Наследие

США, Нью-Йорк.2019 год.

Различные телеканалы мигали на экране телевизора веселым калейдоскопом. Развалившись на диване, Элисон лениво щелкала кнопки на пульте в попытке найти хоть что-нибудь, способное завладеть ее вниманием. Телевизор она смотрела крайне редко и купила его – самый большой и дорогой в модельном ряду на момент покупки – только как символ хорошего уровня жизни, а еще для Мелоди – на случай, если той захочется посмотреть с матерью фильм в вечер выходного. Чего, впрочем, они не позволяли себе уже несколько лет, и Элисон все больше убеждалась, что на стене в гостиной более уместно было бы повесить картину. Однако сегодня телевизор стал лучшим спасением от демонов, скребущих душу.

Не найдя ничего, что смогло бы удовлетворить ее интерес, Элисон просто перестала переключать каналы и тупо уставилась на экран, глазами следя за неловкими попытками певца в костюме черепа изобразить сексуальный танец. Следом за ним на сцену вышел леопард в платье, заставив женщину закатить глаза9. Даже не стараясь вникнуть в суть передачи, она задалась вопросом, как могли известные певцы согласиться на такое странное перевоплощение – привлекли их деньги или возможность лишний раз блеснуть на экране. Что бы там ни было, сама она ни за что бы на такое не пошла.

Ежедневно утро Элисон начиналось рано, и к моменту, когда Мелоди выползала из своей комнаты, женщина уже успевала принять душ, помедитировать, накраситься, уложить волосы, приготовить завтрак и, конечно, переодеться из пижамы в домашний костюм, который, по словам дочери, смотрелся элегантнее выходных нарядов большинства людей. Нынешняя Элисон, вконец замученная переживаниями прошлого вечера и терзавшими ее всю ночь кошмарами, смогла только встать с кровати и спуститься вниз, потратив все оставшиеся силы на то, чтобы убедить себя не прикончить открытую вчера и оставленную на столе бутылку Château Gruaud-Larose.

В доме царила тишина, и, взглянув на комнату дочери, женщина понадеялась, что та провела ночь гораздо приятнее. Убрав вино в бар, заколов волосы и сварив себе кофе, Элисон уютно устроилась на диване в гостиной с чашкой в одной руке и пультом в другой. Она все еще была в пижаме – комплекте фирмы Gianantonio A.Paladini, состоящем из кружевной удлиненной майки и таких коротких шорт, что издалека комплект можно было принять за пеньюар. Сегодня она впервые ощутила насколько пижама стоила своих баснословных денег – нежный модал обволакивал кожу, отдаленно напоминая забытые материнские объятия, так необходимые этим утром.

Потянувшись и бросив быстрый взгляд на экран, Элисон поморщилась от чрезмерной похвалы жюри в сторону очередного артиста и выключила звук. Сейчас, когда внезапно накрывшее ее нервное потрясение осталось позади, женщина попыталась вспомнить, что написано в записке. Поиски сложенного листа бумаги результатов не принесли, его не было ни в коридоре среди наспех снятых вещей, ни в клатче, ни в спальне среди брошенного на пол содержимого ящика. Прокручивая события прошлого вечера, женщина готова была признать, что, выбегая из музея, вполне могла обронить столь испугавшее ее послание. Гораздо хуже оказалось то, что она совсем не помнила, о чем говорилось в записке.

При свете дня многие страхи и демоны прячутся по углам, и Элисон начали одолевать сомнения. Что если записка не связана со всеми предыдущими, может ее написал кто-то из работников музея или оставил в жакете по ошибке?

Едва открыв утром глаза, Элисон сразу же проверила телефон, но никаких звонков или сообщений, связанных с семьей, не было. Только директор, обеспокоенный ее внезапным побегом, выразил сожаления о столь скоропостижном уходе и напоминал про забытый договор. Предыдущие записки всегда являлись следствием смерти, и женщина нервно вздрагивала всякий раз, слыша сигнал телефона. В итоге, не выдержав, она отключила звук и там, коря себя за трусость.

Съежившись на диване, Элисон прикрыла глаза, окунувшись в далекое прошлое, вытаскивая на свет самые темные воспоминания. Она все еще хорошо помнила каково это жить в страхе, хоть и прошло почти двадцать лет с того момента.

