы с мамой начали убираться на чердаке. Здесь валялся всевозможный хлам, который мы складывали в коробки, чтобы частично раздать или выбросить. Когда Сольвей вела курсы, ей дарили много подарков, потому что денег она не брала. Это место напоминало антикварную лавку. Старые пластинки, фарфор, одежда, причудливые глиняные фигурки, мягкие игрушки… Она принимала все.

Когда я открыла два чердачных окна и впустила внутрь солнце, в пыльное помещение ворвался свежий летний воздух. Я вытерла пот со лба и сделала глубокий вдох.

– Вот тут можно поставить мольберт.

Я указала на место, где солнечные лучи падали на посеревший, потертый пол.

– Да, и вправду будет идеально, – сказала мама, встала и стряхнула пыль с джинсов. – Давай я приготовлю нам что-нибудь на ужин? Что думаешь? Мы отлично справились, – сказала она, и я посмотрела на груду коробок с ненужными вещами.

В животе заурчало: за работой я совсем не заметила, как сильно проголодалась.

– Да, давай, – ответила я.

– Позову, когда будет готово.

Мама протиснулась в узкий люк, ведущий вниз.

Я опустилась на колени перед ближайшей коробкой и принялась листать выцветшие фотографии. На них бабушка и мама были значительно моложе, так что снимки наверняка сделали еще до моего рождения. Дом выглядел немного иначе, клумб не было, а на подъездной дорожке стоял красный «Фольксваген-жук»[14], который я никогда не видела.

На одной из фотографий на маме был венок из белых маргариток, выделявшийся на фоне ее темных волос. Она улыбалась в камеру и казалась совершенно отрешенной, свободной. Она была прекрасна – у ее ног лежал весь мир. На другом снимке она с улыбкой разговаривала с мужчиной. Он был выше ее и одет в коричневые брюки-клеш и светлую рубашку. Присмотревшись, я увидела, что он протянул руку, чтобы к ней прикоснуться. Похоже, они были близки. Я листала дальше: вот, подняв руки к небу, стоит Сольвей, и ее окружают какие-то незнакомцы, словно святую среди каменных кругов. Боже, восьмидесятые и вправду были дикими; не удивлюсь, если на следующих фотографиях все окажутся голыми.

Я снова обнаружила того мужчину, которого уже видела на снимках: он стоял на заднем плане с мамой и обнимал ее за талию. Она казалась очень счастливой. Я отложила стопку в сторону и взяла следующую. По всей видимости, эти фотографии сделали в другой день, поскольку мама с мужчиной были одеты иначе. Они целовались, и что-то в нем показалось мне знакомым. Что именно: его усы, его густые русые волосы? Может, он приходил к маме позже, когда я уже появилась на свет, и я его помнила? Или же отношения с ним были всего лишь летним романом? Я перевернула снимок: на обратной стороне было что-то написано.

Дорогая Лоэлия,

я всегда буду помнить тот миг, когда ты была самой яркой звездой на моем небосводе.

С любовью, Ричард

Кем был этот Ричард? Судя по всему, для мамы он много значил. А она для него? Сердце бешено забилось, и мне показалось, что я держу в руках важное послание, которое у меня не получалось расшифровать. Объяснить все мог лишь один человек, однако я засомневалась. Стоит ли своими вопросами бередить старые раны? Мама и так сегодня выглядела задумчивее, чем обычно. В чем же была причина?

До сих пор я думала, что наши с мамой отношения всегда были честными и открытыми, и мы могли рассказывать друг другу все. Я даже в слезах изливала ей душу, когда в семнадцать попробовала выкурить косяк с Лори, а после горько об этом пожалела.

Я спешно схватила фотографию и спустилась по узким ступенькам на третий этаж. Отсюда я смутно слышала, как мама с бабушкой разговаривали на кухне. Поручень перил лестницы, ведущей на первый этаж, казался шероховатым на ощупь, а я была немного напряжена, словно находилась на какой-то миссии.

На кухне было влажно и жарко и пахло рагу. Мама стояла у плиты и помешивала тушеное мясо, болтая с бабушкой, которая сидела за кухонным столом и листала журнал.

– Вот и ты, милая! А я уже собиралась тебя звать! – сказала мама и улыбнулась.

