Интегральный традиционализм и социокультурная логика модерна

Эта логика и является тем, что создала эпоху религиозных войн после Реформации. Обобщив эту логику, можно говорить о фундаментальной традиционалистской логике противостояния социокультурных систем. Назовём такие системы «культурными» (культурными в кавычках). Множество «культурных» систем должно быть наполнено пафосом взаимного отрицания. Получим социокультурное пространство, в котором: 1) каждая из таких систем будет считать себя центром мироздания, окруженным варварством, язычеством или еретичеством; 2) каждая из таких систем будет основана на традиционалистском мировоззрении, считающем свои принципы единственной истиной; 3) каждая из таких систем будет отрицать все другие как неистинные, а значит, нарушающие истинностное единство мира. Назовем такое социокультурное пространство «культурной» социокультурной архитектурой.

Если следовать Генону, то получим, что все до-модерновое мировое социокультурное пространство было «культурной» социокультурной архитектурой. Генон считает, что это создает условие единства. Но если принять описанную мной логику, то все должно быть наоборот. «Культурные» системы должны конфликтовать друг с другом. Причем такой конфликт будет определяться не какими-то земными интересами (типа геополитических), а фундаментальными представлениями о мире (предельными онтологиями, мировоззрениями). Каждая из «культур» должна будет отрицать все остальные как своих мировоззренческих врагов. Если мы посмотрим на реальную до-модерновую историю человечества, то увидим именно это. Мы увидим реальную роль религий в этом процессе как двойственную. С одной стороны, религии играли объединяющую роль. Они организовывали единое мировоззренческое пространство в рамках какого-то этноса или полиэтнического образования, империи. Но одновременно они отделяли это образование от всех остальных образований подобного рода как идеологических врагов. Можно говорить о том, что «культурная» архитектура всегда была наполнена мировоззренческой враждебностью систем по отношению друг к другу.

Христианство показывает здесь классические примеры. Еще на этапе его формирования как государственной религии Рима происходили процессы конфессионального разделения. Римские правители должны были прилагать серьезные усилия для того, чтобы собирать идеологическое единство империи. Это могло осуществляться только через выработку единого символа веры и борьбу с ересями. Причем жестокую борьбу. Но после разделения империи на западную и восточную части последовал соответствующий процесс разделения церкви. Он закончился оформлением католичества и православия в качестве отдельных отрицающих друг друга церквей. Если следовать логике Генона, то отношения между этими церквами должны быть предельно позитивными (ведь они были максимально близки друг к другу). Но все было наоборот: эти церкви относились друг к другу как к идеологическим врагам. Это дало возможность в эпоху крестовых походов направить один из них на Византию. В дальнейшем происходили попытки восстановить единство церкви, но они не привели к успеху до сих пор. По той же логике после Реформации единое конфессиональное католическое пространство разорвалось на множество конфессий. Это (в качестве главного фактора) и создало эпоху религиозных войн.

Если принять логику сказанного, то на Восток (как на «культурную» социокультурную архитектуру) придется смотреть как на область систем, организованную «культурным» самосознанием (тем самым самосознанием, которое утверждает свое мировоззрение единственно истинным, а все другие мировоззрения и системы, с ними связанные, как неистинные, а значит, враждебные). То есть весь до-модерновый мир был наполнен не неким изначальным единством, а наоборот, изначальным идеологическим взаимоотрицанием «культурных» систем. Именно в этом отношении можно говорить о социокультурной революции модерна. Ее можно задать как «посткультурно-интеркультурную».

Рассмотрим это на примере выхода из логики религиозных войн после Реформации. Эта эпоха завершилась Вестфальским миром. Суть этого мира в том, чтобы утвердить возможность каждому субъекту (индивиду или государству) свободу вероисповедания и общую религиозную терпимость. Можно говорить о том, что выделилась область тех ценностей и жизненных форм, которые можно назвать «посткультурными» (общечеловеческими). Если мы примем принципы свободы вероисповедания и веротерпимости, то получим социокультурную архитектуру, которую можно назвать «интеркультурой». Она будет иметь двуслойное строение. На одном, «посткультурном» слое будут существовать общие для всех принципы и жизненные формы, а на другом, «культурном» слое будут находиться остаточные формы «культурной» архитектуры. Причем последние должны будут трансформироваться так, чтобы принять внутрь себя общечеловеческое и утверждать его реализационный приоритет.

