Аутодафе

Тимур Темников

Аутодафе

Sed semel insanivimus omnes

Однажды мы все бываем безумны

(крылатое латинское выражение)

Глава 1

Он проснулся, и ещё уткнувшись носом в подушку, начал собирать память. Постепенно. От одного ощущения к другому. Память восстанавливалась медленно: резью в костяшках пальцев, чем-то мешающем дышать через нос и болью в голове. Не просто в лице, на котором он уже предполагал увидеть синяки и ссадины, а болью во всей черепной коробке, которая то ли раздувалась в попытке разорваться и разнести содержимое по всей комнате, то ли сжималась – в намерении разрушить всё то, что вмещалось в череп. И затем выплеснуть прочь в рвотных судорогах.

Пока он шёл в ванную комнату, с ужасом подумал, что забыл собственное имя. Да, такое с ним случилось впервые. Он реально не помнил, как его зовут. Не то чтобы совсем и абсолютно. Где-то в голове имя вертелось, но на язык прийти отказывалось.

Мужчина посмотрел в зеркало и, поморщившись, поправил переносицу, зажав неровности указательным и большим пальцами правой руки. Под пальцами что-то слегка хрустнуло. Ровнять важно было в первые минуты перелома, когда всё мягкое, как пластилин, и боль почти не ощущается. Сейчас, конечно, тоже было можно, вчерашнее опьянение ещё держало анестезию, но эффективность была уже не та. По опыту он знал, что главное – выправить кости, а отёк – дело времени. Нос возвратит себе прежний облик через пару-тройку недель.

А облик – это важно, потому что, человек хоть и забыл своё имя, но помнил, что он владелец маленькой, но доходной фирмы, занимавшейся оптовыми продажами всего на свете и ему послезавтра в офис. В конторе он может походить в солнцезащитных очках. Те, что для дальнобойщиков. Жёлтых. Специальных. Которые снижают интенсивность бликов фар встречных машин. Очки, конечно, всё не скроют, но кто туда будет всматриваться. Особо любопытным можно будет сказать, что очки посоветовал доктор, например, из-за повышенного внутриглазного давления. Все будут посмеиваться, и доносить ему свои варианты причин его резкого ухудшения зрения, но ему будет наплевать. Его ещё и не таким видели. И вообще он мужчина, он может себе позволить.

«Главное, чтобы в ближайшие сутки не пришли менты с какой-нибудь заявой от потерпевшего. Потерпевший вообще мог быть в коме, и тогда заявление будет от родственников. Хотя последнее вряд ли, если чувак в коме, то, как родственники узнают, на кого писать?» – размышлял он.

Но его пьяное воображение не собиралось его так просто отпускать. Он подумал, что при современных средствах слежения за перемещением народных масс, наверное, даже в собственном сортире не спрятаться. Раз уж известный футболист на известном видеохостинге свой писюн показал, сам того не подозревая, то других и подавно мониторят. Но футболист теперь в рекламе снимется, а простого гражданина просто с работы уволят, без золотого парашюта и рекламных контрактов. В этом преимущества собственного бизнеса.

Похмельные мысли были непоследовательны, разорваны, и возникали в его голове словно сами по себе, порождая грусть, злость и страх.

Наконец он вспомнил, что его зовут Кирилл. Каким образом к нему пришло воспоминание, отметить было трудно. Просто, пришло само по себе. Почти как озарение, только без всяких вспышек, чумовой радости и ощущения постижения мира во всей его сути. Кирилл подошёл к зеркалу и стал рассматривать свои синяки в виде очков вокруг глаз. Он понимал, что если такая симметрия образовалась, то его точно врезали по затылку. Только тогда появляются два фингала на оба глаза в виде маски Зорро. Кирилл потрогал затылок пальцами правой руки и сразу почувствовал место, куда прилетело.

«Нет-нет. Мне ни больно, и не обидно, – заставлял себя размышлять он. – Ведь раны победителей заживают быстрее. А он однозначно вчера победил, иначе бы точно не вернулся домой и не проснулся в своей кровати».

Он умылся, потом подошёл к двери. Замок был закрыт изнутри на два оборота. Значит, Кирилл закрыл его сам. На кухне был небольшой шалман: разбросанная посуда, пару разбитых тарелок – в целом, ничего особенного. Он вчера мог прийти не совсем в кондиции и наверняка зацепил что-нибудь, повалил и разрушил. Дальше он снял с себя футболку, и вернулся к зеркалу в прихожей. Пару мощных синяков выдавались кроваво-фиолетовым цветом в области поясницы и левой лопатки.

