Захребетник – Меж двух эпох

Вадим Носоленко

Захребетник – Меж двух эпох

Название: Захребетник – Меж двух эпох

Пролог: Последняя капля

Пролог: Последняя капля

Ночной клуб «Империя» в самом центре Москвы содрогался от музыки. Басы били по ушам и внутренним органам, заставляя сердце биться в такт трекам модного диджея, а в висках пульсировала кровь, смешанная с дорогим алкоголем.

Краснолицая толпа богатеев вздымала руки вверх, извиваясь в судорожных движениях, призванных имитировать танец. Маргинально элегантные парни в брендовых костюмах на полураздето-спортивный манер строили из себя акул шоу-бизнеса, а девушки в микроскопических платьях имитировали интерес к их рассказам, периодически поглядывая на их часы стоимостью с однушку в спальном районе.

В эпицентре этого веселья находился Павел – рослый тридцатилетний мужчина с небрежной модной стрижкой и в джинсах, чья цена могла прокормить среднестатистическую семью примерно месяц. Пятым по счёту бокалом виски он салютовал своим приятелям, таким же золотым мальчикам с банковскими картами отцов и полным отсутствием трудового стажа.

– За что пьём? – пролаял он, перекрикивая музыку.

– Как за что? За свободу от обязательств! – отозвался его товарищ Витёк, потрясая в воздухе бокалом так, что шампанское выплёскивалось на танцующих рядом девушек. – Мой предок опять давил про работу в компании. Три дня давил, прикиньте!

– Это потому что у тебя нет правильного подхода, – самодовольно ухмыльнулся Паша, прищурившись. – Мой батя уже даже намекать не пытается. Понял, что бесполезно!

– Как ты его дрессировал? – заржал Витёк. – Поделись технологией!

– Главное, чтобы он понял – ты ни при каких обстоятельствах не собираешься вписываться в его правила игры. Предки должны усвоить: их дело – обеспечивать, наше – наслаждаться жизнью. Прошлый раз батя попытался меня в офис затащить, так я такую пьянку закатил, что секретарша уволилась!

Друзья заржали, хлопая его по плечам. Паша расплылся в довольной улыбке. В их тесном кругу он считался признанным экспертом по вопросам «свободы от родительского угнетения». Его способность виртуозно манипулировать отцом, который, несмотря на внешнюю суровость, раз за разом шёл на уступки, стала уже притчей во языцех.

– А потом вы что, поругались? – спросил кто-то из новеньких, присоединившихся к их компании недавно.

– Скорее он сдался, – хохотнул Паша. – У нас с ним договор: я не позорю фамилию на публике, а он не лезет с нотациями. Его максимум – это попросить «хотя бы иногда звонить матери».

Эта фраза вызвала новый взрыв хохота. Паша с довольным видом опрокинул в себя очередную порцию виски, чувствуя, как жидкость обжигает горло. Сцена наполнялась легендарностью в его воображении, словно он был героем-рассказчиком у костра.

Но тут его взгляд упал на новенькую официантку – хрупкую блондинку, совсем ещё юную, с испуганными глазами и подносом, заставленным коктейлями. Девушка лавировала между танцующими телами с ловкостью человека, который понимает, что от сохранности этих напитков зависит её зарплата.

«Идеальная мишень», – мелькнуло в затуманенном алкоголем сознании Паши.

Повинуясь внезапному импульсу, он выставил ногу как раз в тот момент, когда официантка проходила мимо их столика. Её грациозный танец между телами закончился эффектным падением. Поднос взлетел вверх, а его содержимое красочным водопадом обрушилось на ближайшие столики и их обитателей.

– Ой, ты не смотришь, куда прёшь! – с деланным возмущением воскликнул Паша, глядя на распластавшуюся на полу девушку с таким видом, словно это она была виновата в происшествии.

Рядом заржали друзья, кто-то даже начал снимать происходящее на телефон для Instagram-сторис.

Девушка, шокированная, пыталась подняться, собирая осколки бокалов. Её руки дрожали, а в глазах стояли слёзы.

– Простите, – пробормотала она. – Я… Я всё уберу.

– Да уж постарайся! – Паша смотрел на неё сверху вниз, наслаждаясь собственной властью. – А то за испорченные туфли будешь мне из своего кармана платить. Они стоят как твоя месячная зарплата.

