Зорге и другие. Японские тайны архивных дел

Токио Вановский не покинул. Потому 40 лет спустя его реакция на вопрос Владимира Цветова, не хочет ли он хотя бы на время приехать в СССР, оказалась несколько смятой.

«Наш корреспондент сообщает…»

Борис Чехонин разыскал Вановского в 1964 году. Это была первая из нескольких встреч с ветераном – та самая, на которую Александр Алексеевич пришёл с сотрудником японской контрразведки. Они встретились в холле престижной гостиницы «Окура», и почти девяностолетний Вановский произвёл на Чехонина в целом хорошее впечатление. Мы не знаем, о чём они говорили на самом деле, но поначалу Борис Иванович собрался подготовить «позитивный» репортаж о первом партийце: «Разной силы тайфуны потрепали моего собеседника. Там, где-то в России, – тюрьмы, подполье, борьба, здесь, в Японии, – страх потерять работу, бесправие лица, не имеющего гражданства, но он выстоял и сейчас, когда ему 90 лет. Он прям как стрела, отлично видит и слышит».

Во время интервью «инвалид революции», поинтересовался, не извратят ли «Известия» его слов. Чехонин уверил, что нет, и не солгал – интервью просто не напечатали. Беседу Вановского с Владимиром Цветовым не опубликовали тоже, но…

В журнале «Юность» № 4 за 1969 год вышла большая статья Цветова под названием «Наш корреспондент сообщает из России…». Материал был посвящён поискам японских журналистов, встречавшихся с Лениным, но начинался с рассказа о Вановском – в варианте Цветова – Ванновском. Владимир Яковлевич писал, что о старом партийце, живущем в Японии, ему рассказал тот самый Майский – бывший советник полпреда СССР в Токио. Найти же Вановского в токийском районе Синдзюку удалось лишь спустя несколько лет и после долгих и сложных поисков, что странно – ведь совсем незадолго до этого с Александром Алексеевичем встречался Чехонин, и Цветову, чтобы получить адрес, достаточно было спросить его у коллег. Впрочем, главное, что встреча состоялась.

«Совсем лысый, с дрожащими руками, старый, но всё ещё прямой, – писал советский журналист, – Ванновский, казалось, забыл обо мне. Он вспоминал свою долгую жизнь, обращаясь только к микрофону. Мысленно Ванновский был далеко, за пределами этой комнаты. Я оглядел ее. На полках расставлены как попало посеревшие от пыли книги – рядом с английским изданием “Гамлета” виднелись корешки прошлогодних номеров эмигрантского “Нового журнала”; сборник материалов “Первый съезд РСДРП”, выпущенный в Советском Союзе, соседствовал с дореволюционным изданием Александра Блока и томиком древних японских преданий “Манъёсю”. Видно было, что за письменный стол никто давно не садился: на пыльной поверхности остался чёткий след от футляра моего магнитофона. Ванновский говорил о дореволюционной Роccии, о Первом съезде РСДРП, делегатом которого он был, о расправах с революционерами, о тюрьмах, ссылках…»

Сегодня, имея на руках запись того интервью, сделанного вопреки желанию интервьюируемого, мы знаем, что Александр Алексеевич не говорил «о проникновении в Японию ленинизма, об огромном влиянии вышедших здесь трудов Ленина», как писал об этом Цветов в «Юности». Да, старейший из партийцев должен, обязан был об этом говорить – ради последней в жизни поездки на родину. И говорить исключительно в положительном ключе. «Если что-то против Ленина – нет», – чётко зафиксировал позицию Москвы журналист. Вановский и сам это прекрасно понимал. Россию перед смертью он увидеть хотел и на встрече с корреспондентом как будто тренировался, много говоря о бывшем единомышленнике и разделяя позицию КПСС, но… только во внутренней политике:

«Во-первых, он сохранил государство от распада. Оно распадалось, Керенский не мог сохранить его. Ленин, хотя и жестокими средствами, государство сохранил – это его большая заслуга».