Смерть в жизнь женщины пришла рано. Элисон было всего десять лет, когда ее сестра Шелби Остелл пропала, и хотя та была примерной домашней девочкой, возвращающейся домой до полуночи и не напивающейся на вечеринках, полиция отказалась начинать поиски. Жители их маленькой деревушки разделились на два лагеря: одни осуждали действия служителей порядка и сочувствовали родителям, другие – откровенно насмехались, считая, что двадцатилетняя девушка, наконец, дала волю страстям и сбежала из дома. Споры могли бы продолжаться вечно, если бы только спустя три дня Шелби случайно не нашел лесничий – мертвую и давно остывшую. На ее запястьях отпечатались багровые следы, явные признаки тугой веревки, тело покрывали ссадины, а на голове зияла открытая рана. По официальной версии полиции она умерла в результате несчастного случая – гуляла по лесу и оступившись упала, ударившись головой о камень – что было очень удобно, чтобы быстро замять дело, не вдаваясь в детали. И совершенно по-идиотски звучало. Никто не задался вопросом, как и зачем Шелби отправилась в лес, где, как она знала, находиться крайне небезопасно. И, конечно, оба лагеря продолжали рассуждать, разрабатывать версии и копаться в чувствах родителей Элисон, даже не подозревая какой вред им наносят. Это привело к тому, что Энзо Остелл, отец Элисон и Шелби, взяв жену и дочь, переехал в город Пинчер-Крик на юге провинции Альберта, оставив семейное гнездо. Впрочем, пустовало оно не долго, открыв свои двери Элиотту Мартину, мужу его двоюродной сестры, вместе с дочерью Марией.

Но маленькая Элисон, обо всех подробностях смерти сестры, узнала спустя несколько лет – на похоронах той самой Марии, заставивших ее вернуться в Уотертон. К тому времени её семья уже, хоть и не до конца, но залечила рану – родители воспитывали маленькую дочь, рожденную четыре года спустя после переезда – Шарлотту, а сама Элисон чувствовала потребность съехать от родителей – она собиралась поступать в университет и сходила с ума по Аттикусу Гамильтону, который уже не раз предлагал ей руку и сердце.

Восемнадцатилетняя Элисон не только вновь столкнулась со смертью, но и посмотрела на нее повзрослевшими глазами. На первый взгляд произошедшие с Марией казалось случайностью – она задохнулась от угарного газа. Вернувшиеся вечером родители никак не смогли ей помочь, с момента смерти прошло несколько часов. Разложенные на столе продукты и кухонная утварь подсказывали – девушка собиралась приготовить ужин. Сомнение вызывал только глубокий порез на руке, но и его списали на случайность.

После случившегося Элисон спокойно вернулась бы к прежней жизни, вот только вечером в день похорон, вернувшись в город, она нашла в почтовом ящике записку и вспомнила, что получала такую и прежде. Несколько месяцев она пыталась убедить себя, что это проделки какого-то шутника из Уотертона, но то, что адресант знал ее адрес и осмелился оставить послание лично, не через почту, так сильно напугало женщину, что она наконец приняла предложение Аттикуса, с одним условием – он увезет ее не только из города, но и из страны. Почему именно она стала предметом злых шуток – до сих пор оставалось загадкой.

Их жизнь в Лос-Анджелесе поначалу складывалась чудесно, но в голове Элисон уже успели поселиться зачатки страха. Она помнила, что обе девушки умерли в двадцать лет, и, задув свечи на торте в день своего рождения, она загадала только одно желание – выжить. Время до двадцатиоднолетия было чересчур наполнено событиями, но тянулось невероятно долго. Начиная этот год уже на поздних сроках беременности, Элисон боялась покидать дом, не желая стать избранницей смерти, не показав своему дитя жизнь, а после – с маленькой Мелоди на руках – она вздрагивала от малейшего шороха и часто проводила бессонные ночи, глядя на спящую малышку. Обеспокоенному Аттикусу ничего не оставалось, кроме как списать все это на послеродовую депрессию и убедить жену сходить к психологу, который, впрочем, оказался бессильным. Пережив и этот год, задувая свечи на следующем торте, Элисон крепко прижимала Мелоди к груди и поклялась ей, что не допустит, чтобы этот липкий страх снова подчинил себе их жизнь.

Раздался звонок в дверь, возвращая Элисон к реальности, заставив ее вздрогнуть, едва не разлив кофе на кремовый диван. Замерев, женщина прислушалась, гадая повторится ли звонок, или он просто привиделся ей, глубоко погруженной в свои мысли. Но звук повторился, и Элисон торопливо пошла к двери, бросив быстрый взгляд на комнату дочери.

