Тихоня

– Значит, Мэйбел? Пожалуй, предпочту тихоню. Больше тебе подходит.

Он растопыривает пальцы, чтобы прикасаться ко мне как можно больше. Когда опускает руку ниже, чтобы обхватить за ягодицы, я снова толкаю его, желая вырваться.

– Как ты смеешь?

Маска спадает, и я снова вижу его настоящее лицо. Передо мной предстают скука, высокомерие и одержимость. Он смотрит на меня так, будто я принадлежу ему, но слишком глупа, чтобы это понять.

– О, это только начало, цветочек. Ты даже не представляешь, что я мог бы с тобой сделать. Мог бы причинить легкую боль. Мог бы сломить тебя. Сорвать лепестки с этого маленького пышного тела, которое ты так отчаянно пытаешься спрятать. – Он наклоняется ко мне, и я ощущаю свежий и резкий запах мяты в его дыхании. – Но ты облажалась, просчиталась, потому что попала в поле моего зрения и, черт возьми, обречена. Теперь тебе никуда от меня не деться.

Эти слова должны повергнуть меня в ужас – конечно, так и происходит, – но крошечная, странная, дикая часть моего мозга отметает всякую осторожность. Во мне прячется страшная тайна, которую я не открывала ни одной живой душе, фантазия, которую я никогда не исследовала, желание, чтобы меня взяли против воли, желание оказаться совершенно беспомощной в чужой власти. А этот парень, каким бы устрашающим ни был, напоминает об этом, пробуждая во мне новую жизнь. Он смотрит на меня, будто видит не насквозь, а заглядывает внутрь, где ему открываются все мои изъяны… Хочет меня не просто в роли помощницы с домашним заданием. Он хочет меня саму.

Хватит с меня этой хрени. Я с трудом сглатываю, разворачиваюсь и ухожу. Как ни странно, он отпускает меня, и я спешу к стеллажам, думая, что смогу обойти их и как можно скорее вернуться в главный зал. Вот только я не рассчитала, что этот придурок пойдет за мной по пятам. Он не отстает, будто заранее ожидал погони, и с легкостью преодолевает расстояние длинными ногами.

Беги, цветочек. Беги со всех ног. Я почти слышу его голос в своей голове. Что со мной такое?

Я изо всех сил бегу быстрее вглубь стеллажей, надеясь обмануть его, но он совсем близко. Его дыхание овевает мой затылок, щекочет, растрепав выбившиеся пряди волос и посылая мурашки по спине.

Я не утруждаюсь обернуться.

– Иди прочь, псих.

– «Иди прочь, псих», – передразнивает он. – Пожалуй, хочу, чтобы эти слова были высечены на моем надгробии.

Я ускоряю шаг.

– Продолжишь меня преследовать, и я лично прослежу, чтобы этим все и закончилось.

– Чем именно? Тем, что ты неизбежно окажешься в моей постели и будешь стонать мое имя? Или ты про надгробие? – Моего слуха касается тихий смешок. Этот звук выводит из равновесия еще больше, чем его прикосновения.

Когда я добираюсь до другой стороны, по венам разливается облегчение. Как только нас разделяет полметра, я резко сворачиваю направо, в главный зал, и иду прямиком к своей потрепанной сумке. Подсознательно испытываю искушение обернуться и посмотреть, продолжает ли он меня преследовать, но не решаюсь вступать в его ненормальную игру. Вместо этого я иду дальше, к дверям библиотеки, которые ведут на улицу к моему спасению.

Как только прохладный воздух касается щек, я делаю судорожный вдох, чтобы прийти в чувство. Что же там сейчас произошло, черт возьми? Кто этот парень? Как только адреналин понижается, усиливается паранойя.

Он так упорно пытался выяснить мое имя, но так и не назвал своего…

Я оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть, продолжает ли он меня преследовать, но никого нет. Клянусь, пока иду дальше, я все еще слышу его смех за спиной. Черт. Типичное для меня невезение, что, едва я встречаю привлекательного парня – чокнутого, но привлекательного, – он оказывается полным психом. Я была так сосредоточена на учебе, заботе о матери и помощи в том, чтобы мы сводили концы с концами, что отношения окончательно отошли на задний план. А теперь, когда кто-то проявляет ко мне интерес, так это какой-то парень, который гоняется за мной по библиотеке и требует, чтобы назвала ему свое имя. Нет, спасибо.