Кирилл взял две пилюли обезболивающего из коробки с медикаментами и сунул себе в рот. Разжевал и проглотил. Его всегда бесили люди, которым нужна была вода, чтобы запить препараты. Нужны таблетки – возьми и сожри, или тебе не так надо. Он вспомнил свою истеричную первую жену по имени Надя, которую он почему-то называл Нюркой. Может быть, потому что та была маленькой, лупоглазой, убирала свои чёрные волосы в куцый хвостик и всегда смачно чавкала за столом. Она клала таблетки куда-то на корень языка, словно засовывала их в какую-то неизведанную и только ей доступную утробу, потом, закатывая глаза, запрокидывала голову, подносила ко рту стакан и делала несколько больших глотков. Обязательно захлёбывалась на последнем и громко кашляла. Словно призывала весь подъезд похлопать ей по спине и оценить её героизм.

Возможно, это был один из поводов с ней развестись. Ну, потому что нехер быть такой истеричкой. Взяла таблетку – уж справься с ней как-нибудь. Не справляешься – дыши праной. Она менее болезненно воспринимается организмом. И запивать её, кстати, не нужно.

Кирилла передёрнуло от воспоминаний. На самом деле, он развёлся с первой, потому что она ревновала его к каждому столбу. А он был мотоциклетным парнем и на заднем сидении у него часто сидела чья-то красивая жопа. А красивая жопа совсем не означала секс. Просто подвозил девушку на тусовку. Минет, в конце концов, – это точно не измена. Это просто плата за подброс. Даже не плата, а так, донэйшн – добровольное пожертвование. И дама не чувствует себя в долгу, и от джентльмена не убудет.

Но, если быть совсем честным, Кирилл расстался с первой, из-за надписи на своём новеньком синем авто. Нацарапанное гвоздём слово, конечно, можно было принять за фамилию английского аптекаря, но она была написана по-русски и означала не что иное, как второе резиновое изделие после противогаза. В общем, слово «гандон», небрежно выведенное знакомым почерком, совсем не красило его хоть и семь лет подержанный, но только купленный, и поэтому новый «Туарег».

Кирилл вспомнил, что после развода у него ничего не осталось кроме расписного авто и долгов по кредитам за транспортное средство, потому поморщился и почувствовал, как саднит переносица.

«Что же всё-таки вчера произошло?» – стонало у него в голове.

На предплечье правой руки был разлитой синяк, словно вчера его рука хотела раздавить чью-то шею, но долго упиралась в острый подбородок. И если всё-таки удалось до шеи добраться, то шея должна была хрустнуть или, по крайней мере, тихо распустить связки между шейными позвонками.

«Всё-таки нужно ждать ментов или нужно прекратить паранойю?» – снова задался он вопросом.

Кирилла вдруг снова стали терзать смутные опасения. А если он, правда, кого-то замочил? Ни за что, просто по пьяни и из-за любви к футболу. Он вспомнил, что вчера был матч, и все болельщики в пивном баре с большими экранами почти каждый раз считали своей обязанностью подраться после того, как на скринах закончат гоняться за мячом люди из противоположных команд. Каждый раз в конце столкновения часть болельщиков растекалась по больницам, а вторая, уже обнявшись, вне зависимости от сторон конфликта, утыривала себя пивком до утра. В близлежащих разливайках, которые хоть и не должны были работать, но в такие дни за небольшую денюжку от владельцев питейных заведений менты закрывали глаза на подобные пустяки.

Вторая Кириллова жена по имени Люсьена, к такому, кстати, относилась спокойно. Люся была моложе его лет на пятнадцать, тоже приходила на стадион покричать кричалки, потом, выпав из присмотра Кирилла, тихонько сливалась. Уж куда, его к тому времени не сильно заботило, потому что утром его ждал вкусный куриный бульон с холодной рюмкой водки, а поцелуи стройной шатенки с красивой грудью и всегда стоячими сосками, помогали ему снова быстро уснуть и проснуться через пару часов относительно свежим.