Издевательски растягивая слова, он перечислял бренды своей одежды, делая ударение на каждом, словно перечислял титулы. Вокруг собралась небольшая толпа, привлечённая конфликтом. Кто-то снимал, кто-то хихикал, но большинство просто наблюдало – с тем особым равнодушием, которое страшнее злорадства.

Именно в этот момент в клубе появился Виктор Андреевич Воронцов – генеральный директор крупной строительной компании и, по совместительству, отец Павла. Несмотря на поздний час, он был безупречно одет в деловой костюм. Лишь красные от недосыпа глаза и залегшие под ними тени выдавали усталость.

Он прошёл через толпу, раздвигая зевак, и остановился прямо перед сыном. Виктор Андреевич окинул взглядом картину: распластавшуюся на полу официантку, осколки бокалов, расплывающиеся по полу лужи алкоголя, улюлюкающую толпу и своего сына в эпицентре этого безобразия.

– Паша, – голос его звучал негромко, но сын услышал его даже сквозь грохот музыки. – Собирайся, мы уезжаем.

– А-а-а, па-а-ап, – протянул Паша, моментально почувствовав себя нашкодившим пятиклассником, хотя было ему тридцать. – Ты как здесь? У тебя что, жучок на мне стоит?

Виктор Андреевич не ответил. Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, извлёк оттуда несколько крупных купюр и протянул официантке.

– Прошу прощения за поведение моего сына, – сказал он, помогая девушке подняться. – Надеюсь, этого хватит, чтобы компенсировать ущерб и моральный вред.

Официантка, всё ещё дрожащая и испуганная, пробормотала слова благодарности и поспешно ретировалась. Виктор Андреевич повернулся к сыну:

– На выход. Немедленно.

Павел попытался возразить, но что-то в глазах отца заставило его промолчать. Он неохотно поднялся, пошатываясь, и поплёлся к выходу, провожаемый удивлёнными взглядами своих приятелей.

Чёрный представительский автомобиль мягко покачивался на волнах ночного трафика. Виктор Андреевич сидел на пассажирском сиденье, повернувшись к сыну, который развалился на заднем.

– Ты превращаешься в чудовище, – тихо сказал отец после долгой паузы. – Эта девочка могла пораниться осколками. Она ни в чём не была виновата.

– Да ладно тебе, пап, – отмахнулся Паша. – Ничего с ней не случилось. Ты ей денег дал, всем довольны.

– Всем? – Виктор Андреевич смотрел на сына тяжёлым взглядом. – Ты думаешь, её радость от денег перевесит унижение? Ты вообще понимаешь, что сделал?

Паша закатил глаза.

– Опять нотации. Слушай, давай без этого. Мы же договорились.

– Договорились? – тон отца стал ледяным. – О чём, Паша? О том, что ты будешь издеваться над людьми, а я – платить за твои развлечения? Я воспитывал не это.

– Да что я такого сделал-то? – возмутился Паша. – Подумаешь, споткнулась она. С кем не бывает?

– Нет, сын. Она не «споткнулась». Ты ей подставил ногу. Я видел это, – отец смотрел прямо на него, и Паша впервые за долгое время почувствовал укол совести. – И это последняя капля.

В машине повисла тяжёлая тишина. Только шорох шин по асфальту и тихое дыхание водителя, который тактично делал вид, что не слышит разговора.

– Что ты имеешь в виду? – Паша почувствовал тревогу. Обычно после подобных выходок отец отчитывал его, они мирились, и всё возвращалось на круги своя. Но сейчас что-то было не так.

– Тебе тридцать лет, Паша, – устало сказал Виктор Андреевич. – У тебя нет ни образования, ни работы, ни собственного жилья. Всё, что у тебя есть – это моя кредитка и моя фамилия. И ты используешь их, чтобы издеваться над людьми.

– Я не…

– Молчи, – отец поднял руку, останавливая его. – Я больше не буду твоим спонсором. С завтрашнего дня ты едешь к бабушке в деревню. На всё лето. Поживёшь там, поработаешь физически. Научишься уважать чужой труд.

– Что?! – Паша едва не подпрыгнул на сиденье. – Какая деревня?! Какая бабушка?! Пап, ты с ума сошёл?!

– У тебя два варианта, – спокойно продолжил отец. – Либо ты едешь в деревню и работаешь там всё лето, либо я перестаю тебя содержать. Совсем. Решай сам.