Я поправляю лямку сумки и спешу к своей машине. Страх толкает нас на безумства, а поскольку мои мысли занимает этот качок и его сумасшедшие выходки, я не замечаю человека, который идет мне навстречу, и врезаюсь в него плечом. Мне не сразу удается восстановить равновесие, и я едва не вздыхаю от облегчения, когда узнаю знакомое лицо.

– Джеки, что за черт?

Она тихо смеется, потирая руку в том месте, где я в нее врезалась.

– Ты влетела в меня жестче, чем парень с моего последнего свидания. От чего ты убегаешь?

Джеки перекидывает белокурые волосы через плечо и наклоняет голову в знак вопроса. Солнце бросает отблеск на ее высокие скулы, отражается в бездонных голубых глазах, отчего они сияют, как сапфиры.

Я не решаюсь рассказать ей о случившемся в библиотеке. Джеки из тех, кто скажет мне вернуться и взять у него номер телефона. Но я все равно рада ее видеть. Мы подруги и соседки по комнате с первого дня учебы, и она помогает мне сохранять спокойствие, когда это необходимо.

Я отваживаюсь оглянуться и качаю головой.

– Да не от чего, просто засиделась в библиотеке. Ты же знаешь, как я порой с головой ухожу в учебу.

Она кивает с улыбкой.

– Давай пообедаем, и я поделюсь с тобой хорошими новостями. Даю слово, ты точно захочешь их услышать.

Я снова оглядываюсь, хоть и не стоило этого делать. В затылке возникает ощущение, будто за мной кто-то наблюдает. Когда я озираюсь, вижу только обычных студентов. Никакие огромные мерзавцы не прячутся в тени. Тогда почему я до сих пор чувствую на себе его взгляд? Вздрогнув, поворачиваюсь к машине.

– Ох господи, сомневаюсь в этом, – шучу я. – Давай я отнесу сумку в машину, а потом пойду с тобой.

Джеки окидывает взглядом мою огромную сумку.

– У тебя от нее еще плечо не отваливается? В ней же книг килограммов на восемь, а то и девять. – Она ошибается – на одиннадцать, но я не поправляю ее. Не хочу выставлять себя еще большей занудой.

– Проще так, чем постоянно бегать в общежитие или к машине, – говорю я через плечо, подходя к автомобилю. Разблокирую его и бросаю ужасно тяжелую сумку в салон. Она падает с громким глухим стуком и рвется еще больше. Я издаю вздох. – О, кстати, после обеда мне нужно к маме.

Джеки хмурится и хотя знает, что у меня нет выбора, я не могу винить ее за то, что она грустит. Теперь мы почти не проводим время вместе, а если это и случается, то только на несколько минут. Знаю, что я ужасная подруга, но ничего не могу с этим поделать. Жизнь взяла меня в тиски, из которых мне, похоже, никак не вырваться.

Хмурое выражение лица становится озорным, и Джеки радостно потирает ладони, когда я нагоняю ее. Мы возвращаемся в сторону столовой.

– Ну и отлично, значит, смогу привести с собой в общежитие любого парня, и мы сможем бегать по комнате голышом и заниматься сексом на столах, а может, даже в твоей кровати.

Я хмурюсь.

– Фу, нет уж, это негигиенично. Не хочу, чтобы твоя голая задница или какие-то телесные жидкости оказались на моей постели.

– Ой, брось, Бел! Все равно в твоей кровати ничего интересного не происходит. – Я знаю, что она шутит, просто дразнит меня, но ее слова все равно ранят. Джеки осознает свою ошибку и морщится от раскаяния. – Ладно, это было грубо. Прости. Я не это имела в виду.

– Не извиняйся. Это ведь правда. – Я пожимаю плечами, и, к счастью, мы подходим к дверям столовой. Ненавижу обсуждать свою личную жизнь или ее отсутствие.

– Да, но еще я знаю, что ты заботишься о матери, и сейчас для тебя это самое важное. Потом будет еще полно времени для мужчин. – Она улыбается, и я киваю, желая закончить на этом разговор.

Хватает и того, что моя мать почти каждый день напоминает мне, что я должна заниматься другими, более продуктивными студенческими делами, а не заботиться о ней. Я хочу поддержать ее, но она настаивает, чтобы я сосредоточилась на своей жизни. Вот только это дает обратный эффект: оттого я волнуюсь все больше, пока мой разум не превращается в паутину навязчивых мыслей о том, что я делаю для нее слишком мало. Что могу потерять ее. Я судорожно сглатываю.