Но вторая жена тоже просуществовала недолго. Не вообще, а только в жизни Кирилла. Она, как не удивительно, ушла в любовницы к одному из тридесятых помощников владельца клуба, за который Кирюша фанател. Так себе должность, но зато с восьмизначными долларовыми суммами на счетах в банках. Уж как она такое провернула, было известно только ей и богу. Кириллу же к тому времени она изрядно приелась. Потому он даже гордился, что отдал такую красоту в надёжные руки. Когда она сказала ему, что уходит, а он спросил, к кому, и узнал – тут же расцеловал её, благословил и ещё переспал напоследок. Как будто передал привет тому, до чьей социальной ступеньки самостоятельно дотянуться был не в силах.

Она не возражала, только просила его молчать, даже, если ему будут выкручивать яйца. Он поклялся и сказал, что сожжёт все семейные фотографии. Не соврал. Так и сделал, но чуть позже.

У него, конечно, оставался её телефон, и он, как-то, наверное, мог воспользоваться её расположением и найти своей конторе парочку эксклюзивных контрактов на поставку чего-нибудь для команды, но он не хотел быть сильно кому-то обязанным. А если, не дай бог, пришлось бы ещё раз вступить в интимную связь с особой столь приближённой к подручному владельца его любимого футбольного клуба, то он бы себе этого уже никогда не простил.

С такими мыслями Кирилл ходил по своей квартире и пытался напрячь свою память, чтобы воспроизвести, где лежат его жёлтые очки. Обычно он клал их в одно и то же место, но сейчас не мог вспомнить, в какое именно.

Вдруг он остановился и подумал, что никакие очки ему сейчас точно не нужны. Сейчас нужно было стянуть с себя шорты с носками, прилипшими кровью и грязью к его побитому телу, и принять душ. А потом ещё раз попробовать уснуть.

В голове промелькнула мысль о том, нет ли в холодильнике припасённого пива, и если нет, то нужно бы заказать его в круглосуточной доставке алкоголя. Безусловно, дорого, но без пива будет точно не заснуть, а самому выпираться на улицу после душа не хотелось. Да и голова была для такого путешествия не совсем на месте.

Не в пример очкам, телефон он отыскал быстро. Заглянул под подушку, на наволочке которой бурела размазанная и высохшая кровь из его носа. Гаджет лежал почти разряженный, но целый. Кирилл быстро отыскал номер, который давно занёс в телефонный справочник и поместил в избранные. Он быстро договорился о шести банках холодного тёмного, потом выдохнул довольно и пошёл стоять под струями прохладной воды.

Вода постепенно приводила Кирилла в чувства, настолько- насколько такое было возможно в его состоянии. Наконец, зазвенел телефон, который уже был подключён к проводу зарядки. Наверняка уже пришёл доставщик. У разносчиков алкоголя Кирилл имел неплохую репутацию постоянного клиента, потому его ценили и старались оказывать быстрый сервис, видимо по-человечески понимая, что гражданину очень надо.

Он выключил душ и только тогда заметил, что в ванной комнате нет полотенца. Чёрт его знал почему, может оно уже лежало в барабане машинки, может, валялось где-то в другой комнате —холостяцкая жизнь не подразумевала контроль таких мелочей. К счастью, на стальной хромированной вешалке болтался синий махровый халат. Кирилл втиснулся в него мокрым, с кряхтением чувствуя, как вода на его коже мешает просовывать руки в длинные рукава.

Наконец он добрался к разрывающемуся телефону и услышал, что доставка будет только через полчаса. Тяжело вздохнув, он объяснил курьеру, чтобы тот не пытался давить на дверной звонок, потому что тот сломан. Кирилл соврал, ему просто ужасно не хотелось сейчас слушать невыносимый колокольный перезвон, дурацкого устройства. Он когда-то купил квартиру вместе с ним, и каждый раз слушая отвратительный сигнал, клялся себе, что обязательно купит другую сигнальную коробку, но каждый раз забывал и о своей клятве, и о дверном звонке. До поры до времени… А потом вспоминал снова. Но за много лет так ничего и не изменилось. Кирилл предложил курьеру просто громко постучать в дверь. Отключив разговор, мужчина коротко выругался, то ли вспомнив про потерянное полотенце и чувствуя себя неуютно в промокшем насквозь халате, то ли от обманутых ожиданий пригубить через пару минут пенного холодного напитка. Он с грустью представил, что сделал бы, не отрываясь, сразу несколько больших глотков, которые должны были подействовать на его самочувствие гораздо лучше, чем принятые на себя за минуту до этого пару кубометров воды.