На пороге застыл молодой человек, приветливо улыбаясь, и явно чего-то ожидая, но появление Элисон в пижаме заставило его замереть в нерешительности.

– Вы что-то хотели? – спросила женщина, забыв о том, что сегодня она пренебрегла своим повседневным ритуалом и предстала перед гостем почти в неглиже.

– Я… – замялся парень, переминаясь с ноги на ногу. – Я должен забрать ковер. Химчистка. Но должно быть я перепутал адрес.

Старательно отводя глаза, он поднял планшет с бумагами и торопливо начал перебирать страницы. Элисон остановила его движением руки и сделала шаг назад, приглашая в дом.

– Все в порядке, – кивнула она. – Просто я совершенно об этом забыла. Ковер наверху.

Поежившись из-за сквозняка, внезапно охватившего полуголое тело, Элисон поторопилась закрыть дверь и оглядела прихожую в поисках чего-нибудь, что можно было накинуть.

– «Чертов извечный порядок, – подумала она. – Если бы я постоянно не убирала все на свои места, уже прикрылась бы какой-нибудь кофтой».

Но к своей досаде, проснувшись, Элисон все же нашла в себе силы убрать разбросанные вещи – как свои, так и Мелоди, явно явившейся домой под утро. Пока она раздумывала над нелепым положением, в котором оказалась, все еще застыв в прихожей, молодой человек вернулся с ковром в руках и, подойдя к двери, нерешительно повернулся в сторону Элисон. На его губах внезапно заиграла мерзкая улыбочка, а на щеках пылал румянец.

– Что-то еще? – спросила Элисон, вскинув бровь.

– Это вы мне скажите, – растягивая слова, сказал парень, прислонив ковер к стене. – Может вы желаете… чтобы я оказал вам еще какие-то услуги?

Задохнувшись от возмущения, Элисон замерла, не веря своим ушам и глупо моргая в надежде, что все это ей снится. Но парень не желал исчезать, напротив он потер руки, и начал теребить молнию на куртке, жеманно ее расстегивая, словно вызванный под прикрытием на праздник стриптизер. Женщина подумала, что дочь сейчас выскочит из комнаты и выкрикнет «сюрприз», как в каком-нибудь глупом ситкоме, – что было вполне в ее стиле. Но вместо этого голос Мелоди за спиной прозвучал резко и недовольно:

– Какого черта тут происходит? Убеди меня, пожалуйста, что ты не ударилась во все тяжкие, и мальчик просто ошибся дверью.

Резко развернувшись, Элисон взглянула на дочь и от внезапно нахлынувшего стыда закрыла лицо руками. Мелоди, тоже в пижаме, но более приличного вида, стояла прислонившись спиной к косяку двери и скрестив руки на груди.

– Вчера я испортила ковер и вызвала химчистку. И вот, – пролепетала Элисон не слишком убедительно.

– И по ошибке набрала номер стрип-клуба? Как я вижу ковер ты нашел, – обращаясь уже к парню, не скрывая насмешки в голосе, сказала Мелоди. – Есть причина, по которой ты еще не убрался из нашего дома?

Перестав расстегивать молнию, молодой человек тут же подхватил ковер, но в последний момент посмотрел на девушку с вызовом.

– Тут столько чудесных картин, я просто засмотрелся. И у вас здесь так душно.

– Хорошо. Сделаем вид, что ты действительно мечтал посмотреть на картины, а не на грудь моей матери, – Мелоди решительно пересекла коридор и распахнула входную дверь. – Пока-пока, ценитель искусства.

Парень выскочил на улицу, не замечая тяжести ковра. А Мелоди, закрыв за ним дверь, повернулась к матери, разведя ладони в стороны.

– Поверить не могу… – начала она, но Элисон тут же оборвала ее на полуслове.

– Ты ужасно груба! Накинулась на этого юношу как гиена, – махнув рукой, она снова пошла в гостиную, но уже на пороге развернулась и добавила. – Но спасибо. Это было необходимо.

Заняв свое прежнее место на диване, Элисон защелкала кнопками на пульте, прибавляя громкость. Этим она надеялась дать понять Мелоди, что разговор окончен, но, зная свою неуемную прямолинейную дочь, понимала насколько это бессмысленно. И действительно та не заставила себя долго ждать, появившись на пороге.

– Не хочешь объясниться? – выжидающе посмотрела на мать Мелоди. – Ты хоть представляешь какие картины сейчас роятся в моей голове? Уж не адюльтеру ли я помешала?