Но «во-вторых», Вановский переходил к критике советской внешней политики, что, конечно, было совершенно недопустимо: «В Пекине сидят умные люди. Они понимают, что соединяться им с Советским Союзом против Америки нет расчёта, так как это приведёт к ослаблению Китая. Гораздо выгоднее, если Америка столкнётся с Советским Союзом. Тогда обе стороны ослабнут и они голыми руками возьмут Россию. Поэтому Советскому Союзу нет смысла враждовать с Америкой».

Услышав это, Владимир Цветов вновь опешил, попытался возражать, а потом, будто вспомнив что-то, вдруг спросил: «Александр Алексеевич, а вот знаете, я слышал от кого-то, что вы поддерживаете связь с кем-то из американского посольства – работником американской разведки. Это правильно?»

Тут пришла очередь замешкаться Вановскому: «Я знаком с русскими американцами, а что они там делают – чёрт их знает. Я не знаю. Один мой ученик был, а так никаких особенных связей у меня нет. Насчёт разведки… я совершенно не интересуюсь этим вопросом. Я по-японски не говорю. Никакой от меня пользы не может быть. По-английски тоже не очень…»

В конце концов опытный советский журналист пришёл к тому же выводу, что и дипломат из ОГПУ ровно за 40 лет до этого: пускать Вановского на родину нельзя – даже ненадолго, и дальше просто записывал на плёнку… самого себя. Цветов самым обстоятельным образом изложил Вановскому «позицию партии и правительства», завершив разговор, возможно, неожиданным для самого себя выпадом: «Если вы до конца честный и твёрдый человек, эмигрировать нечего. Если вы не согласны с коммунистическим строем, оставайтесь, выступайте против, боритесь – пусть даже вас расстреляют!»

Вановского не расстреляли – он не поехал, а интервью не напечатали. Спустя два года в «Юности» появилась статья о том, что должен был сказать «инвалид революции», но так и не сказал, а опровергнуть текст было уже некому.

28 ноября 1967 года Александр Алексеевич потерял сознание и попал в больницу. Когда 16 декабря в возрасте девяноста трёх лет он скончался, его японские друзья исполнили завещание: похоронили старого революционера у подножия горы Такао неподалёку от Токио, где тот до последних лет любил совершать конные прогулки. Надпись на памятнике выбили на русском языке, – чтобы те из соотечественников, что окажутся в этих местах, легко могли найти его могилу.

Когда мы пришли туда в ноябре 2022-го, это оказалось невозможно. По истечении полувека после захоронения, могила одного из девяти основателей РСДРП была признана бесхозной и уничтожена. Осталась лишь поминальная табличка за спиной у огромного лежачего Будды, бесстрастно взирающего на очередные войны, революции, юбилеи и могилы, каждые полвека сменяющие одна другую.

Глава вторая

Георгий Чичерин. Мягкая сила против «ленинской» пропаганды

Пусть же люди вздымают мечи —Жалок мир, собирающий рать.Пусть клянут они время своё —Их стенаньям недолго звучать.Симадзаки Тосон[8]Приезжайте и взломайте этот твёрдый толстый, скользкий лёд.Пусть же хлынет вода, что так долго была скована ледяным покровом!До свиданья, воины японского пролетариата,До встречи в день возмездия и победы, когда мы вместеБудем плакать и смеяться от счастья.Накано Сигэхару[9]