Кирилл смирился с необходимостью ожидания и прошаркал на кухню, чтобы разобрать беспорядок. Он мог перенести незаправленную постель, валявшиеся по квартире вещи, грязные носки на телевизоре, но бардак именно на кухне для него нёс тяготы, сравнимые с сегодняшним похмельем. Потому, чтобы избавиться хотя бы от половины мучавших его обстоятельств, он стал размеренно прибирать на кухне. Нужно было просто начать с самого крайнего угла, а потом машинально вытирать, мыть, переставлять, укладывать все на полки. Он подумал, что как раз закончит к приезду пива, и такая мысль привнесла хоть какой-то энтузиазм в его действия. Оттирая стену от красных налипших крошек, Кирилл наклонился и увидел миски для корма.

«Точно!» – пронеслось у него в голове. – «Где эта скотина?»

Скотиной был мопс, доставшийся ему от последней жены. Владелец футбольной команды любил рыбок, а собак не переносил на дух. Потому последняя жена, которая сама без разрешения притащила живность в квартиру к Кириллу, не задумываясь, оставила псину ему в подарок. Кирилл подумывал сдать её в приют для бездомных животных, но руки как-то не доходили. Потому он продолжал таскать псу корм из магазина и выгуливать, когда два, когда три раза в день, а когда и ни одного, как за прошедшие сутки. На такой случай, для кобеля валялись тряпки в лотке возле унитаза. Животное, конечно, стрессовало в такой ситуации, но исправно ходило на импровизированную подстилку.

Прошлая жена назвала пса «Тень». «Неважно, что имя не мужское, зато красивое», – объяснила она, – «Я до десятого класса тоже думала, что тюль – «она», «моя», а оказалось, что он мужского рода. Весело же?» Кирилл согласился, но после расставания со своей второй половиной немедленно псину переименовал и стал называть животное просто «Тварь». Беззлобно. Ну а что? Звучит коротко, к тому же похоже на первую кличку и главное, по существу.

– Тварь! Ты где?

Кирилл только сейчас осознал, что ни разу не увидел пса за всё утро.

«Убежал что ли?» – мечтательно подумал он.

– Тварь!– позвал он ещё раз и прямо с тряпкой в руке пошёл искать мопса.

Он заглянул за шторы, за диваны, за шкафы, за комод. Принюхался, вспомнив, что не выводил пса гулять со вчерашнего утра. Но потом, поднеся к носу тряпку, которой натирал кухонные панели и так и не выпустил из пальцев, понял, что сломанный орган не давал ему обонятельной информации.

Он открыл балконную дверь, повернув с треском рукоятку при этом, слегка переживая, что мог запереть животное на балконе. «С другой стороны», – размышлял он, – «тот точно бы не стесняясь, гавкал и царапал своими когтями балконную дверь изнутри». Наглости Твари было не занимать.

– Это что за мать твою за «Крёстный Отец»! – вскрикнул Кирилл, когда открыл дверь, неожиданно для самого себя, припомнив Марио Пьюзо, «Крёстного отца» и эпизод с любимой лошадью продюсера.

На полу, в пластиковом тазике, испачканном кровью, лежала или, скорее, стояла голова собаки. Её глаза были слегка приоткрыты, а через щели век коричневой, заметно высохшей радужкой, на Кирилла глядела смерть.

В зубах у собаки был свёрнутый в несколько раз окровавленный клочок бумаги. Мужчина, скривившись, протянул руку, взял двумя пальцами за кончик листка и словно выхватил его из мёртвой пасти. Дрожащими руками он развернул записку.

В ней, на лазерном принтере, были напечатаны, а потом местами заляпаны кровью, слова: «Ты скоро будешь в этой кастрюле, если не вернёшь то, что принадлежит мне».

Кирилл затрясся ещё больше. И теперь уже точно не от похмелья, а от увиденного и от прочитанного. Хоть он и был не из робкого десятка, но такие перформансы любого бы привели к нервному срыву.

