Укради меня

– Ты можешь идти. Вот одежда, – моя рука сдвинула чёрную пирамиду к краю стола. – Я тоже пойду.

– Подожди.

От его голоса я дёрнулась – он меня испугал.

– Подожди, я хочу предложить тебе сделку.

Я окончательно перестала что-либо понимать. Какая ещё сделка? Скорее всего, он просто тянет время и мне срочно нужно убираться отсюда, как только ноги хоть немного отпустит.

– Послушай, я же могу сдать тебя полиции, – торопливо заговорил он, заметив, что я попыталась шагнуть к двери. – Похищение человека – это уголовное преступление. А могу и не сдать. Давай так – я тебя не сдам, а ты подержишь меня тут ещё несколько дней. Пять дней, хорошо?

– Зачем? – я не узнала свой голос. На его месте я бы бежала отсюда на спринтерской скорости, а он не хочет уходить?

– Мне нужно исчезнуть на пять дней. У меня, ну, допустим, матч на днях. Я, допустим, не хочу играть. Похищение – просто шикарный повод.

Мой мозг наконец-то заработал. Я словно услышала, как в голове провернулся ржавый вал и застопоренные адреналином шестерёнки начали поворачиваться. Чтобы прогулять матч, похищение не требуется, достаточно сказаться больным. Или напиться. Да и если он сейчас внезапно вернётся, команда первым же делом отправит его к врачу, чтобы проверить, не повредили ли им очень дорогостоящего парня, и те же пять дней он спокойно может ссылаться на стресс, который мешает ему выйти на поле. А уж его календарь я знала лучше любой секретарши в клубе – до ближайшего матча ему оставалась как минимум неделя. Он врёт мне. Должно быть что-то ещё. Должно быть что-то ещё…

– Должно быть что-то ещё, – я говорю это вслух. – Ты всегда можешь сказать, что похитители тебя били и ты нездоров. Если нужно, я могу тебя ударить. Для достоверности.

– Ты шутишь? Судя по царапине у тебя на щеке, ты дерёшься так себе. Пропустила удар в лицо, как новичок. Что, бросили тебя твои подельницы? Я слышал, как вы скандалили наверху, хоть и ни слова не понял.

– Ты говоришь мне правду или я ухожу. Сдавай меня в полицию.

– Хорошо, что ты обо мне знаешь?

– Много. Почти всё. Я твоя фанатка. Извини, что говорю это в таких обстоятельствах.

– Кое-чего не знаешь. Какое сегодня число?

Так, приплыли. Что ещё? Допинг? Наркотики? Карточные долги? Серийные убийства? Я попыталась снова шагнуть к двери, но ежи все ещё были на месте, хоть и основательно уменьшились. Он тем временем спешно обшаривал взглядом скудную обстановку комнаты.

– Не ищи, твой телефон мы выкинули. И часы тоже, там же трекер. Сегодня двадцать шестое.

– Завтра я должен жениться.

Оп-па, лучше бы это были наркотики. Это звучало даже более дико, чем всё, что я смогла придумать. Но моего словарного запаса не хватало, чтобы сказать это вслух, и я продолжала ошарашенно молчать. Он тем временем неожиданно легко для человека, пролежавшего связанным несколько часов, вскочил на ноги и подошёл ко мне, отрезав путь к выходу.

– Как ты понимаешь, пока вы решали, что со мной делать, у меня было время подумать. Много времени. И я подумал. Точнее, передумал. Жениться я не хочу.

Я почему-то сразу поставила себя на место невесты, и меня начала накрывать волна справедливого возмущения.

– Любовь прошла?

– Дорогая, среди людей моего круга любовь – это даже не половина брака, – "моего круга" он произнес нарочито отчётливо и стал похож на капризного наследника престола, вынужденного что-то объяснять прислуге. – Если ты не в курсе, спать друг с другом, жить вместе, и даже заводить детей можно и без этого. Брак – это сделка. А у меня как раз накануне изменились финансовые обстоятельства и эта сделка стала совсем невыгодной. Я даже сам думал себя украсть, продумывал варианты. Но видишь, как всё удачно сложилось. Мне не пришлось организовывать побег самому и оставлять следы, всё устроилось вашими руками, и к тому же вы со мной никак не связаны. Самому мне бы не удалось удрать незаметно. Я, знаешь ли, занятой человек и всё время на виду.

– Но не на пробежке.

– Не на пробежке. Это вы молодцы.