Георгий (он же Юрий) Васильевич Чичерин (он же Орнатский, он же Баталин, он же Чича) был старше Александра Алексеевича Вановского всего лишь на два года. Неудивительно, что в биографиях этих двух людей немало общего. Тем более что оба происходили из дворянских семей, разве что Чичерин был куда более родовит. Отец Георгия служил по внешнеполитическому ведомству, а матушка – баронесса Жоржина фон Мейендорф, из обрусевших остзейских немцев, приходилась родственницей сразу нескольким фон Мейендорфам, составлявшим цвет российской имперской дипломатии. Кем мог стать их ребёнок, если не дипломатом? Например, священнослужителем. Семья Чичериных по вероисповеданию принадлежала к пиетистам – представителям изначально лютеранского религиозного течения, исповедующего абсолютное личное благочестие и выше прочего ставящего личное общение с Богом. По рассказам их близких знакомых, молитвы, чтение вслух Библии и распевание псалмов заполняли всё свободное время. И всё же Георгий стал дипломатом, от чего выиграл, пожалуй, весь мир. Вот только вряд ли можно сказать, что он оправдал ожидания своих родителей или сам был полностью доволен своей судьбой. Ведь дипломатом он стал «красным». Но даже в Советском Союзе, а теперь и в России Чичерин остаётся недооценённым потомками, почти забытым. Жаль, – его дипломатическое наследие могло бы дать многое следующим поколениям, если бы оно оказалось востребованным. В том числе, как выражаются его современные коллеги, на японском направлении.

Дипломат со «слабостями»

Чичерин пришёл в партию намного позже Вановского, хотя по возрасту был старше. Георгий Васильевич окончил гимназию, но поступил не в военное училище, а на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, вскоре после окончания которого отправился на службу по «семейной линии» – в МИД Российской империи. Разбирая ведомственные архивы, за три года выслужил титулярного советника, взялся за написание «Исторического очерка дипломатической деятельности А. М. Горчакова». Соученик Пушкина и дипломат, которого Бисмарк считал своим учителем, возможно, казался молодому Чичерину идеалом чиновника и патриота. Сам же он, во всяком случае по понятиям того времени, идеален не был. Эрудит, музыкант, поклонник модного тогда модернизма в искусстве, увлекался поэзией и… поэтами. Точнее, одним поэтом. Его нежная дружба с Михаилом Кузминым уже тогда была секретом Полишинеля. Интересы молодого дипломата лежали в областях, бесконечно далёких от нужд рабочего класса и трудового крестьянства. И если Вановский 1904 год встречал, полагая себя зрелым коммунистом, готовым к вооружённому восстанию, то выросший в тепличных условиях Чичерин к тому времени лишь начал увлекаться левым движением, чему в немалой степени способствовал отрыв от родины. Как и Вановский, «для восстановления здоровья», подорванного работой в архиве, Георгий Васильевич отправился за границу, но не в Токио, а в Лондон. Оттуда, из Англии, бороться за права угнетённых российских рабочих и крестьян казалось особенно удобно.

В партию Чичерин вступил там, на Островах, уже в 1905-м, а двумя годами позже стал секретарём Заграничного центрального бюро РСДРП. Вскоре после этого впервые попал под арест – в Берлине. Отделался штрафом, много ездил по Европе, участвовал в работе Французской социалистической партии, но вступил в Британскую. От пролетариата при этом оставался точно так же далёк, как и в детстве и юности, но во время Первой мировой войны взялся в Лондоне за организацию Комитета помощи русским политкаторжанам и ссыльнопоселенцам. Впрочем, даже среди этих каторжан и поселенцев рабочих и крестьян насчитывалось не более трети. В Лондоне же в августе 1917-го Чичерин был арестован снова и освобождён только в начале января нового, 1918 года – с этого эпизода начинается биографический фильм 1986 года, где заглавную роль сыграл Леонид Филатов.

Освобождения Чичерина упорно, с помощью дипломатических нот, добивался первый советский нарком по иностранным делам Троцкий. Льва Давидовича можно было понять. Взяв власть в свои руки, большевики поначалу имели самые общие представления об управлении государством. Особенно это касалось вопросов военных и международных, где оказалось особенно трудно рассчитывать на собственные силы. И если в армии ещё можно было рассчитывать на помощь многочисленных «военспецов», то в МИДе по многим причинам большевики такой поддержки почти не нашли. Оттого профессиональные дипломаты, тем более дипломаты «урождённые», каким был Георгий Чичерин, должны были цениться не на вес золота, а куда выше. Правда, с оценкой нередко возникали сложности из-за пресловутого человеческого фактора.