Паша смотрел на отца, ожидая, что тот улыбнётся и скажет, что это шутка. Но Виктор Андреевич был серьёзен как никогда.

– Ты не можешь так со мной поступить, – наконец выдавил Паша.

– Могу, – спокойно ответил отец. – И сделаю это. Для твоего же блага. Решай.

Паша отвернулся к окну, сжав кулаки. В голове проносились варианты: устроить скандал, убежать, пообещать исправиться… Но что-то подсказывало ему, что на этот раз отец не отступит. И если он откажется ехать в деревню, то окажется на улице – без денег, без поддержки.

– Я поеду, – процедил он сквозь зубы. – Но ты об этом пожалеешь. Я там такое устрою…

– Поживём – увидим, – ответил отец, отворачиваясь. – А пока отправляйся домой и собирай вещи. Автобус в шесть утра.

Паша впервые заметил седину в волосах отца. Когда она появилась? И эти усталые глаза – разве они всегда были такими? На мгновение ему показалось, что перед ним сидит совсем другой человек – не всемогущий отец, способный решить любую проблему, а обычный мужчина средних лет, измученный работой и непутёвым сыном.

Но момент уязвимости быстро прошёл. Паша снова надел на лицо привычную маску безразличия.

– Дай только срок вернуться, – прошипел он, глядя в окно. – Я тебе это ещё припомню…

Глава 1. Новосел в деревне

Сосновка… Само название звучало так, будто эта деревня родилась в голове уставшего школьника на уроке географии – того самого, что вечно смотрит в окно, подперев голову рукой, и мысленно складывает незамысловатые слова из облаков. Пейзажи тут были словно открытка из девяностых: покосившиеся избушки, подпертые не столько бревнами, сколько отчаянной надеждой их обитателей на лучшую жизнь; петухи, которые орали так истошно, будто им платили за переработку по двойному тарифу; стадо флегматичных коров, методично пережевывающих не столько траву, сколько вселенскую скуку вместе с ней.

Местные жители, казалось, знали лишь два состояния: «спать» и «проснуться, чтобы приготовиться ко сну». Время в Сосновке давно перестало быть непрерывным потоком – оно густело и превращалось в бесконечную череду одинаковых дней, когда каждое утро встречалось разочарованным вздохом: «Опять вторник…» Даже если на календаре значилась пятница.

Такой представала Сосновка для любого случайного путника. Идиллия сельской глубинки, хранилище застывшего безвременья, место, откуда давно исчезли мечты о большой и бурной жизни. Та самая деревня, которую выставляют на картинках к статьям о вымирающей русской глубинке. Но, как известно, любая идиллия – лишь поверхность, скрывающая бездну тайн.

И однажды в это царство вечного «опять вторник» ввалился Паша – городской франт с прической «я только что встал, но потратил на укладку час» и в кроссовках, стоивших дороже, чем корова Зорька вместе с приплодом за три года. Он приехал сюда, как Наполеон на Эльбу – с той лишь разницей, что вместо планов мести и воспоминаний о былом величии у него был айфон последней модели и твердая уверенность, что выжить без кофе с овсяным молоком физически невозможно.

– Где тут у вас кнопка «сложность уровня»?! – недоуменно бормотал Паша, тыча пальцем в покосившийся курятник, принятый им за местный аттракцион для экстремалов.

По пыльной просёлочной дороге, изнывающей под знойным летним солнцем, медленно полз автобус – старый, потрёпанный жизнью настолько, что казалось, будто он давно заслуживает почётного места на автомобильном кладбище. Его двигатель тарахтел с прерывистым надрывом, словно пытаясь вспомнить, как это – работать без перебоев, а из-под колёс вздымались клубы рыжей пыли, которые, не спеша, оседали на обочине, превращая и без того выцветшую траву в мохнатые рыжие сосульки.

Казалось, сам воздух здесь был пропитан терпением и лёгкой грустью – теми самыми чувствами, что копятся в людях годами, медленно превращаясь в стойкое жизненное кредо: «Переждем и это».

Внутри автобуса царила особая атмосфера, которую местный краевед обязательно назвал бы «аутентичным деревенским колоритом», если бы не всепроникающий запах бензина, смешанный с потом и какими-то неопознанными деревенскими ароматами. Сквозь грязные, заляпанные окна, давно потерявшие надежду когда-нибудь познать радость мытья, виднелись бескрайние поля, усыпанные полевыми цветами, которые, похоже, не имели ни малейшего понятия о том, что их красота кому-то важна. Они росли сами по себе, для себя, не нуждаясь в человеческом восхищении.