– Технически это невозможно – у меня нет супруга, – бросив быстрый взгляд на дочь, Элисон снова уткнулась в телевизор. – Не знаю, что ты себе выдумала, мальчик просто смотрел на картину. И у нас, в самом деле, немного жарковато, не находишь?

Бросив быстрый взгляд в коридор, Мелоди преувеличенно громко, по театральному воскликнула, подняв левую бровь в изумлении. На стене висело изображение черных волн на желтом фоне.

– Серьезно, ма-ам?

– Если не способна восхититься прекрасным, воспринимай это как инвестиции, – поморщилась Элисон. – Через много лет, когда я умру, сможешь продать ее за большие деньги.

– Думаешь, это новый Айвазовский? – все еще с сомнением спросила Мелоди, делая вид, что заинтересовалась возможной перспективой, склонив голову, и потирая указательным пальцем подбородок. На губах девушки играла улыбка, которую она всеми силами пыталась скрыть.

– Вовсе нет, – вздохнула Элисон. – Это Шепард Фейри, и он немногим старше меня. Между прочим, он скорее уличный художник, что не может не произвести на тебя впечатление. И совсем не специализируется на воде и природе – он поднимает остросоциальные темы.

– Это, случайно, не тот парень, что крадет чужие изображения и переделывает плакаты советских авангардистов? Он же просто наживается на темах, волнующих людей, и крадет чужое искусство, обесценивая людские горести и труды. Боже, скажи, что ты не купила у него этот цунами на обоях?

Мелоди через плечо взглянула на маму, намек на улыбку исчез, когда она поняла, что Элисон говорила серьезно.

– Данную картину он подарил мне лично, на одной из выставок. Надпись на обратной стороне подтверждает сей факт. Вообще-то она называется «Темная волна» и изображает разлив нефти в Мексиканском заливе.

– Может, он и эту идею спер у какого-нибудь несчастного, менее известного художника?

Женщина подняла взгляд и посмотрела Мелоди прямо в глаза, бросая вызов. Она любила свою работу и покупала понравившиеся произведения искусства, не придавая значения их стоимости. Их дом на Элдридж-стрит сейчас представлял собой утонченное, стильное жилье – именно таким он и должен был стать в мечтах Элисон. Она понимала и то, что Мелоди весь, доходящий, порой до абсурдной степени перфекционизма, порядок и подобранные по цветовой гамме вещи стояли поперек горла.

– Я не критик, Мелоди. Я проверяю подлинность. И могу тебя заверить, эта картина вне всяких сомнений является таковой.

– Убедила. Продам её на следующий же день, после твоей смерти, – подмигнула девушка и, не дав матери времени на обдумывание слов, тут же спросила. – Что на завтрак?

– В шкафу есть хлопья.

Удивленная тем, что сегодня ей будет позволено отступить от маминых установок о правильном питании, а также о наличии хлопьев, как таковых, Мелоди направилась в кухню, бросив последний взгляд на работу художника, которая была создана до того, как на него повлияла культура панк-музыки. Картина ей нравилась, девушка была знакома с творчеством Фейри и испытывала гордость, когда ее подруга неоднократно восхищалась возможностью Мелоди любоваться «Темной волной» сколько вздумается. И все же говорить об этом матери она совсем не собиралась, не стоит разрушать выстроенный годами образ и лишать себя удовольствия иногда подшучивать над Элисон. Зажав две тарелки и ложки в одной руке, пачку хлопьев в другой и бутылку молока подмышкой, Мелоди быстро расставила все на журнальном столике – равнодушно и аккуратно, будто есть в гостиной было их обычным делом, и лениво развалилась на диване рядом с мамой. Та, ни сказав ни слова, насыпала хлопья в обе тарелки и залила молоком, взяв одну в руки, а вторую протянув дочери.

– Прежде чем я начну есть и меня вырвет, – начала Мелоди, изогнув бровь и ткнув в телевизор. – Скажи, тебе и правда, это интересно?

– Нет, но современное телевидение оставляет желать лучшего.

– Сейчас исправим, – улыбнулась Мелоди и взяла пульт. – Чур я выбираю.

– Только не очередной ужастик, – закатила глаза Элисон.

– Нет, будем смотреть современную версию «Гамлета». Пришла моя очередь познакомить тебя с прекрасным. Ты ведь знаешь, кто такой Шекспир?

Ухмыльнувшись, Мелоди нашла, наконец, нужный фильм, рассматривая одухотворенный постер, как ей казалось, с одним из самых талантливых мужчин во всем мире.