Двойные двери столовой распахиваются, и нас окутывает теплый воздух, едва мы с Джеки заходим внутрь.

Обеденный ажиотаж в самом разгаре. От болтовни однокурсников и звона посуды трещат барабанные перепонки. Внутри зарождается тревога. Ненавижу толпы и громкие звуки. Обычно я прихожу сюда до обеда или сразу после него, чтобы избежать столпотворения. Мистер Псих отвлек меня, и я потеряла счет времени. Джеки пробирается сквозь толпу, и я иду следом, пока мы не доходим до другого конца зала, где лежат подносы.

– Господи боже, почему здесь так много народа? Сегодня даже не вторник тако.

Я пожимаю плечами.

– Может, еду раздают бесплатно.

– Вряд ли, – фыркает Джеки. – Это заведение слишком шикарное для бесплатной раздачи.

Мы встаем в общую очередь и ждем, когда сможем выбрать еду. В столовой подают и горячие блюда, и полуфабрикаты. Я беру стаканчик йогурта, сэндвич с яичным салатом и воду, а Джеки выбирает сэндвич-субмарину[1] и кусочек пиццы.

– Не вздумай меня осуждать. – Она улыбается, когда я вскидываю бровь.

– А как же: «Я отказываюсь от углеводов до Нового года»? – Я повторяю слова, которые она сказала мне на прошлой неделе после того, как взвесилась и поняла, что набрала больше двух килограммов. Она умоляла, чтобы я напоминала ей о диете каждый раз, когда попытается ее нарушить.

Не сказала бы, что не понимаю этого. Углеводы – мой криптонит. Если бы я могла позволить себе каждую неделю брать здесь пиццу и пасту, я бы так и делала. И мой вес ни черта не значит. Люди должны любить тебя за то, какой ты, а не за цифры на весах.

– Слушай, у меня сейчас критические дни и ужасно хочется вкусненького. Отстань, – цедит она, и мне остается только с улыбкой покачать головой. Мы с Джеки во многом полные противоположности, но она моя самая близкая подруга.

Мы платим за еду, и теперь остается только найти свободное место. Будь моя воля, я бы отнесла ее в комнату, но Джеки считает, что мне нужно больше общаться. Я позволяю ей выбрать место, что оказывается ужасной затеей, потому как оно в самом центре зала. Едва усевшись, я тут же берусь за еду. Ох, несколько часов ничего не ела. Я опускаю ложку в йогурт и размешиваю его, а Джеки тем временем наклоняется ко мне.

– Помнишь, я говорила, что хочу рассказать тебе кое-что интересное?

– Нет. Не помню, чтобы ты говорила что-то об интересных новостях. – Я отправляю в рот полную ложку.

Джеки недовольно фыркает и закатывает глаза.

– Тебе повезло иметь такую замечательную подругу, которая всюду достает для тебя приглашения.

– Приглашения… куда? – уточняю я.

От малейшего интереса с моей стороны в ее глазах загорается озорство.

– О, так теперь тебе интересно меня выслушать?

– Да ну тебя. Мне и до этого было интересно. Расскажи. Все равно я не соглашаюсь идти.

– Конечно нет. Ты предпочтешь всю ночь сидеть в своей спальне и читать.

– Эй, не впутывай моих книжных парней! – дразню я с притворно сердитым видом.

– Ты бы могла найти настоящего парня, если бы куда-то ходила и общалась.

Я показываю ей язык, но она продолжает, будто я и не перебивала.

– В общем, я раздобыла для нас приглашение на крупнейшее событие Окмаунта. Завтра вечером состоится эксклюзивное мероприятие, на которое можно попасть только по приглашению!

По спине бегут мурашки от страха.

– З-завтра вечером? – Возможно ли, что она говорит о том же, что обсуждали девчонки в библиотеке? Охота… или что-то вроде того? Я упорно старалась не подслушивать их разговор, но это непросто, когда говорят так громко, что слышно всем вокруг.

Большинство мероприятий, на которые Джеки меня приглашает, планируются заранее, поэтому при необходимости я могу все переиграть, чтобы найти вескую причину не идти. Подло ли это? Конечно. Провожу ли я все меньше и меньше времени с ней и все больше с мамой? Само собой. Но, честно говоря, я бы предпочла сидеть за книгами, чем стать объектом подкатов очередного психопата.

Она качает головой, поджав розовые губы, ее блеск ярко сверкает в свете ламп.