В только что созданном Наркомате иностранных дел отдел сношений с Востоком возглавил было молодой не дипломат, но совершенно уникальный востоковед, полноценная биография которого обязательно ещё должна быть написана, – Евгений Дмитриевич Поливанов[10]. Он в разной степени владел восемнадцатью языками, изучал ещё более десятка и несколько раз уже побывал в командировках в Японии. Выпускник того же факультета Санкт-Петербургского университета, что и Чичерин, Поливанов, меньшевик по своим политическим взглядам, не был членом партии, не имел за спиной опыта подпольной работы в Европе, но исполнял разведывательную миссию в Японии, а в феврале 1917-го решительно перешёл на сторону новой власти. Троцкому Поливанов не нравился столь же решительно. Лев Давидович о лингвисте мирового уровня вспоминал так: «…молодой человек, лет 25, без руки (у Поливанова не было левой кисти), фамилия его, кажется, Поливанов, приват-доцент. Так как он был мне рекомендован Маркиным[11]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Здесь аллюзия на знаменитый самурайский трактат «Хагакурэ» («Сокрытое в листве»).

2

Межвоенный период (от лат. inter – между и bellum – война).

3

Перевод Анатолия Мамонова.

4

Запись так и не опубликованного интервью была передана Б. И. Чехониным М. М. Яковенко и сохранилась в домашнем архиве её дочери – О. И. Яковенко. Запись интервью с В. Я. Цветовым также была передана последним, а затем попала мне в руки. – Прим. авт.

5

В указанном источнике ошибочно записан как «Лиговский». Константин Андреевич Лигский (1882–1931) – участник революционного движения, дипломат. С 1920 года в НКИД РСФСР/СССР: – управделами уполномоченного НКИД в Петрограде в 1920–1921 годах; заведующий консульским отделом полпредства СССР в Польше в 1921—1924-м; генконсул СССР в Токио в 1925—1928-м; первый секретарь полпредства СССР в Греции в 1928–1931 годах.

6

Вероятно, одна из сестёр Бубновых – Варвара или Анна, с 1922-го и с 1915 года соответственно живших в Токио. Анна Дмитриевна Бубнова (1890–1979) – музыкальный педагог, известная как «мать японских скрипачей», воспитавшая более двух тысяч музыкантов и награждённая за заслуги в этой области орденом Священного сокровища. Варвара Дмитриевна Бубнова (1886–1983) – её сестра, художник и искусствовед, оказавшая значительное влияние на развитие живописи в Японии. Награждена орденом Священной короны.

7

Председатель Высшего совета народного хозяйства СССР в 1921–1925 годах, нарком внешней и внутренней торговли СССР, председатель Госплана, нарком просвещения СССР, полпред СССР в Великобритании.

8

Перевод Александра Долина.

9

Перевод того же автора.

10

Евгений Дмитриевич Поливанов (1891–1938) – русский и советский лингвист, востоковед и литературовед. Автор первого в мировой науке описания фонологии японского языка, создатель японской акцентологии и исторической фонетики, первый исследователь японских диалектов, автор гипотезы о смешанном (алтайско-малайском) происхождении японского языка, автор теории конвергентно-дивергентных процессов, ставшей фундаментом современной диахронической фонологии. В его работах заложены основы современной психо- и социолингвистики, создана оригинальная теория языковой эволюции. Создатель принятой в российском японоведении системы записи японских слов кириллицей, разработчик методик обучения русскому языку как иностранному, участник языкового строительства в СССР, автор грамматики японского, китайского, дунганского, туркменского, казахского, а также таджикского и бухаро-еврейского языков. Расстрелян по ложному обвинению в шпионаже. Реабилитирован.

11

Николай Григорьевич Маркин (1893–1918) – революционный матрос, командующий Волжской флотилией, доверенное лицо Л. Д. Троцкого.