Пассажиры, словно марионетки с истрепавшимися нитями, синхронно подпрыгивали на скрипучих сиденьях, обитых выцветшей тканью с дырами, имевшими, судя по их солидным размерам, собственную богатую историю и не одно поколение пассажиров, оставивших в них свой след. Некоторые сиденья были продавлены настолько основательно, что казалось, ещё один прыжок – и они окончательно сдадутся, признав поражение в неравной борьбе с человеческими задницами.

Паша, тридцатилетний городской житель, щеголеватый и дорого одетый не по местным меркам, сидел у окна и рассеянно ковырял пальцем одну из дыр в обивке переднего сиденья. Ему казалось, что эта дырка – своеобразный символ всей его поездки: кто-то уже тыкал в неё до него, и кто-то, несомненно, будет тыкать после. Всё идёт по кругу, и нет в этом никакой новизны, только бесконечная череда повторений.

Рядом с ним разворачивался самобытный мини-спектакль деревенской жизни. Старичок лет семидесяти, с седой козлиной бородкой, торчащей вперед, как будто она имела собственные амбиции, и гитарой, из которой торчали всего пять струн (шестая, видимо, давно сбежала в поисках лучшей доли), наигрывал нечто, напоминающее мелодию, и напевал тоненьким голосом, похожим на кудахтанье престарелой наседки. Его песня была настолько затянутой, что даже куры, будь они пассажирами автобуса, непременно позавидовали бы её продолжительности.

Старичок был худощав, с узловатыми руками, которые цепко, но с явным артритным дрожанием держали гриф гитары. Его пальцы, тонкие и гибкие, как куриные лапки, порхали по струнам, выписывая простенькие аккорды – иногда попадая в музыкальные ноты, а иногда явно промахиваясь мимо них. Каждый раз, когда он фальшивил или заплетался в песне, старик хитро улыбался, обнажая редкие, но на удивление крепкие желтоватые зубы, доставал из-под сиденья помятую бутылку бормотухи и делал глоток, после чего продолжал горланить с удвоенной энергией, периодически подмигивая полноватой девушке, сидевшей напротив. Та смущённо улыбалась, машинально поправляла густые каштановые волосы и опускала глаза, что вызывало у старика довольное похрюкивание, словно он только что удачно выменял корову на ярмарке.

На особо крупных ухабах пассажиры дружно подпрыгивали и охали, будто это был не просто автобусный маршрут, а какой-то местный ритуал единения через страдание.

Спустя несколько утомительных часов автобус, издав жалобный предсмертный скрип, остановился посреди пыльной дороги, которая едва заслуживала этого гордого названия.

– Сосновка! Приехали! – картаво объявил водитель, распахивая дверь с таким усилием, словно открывал ворота в иной мир.

Пассажиры засуетились, хватая свои мешки и сумки, словно опасаясь, что автобус передумает и умчится дальше, унося с собой их нехитрый скарб.

«Ну наконец-то, это захолустье!» – подумал Паша с плохо скрываемой досадой, потягиваясь и разминая затекшую спину, которая, казалось, превратилась в деревянную доску за время поездки.

Схватив свой модный чемодан на колесиках – совершенно неуместный в этих декорациях предмет, выглядевший здесь так же нелепо, как смартфон в лапе орангутанга – он поплёлся к выходу, едва передвигая ноги, которые за время поездки успели не просто онеметь, а превратиться в два бесчувственных бревна. Чемодан подпрыгивал на каждой складке стёртого временем коврика, больно стукая Пашу по ногам, словно выражая своё возмущение тем, что его привезли в это место.

Проходя мимо водителя, Паша с опаской заглянул в кабину, ожидая увидеть там что-то вроде разваливающегося на ходу капитанского мостика древнего корабля. Но, к его удивлению, механизмы выглядели относительно целыми, хоть и покрытыми множеством заплаток и самодельных креплений.

«Надо же, этот раритет ещё как-то держится!» – подумал Паша, выбираясь из салона и ступая на твёрдую землю, которая после долгой тряски казалась невероятно устойчивой.