– Да! Давай, жду слова благодарности. Мне не терпится услышать, что я лучшая, самая классная подруга, раз достала для нас официальное приглашение на Охоту. – Она размахивает руками, будто показала фокус.

– Ну не знаю, Джек. Мне кажется, такие мероприятия не в моем вкусе. И если ты получила приглашение, то как его получила я? Можешь прийти с подругой?

Джеки закатывает глаза.

– Парень, который меня пригласил, попросил привести с собой подругу, а поскольку ты единственная по-настоящему мне нравишься…

– Даже не пытайся давить на чувство вины, – предупреждаю я.

Она смотрит на меня щенячьим взглядом.

– Брось, Бел. Мы почти ничем не занимаемся вместе. Пойдем со мной, пожалуйста? – Меня так и подмывает отказаться и уйти, но назойливый внутренний голос напоминает кое о чем, что я услышала в разговоре двух девушек. Денежный приз. Двадцать пять тысяч долларов.

– Если тебе не хочется пойти хотя бы ради меня, то там будет приз в двадцать пять тысяч. Его получит тот, кто первым доберется до хижины.

– Значит, это что-то вроде раздутой игры в прятки?

Джеки улыбается.

– Вроде того. Хочешь пойти? Прошу, соглашайся. Мы обе могли бы попробовать выиграть эти деньги, ну знаешь, для твоей мамы.

Я должна отказаться. Это разумный поступок как раз в стиле Мэйбел, но, когда потребность в чем-то перевешивает страхи, неизвестно, на что ты готов.

– Ладно, я пойду, – неохотно соглашаюсь я, надеясь, что не совершила худшую ошибку этого года. Впрочем, когда на кону такой приз, возможно, единственная ошибка – не попытаться вообще.

3. Дрю

Ничто не будоражит так, как погоня. А вообще нет. Погоня захватывает, но поймать свою добычу, пока она умоляет отпустить ее? Вот что неизменно меня цепляет. Когда я был ребенком, отец брал меня с собой на охоту. Хотел научить основным принципам жизни и смерти и тому, как сакрален акт лишения жизни… Он и не догадывался, что обрекал меня на неудачу. Может, он с самого начала знал, насколько я ненормальный, и пытался заранее контролировать проблему. В любом случае ничего не вышло. Только пробудило во мне жажду чего-то настоящего.

Мысль о том, как я охочусь на нее, вижу, как ее красивые голубые глаза наполняет страх, а рот приоткрывается в крике ужаса, возбуждает меня сильнее всего. А от осознания, что она не притворяется, желание и жгучая потребность только усиливаются. Она правда меня боится, и это лишь увеличивает приятное волнение. Я представляю, как преследую ее, пригвождаю и беру желаемое. Это было бы так просто. Умоляла бы она меня остановиться? Стала бы сопротивляться? Я бы хотел почувствовать, как она впивается ногтями в мою кожу. Но не сделал того, о чем молила каждая клеточка моего тела, а позволил ей уйти.

Как мило, что она думает, будто победила лишь потому, что смогла убежать. Когда поймет, что это я ее отпустил, то придет в бешенство, и мне не терпится увидеть, как в ее глазах вспыхнет огонь. Она не такая, как все, маленькая, но свирепая, податливая, но решительная, и раз завладела моем вниманием, я ее не отпущу.

Я слоняюсь по главному залу библиотеки, избегая взглядов. Я нечасто здесь бываю, поэтому чувствую, как привлекаю взгляды. Это выводит меня из себя, но в то же время вынуждает поторопиться. Не будь я так поглощен мыслями, то послал бы всех к черту, но меня интересует кое-что другое. Пока я иду к выходу мимо читальных уголков, меня посещает идея. С другой стороны круглого библиотечного стола стоит профессор Стоун. Его взгляд прикован к реферату, который он держит в руке. Похоже, он знает милашку Мэйбел. Вдруг сможет поделиться со мной какой-то информацией.

– Прошу прощения, профессор Стоун. – Я здороваюсь и достаю из кармана телефон, чтобы показать ему. – Мэйбел выронила телефон, и я его нашел. Вы, случаем, не знаете, в каком общежитии она живет? Хочу отнести его ей.

Оторвав на миг взгляд от реферата, он бормочет:

– Хм, да. По-моему, она живет в корпусе С на третьем этаже. Уточни у старшего, если не сможешь ее найти.