Резкий стук в дверь заставил его подпрыгнуть. Сначала Кирилл подумал, что всё уже началось. Что такое «всё», он не осознавал полностью, но точно знал, что ничего хорошего. Потом резко выдохнул и вспомнил про пиво. Точно! Это всего лишь доставщик. Его только здесь сейчас не хватало, но делать было уже нечего. Кирилл плотно закрыл балконную дверь, покрутил в руках окровавленную записку, потом швырнул её на комод, вытер руки о мокрый халат, откашлялся и прошёл к двери, громко ступая мокрыми пятками по полу.

– Это не моё дело, конечно, – заговорил курьер, пока Кирилл отсчитывал наличку, – но вы к врачу обращались? – Он покрутил пальцем у своих глаз, словно намекая на Кирилловы синяки. – У меня деверь такой же разукрашенный пришёл после пьянки. Поначалу вроде бы ничего, а к вечеру вдруг бац и помер. На вскрытии сказали, что аневризма мозга. И, кстати, я бы больше сегодня на вашем месте не пил.

Кирилл отсчитал в обратную сторону чаевые, которые хотел добавить курьеру сверху к сумме, и протянул ему деньги.

– Раздавай советы по запросу, тогда их будут оплачивать, – сказал он доставщику и указал кивком головы в сторону двери.

Тот опустил глаза то ли от злости, то ли от обиды, потом, не убирая деньги в карман, отвернулся и шагнул через дверной проём. Кирилл живо захлопнул за ним дверь, закрыл на три оборота замок. «Что за херня происходит?» – подумал он, откупоривая банку. Мёртвые собаки. Курьеры с дельными советами. Разбитая рожа. Непонятные угрозы в записке. Ментов что ли вызвать? Так ведь скажут, что сам псину убил, ещё и привлекут за негуманное отношение к животным. Тот, кто это сделал, точно понимал, что в полицию Кирилл обращаться не станет. Ну и не нужно обманывать его ожидания, может получиться гораздо хуже. А где интересно, остальное тело загубленной Твари? Может, куда под кровать пихнули, если так, то можно ожидать, что к вечеру завоняется и найдётся.

Он положил голову животного в чёрный мусорный пакет. Обернул несколько раз. Подумал, что ему всё-таки жаль собаку, хотя он её и не любил. Дрянная смерть, и главное ни за что.

Вторая банка пива придавала мыслям Кирилла больше смелости. Он решил, что, когда выяснит, какой придурочный грумер сотворил такое с животным, он обязательно ему пообломает руки. Собачью голову он решил вывезти и закопать, а пока нашёл ей временное пристанище в морозильной камере холодильника. Та всё – равно была пустая.

Он вернулся к записке. Несколько раз перечитал её. «Ты скоро будешь в этой кастрюле, если не вернёшь…». Что он должен был вернуть? Связан ли весь утренний кошмар с событиями вчерашнего дня, или он ещё кому-то перешёл дорогу в неположенном месте? Ключи от квартиры он никому не давал, даже забрал их у Люсьены, последней жены.

Осмелевший, он вернулся к входной двери и, включив лупу на сотовом, проверил личинку. На ней были явные деформации – значит, замок провернули отмычкой. Кирилл отыскал собственные ключи и проверил, работают ли они в замочной скважине. Работали. Выходит, менять замок бесполезно, тот, кто вошёл сюда один раз, при необходимости войдёт и второй, какой бы запор здесь ни висел.

Важно вспомнить вчерашний день. Он пролистал историю звонков на телефоне. Проверил все мессенджеры. Телефон не работал ни на вход, ни на выход со вчерашних пяти вечера, это как раз то время, когда они с другом детства Степаном уселись за стол в кабаке в компании ещё нескольких приятелей и заказали две пивных башни. Вот после того, как они налили все по первой кружке, Кириллова память и отформатировалась, не оставив даже обрывков файлов.

Кирилл набрал другу детства.

– О, ну наконец-то! Объявился! – услышал Кирилл удивлённый, раздражённый и радостный одновременно, басовитый голос Степана. Его друг всегда был таким, с самого их знакомства: громогласный, прямой в выражении эмоций и не сковывающий себя правилами приличия даже в очень интеллигентных заведениях. У него был свой бизнес по выращиванию грибов, который представлял собой четыре огромных сарая за городом, заставленных стеллажами, забитыми подвешенными мешками с субстратом, пропахшими сыростью и насквозь пронизанными мицелием. Он постоянно приседал Кириллу на уши со своими нововведениями в выращивании «полезного белкового продукта». Но долго слушать Степана Кирилл не мог. Никто не мог, только, наверное, его работники на ферме, хотя и тут были сомнения. Потому Кирилл встречался с приятелем нечасто. Поболеть на футболе – было самое подходящее место для встречи. Там все дикие и никого не смущало выпирающее из-под футболки волосатое пузцо его товарища.