Итак, модерн можно назвать «посткультурно-интеркультурной» революцией. Причем революцией мирового масштаба. Она отвечает на фундаментальный вызов конфликтности существования «культурных» (традиционных – в терминологии Генона) социокультурных систем. Модерн пытается ответить на этот вызов и утвердить ответ в качестве глобального. Глобализация модерна на своем идеологическом плане является глобализацией «посткультурно-интеркультурной» архитектуры. Можно говорить о том, что интеркультурные области создавались на протяжении всей истории на границах социокультурных миров. В той мере, в какой представители одной «культуры» конструктивно коммуницировали с представителями другой «культуры» (например, торговали), они создавали жизненное пространство с общечеловеческими ценностями. Торговые пути, торговые перекрестки, торговые мегаполисы всегда превращались в интеркультурные линии, точки и области. Но те ростки социокультурной архитектуры, которые там зарождались, не могли создать революцию. Для этой революции требовался и соответствующий глобальный вызов и возможность ответить на него в соответствующем направлении. Такой вызов и ответ стали возможны для западноевропейской области в эпоху религиозных войн после Реформации. Развертывание модерна в этом смысле является развертыванием первичной интеркультуры, созданной Вестфальским миром, с постоянным увеличением посткультурной составляющей.

Можно говорить о том, что модерн, его глобализация являются тем основанием единства современного мира, которое несет в себе ответ на вызов негатива «культурной» социокультурной архитектуры. Общечеловеческие ценности, которые транслируются модерном на все человечество – это не специфически западные ценности, а те ценности, которые создают основание интеркультуры. То есть логика здесь прямо противоположная той, которая утверждается Геноном. Для него модерн является только отпадением от религиозно-духовного центра человечества и не несет никакой позитивной программы. Противостояния между частями человечества увеличиваются, а не уменьшаются. Для Генона нет никакого позитивного содержания модерна, связанного с логикой традиционалистской социокультурной организации. Для него модерн просто расформировывает традиционалистские структуры, которые были в до-модерновом человечестве. В этом нет проблематизации ни «культурных» противостояний, ни «посткультурно-интеркультурного» ответа на вызов этих противостояний.

Хотя это не совсем верно. Генон отвечает на вызов противопоставления друг другу всех социокультурных систем как локальных традиций. Он утверждает необходимость возврата к глобальному изначальному традиционному единству человечества. В этом смысле он противопоставляет локальным традициям исходную глобальную. Сам по себе этот ход не является чем-то новым, неизвестным человечеству. Скорее, это тоже традиционный ход. Его можно увидеть в философских и религиозных системах осевого времени. Например, в христианстве. Изначальное, евангелическое христианство было направлено на объединение не отдельной группы людей, а всего человечества. Именно в этом смысле оно интегрально и предполагает отрицание всех прежних религий и культов. Они не столько объединяли человечество, сколько разделяли его. Именно поэтому они должны быть уничтожены. Человечеству дается единый Бог и единая универсалистская этическая программа.

С точки зрения замысла, стратегия христианства является определенным способом разрешения проблемы противостояния «культурных» систем. Я предлагаю называть такой способ «метакультурным». Метакультурный способ решения проблемы конфликта соответствует тому способу решения конфликта традиционных миров, который предлагает Генон и называется интегральным традиционализмом. Ключевое слово здесь – «интегральный». Оно показывает способ, которым предполагается объединить разъединенные локальные традиционные миры: надо найти исходную для них единую традицию и вернуться к этой традиции. Если локальные традиционные миры называть «культурами», то путь поиска и возврата исходного традиционного единства можно назвать «метакультурным».

Итак, традиционализм Генона можно назвать «метакультурным». Если считать, что он отвечает на вызов конфликта локальных традиционных миров, «культур», то выстраивается стратегическая оппозиция между ним и «посткультурно-интеркультурным» ответом. И тот и другой отвечают на вызов конфликта «культур», но разными способами, формируя разную социокультурную архитектуру. При этом мы можем говорить о противоречивой реализационной логике, связанной с реализацией «метакультурной» стратегии в человеческой истории. Уже мировые религии показали, как метакультурная стратегия может порождать новые «культуры» и новые «культурные» конфликты. Чем более метакультурная стратегия соединяется с конкретной социокультурной системой, чем больше она конкретизируется в виде системы догматов, тем больше проявляет себя та её сторона, которая не объединяет, а разъединяет. Для того чтобы этого не происходило, нужно постоянно возвращаться к метакультурной стратегии как идее, нужно всё время избегать её материализации. Это означает, что единственно адекватной реализацией такой стратегии являются эзотерические практики, которые дают возможность адепту учения «развоплощаться» и тем самым приходить к «изначальной целостности мира».

Но этот путь противоположен «культурному» пути. Одной из типичных метаморфоз, связанных с интегральным традиционализмом, является использование его в качестве идеологической опоры конкретных социокультурных консервативных революций.