Повисла пауза. Он прислонился плечом к стене, сложил на груди руки и наблюдал за мной. Я думала. В целом, его предложение пока что меня устраивало – в тюрьму, да ещё гарантированно с позорной оглаской, мне не хотелось. Я не боялась, что он сдаст полиции мои приметы – ищи ветра в поле, но вот показать этот дом он вполне может, и как раз дом выведет на нас с большой вероятностью. Мы же не отмывали там всё целиком, да и у хозяев есть мои контакты. Договор мы с ними, разумеется, не заключали, лично не виделись, электронную почту и телефон можно сменить, да только цепочку, ведущую ко мне, это удлинит не сильно. Но и доверять, в общем-то, совершенно незнакомому человеку (да, до меня, наконец, это дошло) тоже было опасно, ситуация пахла конкретной такой подставой.

Первым молчание нарушил он.

– Ты думай, думай, лично я в ближайшие пять дней вообще никуда не тороплюсь. На дурочку ты не похожа. А то, что я тебе предлагаю – чистый win-win: ты свободна, я тоже свободен. Если откажешься, то содействовать расследованию для меня будет делом чести, как для законопослушного человека, и по итогу мы будем сидеть каждый в своей клетке. Но тебя будут хуже кормить.

– Это шантаж?

– Да, это шантаж.

– Это тоже уголовное преступление.

– А ты докажи.

Похоже, мы друг друга стоили. Надо было его связанным бросить. Я вздохнула.

– Зачем пять дней? Уходи послезавтра.

– То есть мы договорились?

– Нет, не договорились. Зачем пять дней?

– Меня же ищут. Если я правильно понимаю процесс, дня три меня будут искать живым. А потом сделают скорбные лица и начнут искать тело. Семья моей безутешной невесты перестанет ждать и отменит все приготовления. Через пять дней я объявлюсь, грязный, возможно, побитый – спасибо за идею. Возможно, даже побитый по голове. Потом у меня стресс, туда-сюда, и вот уже пресса пишет не о том, что я бросил дочь уважаемых родителей у алтаря, а о том, что я пал жертвой своей бешеной популярности, получил психическую травму, долго страдал и потом мужественно уехал на родину, подальше от травмирующих меня обстоятельств, чтобы переосмыслить свою жизнь. Я выкручусь, я сообразительный.

– Тебе не всё равно, что пишут в прессе?

– Мне всё равно. Не всё равно тем, кто заключает со мной контракт. Я пока на пенсию не собираюсь.

– Я тебе зачем? Аренда оплачена на неделю вперёд, живи. А я уеду, – продолжала отчаянно торговаться я.

– А есть я что буду? Я публичный человек, меня знают в лицо и меня ищут. Я не могу прийти в магазин за продуктами. И вообще мне из дома нельзя ни ногой. Поэтому ты поживёшь со мной и будешь меня кормить. Если что, я не привередливый. Да и на глазах друг у друга будем. Чтобы тебе не пришла в голову идея, что можно моим боссам подсказать, где я, раньше времени. В полицию-то ты вряд ли пойдёшь.

– Кормить я тебя буду на свои деньги? – я задала вопрос больше для проформы, потому что уже догадывалась, что да, и это обстоятельство делало расклад совсем неприятным. Вряд ли он вышел на пробежку с кошельком.

– Свобода дороже, верно? – сейчас его улыбка, открывающая ряд мелких ровных зубов, смотрелась хищно. – Кстати, отдай мне свой телефон. Прямо сейчас. Твоим подружкам совершенно незачем быть в курсе наших дел.

У меня ощутимо зачесались кулаки, первый раз в жизни мне захотелось кого-то ударить. Но я взвесила свои шансы – передо мной стоял молодой, физически развитый мужчина совершенно другой весовой категории с хорошей реакцией профессионального спортсмена. К тому же предельно циничный и готовый на всё. Драться рано. Баллончик я достать не успею. Даже если успею, зажатая в угол, я наглотаюсь его содержимого не меньше моего противника.

Я выложила телефон на тумбочку, стоящую между нами, он взял его и сунул в карман беговых шорт.

– И то, что у тебя в заднем кармане, тоже отдай. Только будь аккуратна, это довольно неприятная штука, если сработает.