Оглядевшись, он увидел бескрайние поля, заросшие дикими деревьями и кустарниками, которые, казалось, были предоставлены сами себе много лет назад и теперь жили по собственным законам, не зная ни прополки, ни обрезки.

«Наверное, тут даже комары размером с воробьёв от таких просторов,» – прикинул он, прищуриваясь от яркого солнца.

Сделав пару десятков шагов от места, слабо напоминающего автобусную остановку (ею служил покосившийся столб с прибитой ржавым гвоздем потемневшей табличкой), Паша остановился и прислушался. За полями виднелся густой еловый лес, из которого время от времени доносился зловещий вой – то ли ветра в ветвях, то ли какого-то дикого зверя.

«Блин, точно заповедник оборотней тут расположен!» – нервно подумал Паша, воображение которого, воспитанное на фэнтезийных фильмах и сериалах, тут же нарисовало красочную картину.

Он ярко представил, как по ночам стая волков во главе с огромным волколаком выходит из леса на охоту. Их предводитель, встав на задние лапы и почёсывая бок о сухой пенёк с таким видом, будто это самое обычное дело для волколака, достаёт из пасти обломок косточки несчастной дворняги по кличке Шарик и начинает судорожно ковырять им в зубах, выражая крайнее недовольство застрявшими остатками предыдущей жертвы.

«Нет уж, не дождутся, чтобы я стал их ужином! Надо будет на ночь двери как следует забаррикадировать,» – твёрдо решил Паша, обещая себе при первой же возможности обзавестись чесноком, серебром и святой водой – на всякий противооборотневый случай.

Вдалеке виднелась обшарпанная деревянная церковь, когда-то украшенная изящными резными наличниками, а ныне потемневшая от времени и непогоды до такой степени, что напоминала иллюстрацию к мрачной сказке. Рядом в живописном беспорядке стояло несколько покосившихся избушек, сложенных из тёмных брёвен, которые выглядели так, будто однажды решили поиграть в «Дженгу» и застыли в самый напряженный момент игры.

Хоть домишки и выглядели изрядно заброшенными, словно декорации к фильму о постапокалипсисе, они были явно обжитыми – из печных труб некоторых изб весело валил дымок, а на крыльцах виднелись табуретки со стопками постиранной одежды, которая сохла на солнце, источая запах дешевого хозяйственного мыла.

«Ещё не хватает местных в лаптях с вилами навстречу,» – хмыкнул про себя Паша, волоча по каменистой дороге чемодан, который продолжал подпрыгивать на всех ухабах и поворотах, как непослушный строптивый щенок на поводке.

Картину деревенской идиллии дополнила курица, внезапно выбежавшая из-за угла одной из избушек прямо под ноги Паше. Она остановилась, смерив его презрительным куриным взглядом, словно оценивая его неуместный в этих местах внешний вид, затем деловито клюнула что-то у его ног и удалилась с достоинством светской дамы.

«Ну привет, деревенская идиллия,» – пробурчал Паша, обходя место, где только что стояла курица, по широкой дуге, как будто там остался невидимый барьер её неодобрения.

Сначала Паша долго не мог найти дом бабули – навигатор в его модном телефоне упорно показывал одну точку в 20 км от места его прибытия, словно даже современные спутники отказывались признавать существование этого места на карте.

Решив спросить дорогу у местных, он подошёл к пьяненькому мужичку, который увлечённо ковырялся в древнем мотороллере у обочины, вокруг которого была разбросана добрая половина его деталей, как будто мужичок пытался выяснить, какие из них действительно необходимы для движения, а какие – излишества цивилизации.

– Мужик, а куда идти до дома Агафьи Петровны? – лениво спросил Паша, стараясь говорить как можно более непринуждённо, хотя чувствовал себя инопланетянином, случайно попавшим на другую планету.

– Ань хто така Агафя аль Прасковья? – недоуменно протянул мужик, разглядывая Пашу так, словно тот говорил на иностранном языке. – Ты бы как величать-то бабку сказал, ань я знаю всех тута!

Паша постарался описать бабулю детальнее, вспоминая скудные сведения, которые сообщил ему отец: возраст, примерный вид, характерные черты.

– А-а-а, ну это ж Нюрка за поворотом, в крайней хате её так тут виличают! Чего не сказал сразу-то? – просветлел лицом мужик, как будто головоломка наконец сложилась.