3. Культура «мостов к трансцендентному» и «человека пассивного» vs культура «прохождения через земную реальность» и «человека активного». Религия как «сумма технологии» vs новоевропейская наука и техника

Перейдём к анализу третьей главы книги Генона: «Знание и действие». Вот содержание этой главы.

Современное противостояние восточного и западного сознания можно охарактеризовать как оппозицию традиционного и анти-традиционного мировоззрений. Важным аспектом этого противостояния является разрыв между умозрением и действием, который можно рассматривать как противоречие или взаимодополняемость. Однако, возможно, более уместно установить иерархическую взаимосвязь между этими концепциями, чтобы понять их истинную природу.

На более поверхностном уровне умозрение и действие воспринимаются как крайние противоположности, что создает видимость непримиримого противоречия. Несмотря на это, фактически каждая культура сочетает оба эти аспекта; одно из них, однако, всегда преобладает. Это преобладание одной тенденции может привести к дисгармонии, но возможно также достижение равновесия между ними. Различные противоположности могут исчезать, если рассматривать их с высшего уровня, что подразумевает необходимость гармонизации.

Сегодня Восток утверждает превосходство умозрения, тогда как Запад противопоставляет ему активное действие. Эти взгляды являются взаимоисключающими, подчеркнутыми современными условиями и изменениями в культуре. Западная ориентация на действие лишает людей доступа к истинному знанию и пониманию, что в свою очередь приводит к утрате истиной памяти о высших принципах. Восточная же традиция, хотя и осознает значение действия, подчеркивает его подчиненность умозрению.

Под влиянием идеи прогресса возникло явление, называемое эволюционизмом, которое отражает современный настрой на постоянные изменения. Эта концепция предполагает отрицание всего, что существует за пределами природы. Философия, теория которой основывается на преходящем, неизбежно становится натуралистической, что также затрагивает концепции, основанные на временных изменениях.

Отказ Запада признавать интеллектуальную интуицию ведет к утрате традиции и взаимопонимания между цивилизациями. Привязанность к индивидуалистским идеалам способствует формированию концепций, игнорирующих важность коллективных знаний. Существенным является напоминание о том, что понимание требует не только восприятия, но и внутреннего усвоения универсальных принципов, необходимых для адекватного существования.

Проанализируем сказанное.

Для Генона тот акцент на действии, который он видит в модерновом мире, является не более чем проявлением отпадения от высших принципов, которые познаются умозрением, через интеллектуальную интуицию. С точки зрения модерна, этот акцент имеет другой смысл. Этот смысл связан с фундаментальными вызовами, которые создаются «культурной» социокультурной архитектурой. Генон, как и всегда, рассматривает «культурные» системы как более позитивные по сравнению с «посткультурой-интеркультурой» модерна. Для него в «культурных» системах нет того, что создает вызов, ответ на который направляет к принципам модерна. Но именно по такому пути и надо идти. Именно такой путь должен дать возможность понять смысл модерна.

Для начала можно так развести идеально-типическое выражение до-модернового мира и модернового. До-модерновый мир будет наполнен культурами «мостов к трансцендентному» и «человека пассивного», а модерновый – культурами «прохождения через земную реальность» и «человека активного». Переход от одного мира к другому можно описать как ответ на жизненные вызовы, создаваемые негативной стороной исходного мира. Если ответ создает культуру «прохождения через земную реальность», то каков тот негатив, который служит вызовом? По размерности «система – индивид» исходная культура создает вызов социального и идеологического деспотизма. Социальные системы древности и средневековья построены на эксплуатации человека человеком. Это кастовые, сословные и классовые системы, в которых существуют те социальные группы, которые находятся в подчиненном, эксплуатируемом положении. Это должно создавать жизненный вызов, ответ на который направлен на изменение социальной структуры, на построение справедливого общества. Хотя понятие справедливости здесь выражено предельно абстрактно, тем не менее, можно говорить о том, что эта идея является направляющей в ответе на вызов социального деспотизма.

Но это только половина вызова. Вторая его часть является вызовом идеологического деспотизма. Все древние и средневековые системы были теми, в которых мифология-религия играла центральную обосновывающую роль. Религия не просто существовала как форма самосознания. Она играла роль обоснователя существующего социального строя. То есть, для того чтобы преодолеть социальный деспотизм, нужно было преодолеть и ту идеологию, которая его обосновывает. Именно такова логика модерна. Маркс выразил эту идею так: критика земли подразумевает критику неба. То есть, если мы критикуем социальную реальность, то неизбежно приходим к необходимости критиковать и идеологию, ее обосновывающую. Если такой идеологией является религия, то религия попадает под удар критики. И если эта критика достигнет большого накала, то, скорее всего, она станет отрицать религию как ложное мировоззрение. Социальная революция, которая будет основана на этой критике, скорее всего, станет отрицать религию как таковую.