Я вгляделась в снимок у меня в руках. На нем она выглядела совсем иначе, но все же была такой же. Какую маму я знала на самом деле?

– Я нашла кое-что на чердаке.

Бабушка встала.

– Дай-ка посмотреть.

Я протянула ей фотографию.

– Мне интересно, кто этот мужчина.

Надеюсь, никто, кроме меня, не заметил слегка дрожащего голоса. Мама резко замерла, отложила поварешку в сторону и медленно повернулась. Я сразу увидела в ее взгляде беспокойство, которое она не смогла скрыть, и глухой стук моего сердца словно стал слышен во всей комнате. Неужели чутье меня не обмануло?

– А, это. Это просто твой биологический отец, – как ни в чем не бывало ответила бабушка.

– Мама! – сердито закричала моя мама на Сол.

– Не называй меня мамой, я чувствую себя ужасно старой.

– О чем говорит бабушка? Он мой отец? – недоверчиво спросила я. – Это правда?

Сольвей вздохнула и направилась к двери.

– Что ж, оставлю вас наедине.

Я смотрела в лицо мамы. В такие же светло-карие глаза, как и у меня. Но может, цвет глаз достался мне совсем не от нее? Люди наивно полагают, что родители никогда не лгут. По крайней мере, когда дело касается таких важных вопросов, как тот, что задала я: кто мой отец?

Как-то я уже спрашивала об этом, и она ответила, что просто один раз с кем-то переспала. Что точно не знала, кто мой папа. А времена тогда были сумасшедшие.

И я ей поверила. А как иначе? В конце концов, она ни разу не солгала мне за двадцать восемь лет. Или я ошибалась? Я снова взглянула на снимок у себя в руках. На нем мама выглядела невероятно счастливой. Что же произошло?

4. Уэстон

Дева

У Дев есть четкие цели, чтобы не рисковать.

Когда я открыл багажник, из контейнера раздался глухой стук. Я распахнул решетчатую дверцу, и мой пес тут же высунул голову, радостно виляя хвостом.

Я положил руку между его приподнятыми ушами и погладил по мягкой серой шерсти.

– Все хорошо, мальчик, – пробормотал я и сделал шаг назад.

Хокинг изящным прыжком выскочил из багажника и стал темным носом принюхиваться к свежему прибрежному воздуху. Сейчас он был моим единственным союзником. Полгода назад, когда я переехал из Лондона в Кентербери и забаррикадировался у себя дома, потому что папарацци, словно голодающие зомби, набрасывались на каждый крошечный клочок информации, в конце двора внезапно объявился гигантский волк. Он прошмыгнул через дыру в заборе. Шерсть у него была грязной и лохматой, а темные глаза искали помощи. Я бросил ему стейк, который оставался у меня в холодильнике, и подождал, пока он убежит. Но вышло наоборот: с того дня он от меня не отходил, а от ближайшего ветеринара я узнал, что это была чехословацкая волчья собака. Своего рода прихоть людей, решивших, что было бы здорово скрестить дикое животное с домашней собакой. Так я лишний раз укрепился в убеждении, что от большинства людей лучше держаться подальше, ведь они на самом деле не приносят пользы ни природе, ни мне.

Лучшие друзья, Кэмерон и Амброз, навещали меня и поначалу, как и я, побаивались этого огромного животного. Но, как выяснилось, он вел себя совершенно спокойно. Ему нравилось часами лежать на солнце у меня на террасе, и он с радостью позволял гладить себя каждому, кто попадался ему на пути, особенно детям из летнего лагеря, где я сейчас работал вожатым.

В то время как я называл его просто собакой или мальчиком, Кэм счел забавным окрестить его Хокингом[15]. С тех пор мы шли по жизни вдвоем и наслаждались временем, проведенным вместе.

