Мнемофаг

Он подошел к шкафу, где хранилось его «полевое» оборудование. Не то чтобы ему часто приходилось работать вне стен архива, но за годы случалось всякое – от выездов в старые усадьбы до обследования подвалов сносимых зданий.

Первым делом – сумка. Он выбрал свою старую, проверенную временем сумку из толстой кожи, с множеством карманов и отделений, достаточно вместительную, но не громоздкую. Она пахла пылью и немного – воском для кожи, которым он иногда ее натирал.

Затем – инструменты фиксации. Он достал цифровой фотоаппарат – не самую новую, но надежную зеркалку с хорошим объективом и мощной вспышкой. Проверил заряд аккумулятора и чистоту карты памяти. Рядом положил небольшой цифровой диктофон – чтобы наговаривать наблюдения и замеры, не отвлекаясь на записи в блокнот в полумраке.

Далее – инструменты измерения. Лазерный дальномер, который он уже использовал в «Галерее», отправился в боковой карман сумки. К нему добавилась классическая пятиметровая рулетка – для более точных измерений на коротких дистанциях. Компас – на всякий случай, чтобы точно сориентировать план относительно сторон света.

Картографические материалы. Он аккуратно свернул в рулон распечатанные крупным планом чертежи третьего этажа ТЦ, на которые уже были нанесены его расчетные линии и предполагаемая точка захоронения Хиккса. В отдельный файл на планшете загрузил все слои карт – от кладбища XVIII века до современного торгового центра, – на случай, если понадобится быстро свериться с более общей картиной. Планшет тоже был полностью заряжен.

Освещение. Он взял свой самый мощный светодиодный фонарь, проверил батарейки. И в дополнение – налобный фонарик, чтобы освободить руки во время работы.

Записные принадлежности. Новый твердый блокнот в линейку, несколько остро заточенных карандашей разной твердости и шариковая ручка с запасным стержнем.

Личные вещи. Телефон – проверил заряд, включил режим вибрации. Бумажник с документами и небольшой суммой наличных. Ключи от архива и квартиры. Маленькая бутылка воды и пара мятных леденцов – его способ бороться с нервозностью.

Он раскладывал все эти предметы на большом дубовом столе, проверяя каждый, прежде чем убрать в сумку. Каждое действие было выверенным, методичным. Этот процесс успокаивал его, возвращал ощущение контроля. Он не просто шел ночью в потенциально опасное место; он шел выполнять работу, подготовленный и оснащенный. Он архивариус, идущий документировать историю.

Когда сумка была собрана, он еще раз окинул взглядом ее содержимое. Все необходимое было на месте. Он застегнул пряжки, поднял сумку – она была увесистой, но не неподъемной.

Он посмотрел на часы. Было около десяти вечера. Еще час до назначенного времени. Он решил подняться наверх, выпить чаю с Аней, сказать, что ему нужно ненадолго отлучиться по работе – не вдаваясь в подробности о ночном визите, чтобы не волновать ее.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как внутри нарастает не страх, а скорее собранность и холодная решимость. Он идет не сражаться с призраками, а делать свою работу. Зафиксировать факт. Внести порядок. Это была его территория, его способ противостоять хаосу. И он был готов.

Петто тихо вошел в их уютную гостиную. Аня сидела в кресле с книгой, но, услышав его шаги, подняла голову. Мягкий свет торшера падал на ее волосы, и она казалась ему невероятно красивой и немного неземной в этот момент.

«Ты еще не спишь?» – спросил он, подходя ближе.

«Ждала тебя, – она улыбнулась и отложила книгу. – Хотела пожелать спокойной ночи. Ты куда-то собрался?» Ее взгляд упал на сумку, которую он поставил у двери.

«Да, нужно ненадолго отъехать, – сказал Петто, стараясь, чтобы голос звучал буднично. – По работе. Небольшое уточнение по одному старому объекту, лучше сделать, пока там нет людей».

Он не хотел лгать ей, но и пугать подробностями ночного визита в торговый центр, связанный со старым кладбищем, не собирался, особенно сейчас.

Аня нахмурилась. «Ночью? Петя, уже поздно».

«Я ненадолго, честно. Час-полтора, не больше, – он сел на подлокотник ее кресла, взял ее руку. – Просто формальность, нужно сделать пару замеров и фотографий для архива. Зато закрою этот вопрос».

Она посмотрела ему в глаза, и он увидел в ее взгляде не только беспокойство, но и доверие. Она знала его, знала его преданность работе, его иногда странные профессиональные нужды.

«Хорошо, – сказала она тихо. – Только будь осторожен, пожалуйста. И не задерживайся».

«Обещаю», – он наклонился и поцеловал ее в лоб.

«Может, чаю выпьешь перед дорогой?» – предложила она. – «Я как раз заварила твой любимый с бергамотом».

Эта простая, домашняя забота тронула его до глубины души. Он кивнул. «С удовольствием».

Они прошли на кухню. Аня достала две чашки – их любимые, с забавными рисунками сов, которые они купили в одной из поездок. Разлила ароматный, дымящийся чай. Они сели за маленький кухонный стол, друг напротив друга.

Некоторое время они просто молчали, наслаждаясь тишиной, теплом напитка и присутствием друг друга. Говорить было необязательно. Их любовь была из тех, что уютно чувствовала себя и в словах, и в молчании. Она была соткана из тысяч таких вот тихих вечеров, общих привычек, понимающих взглядов и нежных прикосновений.