Я выложила баллончик, едва удержавшись, чтобы не треснуть им со злости о тумбочку, и он тоже сразу его прибрал. Хорошо, что я имею в сухом остатке? По большому счёту, выбора он мне не оставил. Влипнуть хуже, чем есть сейчас, я всё равно не смогу. Сбылась мечта идиотки – я пять дней проживу в одном доме с человеком, на которого я ещё вчера готова была молиться, и который оказался, мягко говоря, совсем не тем, что я себе успела нафантазировать. Ну, хотя бы убивать меня ему в целом не выгодно. Пока что.

Я нацепила на лицо фальшивую улыбку.

– Ты говорил, что у тебя было много времени подумать. Расскажи мне свой план целиком.

Я стояла у кассы магазина и методично выкладывала свои покупки на ленту, прикидывая, насколько сильно меня разорит чек. Помимо еды, я купила себе сигареты, колоду карт и толстую книгу. Не то, чтобы я выбирала по объёму, но да, это был один из решающих параметров. Из того, на что была скидка, я могла выбрать дамский роман или триллер. Я решила взять триллер – он был вдвое толще, и как-то больше соответствовал ситуации. Потому что в доме был не дамский роман, отнюдь.

Вчера мы с ним обсудили наши планы на ближайшие пять дней. Он сидел напротив меня за столом, в купленной мной одежде и с мокрыми после душа волосами, вьющимися на затылке крупными кольцами. Рыночное рубище ему в самом деле шло, он даже поблагодарил меня за него, и пока ни одного слова о том, какой это кошмар, недостойный касаться его холёного тела, я от него ещё не услышала. Я даже с размером угадала. Точнее, почти угадала – вещи на нём немного болтались, но смотрелось это как-то уютно. По-домашнему.

Прихлёбывая горячий чай, он докладывал мне о том, что он там себе с мешком на голове надумал. Я внимательно слушала, кивала, но мой внутренний параноик уже план оценил и признал полнейшей хернёй. Слишком уж там сильно всё зависело от удачного стечения обстоятельств, на которое лично я старалась никогда не полагаться, ибо законы Мёрфи работают вне зависимости от нашего к ним отношения. К тому же он явно с какой-то стати рассчитывал, что я буду с ним честной, но вот как раз это мы ещё посмотрим – ничего, чтобы заслужить мою честность, он ещё не сделал. Пока что его план, набросанный мне крупными мазками, без деталей, выглядел очень наивно, но я не исключала возможности, что существовала ещё и подводная часть айсберга, о которой мне знать не полагалось – и это был очень плохой знак.

Или может, я всё усложняю и он просто дурак? Как это говорится, наше кредо – слабоумие и отвага. Всё-таки, давайте честно, мы с девчонками любили его не за интеллект. Нам было наплевать даже, закончил ли он школу – в профессиональном спорте случается и наоборот, и не сказать, чтобы редко. Лично я, если вставал такой вопрос, каждый раз цитировала Грибоедова – “Чтоб иметь детей, кому ума недоставало?”, вызывая этим гомерический хохот в нашей компании. А вот сейчас для меня это внезапно стало очень важно, дурак для меня был гораздо опаснее шантажиста.

Пока я решила, что чуть что – командир, то есть я, будет спасать себя.

Полностью обстоятельства, заставившие его исчезнуть, он мне так и не изложил, хотя я пыталась в меру сил задавать вопросы, с целью вытащить из него максимум подробностей. Это могло очень сильно пригодиться как для дела, так и для того, чтобы понять, что он за человек и что примерно способен выкинуть. Но каждый раз мои вопросы упирались в какую-то невидимую стену, и выяснить получилось примерно ничего.

С доверием у нас обоих были сложности, это точно.

Но вот меня он слушал очень внимательно, а спустя примерно десять минут диалога посмотрел на моё лицо, на котором отражались усилия, которые я к этому диалогу прилагала, усмехнулся и сделал свою речь предельно простой, выбросив из неё все сложные грамматические конструкции. Иногда он снова сбивался на цветистые фразы, выходящие за пределы моего словарного запаса, но, видя мои стеклянные глазки, возвращал себя на уровень, от которого прямо веяло вайбом Мутко. Мне пришлось признаться себе, что говорил по-английски он очень хорошо, гораздо лучше, чем я рассчитывала.