Я тихо присвистнул, и Хокинг сразу подошел поближе. Мы покинули парковку и вошли на территорию лагеря «Сансайд». На меня тут же нахлынули воспоминания – как и каждый раз, когда я оказывался здесь. Поскольку я рос без отца, мама постоянно работала, чтобы нас обеспечить. Поэтому летние каникулы я чаще всего проводил у бабушки, которая, однако, не могла совладать с моим тогдашним характером. В шестнадцать мне впервые разрешили поехать в лагерь, и передо мной открылся совершенно новый мир. Дети могли посещать различные занятия и мероприятия по интересам, устраивать с вожатыми соревнования и экскурсии в самые разные места в окрестностях, наслаждаться отдыхом на пляже, заниматься спортом, а еще – многому учиться. Лагерный девиз гласил: «Вместе растем и друзей заведем, опыт мы новый приобретем», и я и вправду прекрасно провел здесь лето и обнаружил в себе страсть к астрономии.

С двумя лучшими друзьями, Кэмероном и Амброзом, я познакомился на групповых занятиях по астрономии. Ночью мы незаметно выбирались из нашего домика и часами лежали на гальке и смотрели на звезды, пока волны мягко бились о пляж. Мы мечтали о будущем и о том, чего хотели однажды достичь. О девушках и любви. О первом поцелуе. А я – о возможности исследовать Вселенную.

Теперь мне было тридцать три, и я достиг цели, но все же чувствовал себя опустошенным. Возможно, именно поэтому две недели назад я устроился сюда вожатым, чтобы вновь обрести то старое чувство, которое испытывал тогда. Вновь обрести себя.

А может, мне просто нужно было как-то убить время. Кто знает? Я решил, что не хочу задаваться этим вопросом, чтобы мне больше не приходилось бороться с мыслями. И с болью, неизбежно возникавшей, когда я задумывался, что будет со мной после того, как я опять покину это место.

Лагерь окружали густые деревья, бесконечные зеленые луга с одной стороны и побережье с пляжем – с другой. В центре было главное здание, где располагались столовая, различные общие комнаты и кабинет директора лагеря Кристи. Кроме того, здесь находились спортивный зал, бассейн и домик для детей. Здесь проводили летние каникулы ребята в возрасте от восьми до восемнадцати лет. Ближайший населенный пункт располагался в нескольких километрах отсюда, и здесь царили только тишина и покой, что считывалось с логотипа лагеря, поскольку в центре круглого знака, словно сердце всего остального, стояло главное здание, окруженное небом, природой и прилегающим пляжем.

– Привет, Уэстон!

Мне помахала группа подростков, стоявшая перед одним из домиков, мимо которых я проходил. Больше всего мне нравилось, что на работе здесь я не был профессором Уэстоном Джонсом, как в Лондоне. Я был просто Уэстоном, одним из них. Я ужасно устал из-за того, что мне нужно было кому-то что-то доказывать, сразу объясняться, если кто-то узнавал про мою работу в передаче «Вселенная и звезды». Дети относились ко мне с уважением и с удовольствием ходили на занятия, но моя должность и имя здесь никого не волновали. Их интересовали только знания, которые я передавал. На шоу все всегда было иначе. Там важнее всего были мой внешний вид, костюм, прическа, личная жизнь, изысканные рестораны, где я ужинал, количество часов, которые я занимался спортом – все эти пустяки, не имевшие никакого отношения к моей профессии.

– Привет! – откликнулся я и коротко поднял руку. Хокинг, опустив голову и виляя хвостом, тут же подбежал к четверым подросткам и принялся к ним ластиться. Потом он вернулся ко мне, и мы двинулись дальше.

С асфальтированной дорожки, тянувшейся по территории, я увидел вдоль узких домиков часть утесов, под которыми сегодня бушевало море. Яркое послеполуденное солнце уже припекало не так сильно, а ветер свистел по улочкам между зданиями и разгонял последние облака. Сегодняшний вечер идеально подходил для того, что я хотел показать ученикам. Чем ближе я был к площадке на вершине утеса, тем солонее казался воздух. Ко мне на занятия ходили шестеро детей в возрасте от одиннадцати до пятнадцати лет; они уже собрались и ждали меня.

– Всем привет, – поздоровался я с ними и с вожатой, которая должна была приводить на мероприятия детей помладше. – Привет, Шарлотта.

– Привет, Уэстон, – с застенчивой улыбкой ответила она. Я мало что знал о других вожатых, которые, по большей части, сами жили в лагере во время летних каникул. Поскольку мой дом находился всего в двадцати минутах отсюда, я каждый день ездил туда и обратно. Несмотря на прекрасную царившую здесь атмосферу, спать на неудобной лагерной кровати я был уже не готов.

