Чистое и черное

Вей Кап

Чистое и черное

Глава 1. Лес

Тьма сгущалась между деревьями, проглатывая последние отблески заката. Воздух был влажным и тяжёлым, словно сам лес затаил дыхание в ожидании чего-то.

Он шёл.

Медленно, едва переставляя ноги, будто каждое движение давалось с нечеловеческим усилием. Его пальцы, узловатые и покрытые старческими пятнами, цеплялись за стволы деревьев, оставляя на коре едва заметные следы. Пальто, когда-то дорогое, а теперь превратившееся в лоскутное одеяло из грязи и порванных нитей, болталось на нём, как на вешалке.

Сзади раздался шорох.

Старик не обернулся. Он знал, кто идёт за ним.

Волки.

Их было трое. Или пятеро. Или больше – в полумраке счёту не было. Они не рычали, не скалили клыков, не бросались вперёд. Они просто… сопровождали. Словно почётные гвардейцы, ведущие приговорённого к месту казни. Их глаза – жёлтые, холодные, бездонные – сверкали в темноте, как отражение далёких звёзд.

Он споткнулся о корень, упал на колени. Грязь впитывалась в ткань брюк, ледяная влага просачивалась сквозь кожу.

Волки остановились.

Один из них – крупный, с сединой на морде – сделал шаг вперёд. Его дыхание, горячее и звериное, коснулось шеи старика.

Но зубы не впились в плоть.

Вместо этого волк… понюхал его.

Как будто проверял.

Как будто ждал.

Старик поднял голову. Его глаза, мутные от возраста, на миг встретились с волчьими. Что-то – понимание? Договорённость? – промелькнуло между ними.

Потом он закашлялся.

Кашель вырвался из его груди, как нечто живое, рвущееся наружу. Он согнулся пополам, давясь, чувствуя, как что-то тёплое и солёное поднимается по горлу.

Когда приступ прошёл, в ладони остался тёмный, почти чёрный сгусток.

Волки замерли.

Старик разжал пальцы. Сгусток упал на землю, исчез в траве.

Тогда волки разом отступили на шаг.

Он поднялся.

И снова пошёл вперёд.

К опушке.

К городу.

К тому, что ждало его там.

Глава 2. Обратное течение времени

Ключ повернулся в замке с тихим щелчком, будто дом вздохнул, впуская его обратно.

Он переступил порог, и холодный воздух квартиры обнял его, пропитанный запахом пыли и одиночества. Пальто, тяжелое от сырости и лесного мха, соскользнуло с его плеч и рухнуло на пол с глухим стуком, словно это была не ткань, а шкура, сброшенная усталым зверем.

Он не зажигал свет.

Город за окном уже начинал просыпаться – первые лучи солнца пробивались сквозь щели в шторах, рассекая темноту косыми полосами. Но здесь, в этой квартире, время, казалось, остановилось. Часы в гостиной замерли на 4:17, их стрелки застыли, будто боясь нарушить хрупкое равновесие между тем, что было, и тем, что должно было случиться.

Он прошел в ванную.

Зеркало над раковиной было затянуто паутиной трещин, словно кто-то ударил по нему кулаком много лет назад и так и не починил. Его отражение дробилось в осколках стекла – десятки глаз, десятки морщин, десятки усталых лиц, смотрящих на него из прошлого.

Он отвернулся.

Вода в душе сначала была ледяной, но он не дрогнул. Стоял под струями, пока они не стали обжигающе горячими, почти кипятком. Его кожа покраснела, но не от ожогов – от чего-то другого. От того, что скрывалось под ней.

Мыло не давало пены. Оно скользило по его рукам, как жир, оставляя после себя тонкую пленку, которая не смывалась, а впитывалась, словно его тело жадно впитывало даже это – крохи чистоты, оставшиеся в мире.