– Ой, я не совсем темная. «Если обходиться с каждым по заслугам, кто уйдет без порки?»10 С чего вдруг, мы сегодня станем проникаться возвышенными чувствами?

– С того, что в главной роли Эндрю Скотт, – фыркнула Мелоди.

Элисон не сдержавшись, рассмеялась, чем заставила дочь улыбнуться в ответ.

– Между прочим, помимо этого, имеется еще два подобных фильма – с Бенедиктом Камбербэтчем и Дэвидом Теннантом, – сказала Элисон. – Согласно источнику, лучшей экранизацией «Гамлета» англичане признали фильм Григория Козинцева…

– Так, – откликнулась Мелоди. – Не надо занудства. Давай уже смотреть.

На экране уже показались титры, и обе женщины откинулись на спинку дивана, медленно кушая размягчившиеся хлопья с молоком. Мелоди заинтересовано смотрела в экран, а Элисон, не решившаяся признать, что уже видела этот фильм, искоса поглядывала на дочь, удивляясь какой красивой и самостоятельной та выросла.

«Она так похожа на меня, – подумала женщина, разглядывая длинные светлые волосы, струящиеся по плечам девушки, стройную фигуру и длинные пальцы. – Но в тоже время она такая свободная и бесстрашная».

Погрузившись в раздумья, Элисон внезапно поняла, что больше увести с собой дочь у нее не получится. Убегая после смерти младшей сестры Шарлотты Бондар, она увозила из Лос-Анджелеса подростка – тринадцатилетнюю Мелоди, которая отчасти была этому рада, не меньше матери устав от бесконечных скандалов родителей. Но что Элисон может предложить ей сейчас? Ей так хотелось увести Мелоди подальше, там, где безумный шутник не сможет до них добраться. Внезапно в голове женщины возникла совершенно сумасшедшая мысль о Бразилии, и она улыбнулась. Они могли бы устроить жизнь в новом городе, новой стране, так как им хотелось бы. Но вот только Мелоди уже стала сильной и самодостаточной, она никогда не разделит страх матери, и та это понимала.

Поставив пустые тарелки на столик, они заворожено смотрели фильм, не произнося ни слова. И внезапно этот самый неправильный день, начавшийся с завтрака из хлопьев в гостиной, в ночных рубашках, заставивший забыть про все дела – показался Элисон самым правильным. Не выдержав прилива внутренней нежности, она обняла Мелоди, и притянула к себе, с удивлением отметив, что та, не говоря ни слова, положила голову на плечо матери, прикрыв глаза.

Глава 6. Мелоди Гамильтон.

США, Нью-Йорк.2019 год.

Застыв около шкафчика в коридоре кампуса, Мелоди машинально набрала код замка, распахнула металлическую дверь и так и стояла, глядя в полнившуюся тьмой пустоту между учебниками и тетрадями. Мысли сменяли одна другую, распадаясь и вновь сворачиваясь в нечто несуразное, еще не оформившееся в одно целое, будто вороны тайком пробрались в сознание, беспощадно вороша гнездо чужака. Поведение мамы настораживало; Элисон стала рассеянной, разбрасывала вещи, не готовила завтрак, и то, как женщина обняла вчера свою дочь, впервые за многие месяцы, заставило Мелоди думать, что происходит нечто неуловимое, и в то же время, нарушившее привычную картину их мира.

Была ли тому причина странная записка или проблемы на работе, девушка не знала, но на кончике языка остро ощущалась неизбежность грядущих перемен. И все же, Мелоди не смогла не отметить, что некоторые изменения пришлись ей по душе. Приятно было вот так сидеть бок о бок с мамой, чувствовать рядом тепло ее тела, привычный и любимый аромат духов, невероятное, но давно забытое чувство безопасности окутало от макушки до кончиков пальцев, заставив отращенные годами колючки на время сгруппироваться и отступить, чтобы ненароком не ранить близкого человека. Сколько бы ни было тебе лет, каким бы взрослым и самостоятельным ты не казался другим, на самом деле, ты знаешь, что материнской любви никогда не бывает достаточно.

Поддавшись порыву, Мелоди подняла глаза на маму с вопросом все ли с ней в порядке, но Элисон лишь рассеянно помотала головой, словно слова, которые рвались наружу, пропитались горечью настолько, что застревали в горле, и вместо них женщина выдавила едва заметную улыбку, поглаживая дочь по волосам. В тот момент, Мелоди решила – как бы не пьянил вкус свободы, она не сможет покинуть маму, пока не будет уверена, что та находится в безопасности, и если переезда не избежать, она будет рядом.