Пока я доставал бумаги, Хокинг подбежал к ребятам, дал им себя погладить, а затем свернулся калачиком на траве.

Дети тоже устроились на лужайке. Шарлотта подошла ко мне, откинула назад светлые волосы и улыбнулась мне шире, чем обычно. Как правило, она уходила, когда я появлялся, однако сегодня почему-то задержалась.

– Вечером мы с другими вожатыми идем в паб неподалеку. Может, хочешь с нами?

Я на секунду задумался: наверное, я даже в прошлом никогда бы на такое не согласился. Но я всегда был довольно серьезным ребенком и почти не имел друзей. Будучи подростком, я начал заниматься регби, чтобы наконец влиться в коллектив, и мне это вполне удалось: меня внезапно стали приглашать на вечеринки, мной заинтересовались девочки, но я всегда чувствовал себя не в своей тарелке, словно просто играя какую-то чужую роль. Пока не повстречал Кэмерона и Амброза и не узнал, отчего мое сердце действительно бьется чаще. С тех пор для меня было важнее достичь цели, чем популярности в школе.

– Спасибо, но у меня на сегодня уже есть планы, – честно ответил я.

– Ну ладно. – Она улыбнулась, хоть и, судя по всему, надеялась на другой ответ. Но я устроился сюда не для того, чтобы заводить знакомства. Это было в прошлом. – Хорошо вам провести время!

Она попрощалась с детьми, которые сидели передо мной в кругу на лужайке и выжидающе смотрели на меня. Раньше мы с Кэмероном и Амброзом точно так же сидели перед нашим учителем Ричардом и завороженно его слушали. Пусть я и был внимательнее своих друзей. Амброз проводил тут лето, потому что его родители были учеными и хотели, чтобы он узнал что-то новое. Для Кэмерона лагерь служил наказанием, поскольку в то время усмирить его было трудно, и его родители не придумали ничего лучше, чем на шесть недель в году отправлять его сюда, это давало им возможность хоть как-то перевести дух. И хотя мои причины были схожи с причинами Кэмерона, я с самого начала относился к лагерю с энтузиазмом.

– Сегодня новолуние – особое событие в Лунном цикле, – заговорил я и указал туда, где должна была находиться Луна, пусть ее еще не было видно. – Я уже рассказывал вам, что существуют разные фазы Луны. Кто-нибудь может мне их назвать? Да, Майк.

– Полнолуние, убывающая Луна, эм… – пробормотал он.

– Растущая Луна! – гордо воскликнула Эмили и поправила повязку на голове, которую она носила почти всегда.

– Правильно. А еще новолуние.

– Моя мама говорит, что во время новолуния нужно отменять встречи, – вмешалась Оливия.

Я про себя вздохнул.

– Не путай астрономию с астрологией. Первая – наука, вторая… «Чепуха», – подумал я. – Вера.

– Уэстон, ты не веришь в знаки зодиака? – спросила Эмили.

– Нет, не особо.

– Мой папа по утрам всегда читает свой гороскоп, – ответил Майк, снял бейсболку и почесал висок.

– Моя мама тоже, – отметила Оливия.

– Итак, новолуние, – снова начал я, – это фаза Луны, когда…

– Какой у тебя знак зодиака? – поинтересовался Бенни.

– Дева, – ответил я, на что дети захихикали. – Может, все-таки продолжим? – Ребята кивнули. – В новолуние Луну не видно с Земли, поскольку она обращена к Солнцу. Благодаря этому в те ночи, когда нам не мешает яркий свет Луны, легче разглядеть звезды.

Я открыл у себя на телефоне приложение, с помощью которого можно было увидеть звезды, направив гаджет на небо, и передал его детям.

– Там созвездие Девы, – сказала Софи и вытянула руку с телефоном.

– Найди созвездие Стрельца!

– Нет, найди Водолея! – раздалось в ответ, и я решил, что в ближайшие несколько недель обязательно как следует объясню им разницу между астрономией и этим вздором. Время от времени, в редкие моменты, когда я терял контроль над своими мыслями, я вспоминал день конгресса. Тот задний двор. Астрологию. Нову Старон, которая своим наивным очарованием на мгновение меня околдовала. А потом оставила в дураках.