В описанной логике важным компонентом является то, что религия (в ее обобщенной форме) всегда является тем способом решить человеческие проблемы, который выносит их за пределы земной реальности. Генон здесь говорит об умозрении и интеллектуальной интуиции. Точнее было бы сказать, что религия создает «сверхземную реальность» как способ справиться с земными вызовами. Для Генона здесь нет проблемы. Для него религиозный путь, строительство «мостов к трансцендентному» является естественным и подлинным путем человека. Но если мы поставим между этим путем и «прохождением через земную реальность» земные проблемы, то может оказаться, что религиозный путь не решает эти проблемы, а обосновывает представление о том, почему их не надо решать. Там, где требуется изменение материально-социального мира, религия, скорее всего, будет оправдывать существующий порядок вещей как тот, который установлен высшими силами. Примерно так религия и будет оправдывать существующий социальный порядок.

По размерности «система – система» культура «мостов к трансцендентному» будет играть ту роль, о которой я уже говорил, когда говорил о модерне как переходе к «посткультурно-интеркультурной» архитектуре. Она будет создавать вызов борьбы систем с религиозной идеологией. Такая идеология будет оправдывать все те войны, которые будут вести системы. Она будет оформлять их как идеологические войны. И это будет другой стороной обязанности государственной религии оправдывать наличную социальность. По каким бы основаниям системы не вели свои войны, религии обязаны оправдывать их как войны за высшую идею. Если мы представим, что войны культур «мостов к трансцендентному» в конце концов приведут к осознанию описанной логики и принятию её в качестве фундаментального вызова, то ответом на него должна будет стать стратегия «прохождения через земную реальность» как та, которая не заставляет принимать борьбу систем за борьбу «истинных» миров с «неистинными».

Если свести все сказанное вместе, то культуры «мостов к трансцендентному» утверждают позитивно понимаемого «человека пассивного». Для него социальный и природный мир созданы высшими силами или фундаментальной структурой мироздания. Человек должен принимать этот мир как то, в рамках чего он должен действовать. Человек не должен создавать собственные жизненные проекты. Он должен реализовывать те перспективы, которые ему предзаданы. Переход к стратегии «человека активного» является революцией в понимании человека и мира. Маркс выразил это в формуле: предшествующие философы объясняли мир, а наша задача – его изменить. Это не абстрактная «тяга к действию» (как это получается у Генона). Это мировоззренческий (а затем и социально-деятельностный) переворот. Чтобы ответить на описанные вызовы по размерностям «система – индивид» и «система – система», человеку нужно взять реальность в свои руки, нужно ее перестроить. Пафосом такой перестройки и наполнен модерн.

Второй фундаментальной стороной революции активности модерна является отношение к природному миру. Можно говорить о том, что у каждой социокультурной системы есть ее технологическая система, с помощью которой человек пытается решить проблемы земного существования. Для модерна такой системой является наука-техника. Наука является когнитивной основой познания природы, а техника, создаваемая на основе науки, является конкретным выражением преобразования природы в целях человека. Это соответствует идеальному типу культуры «прохождения через земную реальность» и «человека активного». Для традиционных (до-модерновых) социокультурных систем технологической системой была та, которая соответствовала идеальному типу культуры «мостов к трансцендентному» и «человека пассивного». В отношении природного мира это не означает, что человек не хотел менять природу (и вообще реальность вокруг себя). Это означает, что его способом такого изменения была религиозно-догматическая церковная система. Если реальность человека модерна (множество его действий глобального и локального, повседневного характера) обставлена использованием науки и техники, то для до-модернового человека те же действия обставлялись обращением к высшим силам и обобщенно понимаемой магией. Религиозная система как система обращения к богам за помощью в земных делах была для такого человека его «суммой технологии». При этом с неизбежностью должна была процветать магия, колдовство и другие подобные практики.