Из торнадо мыслей девушку вырвал резкий грохот соседнего ящика, Эми нарочно с силой закрыла дверь и теперь уставилась на подругу, подняв брови. Вероятно, девушка уже несколько раз пыталась докричаться до Мелоди, но ее слова не доходили через толщу вязких размышлений.

– А-а-у-у, планета земля вызывает Мел!

Эми помахала перед лицом подруги ладонью, словно отгоняла назойливую муху.

– Черт, прости, привет, я задумалась. Ты что-то говорила?

Мелоди улыбнулась, глядя в серо-голубые глаза Эми Гаррис, которая тут же достала из новой, явно дорогой на вид сумочки, маленькое зеркальце, поправляя короткую растрепавшуюся челку до бровей и проводя блеском по губам.

– Да, я спрашивала, как тебе концерт. Прости, что пришлось бросить тебя одну у сцены, отец заметил, что меня нет и решил устроить сюрприз в виде сердечного приступа, – бросив быстрый взгляд на Мелоди и заметив, как округлились ее глаза, Эми поспешила добавить, – Ложная тревога, театрализованное представление одного актера. Некому было принести выпивку.

– Мне жаль.

– Забей, я привыкла. Лучше расскажи, как все прошло у тебя. Элисон не закатила сцену?

Мелоди замялась, не зная стоит ли рассказывать Эми своих о проблемах, которые по сравнению с ее меркли и казались почти беспочвенными. Честно ли это по отношению к подруге и справедливо ли в отношении матери? Отчего-то казалось, что таким образом она предаст Элисон, но больше поделиться переживаниями девушке было не с кем.

– Концерт прекрасный, как всегда. Надеюсь, ты застала хотя бы лучшую его часть. Мне кажется, мама и вовсе не заметила моего отсутствия, в последнее время она какая-то нервная, не собранная. Я нашла у нее записку, ничего такого, но что-то в ней не дает мне покоя.

– Записку? У твоей мамы что, какие-то долги или…

Начала Эми, лицо девушки стало напряженным, но Мелоди ее перебила, запирая шкафчик на замок. Лавируя между проплывающими мимо учениками, девушки направились к кабинету, где вот-вот должно начаться общее занятие по истории Америки. Мелоди не понимала, почему Эми выбрала направление журналистики, в области цифровой коммуникации, данная сфера сопряжена с рисками, которые начнут проявляться еще до того, как студент, окончивший университет, сможет найти работу.

К тому же, журналисты народ беспринципный и суровый, не чурающийся замарать руки в грязном белье вышестоящих чинов, что было абсолютно не похоже на ту Эми, которую она знала. Девушка всегда отвечала одинаково, небрежно отмахиваясь от вопроса, мол, ткнула пальцем в небо, но Мелоди подозревала, что за этим ответом стоит нечто большее.

– Нет, записка скорее любовного характера.

Ответила Мел, увильнув в сторону, чтобы не получить от одного из студентов удар плечом в грудь.

– О-о, у кого-то будет новый папочка, ха-ха! Выкладывай, давай, что в ней??

Заметно повеселев, Эми рассмеялась, и взяла подругу под руку, чтобы не упустить даже самых щепетильных подробностей, но сморщила нос, когда Мелоди продекламировала строки письма.

– И что это значит? Ты уверена, что записка адресована твоей маме, может она сама ее и написала, какие-то заметки для работы, она ведь у тебя гуру искусства, эдакая раритетная живая скульптура для Бруклинского музея, присланная из… напомни, где вы жили до переезда сюда, кажется, Лос-Анжелес?

Мелоди открыла рот, не успев произнести и звука, как над головами студентов прозвенел первый звонок, оповещающий, что все ученики обязаны войти в аудиторию, в поисках удобного места, Эми бросилась занять облюбованные стулья у окна. Мелоди Гамильтон смотрела подруге в спину, как при ходьбе подпрыгивают ее светлые волосы, завязанные в хвост, и не могла вспомнить, когда успела упомянуть, что Элисон теперь работает в музее. Вероятно, просто вылетело из головы. Если кто-то спросил бы Мелоди, как ей живется с матерью, она, не задумываясь, назвала бы их совместную жизнь налаженной и спокойной. Они обе стали частью Нью-Йорка, как говориться «пустили корни», но временами девушке казалось, что идеальный мир – не более чем зыбкая трясина. Что если Элисон в очередной раз найдет повод для переезда?