Мой телефон он держал при себе постоянно, поэтому вечер прошёл просто в ужасной скуке – ни тебе игр, ни соцсетей. Из всех развлечений оставался только телевизор, причём передачи и фильмы его не интересовали. Мы посмотрели вечерний выпуск местных новостей, куда уже попал сюжет о его исчезновении на фоне офигевших лиц боссов его команды, включая самого Новикова. Он попросил перевести ему то, что там было сказано, максимально близко к тексту. На последнее уточнение я наплевала – провинциальная школа, извини, чувак. Да и было-то там всего ничего – ушёл, пропал, милиция разберётся. Больше всего это было похоже на объявление в духе “Пропала собака”. Они даже ещё его телефон не нашли. И, скорее всего, нескоро найдут – мы прямо в парке безжалостно выкинули его в пруд, чтобы гарантированно угробить. Соцсети наверняка уже бурлили гораздо активнее, но проверить я это никак не могла.

Поэтому мне и понадобился тот триллер. И карты – это вообще было универсальное, и, главное – предельно недорогое развлечение. Пасьянсов я знала ровно один, но, в крайнем случае, я могу играть сама с собой в пьяницу, убивая время, если книга прямо совсем не зайдёт. Да хоть домики из них строить. Желания общаться с этим шантажистом у меня не было. Да и больно тяжело это общение давалось, во всех смыслах.

Я расплатилась с кассиром, сложила покупки в пакет и вышла на улицу. Примостив пакет на ближайшую скамейку, я села рядом и закурила. Я не заядлая курильщица, но обычно сигарета помогала мне успокоиться. Это сейчас было мне просто необходимо – со вчерашнего утра я была какой-то натянутой струной, тронь – и завопит. Или лопнет, но о том, что будет, если я поддамся панике, мне было думать страшно. К тому же сигареты мне были нужны ещё кое для чего. Но это потом.

Сейчас мне ещё нужно было зайти на почту и осмотреться. Отделение я выбрала на другом краю города, поэтому потом придётся долго трястись в автобусе обратно… домой? С недавнего времени мне стало очень сложно называть это место своим домом. Пусть будет воровская малина, например. Притон уголовников. Впрочем, этот старый дом мне нравился, он был похож на тот, в котором я проводила лето у бабушки, только гораздо более цивилизованный – вместо бани и туалета на улице все удобства были прямо в доме. Хозяева в нём не жили, а сдавали туристам, поэтому дом был немного запущен и обставлен, чем бог послал, а послал бог такую эклектику, что словами не описать. Разброс возраста предметов, собранных в нём, был, наверное, лет в сто – в кладовой мной был обнаружен сильно помятый самовар, топившийся отнюдь не электричеством, в углу комнаты была облицованная белой советской плиткой голландская печурка, лет двадцать не помнившая огня, но при этом на кухне стояла очень приличная микроволновка, а телевизор был с жидкокристаллическим экраном. Но две вещи в этом доме приводили меня в полнейший восторг – это роскошная вышитая скатерть на столе и настоящие деревянные полы, из крупных некрашеных досок, с обязательными щелями между ними. Я сбрасывала кеды в коридоре и ходила босиком по нагретому солнцем дереву, как в детстве. Занозить ноги я не боялась – дерево было такое старое, что уже отполировалось до полнейшей гладкости шагами десятков или даже сотен ног, которые по нему когда-либо ходили.

Сейчас под моими ногами скакали наглые воробьи, которых я совершенно не собиралась чем-то подкармливать. Они косились на меня бусинками чёрных глазок, но очень близко не подбирались, делая вид, что выкапывают из дорожной пыли что-то поинтереснее, чем городской батон, торчащий из моего пакета. Ну, хотя бы до шантажа они ещё не эволюционировали, слава богу, как некоторые, не будем показывать пальцем. Извините, ребята, но один иждивенец у меня уже есть, и весьма прожорливый – я уже успела это оценить.

Бросив бычок в урну, я поплелась со своим пакетом в сторону почтового отделения. Мне нужен был почтовый ящик. Он нашёлся на стене рядом со входом и был как раз то, что надо – камер видеонаблюдения вокруг было не видно. На первый взгляд.

Я зашла внутрь пустого и душного помещения, своим появлением прервав чаёвничание двух почтовых служительниц. Немного смутившись, они отложили основательно обкусанные бутерброды, и быстро продали мне тетрадь, открытки и несколько конвертов, вернувшись к бутебродам ещё до того, как я сложила всю стопку писчебумажных изделий в пакет.

Выйдя, наконец, обратно и с наслаждением вдохнув свежий воздух, я вернулась к ящику и снова закурила, аккуратно разглядывая местность с другого ракурса. На второй взгляд камеры тоже не показались. Неплохо. Подойдёт. Последний взгляд я бросила на сам ящик и запомнила время выемки почты. Вот теперь можно и идти, решила я, затоптала окурок в пыль и зашагала к автобусной остановке.