Ух ты. Не ожидал, что будет так просто. Он тут же возвращается к своим делам, а я отвечаю ему улыбкой золотого мальчика. К счастью, я выхожу из здания как раз вовремя и вижу, как Мэйбел стоя на тротуаре, разговаривает с блондинкой, которую я недавно пригласил на Охоту. Любопытно. Может, сегодня и впрямь мой счастливый день?

Я ныряю за угол здания и наблюдаю, как она окидывает взглядом вход в библиотеку, несомненно, высматривая меня. Даже на таком расстоянии мне понятно, что я произвел на нее впечатление, судя по тому, как она поглядывает через плечо, и по страху, промелькнувшему в ее глазах. Готов поспорить, что она чувствует, как я наблюдаю за ней. По венам разливается адреналин. Черт. Что же я хочу с ней сделать. Это неправильно, ненормально, но мне все равно. Никогда не говорил, что я хороший парень.

Я наблюдаю из своего укрытия, как Мэйбел бросает в машину рваную сумку и идет в столовую. Как только девушки оказываются на приличном расстоянии, выхожу из-за угла и иду следом. Сую руки в карманы и натягиваю привычную улыбку. Это не более чем надежно надетая маска. Одному богу известно, что подумали бы люди, если бы знали меня настоящего.

С каждым шагом кровь все громче стучит в ушах. Меня охватывает искушение похитить эту девушку, отвезти в поместье, привязать к кровати и запереть в своей спальне, но она еще не готова увидеть эту мою сторону. А еще сейчас нужно всеми силами добиться, чтобы отец от меня отстал. Но это не значит, что я позволю ей ускользнуть от меня.

Когда они заходят внутрь, кожу покалывает от чувства, похожего на раздражение. Я мог бы зайти, взять поднос и набрать кучу еды. Мог бы даже усесться рядом с ней, доставать ее, шепча на ухо, или наблюдать издалека, давая понять, что я рядом, и она ни черта не может с этим поделать. Может показаться, что это весело, но я всеми силами стараюсь как можно меньше находиться в кампусе. И без того трудно притворяться во время занятий, и еще труднее, когда мое терпение на исходе, как в этот момент. Твоя фамилия и имидж – важнее всего. Не облажайся. Я слышу низкий, сердитый голос своего отца в голове, будто он стоит рядом со мной и произносит это вслух.

На этот раз тебе повезло, Мэйбел.

Зная, что очень скоро увижу ее снова, я разворачиваюсь и прохожу короткий путь в другую часть кампуса. Свежий воздух несет легкую прохладу. Скоро наступит осень, и зима не за горами. Я радуюсь ему и иду неспешно, чтобы проветрить голову. До поместья моей семьи, которое граничит с кампусом, меньше километра пешком.

Сейчас я живу здесь с парой ближайших друзей. Само собой, мы используем старую Фабрику для встреч, но из-за нехватки времени они проходят нечасто. Каждый год в октябре мы проводим Охоту. Это масштабное мероприятие уже больше сотни лет служит традицией на территории университета. Изначально Охота была пресловутой игрой в прятки еще в двадцатых годах.

Лишь десять лет назад произошли изменения, которые сделали ее более масштабной и популярной. Каждый год мы стараемся превзойти предыдущий, но в этом впервые не будет правил. Все дозволено. Если принимаешь приглашение и приходишь, значит, соглашаешься на эти условия. Каждый год пятьдесят парней и девушек, в основном членов Фабрики, которых приняли в сообщество в прошлом году, проходят отбор для участия в мероприятии. Это означает, что новые участники, которые вступили с начала этого года уже после Охоты, не участвуют, но… так заведено.

Однако мне это уже наскучило. Каждый год одни и те же девушки и одни и те же фальшивые крики.

Но в этому году все будет иначе, я знаю. Нутром чую. Моя семья была в центре Фабрики с момента ее основания три поколения назад. Я полон решимости прославить время своего пребывания на посту президента. Черт, это уже происходит, ведь студенты колледжей из других штатов умоляют разрешить им посетить наши публичные мероприятия. Знали бы они, что происходит непублично.

А пока мне нужно сосредоточиться на настоящем. Надо убедиться, что Мэйбел придет на мероприятие, и тогда я смогу расслабиться. Смогу пережить это событие в том виде, в каком оно задумано. Передо мной высится дом. Под ногами хрустит гравий на подъездной дорожке, ведущей к старому особняку в викторианском стиле. Когда-то его построил декан университета, но пару лет спустя мой прадед приобрел его в личное разгульное пользование.