Уэстон Джонс, новая звезда на небосклоне науки, для многих является воплощением гениальности. Его имя – синоним великолепия, его работы принесли ему признание и восхищение даже за пределами научных кругов. Однако за блестящим, обаятельным внешним обликом скрывается другая сторона, и о ней мало кто знает.

Похоже, Джонс – человек, который просто хочет спрятаться за своей суровостью и сложными формулами и теориями, чтобы избежать столкновения с реальностью и, прежде всего, с собственными чувствами. Его высокомерие и равнодушие к другим людям были очевидны в стороне от прожекторов, направленных на него в тот вечер. Но что на самом деле таится за маской сияющей звезды?

Эксклюзивно полученная нами инсайдерская информация позволяет взглянуть на знаменитого астронома по-новому. Может, Уэстон Джонс и блестящий ученый, стремящийся к совершенству, но в то же время его очень тяготит одиночество. Сообщается, что он уже много лет страдает от сильных приступов мигрени, которую скрывал от общественности и поклонников. Возможно, эти мучительные головные боли возникли в результате жизни в свете софитов, которая влечет за собой постоянный стресс и завышенные ожидания.

В беседе с нашим источником Джонс раскрыл, что приступы мигрени часто случаются после его публичных выступлений и что он боится этих моментов. Так мы узнали о самых сокровенных переживаниях и страхах ученого, которые до сих пор держались в тайне.

Непонятно, что является причиной такого состояния. Может, так сказываются стремление Джонса к совершенству и бремя славы? Он переработал? Или даже выгорел?

Остается только строить догадки, но одно можно сказать наверняка: за обликом гения скрывается человек со слабостями и множеством страхов.

Я откашлялся. Это воспоминание лишь показало мне, как опасно доверять другим.

– Вернемся к астрономии! – твердо сказал я и обрадовался, когда дети снова включились в занятие.

5. Нова

Рак

Раки интуитивно чувствуют, когда в них кто-то нуждается.

Сольвей как-то сказала мне, что неудачи нужны для того, чтобы найти новый путь. Так чем же было сегодняшнее открытие: неудачей или новым путем?

Мама подошла ко мне и осторожно взяла у меня фотографию. К беспокойству сразу добавилась грусть, которой я прежде у нее никогда не замечала.

– Пожалуйста, сядь.

Я села за стол, и она включила плиту на самую низкую мощность, а потом подошла ко мне и положила снимок между нами.

– Ты всегда говорила, что не знаешь, кто мой отец.

– Да. – Она вздохнула. – Сама не понимаю, почему так твердила. Может, это был просто инстинкт самосохранения. Я знала, что, если ты свяжешься с ним и я опять его встречу… – Она замолкла, а я понятия не имела, что на это ответить. – Эгоистично с моей стороны, – тихо сказала она.

Я отвела взгляд и снова всмотрелась в фотографию. В теории до моего мозга дошло, что передо мной был мой биологический отец. Однако душой я не знала, как к этому отнестись.

Я снова посмотрела на маму. Из-за вины, отражавшейся у нее в глазах, больно было и мне.

– Ты его любила? – спросила я, поскольку всегда думала, что меня зачали в минуту страсти. В минуту, когда остальное не имело никакого значения. Почему она не открыла мне правду? В школе у большинства детей были любящие отцы. Сначала я выдумывала истории о папе. Рассказывала, что он путешествовал по дальним странам, был врачом и спасал мир или выполнял секретную миссию на Аляске, как Джеймс Бонд. В какой-то момент одноклассники перестали мне верить, и тогда иллюзия рухнула и для меня самой. Я приняла все как есть: у меня просто не было отца, но со мной все равно было все нормально.

– Да, я его очень любила, – задумчиво ответила мама.

– Но тогда почему? Раз так, почему вы расстались?

– Все было сложно. – Она снова взяла фотографию и с тоской взглянула на нее. – Он хотел учиться в Лондоне и путешествовать по миру. А я нет. И когда я узнала, что беременна, и хотела сказать, что он станет отцом, рядом с ним уже была другая. Он просто нашел замену, и поэтому я убедила себя, что это было совершенно неважно.