Глава 3

В дом я вернулась с основательно гудящими ногами и тяжёлым пакетом. И практически с тепловым ударом – на улице было очень жарко. С девчонками мы по такой жаре даже из дома не высовывались, устраивая себе сиесту с припасённым заранее в морозилке мороженым. Стянув с себя кеды, я прислушалась и молча направилась прямо в комнату. Он лежал на диване, но не спал – синие глаза моментально уставились на меня, стоило мне шагнуть через порог. Я поставила пакет на стол и демонстративно стала выкладывать покупки: тетрадь, конверты, сигареты… Мой взгляд наткнулся на лежащую на столе обёртку от мороженого, которой там совершенно точно не было утром. Ага, так вот чем он занимался, пока меня не было – проводил ревизию в доме. Не скучал, стало быть. Что ж, это было предсказуемо. Надеюсь, он хотя бы не рылся в моих вещах. Впрочем, даже если и рылся, ничего компрометирующего я в доме не оставила, а документы вообще были у меня с собой в сумке, ещё в сенях бесшумно засунутой мной на антресоль за связку старых газет.

– Ты куришь? – он заметил початую пачку.

– Да.

– Твоё тело – твоё дело. Но, будь добра, не в доме.

Вот и отлично, это была как раз та реакция, на которую я и рассчитывала. Теперь я с чистой совестью могу бегать на крыльцо сколько угодно, не чувствуя его сверлящего взгляда между лопаток. Возможно, я там даже поселюсь.

– Устала?

Я замерла. А вот это было неожиданно. Он поднялся с дивана и подошёл к столу.

– Давай я сам. Ляг, отдохни.

Я покосилась на него, вытащила книгу из пакета и направилась к дивану. Благодарности он от меня не дождётся, вежливой я буду в следующей жизни. Улёгшись на нагретое его телом место, я вытянула ноги, закинув босые ступни на подлокотник, и чувствуя, как мускул за мускулом расслабляется уставшая спина. Ох, это просто праздник какой-то. Дождавшись, когда он уберётся на кухню с пакетом, я, наконец, раскрыла книгу. Но через пять страниц строчки поплыли у меня перед глазами, и я провалилась в сон, так и не осилив завязку сюжета хоть до какой-то логической точки.

Проснувшись, я первым делом увидела на столе кипящий электрический чайник. Из носика вырывалась струя пара, а мой подельник стоял у стола и держал над ней один из конвертов. Заметив мои открытые глаза, он пояснил:

– Ты же брала их в руки. Я где-то читал, что так можно убрать с бумаги отпечатки пальцев.

– Ты умеешь читать? – я ляпнула это автоматически, пытаясь разобрать окончание фразы и всё-таки понять, что же он делает. И зря ляпнула, потому что на его лице расцвела та самая улыбка.

– Умею. Кстати, о чём твоя книга? Ты так нежно её обнимала во сне.

– Долго объяснять. На первых пяти страницах там уже убили двоих человек.

– Интересный у тебя вкус, но я почему-то не удивлён. Убивали так скучно, что тебе не хватило драйва?

Я молчала. Он подошёл и сел на пол рядом с диваном, скрестив по-турецки длинные ноги. На мой вкус, даже слишком близко. Я даже могла бы дотянуться до него рукой, если бы захотела.

– Ну поговори со мной. Я правда не собираюсь тебе никак вредить, я просто здесь хочу пожить. И мне тоже просто чудовищно скучно, гораздо скучнее, чем тебе, ты хотя бы на улицу можешь ходить. А ещё четыре с половиной дня сидеть.

– Давай я тебе телефон разблокирую. Смотри там тик-токи и что там тебе надо. Он разблокируется…эээ, – я забыла слово. Ну, как забыла. Не знала.

– Отпечатком пальца, да?

Я шутку не оценила и протянула ему руку.

– Вот этот, прикладывай.

Он достал телефон из кармана брюк и ткнул кнопку включения. Потом ещё раз.

– Эх, телефон разрядился. Ты есть хочешь? Я тебе оставил.

– Очень благородно, что ты приготовил еду.

– Ну, я-то тебя точно не отравлю, это не в моих интересах, да и нечем, если честно. А ты меня вполне можешь. Поэтому я тебя к готовке не подпущу. Ничего личного.

А я-то думала, что он искренне. Показалось.