«Знаешь, о чем я сегодня думала?» – нарушила молчание Аня, задумчиво глядя в свою чашку.

«О чем?» – спросил Петто, чувствуя, как напряжение предстоящей вылазки понемногу отступает под влиянием этой спокойной, домашней атмосферы.

«О том, как мы назовем нашу первую совушку», – она улыбнулась, имея в виду их будущего ребенка.

Петто рассмеялся. «Совушку? Мне нравится. А имя?»

«Не знаю еще. Но точно что-нибудь не слишком… архивное», – она поддразнила его, и он шутливо нахмурился.

«Почему же? Например, Иннокентий Петрович Воронов. Или Евлампия Петровна. Звучит солидно, исторично», – он подыграл ей, и они оба снова рассмеялись.

Их смех заполнил кухню, легкий и искренний. В эти минуты не было ни призраков прошлого, ни тревог о будущем – только они вдвоем, их любовь, их общая радость и мечты. Петто смотрел на смеющуюся Аню, на огоньки в ее глазах, и чувствовал, как его сердце наполняется нежностью. Этот момент, этот тихий разговор ни о чем был важнее всех тайн и открытий. Это был его настоящий мир, его настоящая ценность.

«Ладно, Евлампия пока подождет», – сказала Аня, отсмеявшись. – «У нас еще есть время подумать. Главное, чтобы наша совушка была здорова».

«И счастлива», – добавил Петто, накрывая ее руку своей.

Они допили чай. Петто встал. Пора было идти.

«Я скоро вернусь», – сказал он еще раз, заглядывая ей в глаза.

«Я буду ждать», – ответила она, и в ее голосе не было ни капли сомнения.

Он поцеловал ее на прощание – долгий, нежный поцелуй, в котором было все: любовь, обещание вернуться, благодарность за ее понимание и поддержку. Затем он взял свою сумку и вышел из квартиры, тихо притворив за собой дверь. Тепло и свет их маленького мира остались за спиной, а впереди ждала холодная, пустая громада торгового центра и тайны, которые она хранила. Но теперь он шел туда не один – его сердце было полно любви и света, и это делало его сильнее.

Петто спустился по скрипучим ступеням архива, его шаги гулко отдавались в ночной тишине старого здания. Выйдя на улицу, он вдохнул прохладный, влажный воздух. Фонари выхватывали из темноты мокрый асфальт и голые ветви деревьев, блестевшие от недавнего дождя. Фальтико ночью был совсем другим – тихим, пустынным, словно замершим в ожидании рассвета.

Он подошел к своему ультрамобилю – скромному, но надежному городскому электрокару темно-серого цвета, который почти бесшумно стоял у обочины. Открыв багажник, Петто аккуратно уложил туда свою кожаную сумку с оборудованием, убедившись, что она надежно зафиксирована. Затем сел за руль.

Салон встретил его знакомым запахом чистоты и легким свечением приборной панели. Он включил зажигание – ультрамобиль ожил почти беззвучно, лишь тихий гул электромотора нарушил тишину улицы. Петто вывел машину на проезжую часть и плавно тронулся с места.

Ночной Фальтико разворачивался перед ним за лобовым стеклом. Улицы, еще недавно запруженные машинами и пешеходами, теперь были почти пусты. Лишь изредка навстречу проносились другие бесшумные ультрамобили, их фары резали темноту, или мелькали запоздалые такси.

Городские здания выглядели иначе при свете уличных фонарей и неоновых вывесок. Днем они были частью привычного пейзажа, ночью же обретали объем, тайну, характер. Строгие фасады банков и офисных центров казались неприступными крепостями. Старые доходные дома с их лепниной и темными окнами напоминали спящих гигантов, хранящих истории поколений. Те самые готические шпили и башни, которые он видел на чертежах XVII века, теперь вырисовывались черными силуэтами на фоне чуть посветлевшего ночного неба, напоминая о древней основе города.

Петто вел машину не спеша, погруженный в свои мысли и одновременно впитывая атмосферу ночного города. Он ехал по знакомым улицам, но сейчас они казались декорациями к какому-то спектаклю, где он был одним из немногих зрителей. Вот площадь перед ратушей – днем шумная и многолюдная, сейчас – огромная, гулкая, залитая желтоватым светом фонарей. Вот мост через темную ленту реки – огни отражались в неподвижной воде, создавая иллюзию второго, подводного города.

Он проезжал мимо витрин магазинов, где манекены застыли в неестественных позах под светом дежурных ламп. Мимо закрытых кафе, где стулья были составлены на столы. Мимо парков, темных и таинственных, где лишь изредка можно было различить силуэты деревьев.

Эта ночная пустота и тишина действовали на Петто двояко. С одной стороны, она успокаивала, давала ощущение простора и свободы после тесноты архива. С другой – в ней было что-то тревожное, словно город затаил дыхание, и в этой тишине могли проснуться те самые тени прошлого, которые он сегодня ощутил так явственно.

Он свернул на проспект, ведущий к «Галерее Времен». Издалека уже виднелась громада торгового центра – темная, лишь с несколькими дежурными огнями и светящейся вывеской над главным входом. Днем это было место притяжения, средоточие жизни и потребления. Ночью же оно казалось огромным мавзолеем, спящим китом, выброшенным на берег городского океана. И где-то там, в его чреве, на третьем этаже, покоился забытый поэт XVIII века.