Но не успел Паша поблагодарить за информацию, как мужик внезапно схватил его за рукав модной куртки с цепким проворством, которого Паша не ожидал от столь затуманенного алкоголем сознания:

– Пацан, а дай-ка чуток деньжат на водоньку, ань в горле горит, как в аду! – взмолился он с такой интонацией, словно от этой просьбы зависела судьба всего человечества.

Паша поспешил ретироваться от странного мужика, опасаясь, что тот не ограничится просьбой и перейдёт к более активным действиям по добыче средств на «водоньку». Он высвободил рукав и ускорил шаг, делая вид, что очень спешит к какому-то важному делу.

– Эй, паренёк, куда ж ты! У меня ж ад в горле, сейчас помру без водоньки! – донеслось ему вслед с нотками искреннего отчаяния в голосе.

«Ещё чего, щас я тебе последние отдам,» – фыркнул про себя Паша, ускоряя шаг и едва не натыкаясь на столб, который словно вырос перед ним из ниоткуда.

Он ещё долго слышал, как мужик жалобно вопил ему вслед с интонациями, достойными оперной арии:

– Паааацан! Горло-то, горло гориит! Не бросай старика в беде! Эх, помру я тут на этой дороге от жажды!

Паша лишь закатил глаза и припустился вприпрыжку от такого назойливого просящего, который явно был не в своём уме от выпитого – или, точнее, от очень желаемого, но пока не выпитого.

У калитки Пашу встретила бабуля Агафья – крепкая сухонькая старушка лет этак под 80, которая, несмотря на возраст, двигалась с завидной энергией и решительностью командира военного подразделения. На заборе красовалась выцветшая, но все ещё различимая табличка «Дом образцового порядка», явно выданная еще во времена СССР и бережно сохранённая как знак особого статуса.

– О, внучек приехал! – запричитала бабулька, и её глаза, окружённые паутиной морщин, засветились искренней радостью. – Давай, проходи, я тебе дом покажу!

И потащила Пашу за руку с такой железной хваткой, что он едва не вывихнул плечо, удивляясь, откуда у этой хрупкой на вид старушки такая сила.

Сначала она продемонстрировала ему хлев, где испуганно замычала и забилась в угол большеглазая корова Зорька, явно не привыкшая к визитам городских жителей в дизайнерских джинсах.

– Ну, знакомься, Зорькино молочко тебя и подкормит! – объявила бабушка таким тоном, будто представляла ему члена королевской семьи.

«Офигеть, доить, наверное, придётся,» – занервничал Паша, представив свои холёные городские руки, погружённые в тёплое коровье вымя.

Потом бабка показала ему вольер с пятнистыми поросятами, которые сновали туда-сюда, словно на скоростных мотоциклах. Один особо любопытный экземпляр тут же подскочил к Паше и, не долго думая, укусил его за палец, видимо, приняв за редкий деликатес.

– Ай, блин! – взвыл Паша, отдергивая руку и глядя на поросёнка с таким возмущением, словно тот только что оскорбил всех его предков до седьмого колена.

– Не балуй, Васька! – погрозила пальцем поросёнку Агафья Петровна, на что тот лишь довольно хрюкнул, явно не испытывая ни малейших угрызений совести.

В конце экскурсии бабушка продемонстрировала курятник, откуда тут же выскочила взъерошенная курица и начала носиться вокруг испуганного Паши, как спортсмен на олимпийской дорожке, периодически пытаясь клюнуть его в лодыжку.

– Ну вот, познакомился со всем хозяйством! – подвела итог довольная бабуля, не замечая выражение нарастающего ужаса на лице внука. – Теперь все твои новые друзья!

После насыщенной экскурсии по двору бабуля Агафья, наконец, провела Пашу в дом и показала его будущее жилище.

Это была небольшая комнатушка с покосившимся потолком, в углу которой гордо стоял старый телевизор советских времён, накрытый выцветшей кружевной тюлью, словно реликвия в музее.

– Бабуль, а что тут за развлечения? Есть интернет? – с надеждой спросил Паша, уже предчувствуя ответ, но всё же надеясь на чудо.

– Интернет? Это что за зверь такой? – удивилась старушка, мгновенно подтвердив его худшие опасения. – А вон наш пучеглазик есть, только я его уж полгода не включала. Антенну-то ветром сорвало, теперь одни снега на экране.