– Пойдём на кухню, зарядка для телефона была где-то там.

На обед были макароны. Они уже остыли и слиплись, причём, судя по всему, ещё в процессе приготовления, и даже разогрев в микроволновке с куском сливочного масла ситуацию не исправил. Ничего, я тоже не привередливая. Есть хотелось очень, аппетит я себе нагуляла, поэтому съела всё, что осталось, и это даже показалось мне вкусным.

На тёмном экране моего телефона медленно увеличивались цифры в индикаторе заряда батареи, а мы шли дальше по пунктам нашего плана. Чёрт, его плана, когда это он успел стать и моим тоже?

Мы сидели за столом в большой комнате и писали письма. Когда мы вчера обсуждали дальнейшие действия, он настоял на том, что нужно как-то попрозрачнее намекнуть руководству команды, что его в самом деле похитили. Чтобы не подумали, что сам сбежал. На мой взгляд, идея сделать это подмётным письмом выглядела несколько театрально, но кто я такая, чтобы мешать человеку развлекаться? Моей задачей было следить, чтобы он своими развлечениями не подставил меня. Для этого и понадобилась поездка к чёрту на кулички, чтобы найти почтовое отделение, где меня хотя бы не запалят сразу. А на случай, если зрение меня подвело, и камеры там всё же были, я готовила себе страховку – второе письмо, которое отправится в ящик вместе с первым. Если мне будут что-то предъявлять, я его с чистой совестью признаю – да, была там, да, вот моё письмо. А вот это вот, со слёзными мольбами, я вижу первый раз.

На купленной открытке я написала что-то очень нейтральное, вроде "Привет из Ростова!" и стала думать, кому бы её отправить. Маме точно не стоит – она посчитает, что её дочь окончательно чокнулась. Я стараюсь не держать её в курсе своих дел, это не специально, просто так получилось. В жизни каждого ребёнка наступает момент, когда он перестаёт слепо доверять родителям. У кого-то это происходит в момент осознания, что Дед Мороз, которого пригласили на семейный праздник, ненастоящий, а в моём случае доверие пропало в день, когда поведанная под большим секретом информация в тот же вечер стала известна половине маминых подруг, в том числе тех, чьи дети учились со мной в одной школе. После недели жёсткой травли и надолго приклеившейся ко мне погремухи “Стукачка” я решила для себя раз и навсегда, что некоторые вещи должны оставаться секретом даже для мамы, и с годами таких вещей становилось всё больше и больше. Когда она укатила к новому мужу в другой город, я испытала своего рода облегчение – и думаю, что она тоже. В последнее время информацию о своей жизни я начала выдавать совсем уж крупными вехами, в частности, она считает, что мы с подругами поехали на юг за солнцем, грунтовыми помидорами и каменным зодчеством, и в настоящий момент вовсю осматриваем достопримечательности в отпуске.

Но сейчас мне это было ой как на руку – нельзя допустить, чтобы в ближайшие пять дней меня хоть кто-то хватился. Насчёт девчонок я не переживала – мою пропажу с радаров они с большой вероятностью расценили, как смертельную обиду, и на рожон какое-то время лезть не будут. А потом я или вернусь, или, если он захочет избавиться от свидетельницы, мне будет совсем всё равно. Девчонки мне, скорее всего, и не писали даже – им самим сейчас очень страшно.

Написать на конверте свой адрес и имя я боялась – вдруг он всё-таки хоть немного, да может разуметь по-нашему – так глупо палиться я не хотела. Поэтому я написала на конверте имя бывшей подруги, которая год назад увела у меня парня. Не то, чтобы это были какие-то ценные для меня отношения, скорее я решила попробовать быть с кем-то реальным, а не проводить своё время в мечтах о человеке, который тогда казался мне совершенно недосягаемым, а сейчас вполне реально сидел напротив меня. Попытка оказалась неудачной.

Бывает.

Если честно, я даже рада была, когда они признались мне в измене, потому что больше всего мне эти отношения напоминали сцену из “Шерлока”, где Молли приводит на вечеринку своего парня, похожего на Шерлока больше, чем его родной брат. Возможно, эта сцена задумывалась шоураннерами, как комическая, но для меня она была такой пронзительно трагичной и отчаянной, что при просмотре у меня на глаза навернулись слёзы от острой жалости к бедняге Молли. Потому что я точно знала, что она не получит того, что хотела, а попутно сделает несчастным ещё одного человека.