– Получается, он даже не знает о моем существовании?

Мама медленно покачала головой.

– Прости меня, – прошептала она.

Что, если бы он знал? Если бы мне не пришлось ничего выдумывать и у меня был бы настоящий папа? Голова шла кругом, и я понятия не имела, что делать: горевать по тому, чего была лишена, или радоваться, что теперь мне хотя бы известно, что у меня есть отец. Я могу его найти! Познакомиться с ним! Я мечтала об этом целых двадцать восемь лет, но наладить отношения никогда не поздно. Мы можем все наверстать.

– Ты знаешь, где он сейчас живет?

– Нет, к сожалению, нет. Я не хотела его искать.

– А как его полное имя?

– Ричард Малрой.

– Хорошо, – едва слышно сказала я и порылась в памяти, пытаясь понять, почему это имя показалось мне смутно знакомым, но ничего не вспомнила.

Мама протянула ко мне руки через стол и накрыла ими мои ладони.

– Пожалуйста, прости, что я тебе ничего не рассказала. Я не знала как, искала подходящий момент, но в итоге он так и не наступил.

– Не могу отрицать, что злюсь, – сказала я. – Но в какой-то мере я все понимаю. Если он правда нашел другую вскоре после того, как вы расстались… Это паршиво.

Теперь я думала, стоит ли вообще с ним знакомиться. Что, если папа, которого я всегда представляла, не имел с ним ничего общего? Что, если он был придурком, ел в поездах чипсы со сметаной и отнимал места у старушек в автобусах?

Мама встала и ненадолго вышла из комнаты, а потом вернулась с открыткой. Она отдала ее мне и снова села. На передней стороне были остроконечные горы, а над ними – ночное небо с огромной луной, освещавшей очертания вершин. Я перевернула открытку и обнаружила сзади надпись:

Увидев эту картину, я сразу подумал о тебе.

Ричард

– Она пришла, когда тебе было два года. Я не знала, что делать, и уже собиралась с ним связаться. Раньше твоя бабушка была еще категоричнее. Они с Ричардом никогда особо не ладили, поскольку ему не нравилась астрология и образ жизни Сол. Возможно, именно поэтому она отговорила меня и убедила, что мужчина нам не нужен и втроем нам будет гораздо лучше. Начались бы неприятности, тем более, если бы у него оказалась жена, а может, и дети… Я не могла так с ним поступить. – Она откашлялась: говорить об этом ей было нелегко. – Я хотела запомнить его таким, каким тогда знала, и не портить образ, оставшийся у меня в памяти. Это было ужасно эгоистично с моей стороны, но я думала, что ты счастлива и у тебя есть все, что нужно.

– Так оно и было, – ответила я. – Но мне все равно хотелось бы знать. Просто, чтобы у меня была возможность разобраться во всем самой.

– Я понимаю. – Она помолчала. – Если хочешь, свяжись с ним. Я не стану стоять у тебя на пути и поддержу тебя там, где смогу.

– Спасибо, мама. – Я видела, как она переживала, и это ранило меня во второй раз. Поэтому я встала и обняла ее. – Не переживай, – прошептала я, и она прижала меня еще чуть крепче. – Кто знает, может, оно и к лучшему.

Когда я отстранилась, у нее на губах наконец снова появилась осторожная улыбка.

– Он любил звезды. Как ты.

– Правда?

Она кивнула.

– Он хотел изучать астрономию.

Я засмеялась.

– Ну все с ним ясно.

– Даже не представляешь, как часто они с Сольвей ссорились, – с улыбкой ответила мама, и я представила себе эту картину. Чтобы спорить с Сольвей, нужны были крепкие нервы. Мы принесли на кухню остальные фотографии, и мама открыла бутылку сидра, налила нам по бокалу и в подробностях рассказала все, что еще помнила о том времени.

Ну и ну. Когда я только приехала, я и подумать не могла, что узнаю, кто мой отец. Ричард Малрой. Может, у меня были братья или сестры? Я всегда мечтала о сестренке, вдруг теперь эта мечта сбудется?

Я решила провести расследование прямо в понедельник утром. Если буду уверена, что действительно готова с ним встретиться.