Если теперь мы представим, что все до-модерновые способы воздействия на реальность становились интегральным вызовом, то интегральным ответом на это должна была становиться идея «просвещения». Генон говорит об умозрении и интеллектуальной интуиции как о главном инструменте человека. Генон говорит о «познании» как о стратегической альтернативе «действию». С точки зрения человека, формирующегося модерна, именно этим (в негативном смысле) и был наполнен старый мир. Именно от этого его и надо было освободить. Именно такое освобождение и подразумевалось под «просвещением». Для просвещенческого идеолога средневековый мир был миром, наполненным индивидуальным и коллективным субъективизмом. Причем субъективизмом, понимаемым негативно, как множеством вариантов «ложного мировоззрения» и предрассудков. Для такой точки зрения все средневековое знание было коллективным заблуждением. Вся средневековая техника-технология была суммой обращений к высшим силам за помощью. Чем дольше существовала такая когнитивно-технологическая система, тем больше обнаруживалась её реальная неэффективность. Например, налицо была неэффективность этой системы против повторяющихся эпидемий, периодов неурожая и других стихийных бедствий. И это несмотря на то, что подразумевалось отсутствие каких-либо ограничений на широту её применения. Ведь высшие силы имеют полную власть над миром. Если они не помогают, то потому что просто не хотят помочь. Для религиозного сознания (при реальной невозможности изменить мир через религиозно-технологическую систему) оставалось только объяснять это непостижимыми для человека высшими целями. В этом и состоит важная часть «понимания» как технологического действия. «Понимание» становилось действием, изменяющим реальность не вне человека, а внутри него. Именно поэтому «понимание» для метакультурного традиционализма Генона является главным действием: реальность надо не изменять, а понимать.

Какие методологические претензии можно предъявить позиции Генона? Будем считать, что его мировоззренческий выбор нельзя рассматривать как методологическую ошибку. Выбор есть выбор. Но вот то, что Генон попросту отказывается рассматривать социокультурную логику модерна, вполне можно признать методологическим дефектом. Эта логика не скрыта. Она вполне выразима для того, кто хочет понять модерн. Другое дело, что у Генона нет такого желания.

4. Борьба науки с метафизикой как когнитивное выражение борьбы за «открытый» универсум против «закрытого». Наука как ответ на вызов когнитивной борьбы «культурных» систем

Перейдём к анализу четвертой главы книги Генона: «Наука сакральная и наука профаническая». Вот содержание этой главы.

Генон утверждает, что основой традиционных цивилизаций является интеллектуальная интуиция, метафизическая доктрина, от которой производятся все остальные аспекты. Социальные институты и науки представляют собой отражение этого абсолютного знания. Относительное знание, хотя и не считается нереальным, занимает второстепенное место, подчиняясь метафизическим принципам. Важно, что относительное знание уходит в различные степени реальности, определяющиеся близостью к Высшим Принципам. Эта иерархия позволяет сохранить истинный смысл знаний, столь же важный для самих наук, как и для организации социальных институтов. Принципы, на которых основываются науки, отличаются в разных традиционных цивилизациях, каждая из которых имеет свои уникальные подходы. Это различие учитывает особенности мышления, культурные и исторические обстоятельства. Несмотря на необходимость изменений, внешние модификации не затрагивают сущность традиции и метафизики. Важно, что метафизика остается единой истинной основой для всех традиционных наук. Также необходимо отметить, что существует множество подходов к одной и той же истине, однако они служат разным целям и используют различные методы. Итак, подходы, свойственные античной и современной науке, кардинально различаются, и от этого зависит их совместимость. Сравнение показывает, как наука античности и современная наука рассматривают одни и те же предметы с разных позиций, что влияет на их сущность. Таким образом, современная наука, подходя к предметам, исходит из независимости и отрицания метафизических принципов, что ставит под сомнение её легитимность.

Генон раскрывает тему деградации традиционных наук в современном мире, и как такой процесс влияет на фундаментальную природу науки. В ходе исторического развития обозначились разные пути, и сегодня мы наблюдаем острую необходимость переосмысленного восприятия знания. Каждая наука более не отражает высшие принципы, а стремится к узкому пониманию. Этим достигнутый регресс виден на примере сегодняшнего понимания науки и ее практической значимости. Такой подход прогрессирует к состоянию полной интеллектуальной замкнутости, что подчеркивает отсутствие высших целей в современном научном знании. Брошенные механические остатки традиционных наук сейчас обернулись стереотипами и мифами, искажая саму природу познания. Это приводит к узкой интерпретации знаний, которая игнорирует полезные уроки прошлого. Таким образом, понимание науки вызывает все больше вопросов, и нам необходимо вернуться к истокам, что даст возможность понять многогранность реальности. Однако реальность подсказывает, что без осознания высших принципов наука лишь отражает человечество в его самом суровом виде. Существование «профанического» подхода указывает на полное отсутствие настоящего знания, превращая критическое мышление в пустую формальность. Критерии знания, потерянные в потоке многочисленных теорий и фактов, требуют нового осмысления, возвращая науку к ее метафизическим корням.