– Я тебе весь вчерашний вечер звонил! И утром сегодня! Ты чё трубку не берёшь, падлюка? Я же за тебя это… – он замялся, подбирая нужное слово, – в ответе!

Кирилл помнил, что у него на телефоне не было ни одного входящего звонка за последние девятнадцать часов, но пока предпочёл не задавать наводящих вопросов, а выслушать всё, что ему расскажут.

– Нажрался вчера как мальчишка с двух кружек! Такси ему давай. Домой поедет. Меня оставил там одного, среди этой шпаны. Но ты не переживай, я им там всем насовал пряников. Меня так просто не завалишь! Так что ты там? По бабам вчера, небось, махнул, пьяным только притворялся, чтобы слинять по-быстрому? Жук ты, Кирилл, не знаю, что я с тобой всю жизнь вожусь! Ты же скользкий, как глист на говняной куче.

– Стёпа, – тихо прервал Кирилл товарища.

– А? – ответил тот, слегка оттаяв и, видимо, чувствуя, что перегибает ось монолога в неправильную сторону.

– А ты не помнишь номер такси, на котором я уехал?

Степан крякнул.

– Я чё, баба, чтоб я номер такси запоминал, на котором ты друга бросил? Ты ж сам его вызывал, вот и посмотри у себя в телефоне. Номер такси ему дай, совсем что ли зад оголил?

Потом Кирилл переспросил, точно ли товарищ звонил ему несколько раз, потому что на его телефоне входящих звонков не было. Рассерженный Степан в доказательство отправил ему скриншот со своего телефона, который пришёл через несколько мгновений. На фото действительно были звонки на номер Кирилла. Парочка из которых действительно была сделана чуть позже полуночи вчерашнего вечера.

– Ну, всё, давай. Друг называется! Пойду я уже отдыхать от тебя. Все нервы мне истрепал. Я ж за него отдуваюсь, а он скачет как блоха по сучкам. И не звони мне, сам тебя наберу, когда успокоюсь.

Друг у Кирилла был хоть и большим, но ранимым и добрым. Безотказным. Кирилл иногда пользовался его слабостями, но угрызений совести по этому поводу не испытывал. Да и сам Степан обиду долго не держал. И в скорости то ли просто делал вид, то ли по-настоящему забывал всё плохое.

В истории заказов действительно значилось такси вчерашним вечером без четверти семь. Там ещё было имя водителя, но ни номера машины, ни марки почему-то не означалось. Кирилл позвонил в службу поддержки. Там долго выясняли причину его желания связаться с их водителем. Наконец, Кирилл, не зная, как объяснить ситуацию, вспомнил, что нужно предъявить самую бестолковую версию происходящего, и тогда она сработает.

– Он мой родственник, понимаете. Да, вчера разговорились и вот так нашлись. Оказывается, он мой троюродный брат. И я вроде телефон его записал, но не найду в адресной книге. Вы ему наберите, напомните историю и просто дайте мой телефон. Если он мне не позвонит, я претензий иметь никаких не буду.

Девушка из службы поддержки, судя по её долгому молчанию, явно колебалась. Но потом предупредила ещё раз, что все звонки записываются и сказала, что постарается помочь. Кирилл понимал, что обратного звонка не дождётся.

Глава 2

Раньше она меняла парики каждый день, а иногда и по нескольку раз. Все они были одинаковой формы, но разного цвета. Обязательным их условием была натуральность волос. Парики из натурального волоса при изготовлении всегда обесцвечиваются, а затем заново окрашиваются вне зависимости от первоначального тона и оттенка. Потому в её коллекции, помимо натуральных цветов, некоторые из париков были броско-кислотными или подчёркнутыми, как иссиня-чёрный, или белый как материнское молоко, словно первый глоток жизни. Парики она шила себе на заказ. Дорого. Но оно того стоило. Собственные рыжие волосы она стригла коротко. Не настолько, чтобы в лаконичной причёске терялось женское обаяние, но и достаточно, чтобы это обаяние случайно не выбилось прядью другого цвета из-под парика, и смахнуло загадочность образа.