Он хотел иметь второй дом для разнообразных занятий, проводил в подвале нелегальные вечеринки с выпивкой для других известных студентов кампуса. У моего деда были специфические вкусы, и я слышал от отца несколько историй о том, что на этой территории проходили оргии. Неудивительно, что все это началось в бурные двадцатые.

Кованые железные ворота открываются при моем приближении, и я бегу по другой стороне дорожки к лестнице, ведущей к парадной двери. Тяжелая деревянная дверь скрипит, когда я отворяю ее и проскальзываю под готическими арками. Передо мной открываются витражи и темное полированное дерево, а нос щекочет пряный аромат корицы.

Из кухни, прихрамывая, выходит Пэтти и шагает к главному входу, приветствуя меня улыбкой и тарелкой с печеньем. Она выглядит как и в любой другой день – одета в форму горничной, которой мой отец обеспечивает всю прислугу. Редеющие темные волосы собраны в тугой пучок на затылке. Не выбивается ни один волосок.

– Эндрю, милый, возьми печенье. Твое любимое.

Мне тут же хочется послать ее куда подальше, но я сдерживаюсь. Не поймите меня неправильно, Пэтти – милая женщина. На самом деле, она мне почти что бабушка, но я терпеть не могу вести светские беседы с работниками моего отца. Я скорее выколю себе глаза, чем вступлю в разговор, который, скорее всего, в итоге снова зайдет об отце. Поэтому я просто улыбаюсь и беру печенье с тарелки, которую она мне предлагает, а затем и еще одно на потом.

Пэтти похлопывает меня по руке с унылой улыбкой и уходит, наверное, чтобы угостить остальных тем же печеньем. Похоже, это цель ее жизни – закармливать нас своей вкусной едой. Еще она занимается стиркой, пополнением холодильника и уборкой, а в остальном оставляет нас в покое, особенно во время дел Фабрики.

Я поднимаюсь по широкой винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Верхняя площадка выходит в длинный коридор. По обеим его сторонам – множество дверей, за которыми находятся спальни и ванные комнаты. А в самом конце коридора – моя спальня.

Первая комната, мимо которой я прохожу, принадлежит Себастиану. Он предпочитает тишину, а не разговоры, и обычно держит дверь закрытой, поэтому я удивляюсь, заметив, что она приоткрыта. Я заглядываю и вижу, что он сидит на краю кровати и читает книгу в мягкой обложке, жуя печенье. Стоит взглянуть на него, и можно подумать, что он просто красавчик с безупречно уложенными волосами, дьявольской улыбкой и запоминающимися зелеными глазами, но, вопреки расхожему мнению, он ужасно умен. Наверное, все благодаря чтению. Мы знакомы с начальной школы, и не припомню, чтобы хоть раз видел его без книги в руках. Если он чего-то не понимает, то изучает, пока не поймет.

Я указываю на книгу.

– Ты умеешь читать. Когда это случилось?

Себастиан, не раздумывая, бросает мне в лицо печенье. Я ловлю его и запихиваю в рот. Его взгляд сулит убийство и разрушение, но я лишь качаю головой. Себастиан многогранный – он и монстр, и ублюдок, и чокнутый сукин сын, и, поверьте, это еще не полный список, но вместе с тем он верный, решительный и почти что моя семья.

– Спасибо! – говорю я с набитым ртом.

– Если бы ты проводил больше времени, открывая книги, а не разводя чьи-то ноги, то, может, был бы хотя бы вполовину таким умным, как я. – Его убийственный взгляд исчезает, но привычная аура порочной тьмы так и витает вокруг него.

Все думают, что я ненормальный, но с Себастианом в этом никому не тягаться. Хотя мое детство было на редкость дерьмовым, в сравнении с его детством оно кажется прямо-таки замечательным. В любом случае проявлять жалость и извиняться за прошлое нет смысла. Нам его не изменить, но иногда я жалею, что не могу сказать ему, что все будет хорошо. Что он со всем справится. Он снова сосредотачивает внимание на книге, а я прохожу вглубь комнаты, проводя пальцами по книжной полке возле двери.

– Разводить ноги гораздо веселее, – язвлю я, усаживаясь в старое кресло возле его кровати. Кладу ноги на ее край, опустив грязные ботинки прямо на серое одеяло.

– Ты серьезно? Где твои манеры? – Себ качает головой и злобно на меня смотрит. – Пускай ты мой лучший друг, но даю тебе пять секунд, чтобы сказать, что тебе нужно, пока не вышвырнул из своей комнаты.